Шимчик страстный рыболов. Хотя корысть обычно оказывается ничтожной, он так объясняет свое увлечение: «Главное – посидеть у воды. Прохлада, уединение, травка…»
– Если вам интересно, подождите. Думаю, Лазинский вот-вот объявится. Возможно, порадует массой приятных новостей.
Бренч легко распознал иронию: эти двое всегда друг друга терпеть не могли, да и не скрывали этого; про их соперничество знали многие, знал и лейтенант Бренч, только начавший службу.
Шимчик не ошибся. Через несколько минут ввалился, не поздоровавшись, толстяк – капитан Лазинский.
– Все в порядке, – изрек он с наигранным добродушием, – ну и материальчик, я вам доложу!
– Вы это о чем? – Шимчик смерил его холодным взглядом. – Вы же должны были поторопить их с фото!
– Я так и сделал. – Короткая пауза. – Но потом к телефону подошел сам полковник Вондра. Лично. – Лазинский плюхнулся в кресло. Оно было обито черной клеенкой и помнило лучшие времена. Пружины жалобно застонали. – Полковник справлялся о вашем здоровье и приказал… – Тут Лазинский выразительно взглянул на Бренча. – Это конфиденциально, приказано сообщить только майору и вам.
– Майору уже сообщили?
Лазинский кивнул и достал блокнот. Шимчик сказал Бренчу:
– Благодарю вас, товарищ лейтенант, вы свободны. – А когда они остались вдвоем, спросил: – Что-нибудь серьезное? Насчет Шнирке, да?
– Отчасти. Но серьезного ничего, чепуха какая-то. Вы помните Го лиана с химического? Инженер, товарищ капитан, дело давнее, ad acta . В пятидесятом, кажется, удрал в Баварию, потом, раскаявшись, вернулся, отбыл наказание, вышел, тут у нас получил работу, и мы за ним… Иногда вы, другой раз я, как приказывал Швик. За этим парнем нужен был глаз.
– Конечно. Тогда так было заведено. Чего смеетесь? Что в этом смешного?
Лазинский действительно смеялся. Смеялись щеки, смеялись голубенькие глазки, розовые губы и двойной, казавшийся всегда замасленным подбородок. Потом, посерьезнев, он сказал:
– Его раскаяние было камуфляжем. Чтобы мы не отгадали, кто он на самом деле.
– Ну и кто же он?
Лазинский достал пакетик с леденцами и сунул в рот ярко-красную малину.
– В Мюнхене его завербовали работать против нас, это случилось в конце его эмиграции, он тогда был без денег, нигде не служил, к тому же его бросила жена. Он отчаялся, запил и, видимо, с кем-то поделился, что охотно вернулся б домой. Об этом узнали и взяли его в оборот, он долго отказывался, потом согласился, чтоб эти мерзавцы оставили его в покое. Его обучили, дали фальшивые документы, по которым он проехал через Берлин и ГДР к нам. Билет у него был до Брно, но в Усти-над-Лабем он из поезда выскочил и прямо к нам, в госбезопасность! Рассказал все, что с ним произошло, его отвезли в Прагу, там он попал к Вондре. Повторил все, что сказал в Усти, и подробно описал агентов, с которыми встречался в Мюнхене Некоторые из его сообщений и подпольных кличек для наших были тогда сенсацией, проверили – инженер в это время сидел, – выяснилось, что не врет. Это его заслуга, что нам известен хотя бы тот же Шнирке, что он ас и что начинал Шнирке под именем Баранок. Незадолго до того, как его познакомили с Голианом, Шнирке-Баранок был дважды заброшен к нам. Наши знают его агентуру. Пока она большого интереса не представляет, и потому у нас терпеливо ждут подходящего момента, чтобы всех их взять. Ну, а Шнирке тем временем вербует других… Интересно, а?
– А зачем он сейчас здесь?
– Да кто ж его знает. Полковнику пока не известно.
– Но что Шнирке явился, это точно?
– Предполагают, что да. Шнирке в последнее время сидел в Мюнхене как пришитый. И вдруг – исчез оттуда. Больше полковник мне ничего не сказал, хотя я интересовался деталями… – Лазинский проглотил леденец и спрятал пакетик. – Может, он считает, что нам и не надо все знать?!
– А может, и сам знает не больше. – Шимчик отхлебнул кофе. – Для чего он рассказал вам о Голиане?
– Мы должны показать ему фотографию Шнирке.
– Эти фото разослали повсюду. И туда, где никакого Голиана нет, – тоже. Если телекс, конечно, не врет…
– Нам послали два фото. Те, что получат другие, сделаны в сорок восьмом, тогда Шнирке был еще молод. Мы же получим еще и прошлогоднее фото, групповое: речь идет о фото моментальном – несколько человек выпивают в какой-то пивнушке. Изображение – отвратительное. Во-первых, темное – была уже ночь и фотограф работал без вспышки, во-вторых, он снимал под неправильным углом. Предполагаемый Шнирке снят в профиль, видны лишь часть подбородка, лоб и нос, рта не видно.
– Значит, Голиан должен подтвердить, действительно ли это Шнирке?
– Да.
– Он не специалист и может полагаться лишь на свою память.
– Хотя бы это, – усмехнулся Лазинский. – Эксперты – их четверо – во мнении разошлись. Двое утверждают, что Шнирке, двое отрицают.
– Фото уже высланы? '
– Прибудут скорым двадцать два двадцать.
– Когда вы хотите встретиться с Голианом?
– Завтра утром, чтоб поскорее дать Праге ответ.
