– Я пока никому не говорю о моих планах в отношении Сэма, до тех пор, пока я его не отведу к алтарю. Если он все сделает как нужно, я подарю ему много малышей, пока я еще способна на это. Вот так!
33
Милли как-то открыла для себя, что с вершины холма в их саду, где был расположен маленький павильон, как на ладони виден гонконгский залив. Это открытие дало возможность ей и Эли обходиться без писем, которые были бы слишком рискованны. Если в урочный вечерний час его джонка в заливе делала знак креста, это служило сигналом встречи в определенном месте и в определенное время.
В последний день сентября, когда деревья в Прайе заполыхали осенними красками, их встреча должна была состояться в тихой гавани, недалеко от Виктория Поинт. Ровно в полночь.
Милли знала, что ее жизнь может оставаться довольно сносной только в том случае, если никто не узнает о ее похождениях. Раньше она была уверена, что ни Анна, ни Джеймс ничего не пронюхают. Теперь же их тайная встреча должна была состояться на острове Грин, и ей следовало убедить своих домочадцев за исключением Мами – ей она доверяла, – что она отправляется на пару дней в Макао, то есть совсем в другую сторону. Ради их безопасности ей предстояло четыре часа ехать на пароме по китайским водам.
Милли взахлеб рассказывала о том, что в Макао так хорошо нежиться в море недалеко от Прайи и часами бродить босиком по кристально чистой воде, а потом отсыпаться в португальской гостинице, вечером есть великолепных морских пауков и запивать их вином из Опорто; нектар богов, а не вино.
Если Джеймс станет подозревать ее в связи с любовником… Что ж, тем лучше. Ибо под крышей «Английского особняка» тоже что-то происходило. Вряд ли она сильно ошибалась…
Анна Фу Тан, их новая экономка, была удивительно красивой, а Джеймс никогда не упускал удобного случая «пошалить»!
– Я хочу ненадолго съездить в Макао, – сказала она Джеймсу за завтраком, стараясь, чтобы ее услышала Анна. – Мне нужно подышать свежим морским воздухом.
– Прекрасно, – согласился он, предвкушая приятные развлечения с Анной. – Ты можешь не торопиться домой. Когда ты уезжаешь?
– Если ты не против, то сразу после завтрака. – Милли ослепительно улыбнулась.
– И сколько времени ты будешь отсутствовать?
– Дня два, не больше.
– Но ты понимаешь, что если тебя захватит в плен в китайских водах вражеское судно, то два дня растянутся на пару лет? – спросил ее Джеймс.
Милли засмеялась.
– Тебе без меня не придется скучать. С тобой остается прекрасная Анна, и она о тебе позаботится. Разве я не права?
Джеймс улыбнулся. Он даже не стал протестовать, дав ей понять тем самым, что с некоторых пор предается чудесным играм адюльтера. Но в эти игры с удовольствием играет не только он, подумала Милли.
Джеймс поднялся из-за стола.
– Как я понял, теперь мы встретимся на будущей неделе.
Он чмокнул ее в щеку.
– Приятных развлечений.
– Я постараюсь, – ответила Милли.
Милли заперла дверь своей спальни (так как Фу Тан имела обыкновение появляться в самые неожиданные моменты) и переоделась в рваную куртку и брюки, в которых она приехала с острова Лантау.
Сидя у зеркала, она старательно наносила грим, делавший ее похожей на китаянку.
Покрасила губы не красной, а розовой помадой. Жженой пробкой затемнила веки и подвела уголки глаз. Заплела длинные волосы в косички, падавшие вдоль щек. Затем Милли критически осмотрела себя и решила, что маскарад удался, и она спокойно может отправляться в путешествие.
Милли настолько была увлечена своими приготовлениями, что не заметила силуэт лисьей морды, прижавшейся к оконному стеклу…
Анна поспешила к входной двери. На пороге она наткнулась на Джеймса.
Он только что вернулся с острова Грин. Море было неспокойным, он весь промок и потому последовал за Анной в кухню.
– Где моя жена?
– В своей комнате. Наверное, спит. Она рано пошла спать, сказала, что у нее сильно болит голова.
– Тогда я переоденусь в сухое и после еды приду к тебе. Все готово?
– Конечно. Как пожелаете.
– Сегодня мы будем спать в одной постели.
– В моей комнате? Это невозможно, хозяин.
– Почему?
– Потому, что мой брат-послушник приедет из Лантау навестить меня.
– Дьявол побери всех монахов, а твоего братца в особенности! Бог мой, я не наслаждался тобой целую неделю! Нельзя отложить его визит?
