А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Богумил еще в Вене, до того как его продали в Гейдельберг, в самом деле находился в группе приматов, которую некий доктор Хамилькар обучал языку жестов. Программа была приостановлена, а этот Хамилькар живет теперь в Брюсселе, у него имеется собственная страничка в Интернете…
Тойер удивленно покрутил головой:
— Давай сначала воспользуемся обычными методами расследования. Иногда они тоже дают результат.
12
Три-Пэка знали не только в зоопарке. Некоторые садоводы и арендаторы с Нойенгеймского Поля звонили в полицию и жаловались на больший или меньший ущерб, замеченный ими в последнее время.
— Вот что еще, — сказал Лейдиг и отложил листок в сторону, — семья Бишоф лишь теперь обнаружила, что их садовый домик обчищен полностью — кто бы сомневался. Но ведь мертвый вор — идеальный способ для получения страховой суммы.
— А цыган — идеальный вор, — желчно добавил Тойер. — Может, нам просто проверить тех жителей Поля, кто не направит никаких жалоб? Что там дальше?
Зенф потянулся, словно кот, и сказал:
— Мамаша с турбазы, то есть управляющая, хотела о чем-то сообщить. — Он взглянул на часы. — Скоро должна прийти.
— Но почему она не могла нам позвонить?
— Понятия не имею.
— Что там с обувью очень большого размера?
Хафнер закашлялся. Как ни странно, это бывало с ним крайне редко.
— Чертова простуда, — заговорил он, отдышавшись. — Но уже иду на поправку. Вечером я теперь выпиваю перед сном две бутылки теплого пива.
— Обувь большого размера, — напомнил Тойер.
— Да-да. Самый близкий из таких магазинов находится в Мангейме, так они уже целую вечность не продавали пятидесятый размер. В Ольденбурге есть фирма, торгующая обувью нестандартного размера по каталогу. Их единственные клиенты из Гейдельберга — два игрока из УСЦ.
Тут Зенф вопросительно посмотрел на остальных и терпеливо выслушал возмущенную тираду Хафнера, упрекавшего его, что он уже «больше года живет в городе» и до сих пор не знает знаменитый Гейдельбергский баскетбольный клуб, который был первым в Германии в начале семидесятых. Сегодня он, впрочем, сильно сдал, но виной этому потоки капитала, с которыми он — как «вечный социал-демократ до последнего вдоха сигаретного дыма» — будет бороться!
— Ладно, — вмешался, наконец, Тойер. — Проверим господ баскетболистов. Есть что-нибудь еще?
Хафнер покачал головой:
— Проверять не нужно. Они в Швейцарии, их бывший тренер упал там в расселину. Конечно, я могу пролистать все немецкие справочники, но это довольно долго.
— Не надо. — Тойер вздохнул. — Это слишком просто.
В дверь постучали.
— Войдите!
Хозяйку турбазы Тойер представлял себе дородной матроной. Вошедшая женщина относилась скорей к числу тех, кого Хафнер, лишенный даже начал воспитания, именовал «воинствующими лесбиянками». На голове короткая щетина, крашенная хной, черные джинсы, кожаная куртка, серое от курения лицо. Пфаффенгрундец тут же скорчил мрачную физиономию.
— Шук. Добрый день. Я управляющая молодежной турбазой.
Тойер молча предложил ей стул.
— Вероятно, вас интересует, почему я решила поговорить с вами лично. Ах, это вы! — Она взглянула на Лейдига. — Мы познакомились на следствии по делу убитого мальчика из Северной Германии. — Лейдиг кивнул. — В газете я прочла, что вы холостяк. Я презираю холостяков.
— Я тоже, — устало ответил Лейдиг. — Можете мне поверить.
— Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы критиковать моих сотрудников? — Тойер обнаружил, что и его голос звучит не очень энергично.
Шук горько улыбнулась и ответила:
— Нет, конечно. Итак, к делу. — Она набрала в грудь воздуха. — Я тут не одна. За дверью сидит моя сестра. Она думает, что я пришла давать свидетельские показания по поводу магазинной кражи. Ничего лучшего я не придумала. — Ее лицо изменилось, агрессия уступила место глубокой печали. — К сожалению, я не исключаю, что этот цыган на ее совести. Но, с другой стороны, я не могу себе это представить. Словом, судите сами.
В кабинете стало очень тихо, даже Хафнер отложил очередную сигарету.
— Моя сестра изучала политику и занималась спортом. Простите, ваш коллега только что курил. Можно и мне?
— Официально нет. — Тойер улыбнулся. — А так — пожалуйста.
— Благодарю. — Она курила «Мальборо лайт», а он ожидал «Ротхендле». — Спорт во всем и виноват. Три года назад она получила травму головы, и после комы это был уже другой человек. — Она затянулась сигаретой. — Да, она моя сестра, но в то же время моя сестра уже мертва.
