– Он помолчал. – Разве не так, парни?
Шоу почувствовал себя неловко, ведь он был северянином, и решил, что сейчас самое время вернуться к началу разговора. Горячность Нельсона могла плохо обернуться для него, раз он был не из южан и мог по-другому смотреть и на рабство, и на отделение:
– Ну ладно, даже если Техас… если мы отделимся, что это даст конкретно нам троим?
– Все очень просто. Когда из Техаса уйдет федеральная армия, останется только техасская конная полиция для защиты Техаса.
Да, если бы все сложилось именно так, то действительно было бы замечательно и просто. Шоу зашевелился, меняя позу, и случайно толкнул Уилкинса, который выругался.
– Извини, – поспешил сказать Шоу, все еще думая о словах Нельсона. – Но если нас не захотели оставить в армии, то почему нас возьмут полицейскими?
Нельсон улыбнулся:
– Да, мы – Айк Нельсон, Тодд Шоу и Леон Уилкинс – к армии уже не имеем никакого отношения. Однако к тому времени, когда мы доберемся до Остина, Уэллза уже не будет, и никто не будет нам мешать.
Шоу понравилась эта мысль.
– И когда же мы выходим из игры? – поинтересовался он.
– Не стоит ждать, когда нас вышвырнут вон. И Уэллз мог уже уйти довольно далеко.
– Ты хочешь уехать прямо сейчас? – Уилкинс всматривался, как на небе еще иногда вспыхивала молния.
– Как только станет светло, – пояснил Нельсон. – А сейчас заткнитесь и дайте мне поспать немного.
Уилкинс затих.
Но Нельсон не спал. Он думал о мешочке с золотом, который Шоу прятал в своей постели.
Уилкинс не сразу понял, что разбудило его. Возможно, это было тяжелое дыхание умирающего человека, пытающегося в последний раз глотнуть воздуха. Но он вполне осознавал, что его глаза открыты, и он видит силуэт Нельсона на фоне зарождавшегося рассвета. Нельсон вытаскивал свой длинный нож из груди Шоу.
– Что… что ты сделал? – заикаясь, проговорил Уилкинс, сразу сообразив, что лучше бы ему этого не видеть и продолжать спать. Но тогда, возможно, Нельсон всадил бы нож и в него.
Тщательно вытерев кровь со своих брюк, Нельсон убрал лезвие в ножны.
– Надо уходить, – сказал он таким спокойным голосом, как будто бы он зарезал кролика, а не человека. – Идешь со мной? Или, может быть, ты хочешь, чтобы тебя повесили, когда найдут его? – спросил он, кивая в сторону Шоу.
Уилкинс выкарабкался из своей койки. Его не надо было спрашивать дважды. Выбора у него не было. Его, конечно, совсем не радовало то, что придется удирать с человеком, который мог, не моргнув глазом, убить своего компаньона. Но меньше всего ему хотелось быть повешенным за чужое преступление. Однажды он уже избежал правосудия. У него было чувство, что на этот раз ему от этого не уйти.
Уилкинс торопливо собрал свои вещи. Их было не так уж и много. В армии полагалось иметь лишь самое необходимое. Только тогда, когда он заметил, что Нельсон обыскивает койку Шоу, Уилкинс осмелился спросить:
– Почему ты убил его, Айк?
Нельсон медленно выпрямился, держа в одной руке кожаный мешочек:
– Вот из-за этого.
Уилкинс припомнил, как Шоу развязывал этот мешочек и высыпал его содержимое на постель, а затем, любуясь, поигрывал с самородками. Неохотно Уилкинс кивнул головой в знак понимания. Да, если бы у него хватило духа, подумал он, может быть, он тоже смог бы убить за такие вот золотые кусочки.
– Кроме того, – добавил Нельсон, – если разразится война, то этот северянин оказался бы по другую сторону баррикад. Я лишь избавил себя от возможных осложнений.
Уилкинс опять кивнул головой и вышел за Нельсоном из палатки. Он не мог спорить с ним. Он почувствовал некоторое облегчение, думая о том, что будет путешествовать вместе с Нельсоном. Нельсон знал, что у Уилкинса нет ни гроша, и они оба были стойкими техасцами. Эти два обстоятельства успокаивали его, давали ощущение безопасности. По крайней мере, он на это надеялся.
Уилкинс забеспокоился, когда понял, что Нельсон явно направляется не к лошадям, а к палатке капитана.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
Нельсон ехидно улыбнулся:
– Я должен получить причитающееся мне жалованье. И ты тоже.
Уилкинс нервно облизнул губы. У него чесались ладони, так, как будто это он только что убил Шоу.