– Невозможно. Он уже направляется сюда. Пожалуйста…
Анна подошла к нему и, обняв за шею, начала его целовать. Джеймс наклонился над ней, но она, задыхаясь, сказала:
– Нет хозяин, не здесь. Тут опасно.
– Моя жена спит. Чего ты боишься?
– Нет, пожалуйста.
– Молчи, женщина!
Они упали на пол кухни. Анне было противно ощущать его смрадное от виски дыхание.
– А если войдет кто-то из слуг? – в панике шептала Анна.
– Лежи спокойно, черт бы тебя побрал!
* * *
Янг не пошел к парадной двери, а постучал в окно Анны. Он всегда так делал, навещая ее в «Английском особняке». Строгость и спокойствие жизни в монастыре стерли с его лица ранние морщинки и вернули ему молодую привлекательность. Но сегодня он был похож на прежнего испуганного мальчика.
– Быстрее! – прошептал он, когда Анна открыла ему дверь.
– Почему в этой жизни все так торопятся? – спокойно спросила она. Янг проскользнул внутрь, запер дверь и без сил привалился к косяку.
– Они идут, – прошептал он.
– Кто? Говори яснее или вообще ничего не говори.
Она злобно поджала губы, видя его слабость. У него по щекам струились слезы, и оранжевая тога тоже была залита слезами.
– Солдаты из Макао… Она задают вопросы, – в ужасе промолвил юноша.
– Какие вопросы?
– Куда исчез капитан да Коста. Они уже разговаривали со старейшинами и наставниками в гонконгском храме, а теперь они разъезжают по островам и вскоре прибудут в Лантау.
У Анны перехватило дыхание. Янг продолжал:
– Ты просила, чтобы я привел к тебе капитана. Ты говорила, это для того, чтобы он арестовал Боггза, но капитан исчез. Что с ним случилось?
– Не знаю. Я показала ему, где находится пороховой завод, и все ждала, когда он арестует Эли Боггза. Как только его схватят, считай, с пиратами и бандитами покончено.
– Так ты знаешь, куда делся офицер?
– Нет, клянусь тебе, малыш. Янг немного успокоился.
– Еще идут разговоры, что молодой монах заходил в таможню в Макао, и капитан ушел с ним. Что будет, если они станут меня допрашивать?
Анна взяла в ладони его лицо и расцеловала в обе щеки.
– Все это очень просто. Просто на все нужно говорить «нет».
– Но это же ложь! Смертный грех!
– Господи! – весело воскликнула Анна. – Какой ты стал правильный! Разве ты никогда раньше не лгал?
– С тех пор, как принял священный обет, ни разу. Анна ласково ему улыбнулась.
– Тебе не нужно будет лгать. Просто выполни мою последнюю просьбу, малыш. А потом, я обещаю, мы вернемся в нашу деревню.
– Ты уже мне это обещала и раньше.
– Теперь я клянусь могилой нашей матери.
Янг уже не был ребенком, которым она крутила, как хотела. К тому же он больше не доверял сестре. Его подозрения подтвердили старшие монахи, перед которыми он исповедывался.
– Твоя сестра одержима нечистой силой, – сказали они ему. – Ее душа стала добычей лисьих когтей, и она никогда не узнает мира и покоя, пока поселившийся в ней зверь не будет с молитвами изгнан. Постарайся добиться ее доверия и делай все, что мы тебе прикажем, и тогда она сможет очиститься от греха.
Янг вспомнил это и спросил:
– О чем ты хочешь просить меня в последний раз?
– Всему свое время, – ответила Анна, – ты должен запомнить: раз я дала тебе обещание, я его выполню, мой Маленький Брат.
После того, как Янг отправился обратно в Лантау, Анна достала из ящика ключ от порохового завода, который она украла с джонки Эли. Она положила его в пакет с запиской на английском языке:
«Это ключ от порохового завода Стэнли и карта, где указано его местоположение – недалеко от деревни».
Подошел час свиданий в «Английском особняке»; одним он был в радость, другим – совсем нет.
– Ты здесь, Мами Малумба? – шепнул Черный Сэм у дверей ее спальни. Его большие серьги блестели в свете луны.
– Я-то здесь, но тебя со мной нет! – ответила ему Мами.
– Открой дверь, а то я ее проломлю.
– Неужели? Если ты считаешь, что в любой момент можешь поманить меня, и я тут же растаю, ты очень ошибаешься.
– Я хочу спеть тебе «Песнь песней» царя Соломона!
– Я слышала этого парня утром, днем и ночью. Мне он уже надоел!