— Как это? — осторожно поинтересовался Тойер.
— У нее разум ребенка. Иногда, редко, она размышляет как прежде, и это самое печальное.
— Каким спортом она занималась? — спросил Хафнер.
Шук направила на него горький взгляд:
— Боксом. Женский бокс набирает популярность.
— Верно, — кивнул Хафнер и с интересом посмотрел на огненную щетину на голове посетительницы.
— Первым, разумеется, сестру оставил ее друг, — продолжала Шук. Теперь Хафнер выглядел смущенным, даже растерянным. — Наши родители умерли. Я не могу надолго забирать ее к себе. Она живет в Неккаргемюнде, в пансионате, но, конечно, часто бывает у меня, немного помогает на турбазе по хозяйству. Ей нравится быть полезной, во всяком случае, мне так кажется. Была она здесь и в тот день. И видела, как один из наших слесарей прогнал парня. Ее реакция была на первый взгляд смешной: в сознание прорвалось какое-то воспоминание о боксе.
— А во время гибели первого подростка она тоже была там? — спросил Тойер.
— Нет… — Шук прикусила зубами костяшку пальца. — Подумать только, уже второй!.. Заниматься тем, чем я занимаюсь, можно лишь тогда, когда ты любишь молодежь, а тут два трупа за квартал…
— У вас слесарем работает Бауэр, так? — Тойер пытался вернуть ее к теме беседы. — А он сказал, что никогда не видел цыганского парня.
— Бауэр — что-то вроде помощника слесаря на почасовой оплате. Прислан к нам биржей труда. Правда, держится так, будто главнее всех. В апреле он, к счастью, уйдет. У нас двое настоящих слесарей… Короче, сестра вдруг начала тогда орать: «Ступай следом, справа-слева, приканчивай его», еще что-то в том же роде. Как раз приехала новая группа — досадно. — Шук схватилась за лоб.
— Ну да, — осторожно сказал Тойер. — Но такие слова… травмированной спортсменки, бывшего боксера…
— К сожалению, это еще не все. — Она закурила еще одну сигарету. — На турбазе у меня есть маленькая служебная квартира; я пользуюсь ею не всегда, лишь когда задерживаюсь допоздна. В тот день я как раз задержалась: заболели две сотрудницы, пришлось помочь. Так что мы остались ночевать там. А постоянно я живу в родительском доме в Нойенгейме. Так вот. Когда она ночует у меня на турбазе, спим мы на двуспальной кровати. Ночью, часа в два, я проснулась — ее не было. Меня это не встревожило — иногда она бродит по ночам. Через полчаса она вернулась — ужасно взбудораженная. Только и повторяла: «Злой парень умер. Злой парень умер». Мне бы сразу позвонить в полицию, но я не решилась. И вот теперь я тут. — Она тяжело вздохнула. — Может, это все-таки не она.
— У нее обувь пятидесятого размера? — спросил Тойер.
— Нет, а что?
— Потому что мы обнаружили следы, скорее всего следы преступника, такого необычного размера.
Шук подумала и вздохнула:
— К сожалению, это не снимает с нее вины до конца. У нас как-то был постоялец с такими большими ногами, он забыл свои ботинки, и нам не удалось их отослать — адрес на формуляре плохо читался. Вот они и стоят у нас — так сказать, трофеи.
— Почему вы решили, что ваша сестра могла их надеть? — спросил Лейдиг.
— Это такие спортивные ботинки, иногда она, что-то вспоминая, ходит в них, запинаясь. Во мне эти ботинки вызывают неприятные чувства: не люблю вспоминать, как моя сестра потеряла рассудок.
— Можете пригласить сестру сюда? Я буду очень осторожен.
Шук кивнула и пошла к двери.
Сестра была светленькая, хорошенькая, миниатюрная, суровый вид спорта почти не отразился на ее внешности, но лицо было пустым, глаза бессмысленными.
— Фрау Шук?
— Вот фрау Шук! — воскликнула она и показала на сестру. — А я просто Бабси!
Тойер откашлялся:
— Ну хорошо… Бабси. Кхе. Твоя сестра помогла нам сегодня… поймать вора. Да, вора. Злого. Но, раз уж ты здесь, мы подумали, что ты, пожалуй, тоже нам поможешь…
— Вы насчет того убитого, того цыгана? — Она склонила голову набок и улыбнулась. — Теперь он на небе!
— Да, конечно. — Тойер ощущал невыносимую усталость. Как опрашивать такую свидетельницу? Он не хотел оказаться в нелепом положении и неуверенно спросил: — Знаешь ли ты что-нибудь о… тем случае?
