А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Фредерсен ужас как гордился тем, что провернул с ними такую модерновую фигню. Тогда и получилось (хотя удивляться тут нечему), что они впервые сидели вместе. Она-то почти забыла об этом.
Анатолий писал мелкими буквами с сильным нажимом. Если перевернуть страницу, выпуклые строчки видны в зеркальном отображении.
Она взяла ручку и попробовала скопировать его манеру. Он не ставил точки над i, во всяком случае, часто про них забывал. Может, в русском языке нет такой буквы?
Через пару строчек у нее стало неплохо получаться. Интересно, что он написал бы ей?
Она вытащила «Альбом дружбы». Мышка Дидл, немецкий Микки-Маус, усмехающаяся с каждого листка, давно успела выйти из моды, но Корнелия тут же вспомнила ту давнюю боль.
«Пиши сама в свою тетрадку, корова неуклюжая, а я не хочу. Оставь меня в па-а-а-кое!»
Ее сердце бешено застучало. Стук бил изнутри по ушам, быстро-быстро. Тогда, в пятом, лишь Тимо согласился написать ей. Она с ним чуточку дружила, но потом его семья переехала в Кассель.
«Задачка для нашего математического гения. (Предлагавшиеся рубрики он игнорировал и писал подряд на строчках.) У тебя 12 шаров. Один из них легче или тяжелей остальных. Какой, ты не знаешь. И ты можешь взвесить их на весах (на всякий случай он неумело нарисовал рядом весы-коромысло) только 3 раза и пользоваться только этими двенадцатью шарами. Ты должна выяснить, тяжелей или легче тот самый шар, и, конечно, определить его».
Внизу было ее решение. Недовольно морщась, она смотрела на свои аккуратные буквы. «Взвесим 1, 2, 3, 4 шары с 5, 6, 7 и 8. Допустим, что их вес окажется одинаковый. Тогда мы будем знать, что шар нужно искать среди номеров 9, 10, 11 и 12.
Теперь возьмем три шара из тех, которые мы уже взвешивали, скажем, 1, 2, 3, и взвесим их с шарами 9, 10 и 11. Если весы опять останутся ровные, значит, наш шар — 12. Тогда мы в третий раз взвесим его с одним из остальных. Если же шары 9, 10, 11 изменят вес, мы будем знать, что искомый шар находится среди них, и увидим, легче он или тяжелей…»
Она перевернула страницу. Сколько времени? Десять часов. Все равно слишком рано… Вот тогда-то она стала подбирать оброненные записки, вытаскивала из мусорной корзины выброшенные черновики, а иногда даже тайком уносила домой на выходные журнал, в котором делали записи дежурные по классу, и тренировалась подделывать почерки. Так что в результате в ее альбом написали несколько строчек все одноклассники. Она переворачивала страницы: твоя Аня, твой одноклассник Джузеппе, твоя учительница фрау Хансен…
Сколько времени? Пять минут одиннадцатого. В самом конце альбома еще оставалось место. Она старательно вывела: Твое имя: Анатолий Шмидт. Дата рождения. Она не знала и написала: Секрет.
Твоя любимая музыка: Всякая, поп, хип-хоп.
Твое любимое блюдо: Пицца.
Любимый учитель: Господин Фредерсен.
Ручка летала по бумаге. Ложный портрет Анатолия был почти завершен. Последний вопрос:
Твое самое большое желание.
Она задумалась. Уместятся еще три строки. «Быть с тобой» — так ей хотелось написать, но нельзя. Все равно что пробежать голышом по улице. И просто оставила строчки пустыми и подписалась внизу: Твой друг Анатолий.
Она даже разволновалась. Половина одиннадцатого.
Два часа. На турбазе все затихло. Не раздеваясь, она лежала в постели, натянув до подбородка одеяло — на случай, если заглянет Фредерсен. Ей казалось нелепым, даже глупым ждать Анатолия в ночной рубашке. Жарко.
Она откинула одеяло и подошла к окну. Если прижаться к стене и посмотреть вбок, станут видны кусты у ограды. Она дотронулась до стекла — оно уже не ледяное, а прохладное. Приятная прохлада.
Он не придет.
Две фигуры. Да, и не какие-нибудь — Анатолий и Фредерсен направлялись прямо к дыре в ограде. Испугавшись, она отпрянула от окна. Что это значит?
Вероятно, Фредерсен что-то пронюхал и вел расследование, чтобы потом отправить Анатолия домой. Без раздумий она нашарила свои сапоги. Она тоже засветится. И поедет домой вместе с ним.