– Сладенькая моя, что я сделал?
– Ты нарушил свое обещание, Черный Сэм. Мой Растус никогда не нарушал обещаний.
– Какое обещание?
– Ты сказал, что придешь послушать, как пастор станет читать Библию, а сам не явился.
– Цветочек мой, я же пират! Меня не было, я был занят грабежом.
– И еще одно: с меня хватит твоих пиратских приключений! Я требую, чтобы ты снял с ушей свои поганые серьги. А пока убирайся, я не желаю тебя видеть.
По другую сторону двери наступила тишина, а потом Черный Сэм сказал:
– Ты же знаешь, что в море плавает много рыбок. Такому парню, как я, стоит только свистнуть, и женщины выстроятся перед ним в очередь.
– Неужели? Теперь позволь и мне кое-что тебе напомнить. Ты мне сам говорил, что, если мужчина попробовал Мами, он уже навечно к ней прикован. Ты не помнишь своих собственных слов?
– Пожалей меня, – молил Сэм. – Ведь уже прошла неделя. Я скоро стану таким же тощим, как монах-пятидесятник!
– Мне все равно, если у тебя останется только кожа да кости. Черный Сэм, ты сюда не войдешь!
Часы на Педдер-стрит пробили час, а Милли и Эли бежали по пляжу острова Грин, держась за руки. Они бежали туда, где резвились два дельфина. Они как будто их ждали и высоко выпрыгивали в воздух из воды.
– Я люблю тебя! Я тебя люблю! – повторяла Милли.
Эли поцеловал ее, и она почувствовала вкус моря в его поцелуе. Они стояли, обнявшись, глядя, как лучи маяка острова Грин перекрещивались над проливом Сульфур.
– Нам нужно радоваться каждой минуте, – сказал Эли. – Когда прибудет новый губернатор, многое изменится.
– Почему?
– Говорят, что он собирается все тут переделать. Для начала он объявит это место особой территорией.
– Нет! Только не остров Грин.
– Это уже точно. В Парламенте обсуждали вопросы роста преступности в колонии. Он со многим не согласен. Он против торговли рабами-кули, а твой Джеймс завяз в этом по уши.
– Ты же знаешь, как я отношусь к этому, – сказала Милли.
Эли прищурил глаза от резкого света.
– Да, с этим пора что-то делать. Я, конечно, не очень разборчив в средствах, но мне не нравится торговать людьми. Основную часть перевозит компания «Смит и Уэддерберн». Тебе известно, что из более чем двадцати провинций от Анвея до Квантунга десятки тысяч кули были отправлены именно отсюда? Губернатор Боуринг собирается положить этому конец.
– Ну а что скажешь насчет контрабанды опиума?
– Это другое дело.
– Ничего подобного! Это так же гнусно, как работорговля! По-твоему, если ты получаешь от этого доход, контрабанда опиума сразу становится законным делом!
– Я и не рассчитывал на твое одобрение!
– Но ведь это так опасно! Каждый день в Коулуне пиратам отрубают головы.
– Сначала им нужно меня поймать! Милли крепко обняла его.
– Я тебя люблю, я не хочу, чтобы ты рисковал!
– Если ты меня любишь, не суй свой нос в мои дела! Еще мальчишкой я нарушал законы, и другим мне теперь не стать.
Позже, лежа с Эли на пляже, Милли опять почувствовала, что рождена для этого мужчины. До встречи с Эли ее любовный опыт был весьма ограниченным – сначала была юная любовь к Тому Эллери, теперь она видит его только во сне. Потом насильственное ухаживание Джеймса, которого ей приходилось терпеть из-за того, что он был ее мужем. Конечно, Эли не отличался мягкостью – его характер был мозолист и груб, как и его руки. Но в нем чувствовалась какая-то изысканность и нежность, которая проступала сквозь грубые его повадки. Эли ни под кого не подлаживался.
Его следовало принимать таким, каким он был, либо просто от него отказаться. Одно Милли знала наверняка – согнуть его не мог никто.
Лежа на спине, Милли наблюдала за ним прищуренными глазами.
Его резкий профиль был четко обрисован на фоне залитого звездами неба. Он ел приготовленное Мами угощение для них.
Эли всегда ел с грацией дикого животного. Процесс насыщения мало его интересовал – ему это нужно было, чтобы оставаться живым, и больше ничего. Зато для Джеймса еда была культом. Он наслаждался каждым кусочком пищи, исчезавшим в его губастом рту, который сразу же захлопывался, – так собака ловит пастью мух. Он шумно и старательно пережевывал пищу, пожирая маленькими глазами все, что еще не успел в себя запихать. Милли подумала, что по тому, как человек ест, можно угадать его характер.