— Ясное дело, — сказала она и с сияющей улыбкой взглянула на сестру. — Разве я тебе еще не говорила?
Шук покачала головой.
— Там был черт! — засмеялась Бабси. — Черт, я видела!
Тойер грустно посмотрел на хозяйку турбазы, та лишь пожала плечами.
— Вы откуда? — довольным тоном спросила Бабси, обводя всех взглядом. — Вы все здешние?
— Те трое из Гейдельберга, а я из Карлсруэ, — ласково сообщил Зенф.
Она кивнула:
— Тогда те трое — Беате Вебер, а ты… ты… ах, я не знаю никого из Карлсруэ, ах, извини.
Тойер поднялся со стула:
— Спасибо, ты там очень помогла.
13
— Слушай, — тихо проговорила Ильдирим. — Мы с Тойером в последнее время не очень ладили, ты это поняла. Теперь ты поправилась, и, думаю, мы скоро поедем. Да?
Она сидела на софе, обняв своего кукушонка и прижавшись щекой к щеке Бабетты. Внезапно она почувствовала влагу на своем лице. Девочка плачет? Или долгий дождь проточил крышу?
— Я не выдержу, если вы расстанетесь, — прошептала Бабетта. — Я хочу жить в семье. С вами.
Ильдирим поплакала вместе с девочкой, с удивлением обнаружив, что внутри нее, оказывается, накопилось напряжение, которое только и ждало разрядки. Они ревели, всхлипывали, сморкались. Носы у обеих покраснели. Восхитительная картина!
После слезной оргии Ильдирим все-таки не удержалась и напомнила девочке, что та постоянно фыркает и всем своим видом показывает, какими нелепыми она считает своих приемных родителей.
Бабетта авторитетно возразила, что в переходном возрасте так бывает и должно так быть.
— Потом я опять стану хорошей, — пообещала девочка. — Мы проходили по биологии.
Тойер выслал людей, чтобы сравнить спортивные ботинки с предполагаемыми следами преступника, и вызвал к себе обоих слесарей.
Ботинки пропали. Шук не могла объяснить, где они.
Дело было к вечеру, сыщики сидели у себя в кабинете, усталые, но никак не готовые прекратить работу. Тойер больше старался не думать о своей слепой коричневой мозаике, однако вместе с ботинками к картине добавились два больших фрагмента — и тут же пропали.
— Парадоксы! — воскликнул он. Никто не реагировал.
— Я тут поинтересовался, кто же не жаловался на кражи цыгана, — заговорил Зенф. — Скорее ради шутки. Из владельцев садовых участков только у фрау Швейгер вроде бы все в порядке.
Лейдиг уныло хмыкнул:
— Чего искать — только надрываться, мы ведь знаем, что это был черт. А бедная Бабси не могла тащить через зоопарк восемнадцатилетнего парня.
— Не могла, — согласился Тойер. — И все-таки, может быть, постараемся что-нибудь извлечь из ее слов?
— С таким же успехом мы могли бы побеседовать с гориллой, — буркнул Хафнер.
Тойер и Лейдиг переглянулись.
— Она была на улице, — сказал Зенф, — и могла что-нибудь увидеть. Или сделать…
— Или не могла… — Тойер вздохнул. — А мы проверяли сады как возможное место преступления?
Лейдиг пробежал глазами несколько листков.
— Нет, — сказал он. — Пока только зоопарк и в округе. Еще турбазу. Как раз теперь, когда пропали ботинки, кое-что говорит…
— В общем, мы не нашли никаких следов самого преступления ни в зоопарке, ни на турбазе, ни где-то поблизости.
— Тогда место преступления может находиться где угодно, — вмешался Зенф. — Кто-то убил его, положил в машину…
— Ты забываешь, — перебил его Тойер, — что парнишка шуровал на Нойенгеймском Поле — у нас нет никаких данных, что он бывал где-то в городе. И, возможно, среди тех людей, которые теперь заявляют о кражах, настоящих или мнимых, найдется и тот, кто застиг его на месте преступления. Пожалуй, — усмехнулся Тойер, — в таком случае я бы не стал жаловаться в полицию…
— С утра пораньше я зайду на участок этой фрау Швейгер, — сказал Зенф. — Мне нужно немного ознакомиться с местностью — как приезжему…
— Мы мальчишку не видели. — Слесарь Шустер слегка нервничал. — К той истории мы не имеем никакого касательства.
Его компаньон, по фамилии Мюллер, тоже не самой редкой, кивнул:
— Мы вообще тут ни при чем!
Тойер после беспокойной, а значит, короткой ночи массировал себе затылок. До боли.
— Никто вас не обвиняет. Фрау Шик сказала только, что вы один раз прогнали мальчишку. Конечно, я заинтересовался.