– Тогда вот что. Я оседлаю лошадей, а если Пламмер отдаст тебе мое жалованье, я поделюсь с тобой. – Его даже передернуло, когда он увидел вспыхнувший огонек ненависти в глазах Нельсона. – Черт побери, ты можешь забрать все.
Нельсон отдал свое седло Уилкинсу.
– Конечно. Ты подготовишь лошадей, а я отправлюсь к Пламмеру.
Увидев на лице Нельсона ухмылку, Уилкинс почувствовал, как мурашки пробежали у него по коже. Мужчины любят опасность, и Уилкинс всегда это знал.
Когда Уилкинс отвязывал лошадей и запрягал их, все это время он шептал себе: «Дурак, ну какой же дурак». И он даже не знал, к кому же это относилось: к нему или к Нельсону.
Когда Нельсон вернулся, он особо не распространялся о своем визите к капитану, да и Уилкинс никаких вопросов не задавал. Хотя кое-что ему было бы любопытно узнать, например, отдал ли Пламмер Нельсону его жалованье? А может быть, Пламмер вообще уже был мертв? Он не представлял, что Нельсон мог наброситься на капитана. Впрочем, все могло быть.
Он передал Нельсону вожжи. Они взобрались на лошадей и не спеша тронулись в путь.
Лагерь постепенно оживал. Уилкинса даже пот прошиб. В любой момент кто-нибудь мог заглянуть к ним в палатку, где весь в крови лежал Тодд Шоу. Он стал быстрее подгонять лошадь, видя, как Нельсон, глядя на него, ухмыляется. Но Уилкинсу было уже все равно. Ни один нормальный человек не счел бы за трусость нежелание добровольно сунуть голову в петлю. Поймав косой взгляд Нельсона, Уилкинс затрясся. Ни один нормальный человек не пошел бы к Пламмеру за жалкими грошами, зная, что его преступление может быть раскрыто в любую минуту. А он, Уилкинс, тем более не сделал бы этого, зная, что у него в кармане лежит мешочек с золотыми самородками.
Впереди виднелась излучина Красной Реки. Над водой стояла легкая дымка. Постепенно она исчезала так же, как прояснялось небо после длительного ночного дождя.
Когда лошади вошли в воду, Уилкинс несколько расслабился. Может быть, все наконец позади. Животные поплыли, делая медленные, сильные гребки. Когда его гнедой ступил на землю, Уилкинс довольно громко и облегченно вздохнул. Солнце уже почти полностью появилось над горизонтом, а признаков погони за ними все еще не было.
Постоянно думая о мертвом Шоу, которого вот-вот обнаружат, Уилкинс не сразу увидел ее, прислонившуюся спиной к дереву. Девушка была в одежде из оленьей кожи, почему-то не разукрашенной традиционными бусинками или бисером. Она вся дышала юностью и невинностью, но ее надменно вздернутый подбородок говорил о том, что она принадлежит племени команчи.
К своему удивлению, Уилкинс почувствовал, как в нем растет утраченное совсем было вожделение. «Посмотрим, что вскоре останется от ее надменности», – подумал Уилкинс.
Не сказав ни слова Нельсону, он дернул за поводья и направился в ее сторону. Он увидел, как она отпрянула от дерева и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на страх. Уилкинс надеялся, что это страх. Эта мысль была словно бальзам для него. Наконец-то даже воспоминание о сглазе показалось сейчас смешным. Эта девчонка поможет ему доказать это. И, когда он насытится ей как женщиной, он позабавится с ней, как с парнем. Посмотрим, как ей понравится это.
Когда между Уилкинсом и девчонкой оставалось меньше трех футов, издалека донесся первый окрик. В тот же самый момент Уилкинс услышал, как выругался Нельсон, а затем быстро удаляющийся топот лошади Нельсона, которую тот изо всех сил, удирая, пришпоривал.
На какое-то время Уилкинс оторопел. Сукин сын, ускакал, бросив Уилкинса, даже не обернувшись, даже не предупредив его. Ублюдок.
Уилкинс смотрел на удалявшегося Нельсона, затем взглянул на девочку. Не долго думая, он подъехал к ней, наклонился и схватил ее. Девочка дрыгала ногами и царапалась, когда Уилкинс втаскивал ее на лошадь, но он легко перебросил ее через седло впереди себя. Он почувствовал, как ее бедро уперлось в его член, и подумал, что вместо того, чтобы овладеть ею прямо сейчас, ему придется удирать.