Эти двое мужчин были тому прекрасными примерами. Она вспомнила знакомую еще со школьных дней старинную легенду о неком правителе, объявившем обжорство самым ужасным грехом из семи смертных грехов, ибо оно означало и зависть (к большому куску, лежавшему на тарелке соседа), и алчность (съесть как можно больше), и скупость (нежелание поделиться с ближним), и злость (из-за того, что ему досталась меньшая порция), и гордость (способность съесть больше всех) и вожделение (жажду есть еще и еще, несмотря на отрыжку и бурление в желудке).
Словом, шесть грехов, вместившихся в один-единый огромный грех.
Как странно, подумала Милли, улыбнувшись обернувшемуся к ней Эли. Ее грубоватый любовник сумел завоевать женское уважение тем, как он ел. Он ел, чтобы жить, Джеймс же наоборот – жил, чтобы есть!
– Когда-нибудь они отнимут тебя у меня, – неожиданно сказала Милли.
Казалось, Эли не слышал ее. Он вскочил, схватил ее за руки, и они помчались вдоль пляжа в укромное местечко за «Домиком Отдыха». Здесь, под защитой скал, они предались любви, и луна ласково освещала их тела.
Милли вспомнила гонконгских шлюх в районе Прайи. Они улыбались белоснежными зубами Они жестикулировали при разговоре, кончики их пальцев были красными, будто их окунули в кровь. И эти женщины предлагали себя мужчинам за доллар. «Чем я лучше их?» – подумала Милли. Почтенная дама, жена такого богача и нате вам, так страстно отдается любовнику на диком берегу!
– Я причинил тебе боль? – прошептал Эли.
Она ему ничего не ответила. Она не могла этого сделать, иначе разрушилась бы духовная связь между ними. Ни жизнь, ни смерть не могли сейчас их разъединить. Пока ее тело принимало в себя его силу, она познавала такую радость, ради которой стоило пережить то, что она пережила: свет счастья делал ее слепой ко всему, кроме единственной вспышки высшего наслаждения.
Иногда она спрашивала себя: что будет, если в ней станет зреть семя этой незаконной любви? Такой прекрасной. Но не померкнет ли это чувство под мишурой обвинений и разоблачений, не покажется ли ей потом обычным грехом для колониальных сплетниц. А ее отлучат от общества, лишив даже видимости уважения. Это удел любой женщины, посмевшей совершить такое. Любой, какое бы высокое положение на социальной лестнице она ни занимала.
– А вдруг ты забеременеешь? – спросил ее Эли, как бы прочитав ее мысли.
– Давай не станем обсуждать мои личные проблемы.
– Но это вполне может случиться. Тогда о нашей любви узнают все.
– Не будем говорить об этом и вообще думать об этом. Тебе было хорошо со мной?
– Мне будет хорошо с тобой до конца жизни!
– Но у тебя было столько женщин.
– Лучше тебя никого нет и не было!
– Я так рада. Значит, я для тебя являюсь ценной вещью?
– Не говори так.
Милли села, и теперь уже он видел ее профиль на фоне луны Полная великолепная луна плыла над далекими горами Эли понял, что ребенок, с которым он познакомился когда-то на «Монголии», превратился в женщину, с которой он желал провести всю жизнь.
Он приподнялся и начал целовать ее лицо. Но ее думы были где-то далеко. Она не повернулась к нему.
– Скоро мы отсюда уедем, – промолвил Эли.
– Вместе?
– Конечно.
– Это невозможно!
– Доверься мне. Я увезу тебя отсюда.
– Бог ты мой, Эли Боггз, ты мечтатель, а не пират!
Эли отряхнул песок с ее кожи.
– Я все продумал. За твоим «Домиком отдыха» спрятано много опия в контейнерах. Как ни странно, он не принадлежит ни Смиту, ни Уэддерберну, это собственность Ганса Брунера.
Милли была поражена, а Эли продолжал:
– На часть тех денег, которые твой отец выплатил мне за твое освобождение, он купил две тонны опиума, заплатив за него пятьдесят тысяч мексиканских долларов. Он спрятал их рядом с «Домиком отдыха», чтобы дождаться, пока не поднимется цена на опиум. Теперь, когда на носу еще одна опиумная война, цена на него поползла вверх, и я собираюсь забрать его себе.
– Но старый Сунг, он так охраняет его. Он не расстанется с ним под дулом пистолета!