Корнелия тихонько прошла по коридорам, размышляя на ходу, зачем ей понадобилось так красться: ведь она сама хочет, чтобы ее отправили домой за нарушение дисциплины, но тем не менее соблюдает осторожность. Нет, если уж ехать, то только с Анатолием.
Внизу уже никого не было, естественно, дверь была заперта, ключ получали только взрослые гости. Возле одного из окон виднелась надпись: «Запасный выход — включена сигнализация». Отец ей когда-то рассказывал, что такие плакаты вешаются только для виду, в ее школе есть надпись «Ведется видеонаблюдение», чтобы посторонние не заходили в школьный туалет. Она решительно распахнула окно. Ничего не произошло. Тихонько вылезла и на цыпочках пошла по гравию к зоопарку.
Возле кустов она остановилась в нерешительности. Было темно, луну закрыли облака. Вероятно, вот-вот пойдет дождь. Может, Анатолий решил и ему показать обезьянник? Зачем они все-таки пошли туда? Она не без труда протиснулась в дыру.
Она брела тем же путем, что и накануне — и в самом деле, они были там, возле обезьянника. Оба.
Затем, как и прошлой ночью, нырнула в кусты.
— Так ты вчера тут тоже был, мой маленький воробышек? Напрасно ты это сделал.
Что все это означает?!
— Значит, сегодня ты должен быть особенно послушным.
Внезапно ей стало ясно, что последует за этими словами. Анатолий опустился на колени, Фредерсен расстегнул ширинку, достал свой член и сунул его в рот Анатолию. А тот сделал то, что от него требовалось, ритмично и умело, как ей показалось.
Все то время, пока ученик угождал таким образом учителю, Корнелии хотелось умереть. Она видела себя изнутри: огромную пещеру мясного цвета, — теперь она опустела и замкнулась, отныне ей суждено пустовать. Стал накрапывать дождь. Она даже не заметила его.
Потом все закончилось. Сипло дыша, Фредерсен отодвинулся от Анатолия, извлек из кармана туалетную бумагу и протянул ему.
— Тебе понравилось, малыш? Анатолий кивнул:
— Да, понравилось.
Корнелия, не думая о последствиях, выскочила из кустов. Учитель и ученик вздрогнули.
— Корнелия? Что ты тут делаешь? — Фредерсен ухитрился произнести это, не повысив голоса.
Она повернулась к Анатолию:
— Но ведь ты же был…
Парень встал на ноги и холодно встретил ее взгляд. На его щеке что-то блестело, ах, ясно что.
— Что ты себе позволяешь? — прошипел он. — Чего тебе нужно?
— Ты лежал со мной в постели, — услышала она свой собственный голос. — Ведь лежал же!
Она почувствовала на себе ревнивый взгляд учителя; заметил его и Анатолий. Он в ярости двинулся на нее:
— Заткнись! Думаешь, ты мне нужна? Нет, не нужна! Жирная корова с огромными ногами!
Ее правая рука напряглась, в ней сконцентрировалась вся сила, как ее учили на тренировках.
Нужно только представить себе, что ты разрубаешь противника.
Ступай в секцию карате, сказал когда-то отец, тебе будет полезно. Будешь чувствовать себя уверенней.
Удар пришелся по голове Анатолия, за левым ухом. Раздался странный треск. Парень упал. И больше не шевелился.
Фредерсен вытаращил на нее глаза:
— Что ты наделала?
Мысли Корнелии ворочались необычно медленно и были тяжелыми, будто каменными, с острыми краями.
Фредерсен опустился на колени возле Анатолия:
— Ты…
— По-моему, он мертв, — сообщила она.
— Да… — Фредерсен встал; он казался совершенно спокойным. Посмотрел на нее.
— Он был у меня прошлой ночью, потому что он… не хотел… — Корнелия с трудом выговаривала каждое слово, будто ее рвало ими. — Он был ласковым, потому что привык, потому что ему приходилось быть ласковым. У каждой задачи есть свое решение. — Она рассмеялась и почувствовала, как внутри закипает бешенство. — Жизнь — это математика.
Фредерсен покачал головой.
— Вы собираетесь меня ударить? — продолжала она. — Убить? Пойдете за решетку за двойное убийство?
— Вот лежит мальчишка, мертвый. Неужели тебе наплевать? Ты такая бесчувственная? — Фредерсен почти кричал.
Корнелия задумалась, наморщила лоб и пожала плечами.
— Да! — решила она и с ужасом ощутила, что так оно и есть на самом деле. — Я бесчувственная!
Дождь, слишком теплый для января, намочил волосы, они прилипли к коже. Учитель и ученица стояли напротив друг друга и молчали. Наконец Корнелия сказала:
— Но я умею подделывать чужие почерки.