ГЛАВА 9
Проснувшись, Ханна услышала самую колоритную брань, какую ей приходилось слышать. У Ханны были братья, которые в ее присутствии особо не стеснялись в выражениях. И поэтому Ханна могла оценить услышанное.
И то, как сейчас ругался Джеб, не шло ни в какое сравнение с тем, что позволяли себе ее братья.
Моргая, Ханна села, растирая затекшую спину. Она чувствовала себя неловко, сознавая, какой неопрятный сейчас у нее вид: волосы растрепались и беспорядочно свисали прядями из пучка. Она так устала вчера вечером, но все равно надо было заплести косу. Ей не столько было неудобно перед Джебом Уэллзом за свой неопрятный вид, просто она была от природы чистоплотной и аккуратной.
Оглядываясь по сторонам, она старалась определить причину его гнева. Это явно была не погода. Несмотря на то, что большую часть ночи бушевала гроза, утреннее небо было ясным и воздух приятно прохладным. Но эта прохлада исчезнет, как только солнце начнет палить.
Она наблюдала за Джебом, который побрел к чаще деревьев и свирепо уставился на спутавшиеся ветки кустарника, так раздражавшего его. По крайней мере, все так и выглядело, именно этот кустарник – Ханне он показался просто кучей сорной травы. Она хотела спросить его, что случилось, почему он так зол, но решила, что для нее будет лучше сейчас не привлекать к себе внимания. С Кэйлебом она всегда использовала именно такую тактику. Однако гнев Кэйлеба чаще всего был направлен именно на нее, поэтому в таких случаях эта тактика все равно не помогала.
Вытащив последний спутанный локон, она стала пальцами, словно гребенкой, расчесывать волосы. Ее гребенка находилась в сумке, но она не собиралась, пока Джеб не успокоится, искать ее. Распутывая пряди, Ханна заметила игру солнечного луча, попадавшего на шелковистый локон ее волос, которые переливались разными оттенками – рыжим, золотистым и медным.
Сотни раз она желала быть блондинкой. Белокурые волосы смотрятся по-особому деликатно.
«Любезность всегда лжива, а красота тщеславна».
Голос Кэйлеба, напомнивший ей сейчас эту непреложную истину, как будто насмехался над ней, и Ханна на мгновение закрыла глаза. Истинность этих слов, как, впрочем, любых других, сказанных ее мужем в период их замужества, причиняла ей боль.
Когда она открыла глаза, прямо перед ней стоял Джеб Уэллз и наблюдал, как она укладывала волосы. Она покраснела от смущения и подумала, не считает ли он ее тщеславной и не кажется ли ему, что она старается привлечь его внимание. Но когда она заглянула в глаза Джеба, то покраснела еще больше, но по другой причине. Никогда ни один мужчина вот так не смотрел на нее, она не знала, о чем говорит подобный взгляд, она даже не понимала, нравится ли ей этот взгляд.
Джеб, прикрыв глаза от солнца, смотрел на ее волосы цвета красной осени. Проклятье! На минуту он даже позабыл, что сердит, и о том, что произошло.
– Ваша лошадь ушла, – сказал он наконец.
Все еще загипнотизированная его взглядом и стараясь определить, что же все-таки он означает, Ханна непонимающе поглядела на него.
– Что вы сказали?
Джеб фыркнул. Она опять где-то витает!
– Я сказал, что ваша проклятущая лошадь, чтоб ее… ушла.
Невольно Ханна пришла в ужас от его гнева. Неужели он думал, что она станет винить его?
– Но ведь она же была связана? – Ханна видела, как Джеб стреножил всех трех лошадей.
– Я знаю это и без вас, – огрызнулся Джеб, разозлясь еще больше на то, что она отпрянула от него, как черт от ладана. Он никогда в своей жизни не обращался дурно с женщиной, а эта вела себя так, словно он мог поднять на нее руку в любую минуту. Возможно, ее муж так и делал?
Ханна внимательно наблюдала за ним. От этой женщины ничего кроме неприятностей не будет, подумал Джеб. Он не понимал ее, да она особенно ему и не нравилась. И ко всему прочему, он еще застрял с ней здесь. Так должно было случиться, потому что пропавший мерин был именно ее лошадью, черт побери! Две другие мирно паслись там, где он оставил их. Его лошади не создавали проблем.
– Не смотрите на меня так! – раздраженно сказал Джеб.
Ханна даже подпрыгнула от неожиданности.
– Как так? – спросила она осторожно.
– Так, как смотрите вы, черт побери!
Еще более сконфуженная, Ханна отвела от него глаза, но в памяти остался сердитый взгляд его зеленых глаз. Странно, но когда Кэйлеб на нее злился, его глаза темнели. А глаза Джеба оживлялись и становились светлее.