– Я уже купил старика Сунга, – ответил Эли. – Считай, что это свадебный подарок от обожающего мужа.
– Эли, перестань мечтать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
33
Милли как-то открыла для себя, что с вершины холма в их саду, где был расположен маленький павильон, как на ладони виден гонконгский залив. Это открытие дало возможность ей и Эли обходиться без писем, которые были бы слишком рискованны. Если в урочный вечерний час его джонка в заливе делала знак креста, это служило сигналом встречи в определенном месте и в определенное время.
В последний день сентября, когда деревья в Прайе заполыхали осенними красками, их встреча должна была состояться в тихой гавани, недалеко от Виктория Поинт. Ровно в полночь.
Милли знала, что ее жизнь может оставаться довольно сносной только в том случае, если никто не узнает о ее похождениях. Раньше она была уверена, что ни Анна, ни Джеймс ничего не пронюхают. Теперь же их тайная встреча должна была состояться на острове Грин, и ей следовало убедить своих домочадцев за исключением Мами – ей она доверяла, – что она отправляется на пару дней в Макао, то есть совсем в другую сторону. Ради их безопасности ей предстояло четыре часа ехать на пароме по китайским водам.
Милли взахлеб рассказывала о том, что в Макао так хорошо нежиться в море недалеко от Прайи и часами бродить босиком по кристально чистой воде, а потом отсыпаться в португальской гостинице, вечером есть великолепных морских пауков и запивать их вином из Опорто; нектар богов, а не вино.
Если Джеймс станет подозревать ее в связи с любовником… Что ж, тем лучше. Ибо под крышей «Английского особняка» тоже что-то происходило. Вряд ли она сильно ошибалась…
Анна Фу Тан, их новая экономка, была удивительно красивой, а Джеймс никогда не упускал удобного случая «пошалить»!
– Я хочу ненадолго съездить в Макао, – сказала она Джеймсу за завтраком, стараясь, чтобы ее услышала Анна. – Мне нужно подышать свежим морским воздухом.
– Прекрасно, – согласился он, предвкушая приятные развлечения с Анной. – Ты можешь не торопиться домой. Когда ты уезжаешь?
– Если ты не против, то сразу после завтрака. – Милли ослепительно улыбнулась.
– И сколько времени ты будешь отсутствовать?
– Дня два, не больше.
– Но ты понимаешь, что если тебя захватит в плен в китайских водах вражеское судно, то два дня растянутся на пару лет? – спросил ее Джеймс.
Милли засмеялась.
– Тебе без меня не придется скучать. С тобой остается прекрасная Анна, и она о тебе позаботится. Разве я не права?
Джеймс улыбнулся. Он даже не стал протестовать, дав ей понять тем самым, что с некоторых пор предается чудесным играм адюльтера. Но в эти игры с удовольствием играет не только он, подумала Милли.
Джеймс поднялся из-за стола.
– Как я понял, теперь мы встретимся на будущей неделе.
Он чмокнул ее в щеку.
– Приятных развлечений.
– Я постараюсь, – ответила Милли.
Милли заперла дверь своей спальни (так как Фу Тан имела обыкновение появляться в самые неожиданные моменты) и переоделась в рваную куртку и брюки, в которых она приехала с острова Лантау.
Сидя у зеркала, она старательно наносила грим, делавший ее похожей на китаянку.
Покрасила губы не красной, а розовой помадой. Жженой пробкой затемнила веки и подвела уголки глаз. Заплела длинные волосы в косички, падавшие вдоль щек. Затем Милли критически осмотрела себя и решила, что маскарад удался, и она спокойно может отправляться в путешествие.
Милли настолько была увлечена своими приготовлениями, что не заметила силуэт лисьей морды, прижавшейся к оконному стеклу…
Анна поспешила к входной двери. На пороге она наткнулась на Джеймса.
Он только что вернулся с острова Грин. Море было неспокойным, он весь промок и потому последовал за Анной в кухню.
– Где моя жена?
– В своей комнате. Наверное, спит. Она рано пошла спать, сказала, что у нее сильно болит голова.
– Тогда я переоденусь в сухое и после еды приду к тебе. Все готово?
– Конечно. Как пожелаете.
– Сегодня мы будем спать в одной постели.
– В моей комнате? Это невозможно, хозяин.
– Почему?
– Потому, что мой брат-послушник приедет из Лантау навестить меня.
– Дьявол побери всех монахов, а твоего братца в особенности! Бог мой, я не наслаждался тобой целую неделю! Нельзя отложить его визит?