Телефон. Тойер открыл глаза. Возле него уютно посапывала его турецкая женщина. Было еще темно.
Он вышел с трубкой в коридор, но вскоре вернулся и стал на ощупь искать одежду. Ильдирим зажгла свет, заморгала:
— Что-то случилось?
— Увы, да. Мне надо ехать. В зоопарке, во рву обезьянника, лежит мертвый парнишка.
— В обезьяннике? — удивилась она. — Сколько сейчас времени?
— Начало седьмого. Разбудили ни свет ни заря. Не люблю ситуаций, когда не могу принять душ.
— Значит, в обезьяннике? И сколько ему лет?
— Школьник, — тихо ответил гаупткомис-сар. — По словам Лейдига, восьмиклассник, значит, сверстник Бабетты. Из Киля. Их группа живет на турбазе, во всяком случае, так сообщили при звонке в полицию. Вроде ничего криминального, нам придется лишь установить подробности. Впрочем…
— Дело все равно паршивое, — кивнула Ильдирим и протянула руку за сигаретами и ингалятором с антиастматическим средством.
Киль… Балтийское море… Наверняка оно холодное, огромное и серое. Так размышлял Тойер, когда с трудом выруливал на своей «тойоте» со стоянки. Усмехнувшись, вспомнил, как часто он кричит возле кассы нелепую фразу «Я постоянный клиент!», вместо того чтобы взять с собой белую пластиковую карточку, лежащую в бардачке; зато часто обнаруживает, что прихватил ее по рассеянности на прогулку, и разъяренной Ильдирим приходится платить за парковочное место по максимуму.
На Бисмаркплац он свернул к Неккару, проехал между Старым городом и Берггеймом — справа барокко, а слева обычный, нормальный город, как везде.
Тойер плохо знал собственную страну. Однажды побывал в большом городе, раскинувшемся на берегу Балтики, но моря так и не нашел. Тот парнишка, что умер в зоопарке, живет в Киле, впрочем, разве уместно теперь слово «живет»?
Тойер переехал на другой берег, и внезапно сердце в его груди будто взорвалось болью — только теперь он осознал ситуацию. Ушел из жизни истеричный, половозрелый юнец, возможно, не самый законопослушный в мире, но, несомненно, чей-то любимый сын.
Иногда он ловил себя на таких фантазиях: расцветшая Бабетта приводит домой парня, и он приглашает его в свой кабинет в Гейдельберг-Центре, чтобы составить о нем представление. (Дома у него не было кабинета.) Да-да, приглашает, ничего плохого в этом нет.
Потом дети играют на лужайке, а Тойер сидит в удобном шезлонге под ореховым деревом, потягивает шорле из сока белого винограда и минералки, а дети называют его дедушкой, хотя он никогда не был папой.
На площади Мёнххофплац он свернул налево. Лейдиг сказал, что Хафнер уже там, Зенф тоже.
Возле бензоколонки «Шелл» он свернул направо, потом опять налево; теперь только бы не зазеваться, иначе он пропустит поворот, и тогда его просто засмеют. Даже дети станут над ним смеяться… А тот парнишка, ведь он еще совсем ребенок?
Что такое? Невероятно! Кончился бензин. Запнувшись пару раз, мотор сдох. Хорошо еще, что Тойер успел прижаться к обочине.
Господи, ведь он опаздывает! Впереди виднелась еще одна заправка «Шелл». Он побежал, купил красную канистру, налил в нее пять литров и вместо кредитной карточки сунул приветливому парню за кассой свой служебный жетон.
Вернувшись к машине, провел небольшую дискуссию с неким господином, которому загородил выезд, залил в бак бензин и поехал дальше.
А потом старший гаупткомиссар действительно едва не прозевал поворот и в последний момент так резко крутанул руль, что водители следующих за ним машин принялись сигналить ему и что-то кричать.
Теперь, если верить дорожным указателям, он мог бы проехать к зоопарку по пестрому, яркому, архитектурно выразительному кварталу клиник, до отказа набитому страдающими больными и тупыми, по мнению некоторых, врачами. Но Тойер — все-таки он знал Гейдельберг, а значит, и эти места — свернул налево на Нойенгеймское Поле. Замелькали постройки семидесятых, восьмидесятых, девяностых и зеленые лужайки, на которых летом валялись ленивые студенты. Правда, с каждым годом таких лужаек становится все меньше.
Улица закончилась, сквозь стекло ему почудился трубный крик слона; впрочем, возможно, это вампир упражнялся в игре на трубе, либо регбист-нападающий столкнулся с пятеркой защитников, либо он сам, не замечая этого, шумно выдохнул воздух. Он свернул влево. Увидел впереди крупные буквы «ЗООПАРК».