Увидев, как она смутилась, Джеб устыдился. Она-то совсем была ни при чем. Не было ее вины ни в том, что пропала лошадь, ни в том, что при виде ее тонких пальцев, теребящих спутанные рыже-золотистые локоны волос, он ощутил вдруг прилив возбуждения.
– Ханна, – произнес он тихо ее имя.
Она опять выжидательно подняла на него глаза.
– Извините.
Глаза ее широко распахнулись. Она пыталась припомнить хотя бы один случай, когда мужчина просил бы прощения у нее за грубость или несправедливое к ней отношение. Нет, ее отец никогда перед ней не извинялся, так как он никогда не был несправедлив к ней. И братья не извинялись, потому что были слишком упрямы и не допускали и мысли о том, что они поступили как-то не так. И Кэйлеб не извинялся, потому что… ну, потому что он был Кэйлебом.
– Спасибо, – тихо произнесла она.
Спасибо? Джеб усмехнулся про себя. Он ждал, как она скажет, что ему не за что извиняться. Возможно, он слишком долго вращался среди проституток. Они-то считали, что мужчина всегда прав. Да и потом им платили за то, чтобы они так думали. Вряд ли Ханна станет рассуждать, как проститутка. Он быстро представил ее в образе проститутки, развалившейся лениво на кушетке и ожидающей.
Проклятье, опять это! Джеб сразу постарался стереть возникший образ, так возбуждавший его. Последняя достойная женщина, к которой он пробовал относиться как к проститутке, была Кэтрин Беллами Слейд. Он должен был извлечь из этого урок. Но он был ленивым учеником.
Ханна все еще наблюдала за ним, и Джеб криво улыбнулся. Он хорошо заучил, что надо уметь скрывать свои эмоции, во всяком случае до того момента, когда он поймет, стоит ли показывать их или нет.
Смущенная его молчанием после того, когда она приняла его извинения, Ханна осмелилась заговорить вновь.
– Это была хорошая лошадь, но мерин не привык, чтобы его связывали. Возможно, он разорвал путы.
Джеб сразу же почувствовал себя оскорбленным. Неужели она считала, что он настолько неопытен и небрежен, что не в состоянии должным образом позаботиться о том, что в пути важнее всего для них – о лошади? Но он быстро успокоился, когда вспомнил, что в подобные путешествия она никогда не отправлялась и не представляла, что ее может подстерегать. Он показал ей то, что осталось от кожаных пут. Судя по ровно обрезанным краям, они были кем-то разрезаны.
– Кто-то был рядом, пока мы спали? – испуганно спросила Ханна.
Джебу тоже было не по себе. Естественно, во время их ночлега лошади паслись неподалеку.
– Они были достаточно близко, – предположил он. – Но почему-то увели лишь вашего гнедого. Если кто-то захотел, чтобы мы добирались пешком, он мог бы забрать всех трех лошадей. Если ворам была просто нужна хорошая лошадь, он был самым негодным из трех. При первом взгляде на него сразу видно, что для перехода по плохим дорогам он даже и близко не мог сравниться, например, с моей кобылой.
Слушая его объяснения, Ханна кивала головой. Теперь она понимала, почему они так медленно ехали, и путь не показался ей тяжелым. Она сама после того, что произошло, была еще слишком слаба. Поэтому она была рада, что они не слишком спешили.
– Тем не менее, он был самым красивым – убежденно сказала Ханна. – У него были такие белые чулочки на ногах и белая звездочка на лбу.
Джеб улыбнулся.
– Для подобных переходов, Ханна Барнс, красоты не требуется.
Ханна ошарашенно уставилась на него: он впервые произнес ее полное имя, и как он его произнес. И лицо его так изменилось, когда он улыбнулся. Ей и в голову не приходило, что он смеялся над ней.
– Тогда почему же забрали именно его? – спросила она.
Джеб перестал улыбаться.
– Я не знаю, но я найду того, кто это сделал.
Приготовьтесь в дорогу. Мы сейчас же отправимся по их следу.
Преследование. Ханне понравилась эта мысль. Она слышала о таких мужчинах, которые могут буквально «читать» след зверя так, как, например, голодная собака идет на запах перепела, и она быстро побежала к реке, чтобы умыться.