– Невозможно. Он уже направляется сюда. Пожалуйста…
Анна подошла к нему и, обняв за шею, начала его целовать. Джеймс наклонился над ней, но она, задыхаясь, сказала:
– Нет хозяин, не здесь. Тут опасно.
– Моя жена спит. Чего ты боишься?
– Нет, пожалуйста.
– Молчи, женщина!
Они упали на пол кухни. Анне было противно ощущать его смрадное от виски дыхание.
– А если войдет кто-то из слуг? – в панике шептала Анна.
– Лежи спокойно, черт бы тебя побрал!
* * *
Янг не пошел к парадной двери, а постучал в окно Анны. Он всегда так делал, навещая ее в «Английском особняке». Строгость и спокойствие жизни в монастыре стерли с его лица ранние морщинки и вернули ему молодую привлекательность. Но сегодня он был похож на прежнего испуганного мальчика.
– Быстрее! – прошептал он, когда Анна открыла ему дверь.
– Почему в этой жизни все так торопятся? – спокойно спросила она. Янг проскользнул внутрь, запер дверь и без сил привалился к косяку.
– Они идут, – прошептал он.
– Кто? Говори яснее или вообще ничего не говори.
Она злобно поджала губы, видя его слабость. У него по щекам струились слезы, и оранжевая тога тоже была залита слезами.
– Солдаты из Макао… Она задают вопросы, – в ужасе промолвил юноша.
– Какие вопросы?
– Куда исчез капитан да Коста. Они уже разговаривали со старейшинами и наставниками в гонконгском храме, а теперь они разъезжают по островам и вскоре прибудут в Лантау.
У Анны перехватило дыхание. Янг продолжал:
– Ты просила, чтобы я привел к тебе капитана. Ты говорила, это для того, чтобы он арестовал Боггза, но капитан исчез. Что с ним случилось?
– Не знаю. Я показала ему, где находится пороховой завод, и все ждала, когда он арестует Эли Боггза. Как только его схватят, считай, с пиратами и бандитами покончено.
– Так ты знаешь, куда делся офицер?
– Нет, клянусь тебе, малыш. Янг немного успокоился.
– Еще идут разговоры, что молодой монах заходил в таможню в Макао, и капитан ушел с ним. Что будет, если они станут меня допрашивать?
Анна взяла в ладони его лицо и расцеловала в обе щеки.
– Все это очень просто. Просто на все нужно говорить «нет».
– Но это же ложь! Смертный грех!
– Господи! – весело воскликнула Анна. – Какой ты стал правильный! Разве ты никогда раньше не лгал?
– С тех пор, как принял священный обет, ни разу. Анна ласково ему улыбнулась.
– Тебе не нужно будет лгать. Просто выполни мою последнюю просьбу, малыш. А потом, я обещаю, мы вернемся в нашу деревню.
– Ты уже мне это обещала и раньше.
– Теперь я клянусь могилой нашей матери.
Янг уже не был ребенком, которым она крутила, как хотела. К тому же он больше не доверял сестре. Его подозрения подтвердили старшие монахи, перед которыми он исповедывался.
– Твоя сестра одержима нечистой силой, – сказали они ему. – Ее душа стала добычей лисьих когтей, и она никогда не узнает мира и покоя, пока поселившийся в ней зверь не будет с молитвами изгнан. Постарайся добиться ее доверия и делай все, что мы тебе прикажем, и тогда она сможет очиститься от греха.
Янг вспомнил это и спросил:
– О чем ты хочешь просить меня в последний раз?
– Всему свое время, – ответила Анна, – ты должен запомнить: раз я дала тебе обещание, я его выполню, мой Маленький Брат.
После того, как Янг отправился обратно в Лантау, Анна достала из ящика ключ от порохового завода, который она украла с джонки Эли. Она положила его в пакет с запиской на английском языке:
«Это ключ от порохового завода Стэнли и карта, где указано его местоположение – недалеко от деревни».
Подошел час свиданий в «Английском особняке»; одним он был в радость, другим – совсем нет.
– Ты здесь, Мами Малумба? – шепнул Черный Сэм у дверей ее спальни. Его большие серьги блестели в свете луны.
– Я-то здесь, но тебя со мной нет! – ответила ему Мами.
– Открой дверь, а то я ее проломлю.
– Неужели? Если ты считаешь, что в любой момент можешь поманить меня, и я тут же растаю, ты очень ошибаешься.
– Я хочу спеть тебе «Песнь песней» царя Соломона!
– Я слышала этого парня утром, днем и ночью. Мне он уже надоел!
– Сладенькая моя, что я сделал?
– Ты нарушил свое обещание, Черный Сэм. Мой Растус никогда не нарушал обещаний.