— Хозяйка неправильно нас поняла. Ее при этом и не было! — Мюллер с беспокойством покосился на Хафнера. Тот кивнул. — Но ясно же: Шусти…
— Шусти? — У Тойера зазвенел голос.
— Мы знаем друг друга со школы, — пояснил Мюллер Хафнеру. — Но только до седьмого класса, там он остался на второй год, а потом совсем вылетел. Шусти был абсолютно левый — левая половинка жопы! Не только в политическом смысле.
— Сам-то! — вякнул Шустер.
— Ты мазал соплями мое полотенце, когда мы плавали!
— Не ври!
— Точно!
— Хватит чепуху молоть. Я понял из слов фрау Шук, что она видела вас обоих, потом и сестра тоже… — прервал их Тойер.
— Что? Моя сестра? — Шустер сжал руки. — У меня нет сестры!
— Послушайте меня! — с грустным видом вмешался Мюллер. — Дело было так. Бауэр — он ненавидит весь мир, терпеть не может иностранцев — прогнал цыгана. Мне рассказала повариха, и еще про то, что сестра управляющей, бедняжка, так кричала. Ну и тогда я пошел к хозяйке и рассказал ей, что я его прогнал. Потому что… Я все сказал. — Он опустил глаза.
— Бауэр… — с удовольствием произнес Тойер, когда они остались одни. — Значит, хотел нас перехитрить? И раз я теперь знаю, что он видел парня, в дело снова вступит катаракта… Ладно, придется с ним немножко поговорить. Теперь мы подождем, что нам сообщит Зенф про садовые участки. Где Лейдиг? Надеюсь, не в Шветцингене?
— Вы ведь сами недавно послали его к Магенройтеру. Чтобы он доложил ему о положении дел! — напомнил Хафнер.
Тойер покрылся потом.
— Забыли? Обо всем? — без всякого милосердия спросил Хафнер.
Тойер молча кивнул.
— Я никогда не помню, как ложился в постель, — утешил его коллега. — Это нормально.
Вошел Лейдиг, за ним двигался Магенройтер.
— Меня осенила идея! Как раз когда я рассказал все господину Магенройтеру, меня осенило! У меня идея! — возбужденно заявил Лейдиг.
— Неужели у тебя появилась идея? — лукаво поинтересовался Хафнер.
— Да, именно. — Лейдиг неуверенно взглянул на Магенройтера. — Или все это полная ерунда?
— Мне интересно, как господин Тойер отнесется к вашей идее, — ответил Магенройтер не без грозной нотки в голосе.
— Короче, — сев на стул, начал Лейдиг, — Бабси, эта несчастная спортсменка, называла ведь всех нас, гейдельбержцев, «Беате Вебер», то есть именем нашего бургомистра…
— Я знаю, как зовут нашего бургомистра, — зарычал Тойер. — Что дальше?
— Бабси когда-то изучала политику! Вероятно, оттуда и обрывки воспоминаний… Для Зенфа она не нашла никакого политика, помните?
Хафнер кивнул:
— Для Карлсруэ это типично. Безликий городишка мелких чиновников.
— «Это был черт», — она так сказала, — возможно, Эрвин Тойфель? Возможно, она имела в виду, что преступник был из Швабии?
Тойер встал, сел, прокашлялся и неожиданно громко воскликнул:
— Бауэр ведь шваб!
— Кто такой Бауэр? — спросил Магенройтер. — Впрочем, большое спасибо, господин Лейдиг, что вы мне не сказали, что Эрвин Тойфель премьер-министр.
— Уже недолго ему осталось, — добавил Хафнер. — Его собственные черные скоро его прихлопнут. Извиняюсь, но это так.
И тогда расследование помчалось, будто омнибус со сломанными тормозами на горном склоне Анд. Такое сравнение, достойное завзятого полиглота, пришло в голову Тойеру, и он не мог от него избавиться несколько часов.
Зенф обнаружил взломанный садовый домик, подозрительные признаки борьбы, следы спортивных ботинок возле ежевичной посадки, а фрау Швейгер — в ее двухкомнатной квартире в Виблингене. Тупая как пробка, недавно овдовевшая, она пока еще была готова составить счастье для своего избранника. На этот раз им оказался небезызвестный следствию Бауэр.
Бауэр сидел напротив Тойера с непроницаемым лицом. Хафнер и остальные устроились в разных углах кабинета. В том числе и Магенройтер. Тойер видел их лишь боковым зрением: он сосредоточился на подозреваемом.
— Нам уже известно почти все, господин Бауэр. Мы даже можем не справляться с записями… — Все же Тойер взял несколько распечаток и прочел: «Родился в тысяча девятьсот сорок пятом году в Хейльбронне в семье судетских изгнанников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22