Вода была кристально чистой и холодной как лед. Джеб сказал ей, что у реки Бразос дюжина маленьких притоков. Он так много говорил, но она не возражала, главное, чтобы он ни о чем ее не спрашивал. Ей было неловко ощущать его внимание, он ждал от нее ответов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Шоу почувствовал себя неловко, ведь он был северянином, и решил, что сейчас самое время вернуться к началу разговора. Горячность Нельсона могла плохо обернуться для него, раз он был не из южан и мог по-другому смотреть и на рабство, и на отделение:
– Ну ладно, даже если Техас… если мы отделимся, что это даст конкретно нам троим?
– Все очень просто. Когда из Техаса уйдет федеральная армия, останется только техасская конная полиция для защиты Техаса.
Да, если бы все сложилось именно так, то действительно было бы замечательно и просто. Шоу зашевелился, меняя позу, и случайно толкнул Уилкинса, который выругался.
– Извини, – поспешил сказать Шоу, все еще думая о словах Нельсона. – Но если нас не захотели оставить в армии, то почему нас возьмут полицейскими?
Нельсон улыбнулся:
– Да, мы – Айк Нельсон, Тодд Шоу и Леон Уилкинс – к армии уже не имеем никакого отношения. Однако к тому времени, когда мы доберемся до Остина, Уэллза уже не будет, и никто не будет нам мешать.
Шоу понравилась эта мысль.
– И когда же мы выходим из игры? – поинтересовался он.
– Не стоит ждать, когда нас вышвырнут вон. И Уэллз мог уже уйти довольно далеко.
– Ты хочешь уехать прямо сейчас? – Уилкинс всматривался, как на небе еще иногда вспыхивала молния.
– Как только станет светло, – пояснил Нельсон. – А сейчас заткнитесь и дайте мне поспать немного.
Уилкинс затих.
Но Нельсон не спал. Он думал о мешочке с золотом, который Шоу прятал в своей постели.
Уилкинс не сразу понял, что разбудило его. Возможно, это было тяжелое дыхание умирающего человека, пытающегося в последний раз глотнуть воздуха. Но он вполне осознавал, что его глаза открыты, и он видит силуэт Нельсона на фоне зарождавшегося рассвета. Нельсон вытаскивал свой длинный нож из груди Шоу.
– Что… что ты сделал? – заикаясь, проговорил Уилкинс, сразу сообразив, что лучше бы ему этого не видеть и продолжать спать. Но тогда, возможно, Нельсон всадил бы нож и в него.
Тщательно вытерев кровь со своих брюк, Нельсон убрал лезвие в ножны.
– Надо уходить, – сказал он таким спокойным голосом, как будто бы он зарезал кролика, а не человека. – Идешь со мной? Или, может быть, ты хочешь, чтобы тебя повесили, когда найдут его? – спросил он, кивая в сторону Шоу.
Уилкинс выкарабкался из своей койки. Его не надо было спрашивать дважды. Выбора у него не было. Его, конечно, совсем не радовало то, что придется удирать с человеком, который мог, не моргнув глазом, убить своего компаньона. Но меньше всего ему хотелось быть повешенным за чужое преступление. Однажды он уже избежал правосудия. У него было чувство, что на этот раз ему от этого не уйти.
Уилкинс торопливо собрал свои вещи. Их было не так уж и много. В армии полагалось иметь лишь самое необходимое. Только тогда, когда он заметил, что Нельсон обыскивает койку Шоу, Уилкинс осмелился спросить:
– Почему ты убил его, Айк?
Нельсон медленно выпрямился, держа в одной руке кожаный мешочек:
– Вот из-за этого.
Уилкинс припомнил, как Шоу развязывал этот мешочек и высыпал его содержимое на постель, а затем, любуясь, поигрывал с самородками. Неохотно Уилкинс кивнул головой в знак понимания. Да, если бы у него хватило духа, подумал он, может быть, он тоже смог бы убить за такие вот золотые кусочки.
– Кроме того, – добавил Нельсон, – если разразится война, то этот северянин оказался бы по другую сторону баррикад. Я лишь избавил себя от возможных осложнений.
Уилкинс опять кивнул головой и вышел за Нельсоном из палатки. Он не мог спорить с ним. Он почувствовал некоторое облегчение, думая о том, что будет путешествовать вместе с Нельсоном. Нельсон знал, что у Уилкинса нет ни гроша, и они оба были стойкими техасцами. Эти два обстоятельства успокаивали его, давали ощущение безопасности. По крайней мере, он на это надеялся.
Уилкинс забеспокоился, когда понял, что Нельсон явно направляется не к лошадям, а к палатке капитана.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
Нельсон ехидно улыбнулся:
– Я должен получить причитающееся мне жалованье. И ты тоже.
Уилкинс нервно облизнул губы. У него чесались ладони, так, как будто это он только что убил Шоу.