Надо заметить, Гейдельберг — это не только Старый город, замок и университет. В Гейдельберге имеется все: лучшие в Германии клубы регби, лучшие немецкие поэты, лучший в стране климат, река, рестораны, фирма САП в Вальдорфе, о которой еще пойдет речь, САС, страховые агенты, штурмующие биржи, а также хоры, оркестр, научные работники, сукины дети, подружки бандитов, безбилетники, итальянский климат, французская кухня, британское достоинство, американские идиоты…
А сегодня, дамы и господа, сегодня нечто особенное: мертвый мальчишка — почти в годовщину гибели Рони. Гаупткомиссар вылез из машины.
К нему подошел мужчина:
— Я директор зоопарка Кольманн. Мы все просто ошеломлены.
Директор был приблизительно его возраста, но ухитрился сохранить во второй половине жизни более-менее сносную фигуру. Вероятно, предположил сыщик Тойер, постоянный контакт с животными препятствовал возникновению той или иной болезни — спутницы цивилизации; общаясь с носорогами, волками и верблюдами, начинаешь испытывать склонность к здоровому образу жизни на природе. Надо было ему стать зоологом, и вся жизнь пошла бы по-другому. Но вот к ним подбежал смотритель животных — беднягу скрючило, словно от приступа подагры, — и Тойер засомневался…
— Господин директор, полицейские утверждают, что их шеф по фамилии Тойер вот-вот прибудет, хотя, мне кажется, он должен был бы уже находиться здесь! — выпалил смотритель.
— Он уже тут, — сообщил Кольманн, — стоит и смотрит на меня.
— Неувязочка с бензином вышла, — пробормотал могучий сыщик, не здороваясь. — Бензиновые страсти.
Тойер хорошо себя знал — он отпустит еще немало шуток, чтобы избавиться от неловкости из-за опоздания.
Обезьянник находился довольно далеко от ворот, но Тойер ориентировался в зоопарке. Иногда они приходили сюда с Ильдирим, стесняясь, словно совершали что-то неподобающе глупое, поскольку Бабетта, разумеется, никогда не составляла им компанию. Двое взрослых без детей в зоопарке — как это понимать? К тому же Тойеру больше всего нравились козы и медведи возле входа, а его спутнице совы.
Кольманн торопливо шагал рядом с ним. Навстречу вышел Хафнер. К приятному удивлению гаупткомиссара, походка у него была трезвая — ноги не заплетались.
— Ясное дело, вы не хотите на него смотреть, — заявил он, не здороваясь. — Парнишка лежал во рву, между живой изгородью и площадкой для зрителей. — Он потянулся за сигаретами.
— Сорвался туда, что ли? — спросил Тойер. Из-за деревьев показался обезьянник. Комиссар прибыл к нежеланной цели и прилагал все силы, чтобы справиться с дрожью в коленях и не упасть в обморок.
Мальчишка лежал на носилках, неестественно скрючившись. Рядом стоял врач «неотложки» и жевал резинку, держа руки в карманах, — делать ему тут было нечего.
Подошел молодой полицейский, не знакомый Тойеру:
— Он был во рву, мы все сфотографировали…
— Я знаю, что он был там. Но по-прежнему не понимаю, как он туда попал.
Полицейские, другие врачи «неотложки» и даже пожарные — естественно, ведь тело подростка нужно было поднять изо рва — все стояли на дорожке. Тут же топтались работники зоопарка. Вероятно, на другом конце территории звериная и птичья малышня умирала от голода, ведь ей постоянно требовался корм. Из толпы вышел бледный Лейдиг — значит, нашел себе подмену и кто-то додежурит за него.
— Мальчишка не просто упал; у него пробит череп пресловутым тупым предметом или… — Лейдиг показал кивком за ров: там на маленькой лужайке сидел самец гориллы с серебристой полосой на спине — асфальтово-серая меховая гора, излучающая мощь.
Разумеется, Тойер и во время прежних посещений смотрел на вожака стаи горилл — хоть и не так часто, как на коз, разумеется; его поражали глаза — в них было так мало звериного. Но тут он взглянул на руки, на могучую грудную клетку, на весь массивный мышечный агрегат примата и спросил:
— Почему он здесь?
— Во время подъема трупа и работы криминалистов он находился, разумеется, внутри, в клетке. Но ваши сотрудники сказали, что все завершено, следы обработаны, и мы его выпустили. Теперь животному надо освоить свою территорию заново. А преступления он не совершал, — объяснил Кольманн.
У него были очки-половинки, как две капли воды похожие на очки директора полиции Зельтманна, любимого врага Тойера, — сыщик обратил на это внимание только теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22