– Какое обещание?
– Ты сказал, что придешь послушать, как пастор станет читать Библию, а сам не явился.
– Цветочек мой, я же пират! Меня не было, я был занят грабежом.
– И еще одно: с меня хватит твоих пиратских приключений! Я требую, чтобы ты снял с ушей свои поганые серьги. А пока убирайся, я не желаю тебя видеть.
По другую сторону двери наступила тишина, а потом Черный Сэм сказал:
– Ты же знаешь, что в море плавает много рыбок. Такому парню, как я, стоит только свистнуть, и женщины выстроятся перед ним в очередь.
– Неужели? Теперь позволь и мне кое-что тебе напомнить. Ты мне сам говорил, что, если мужчина попробовал Мами, он уже навечно к ней прикован. Ты не помнишь своих собственных слов?
– Пожалей меня, – молил Сэм. – Ведь уже прошла неделя. Я скоро стану таким же тощим, как монах-пятидесятник!
– Мне все равно, если у тебя останется только кожа да кости. Черный Сэм, ты сюда не войдешь!
Часы на Педдер-стрит пробили час, а Милли и Эли бежали по пляжу острова Грин, держась за руки. Они бежали туда, где резвились два дельфина. Они как будто их ждали и высоко выпрыгивали в воздух из воды.
– Я люблю тебя! Я тебя люблю! – повторяла Милли.
Эли поцеловал ее, и она почувствовала вкус моря в его поцелуе. Они стояли, обнявшись, глядя, как лучи маяка острова Грин перекрещивались над проливом Сульфур.
– Нам нужно радоваться каждой минуте, – сказал Эли. – Когда прибудет новый губернатор, многое изменится.
– Почему?
– Говорят, что он собирается все тут переделать. Для начала он объявит это место особой территорией.
– Нет! Только не остров Грин.
– Это уже точно. В Парламенте обсуждали вопросы роста преступности в колонии. Он со многим не согласен. Он против торговли рабами-кули, а твой Джеймс завяз в этом по уши.
– Ты же знаешь, как я отношусь к этому, – сказала Милли.
Эли прищурил глаза от резкого света.
– Да, с этим пора что-то делать. Я, конечно, не очень разборчив в средствах, но мне не нравится торговать людьми. Основную часть перевозит компания «Смит и Уэддерберн». Тебе известно, что из более чем двадцати провинций от Анвея до Квантунга десятки тысяч кули были отправлены именно отсюда? Губернатор Боуринг собирается положить этому конец.
– Ну а что скажешь насчет контрабанды опиума?
– Это другое дело.
– Ничего подобного! Это так же гнусно, как работорговля! По-твоему, если ты получаешь от этого доход, контрабанда опиума сразу становится законным делом!
– Я и не рассчитывал на твое одобрение!
– Но ведь это так опасно! Каждый день в Коулуне пиратам отрубают головы.
– Сначала им нужно меня поймать! Милли крепко обняла его.
– Я тебя люблю, я не хочу, чтобы ты рисковал!
– Если ты меня любишь, не суй свой нос в мои дела! Еще мальчишкой я нарушал законы, и другим мне теперь не стать.
Позже, лежа с Эли на пляже, Милли опять почувствовала, что рождена для этого мужчины. До встречи с Эли ее любовный опыт был весьма ограниченным – сначала была юная любовь к Тому Эллери, теперь она видит его только во сне. Потом насильственное ухаживание Джеймса, которого ей приходилось терпеть из-за того, что он был ее мужем. Конечно, Эли не отличался мягкостью – его характер был мозолист и груб, как и его руки. Но в нем чувствовалась какая-то изысканность и нежность, которая проступала сквозь грубые его повадки. Эли ни под кого не подлаживался.
Его следовало принимать таким, каким он был, либо просто от него отказаться. Одно Милли знала наверняка – согнуть его не мог никто.
Лежа на спине, Милли наблюдала за ним прищуренными глазами.
Его резкий профиль был четко обрисован на фоне залитого звездами неба. Он ел приготовленное Мами угощение для них.
Эли всегда ел с грацией дикого животного. Процесс насыщения мало его интересовал – ему это нужно было, чтобы оставаться живым, и больше ничего. Зато для Джеймса еда была культом. Он наслаждался каждым кусочком пищи, исчезавшим в его губастом рту, который сразу же захлопывался, – так собака ловит пастью мух. Он шумно и старательно пережевывал пищу, пожирая маленькими глазами все, что еще не успел в себя запихать. Милли подумала, что по тому, как человек ест, можно угадать его характер.