– Тогда вот что. Я оседлаю лошадей, а если Пламмер отдаст тебе мое жалованье, я поделюсь с тобой. – Его даже передернуло, когда он увидел вспыхнувший огонек ненависти в глазах Нельсона. – Черт побери, ты можешь забрать все.
Нельсон отдал свое седло Уилкинсу.
– Конечно. Ты подготовишь лошадей, а я отправлюсь к Пламмеру.
Увидев на лице Нельсона ухмылку, Уилкинс почувствовал, как мурашки пробежали у него по коже. Мужчины любят опасность, и Уилкинс всегда это знал.
Когда Уилкинс отвязывал лошадей и запрягал их, все это время он шептал себе: «Дурак, ну какой же дурак». И он даже не знал, к кому же это относилось: к нему или к Нельсону.
Когда Нельсон вернулся, он особо не распространялся о своем визите к капитану, да и Уилкинс никаких вопросов не задавал. Хотя кое-что ему было бы любопытно узнать, например, отдал ли Пламмер Нельсону его жалованье? А может быть, Пламмер вообще уже был мертв? Он не представлял, что Нельсон мог наброситься на капитана. Впрочем, все могло быть.
Он передал Нельсону вожжи. Они взобрались на лошадей и не спеша тронулись в путь.
Лагерь постепенно оживал. Уилкинса даже пот прошиб. В любой момент кто-нибудь мог заглянуть к ним в палатку, где весь в крови лежал Тодд Шоу. Он стал быстрее подгонять лошадь, видя, как Нельсон, глядя на него, ухмыляется. Но Уилкинсу было уже все равно. Ни один нормальный человек не счел бы за трусость нежелание добровольно сунуть голову в петлю. Поймав косой взгляд Нельсона, Уилкинс затрясся. Ни один нормальный человек не пошел бы к Пламмеру за жалкими грошами, зная, что его преступление может быть раскрыто в любую минуту. А он, Уилкинс, тем более не сделал бы этого, зная, что у него в кармане лежит мешочек с золотыми самородками.
Впереди виднелась излучина Красной Реки. Над водой стояла легкая дымка. Постепенно она исчезала так же, как прояснялось небо после длительного ночного дождя.
Когда лошади вошли в воду, Уилкинс несколько расслабился. Может быть, все наконец позади. Животные поплыли, делая медленные, сильные гребки. Когда его гнедой ступил на землю, Уилкинс довольно громко и облегченно вздохнул. Солнце уже почти полностью появилось над горизонтом, а признаков погони за ними все еще не было.
Постоянно думая о мертвом Шоу, которого вот-вот обнаружат, Уилкинс не сразу увидел ее, прислонившуюся спиной к дереву. Девушка была в одежде из оленьей кожи, почему-то не разукрашенной традиционными бусинками или бисером. Она вся дышала юностью и невинностью, но ее надменно вздернутый подбородок говорил о том, что она принадлежит племени команчи.
К своему удивлению, Уилкинс почувствовал, как в нем растет утраченное совсем было вожделение. «Посмотрим, что вскоре останется от ее надменности», – подумал Уилкинс.
Не сказав ни слова Нельсону, он дернул за поводья и направился в ее сторону. Он увидел, как она отпрянула от дерева и в ее глазах мелькнуло что-то похожее на страх. Уилкинс надеялся, что это страх. Эта мысль была словно бальзам для него. Наконец-то даже воспоминание о сглазе показалось сейчас смешным. Эта девчонка поможет ему доказать это. И, когда он насытится ей как женщиной, он позабавится с ней, как с парнем. Посмотрим, как ей понравится это.
Когда между Уилкинсом и девчонкой оставалось меньше трех футов, издалека донесся первый окрик. В тот же самый момент Уилкинс услышал, как выругался Нельсон, а затем быстро удаляющийся топот лошади Нельсона, которую тот изо всех сил, удирая, пришпоривал.
На какое-то время Уилкинс оторопел. Сукин сын, ускакал, бросив Уилкинса, даже не обернувшись, даже не предупредив его. Ублюдок.
Уилкинс смотрел на удалявшегося Нельсона, затем взглянул на девочку. Не долго думая, он подъехал к ней, наклонился и схватил ее. Девочка дрыгала ногами и царапалась, когда Уилкинс втаскивал ее на лошадь, но он легко перебросил ее через седло впереди себя. Он почувствовал, как ее бедро уперлось в его член, и подумал, что вместо того, чтобы овладеть ею прямо сейчас, ему придется удирать.
ГЛАВА 9
Проснувшись, Ханна услышала самую колоритную брань, какую ей приходилось слышать. У Ханны были братья, которые в ее присутствии особо не стеснялись в выражениях. И поэтому Ханна могла оценить услышанное.
И то, как сейчас ругался Джеб, не шло ни в какое сравнение с тем, что позволяли себе ее братья.
Моргая, Ханна села, растирая затекшую спину. Она чувствовала себя неловко, сознавая, какой неопрятный сейчас у нее вид: волосы растрепались и беспорядочно свисали прядями из пучка. Она так устала вчера вечером, но все равно надо было заплести косу. Ей не столько было неудобно перед Джебом Уэллзом за свой неопрятный вид, просто она была от природы чистоплотной и аккуратной.
Оглядываясь по сторонам, она старалась определить причину его гнева. Это явно была не погода. Несмотря на то, что большую часть ночи бушевала гроза, утреннее небо было ясным и воздух приятно прохладным. Но эта прохлада исчезнет, как только солнце начнет палить.
Она наблюдала за Джебом, который побрел к чаще деревьев и свирепо уставился на спутавшиеся ветки кустарника, так раздражавшего его. По крайней мере, все так и выглядело, именно этот кустарник – Ханне он показался просто кучей сорной травы. Она хотела спросить его, что случилось, почему он так зол, но решила, что для нее будет лучше сейчас не привлекать к себе внимания. С Кэйлебом она всегда использовала именно такую тактику. Однако гнев Кэйлеба чаще всего был направлен именно на нее, поэтому в таких случаях эта тактика все равно не помогала.
Вытащив последний спутанный локон, она стала пальцами, словно гребенкой, расчесывать волосы. Ее гребенка находилась в сумке, но она не собиралась, пока Джеб не успокоится, искать ее. Распутывая пряди, Ханна заметила игру солнечного луча, попадавшего на шелковистый локон ее волос, которые переливались разными оттенками – рыжим, золотистым и медным.
Сотни раз она желала быть блондинкой. Белокурые волосы смотрятся по-особому деликатно.
«Любезность всегда лжива, а красота тщеславна».
Голос Кэйлеба, напомнивший ей сейчас эту непреложную истину, как будто насмехался над ней, и Ханна на мгновение закрыла глаза. Истинность этих слов, как, впрочем, любых других, сказанных ее мужем в период их замужества, причиняла ей боль.
Когда она открыла глаза, прямо перед ней стоял Джеб Уэллз и наблюдал, как она укладывала волосы. Она покраснела от смущения и подумала, не считает ли он ее тщеславной и не кажется ли ему, что она старается привлечь его внимание. Но когда она заглянула в глаза Джеба, то покраснела еще больше, но по другой причине. Никогда ни один мужчина вот так не смотрел на нее, она не знала, о чем говорит подобный взгляд, она даже не понимала, нравится ли ей этот взгляд.
Джеб, прикрыв глаза от солнца, смотрел на ее волосы цвета красной осени. Проклятье! На минуту он даже позабыл, что сердит, и о том, что произошло.
– Ваша лошадь ушла, – сказал он наконец.
Все еще загипнотизированная его взглядом и стараясь определить, что же все-таки он означает, Ханна непонимающе поглядела на него.
– Что вы сказали?
Джеб фыркнул. Она опять где-то витает!
– Я сказал, что ваша проклятущая лошадь, чтоб ее… ушла.
Невольно Ханна пришла в ужас от его гнева. Неужели он думал, что она станет винить его?
– Но ведь она же была связана? – Ханна видела, как Джеб стреножил всех трех лошадей.
– Я знаю это и без вас, – огрызнулся Джеб, разозлясь еще больше на то, что она отпрянула от него, как черт от ладана. Он никогда в своей жизни не обращался дурно с женщиной, а эта вела себя так, словно он мог поднять на нее руку в любую минуту. Возможно, ее муж так и делал?
Ханна внимательно наблюдала за ним. От этой женщины ничего кроме неприятностей не будет, подумал Джеб. Он не понимал ее, да она особенно ему и не нравилась. И ко всему прочему, он еще застрял с ней здесь. Так должно было случиться, потому что пропавший мерин был именно ее лошадью, черт побери! Две другие мирно паслись там, где он оставил их. Его лошади не создавали проблем.
– Не смотрите на меня так! – раздраженно сказал Джеб.
Ханна даже подпрыгнула от неожиданности.
– Как так? – спросила она осторожно.
– Так, как смотрите вы, черт побери!
Еще более сконфуженная, Ханна отвела от него глаза, но в памяти остался сердитый взгляд его зеленых глаз. Странно, но когда Кэйлеб на нее злился, его глаза темнели. А глаза Джеба оживлялись и становились светлее.