Эти двое мужчин были тому прекрасными примерами. Она вспомнила знакомую еще со школьных дней старинную легенду о неком правителе, объявившем обжорство самым ужасным грехом из семи смертных грехов, ибо оно означало и зависть (к большому куску, лежавшему на тарелке соседа), и алчность (съесть как можно больше), и скупость (нежелание поделиться с ближним), и злость (из-за того, что ему досталась меньшая порция), и гордость (способность съесть больше всех) и вожделение (жажду есть еще и еще, несмотря на отрыжку и бурление в желудке).
Словом, шесть грехов, вместившихся в один-единый огромный грех.
Как странно, подумала Милли, улыбнувшись обернувшемуся к ней Эли. Ее грубоватый любовник сумел завоевать женское уважение тем, как он ел. Он ел, чтобы жить, Джеймс же наоборот – жил, чтобы есть!
– Когда-нибудь они отнимут тебя у меня, – неожиданно сказала Милли.
Казалось, Эли не слышал ее. Он вскочил, схватил ее за руки, и они помчались вдоль пляжа в укромное местечко за «Домиком Отдыха». Здесь, под защитой скал, они предались любви, и луна ласково освещала их тела.
Милли вспомнила гонконгских шлюх в районе Прайи. Они улыбались белоснежными зубами Они жестикулировали при разговоре, кончики их пальцев были красными, будто их окунули в кровь. И эти женщины предлагали себя мужчинам за доллар. «Чем я лучше их?» – подумала Милли. Почтенная дама, жена такого богача и нате вам, так страстно отдается любовнику на диком берегу!
– Я причинил тебе боль? – прошептал Эли.
Она ему ничего не ответила. Она не могла этого сделать, иначе разрушилась бы духовная связь между ними. Ни жизнь, ни смерть не могли сейчас их разъединить. Пока ее тело принимало в себя его силу, она познавала такую радость, ради которой стоило пережить то, что она пережила: свет счастья делал ее слепой ко всему, кроме единственной вспышки высшего наслаждения.
Иногда она спрашивала себя: что будет, если в ней станет зреть семя этой незаконной любви? Такой прекрасной. Но не померкнет ли это чувство под мишурой обвинений и разоблачений, не покажется ли ей потом обычным грехом для колониальных сплетниц. А ее отлучат от общества, лишив даже видимости уважения. Это удел любой женщины, посмевшей совершить такое. Любой, какое бы высокое положение на социальной лестнице она ни занимала.
– А вдруг ты забеременеешь? – спросил ее Эли, как бы прочитав ее мысли.
– Давай не станем обсуждать мои личные проблемы.
– Но это вполне может случиться. Тогда о нашей любви узнают все.
– Не будем говорить об этом и вообще думать об этом. Тебе было хорошо со мной?
– Мне будет хорошо с тобой до конца жизни!
– Но у тебя было столько женщин.
– Лучше тебя никого нет и не было!
– Я так рада. Значит, я для тебя являюсь ценной вещью?
– Не говори так.
Милли села, и теперь уже он видел ее профиль на фоне луны Полная великолепная луна плыла над далекими горами Эли понял, что ребенок, с которым он познакомился когда-то на «Монголии», превратился в женщину, с которой он желал провести всю жизнь.
Он приподнялся и начал целовать ее лицо. Но ее думы были где-то далеко. Она не повернулась к нему.
– Скоро мы отсюда уедем, – промолвил Эли.
– Вместе?
– Конечно.
– Это невозможно!
– Доверься мне. Я увезу тебя отсюда.
– Бог ты мой, Эли Боггз, ты мечтатель, а не пират!
Эли отряхнул песок с ее кожи.
– Я все продумал. За твоим «Домиком отдыха» спрятано много опия в контейнерах. Как ни странно, он не принадлежит ни Смиту, ни Уэддерберну, это собственность Ганса Брунера.
Милли была поражена, а Эли продолжал:
– На часть тех денег, которые твой отец выплатил мне за твое освобождение, он купил две тонны опиума, заплатив за него пятьдесят тысяч мексиканских долларов. Он спрятал их рядом с «Домиком отдыха», чтобы дождаться, пока не поднимется цена на опиум. Теперь, когда на носу еще одна опиумная война, цена на него поползла вверх, и я собираюсь забрать его себе.
– Но старый Сунг, он так охраняет его. Он не расстанется с ним под дулом пистолета!
– Я уже купил старика Сунга, – ответил Эли. – Считай, что это свадебный подарок от обожающего мужа.
– Эли, перестань мечтать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34