Увидев, как она смутилась, Джеб устыдился. Она-то совсем была ни при чем. Не было ее вины ни в том, что пропала лошадь, ни в том, что при виде ее тонких пальцев, теребящих спутанные рыже-золотистые локоны волос, он ощутил вдруг прилив возбуждения.
– Ханна, – произнес он тихо ее имя.
Она опять выжидательно подняла на него глаза.
– Извините.
Глаза ее широко распахнулись. Она пыталась припомнить хотя бы один случай, когда мужчина просил бы прощения у нее за грубость или несправедливое к ней отношение. Нет, ее отец никогда перед ней не извинялся, так как он никогда не был несправедлив к ней. И братья не извинялись, потому что были слишком упрямы и не допускали и мысли о том, что они поступили как-то не так. И Кэйлеб не извинялся, потому что… ну, потому что он был Кэйлебом.
– Спасибо, – тихо произнесла она.
Спасибо? Джеб усмехнулся про себя. Он ждал, как она скажет, что ему не за что извиняться. Возможно, он слишком долго вращался среди проституток. Они-то считали, что мужчина всегда прав. Да и потом им платили за то, чтобы они так думали. Вряд ли Ханна станет рассуждать, как проститутка. Он быстро представил ее в образе проститутки, развалившейся лениво на кушетке и ожидающей.
Проклятье, опять это! Джеб сразу постарался стереть возникший образ, так возбуждавший его. Последняя достойная женщина, к которой он пробовал относиться как к проститутке, была Кэтрин Беллами Слейд. Он должен был извлечь из этого урок. Но он был ленивым учеником.
Ханна все еще наблюдала за ним, и Джеб криво улыбнулся. Он хорошо заучил, что надо уметь скрывать свои эмоции, во всяком случае до того момента, когда он поймет, стоит ли показывать их или нет.
Смущенная его молчанием после того, когда она приняла его извинения, Ханна осмелилась заговорить вновь.
– Это была хорошая лошадь, но мерин не привык, чтобы его связывали. Возможно, он разорвал путы.
Джеб сразу же почувствовал себя оскорбленным. Неужели она считала, что он настолько неопытен и небрежен, что не в состоянии должным образом позаботиться о том, что в пути важнее всего для них – о лошади? Но он быстро успокоился, когда вспомнил, что в подобные путешествия она никогда не отправлялась и не представляла, что ее может подстерегать. Он показал ей то, что осталось от кожаных пут. Судя по ровно обрезанным краям, они были кем-то разрезаны.
– Кто-то был рядом, пока мы спали? – испуганно спросила Ханна.
Джебу тоже было не по себе. Естественно, во время их ночлега лошади паслись неподалеку.
– Они были достаточно близко, – предположил он. – Но почему-то увели лишь вашего гнедого. Если кто-то захотел, чтобы мы добирались пешком, он мог бы забрать всех трех лошадей. Если ворам была просто нужна хорошая лошадь, он был самым негодным из трех. При первом взгляде на него сразу видно, что для перехода по плохим дорогам он даже и близко не мог сравниться, например, с моей кобылой.
Слушая его объяснения, Ханна кивала головой. Теперь она понимала, почему они так медленно ехали, и путь не показался ей тяжелым. Она сама после того, что произошло, была еще слишком слаба. Поэтому она была рада, что они не слишком спешили.
– Тем не менее, он был самым красивым – убежденно сказала Ханна. – У него были такие белые чулочки на ногах и белая звездочка на лбу.
Джеб улыбнулся.
– Для подобных переходов, Ханна Барнс, красоты не требуется.
Ханна ошарашенно уставилась на него: он впервые произнес ее полное имя, и как он его произнес. И лицо его так изменилось, когда он улыбнулся. Ей и в голову не приходило, что он смеялся над ней.
– Тогда почему же забрали именно его? – спросила она.
Джеб перестал улыбаться.
– Я не знаю, но я найду того, кто это сделал.
Приготовьтесь в дорогу. Мы сейчас же отправимся по их следу.
Преследование. Ханне понравилась эта мысль. Она слышала о таких мужчинах, которые могут буквально «читать» след зверя так, как, например, голодная собака идет на запах перепела, и она быстро побежала к реке, чтобы умыться.
Вода была кристально чистой и холодной как лед. Джеб сказал ей, что у реки Бразос дюжина маленьких притоков. Он так много говорил, но она не возражала, главное, чтобы он ни о чем ее не спрашивал. Ей было неловко ощущать его внимание, он ждал от нее ответов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31