– Где намечена встреча?
– А что? Хотите присутствовать?
Лицо Шимчика осталось равнодушным. Вокруг лампы жужжа кружилась муха, на францисканском и лютеранском костелах дружно пробило без четверти час.
– Мы еще не договаривались. – Лазинский закрыл блокнот и поднялся.
3
Голиан взглянул на часы: тринадцать тридцать шесть. «Время контроля, – подумал он, – сперва в аудиторию D, проверить… Нет, нет, никакого контроля, никакой аудитории D, это важнее». Он усмехнулся: «Это!» Усталый и бледный, он поднял руки и прижал пальцы к глазам. И тут почувствовал, что у него болит голова, лицо, глаза… Много курил: пятнадцать сигарет или все двадцать пять? В полдень звонил Лазинский, тот, из госбезопасности, утром Бауманн, потом металлическая пластинка, стрелки, указавшие «максимум». Вот и получается максимум перенапряжения, отсюда истерика, устроенная Стеглику, – секундное облегчение, «высказался», выпустил пар, а тут еще подвернулась палатка с вывеской «Закуски» и тополя. Ему казалось, что вот-вот разразится гроза, сверкнет молния… Но молния не сверкнула и гром не грянул, удар был мягким, как снежная лавина. Хорошо, хоть Сикора был неподалеку – последнее время все спешат к Бауманну или от Бауманна. И он сегодня уже два раза был у него, первый раз застал, второй – нет. Пойти в третий: он у себя или вышел? Ждет, что я клюну? Ключ от сейфа…
Голиан опустил руки и отошел от окна. Пододвинул телефон и набрал 06.
– Товарищ директор? Добрый день, можно к вам зайти? Прошу вас, всего минуту. Очень прошу… Спасибо. Иду.
Голиан вздохнул и поспешно зашагал к выходу.
Кабинет Бауманна был на том же самом этаже, где кабинет директора. Голиан постучался. Ответа нет. Он вошел и достал из сейфа папку, запер его и только тогда огляделся: беспорядок, разбросанные бумаги… «Здесь мы с ним когда-то сидели, пили крепкий, несладкий чай. Старик шутил, он был сама доверчивость… Но хватит, директор Сага ждет».
Ровно в два завыла сирена. Неизвестный поднялся со скамейки (стрекоза улетела, черешни съедены), взял свой портфель и плащ и направился к воротам химзавода. Пот лил с него градом, но он радовался: конец ожиданию. Еще несколько минут, потом обед и… Он повторял про себя: 29343. «Ну, скажем, в половине третьего, между половиной и без четверти четыре состоится разговор; еще часть дела с плеч долой. Если все это вообще можно назвать делом: тягомотина, будничная серая нуда».
Неизвестный, однако, не скучал. Он с интересом наблюдал за людским потоком. Спешащие люди обходили его справа и слева, мужчины и девушки, джинсы, пестрые рубашки, темные очки, обрывки фраз…
Трещали мотоциклы – стоянка в двух шагах. Постепенно толпа редела. Уже прошли инженер Стеглик с портфелем, тощий человек в толстых очках, парень в серой кепочке набекрень – вахтер протянул ему какую-то записку, тот прочел, чертыхнулся и потащился обратно. Взгляд незнакомца с плащом следовал за ним: тот двинулся в сторону гаражей, направо, обошел их, исчез. В воздухе порхнула синичка. Жара опрокинулась на город, словно стеклянный колпак.
Вахтер закурил.
– Кого-нибудь ждете?
Незнакомец вздохнул и утвердительно кивнул.
– А которую, если не секрет?
– Божену, фамилии не знаю. Только вчера познакомились.
– У, сколько у нас этих Божен! – Вахтер улыбнулся, обнажив щербатые зубы.
Человек с плащом всем своим видом показал, что согласен, и вернулся обратно к скамейкам. Была уже половина третьего. Он ждал до без четверти четыре. Окна здания за стеной были темными и слепыми. Прежде чем забраться в автобус, он увидел вдруг зеленый пикап. Тот отъезжал, и человеку с плащом показалось, что вместе с ним сейчас что-то исчезнет. Он долго не мог понять: что же все-таки? Потом поймал себя на глупой мысли: зеленый пикап – быть может, это надежда?
В автобусе он уже улыбался. К черту дурацкие предрассудки!
– Тороплюсь на совещание, – объявил директор Сага Бауманну и поднялся из-за стола. – Пришли бы пораньше у меня никого не было, только инженер Голиан заходил во втором часу, минут на десять, не больше.
– Всего два слова, очень прошу, – умолял Бауманн, стоя в дверях с портфелем в руках.
Он вошел и сразу, без приглашения, сел. Руки у него прожали. Кабинет директора был просторным, но душным и неуютным: кожаные кресла и громоздкая черная мебель, толстые словари и собрания сочинений государственных деятелей, аспарагус над бюстами Маркса и Ленина – все отдавало казенщиной. Окна за шторами упирались в высокую стену, как и у Бауманна, только в той комнате на четвертом этаже они выходили на крышу, ему была видна еще и полоска неба. Эти же видели лишь бетонную стену да пожарную лестницу.
– Мне надо поговорить с вами о Голиане, – сказал инженер. – Утром он был у меня, а потом отправился, вероятно, к Стеглику. Он к нему каждый день ходит.
– Ну и что из этого? – спросил директор равнодушно. – По-вашему, ему нельзя ни к вам, ни к Стеглику?
Бауманн удивился:
– Но ведь он же был у вас. Он что, ничего вам не сказал?
– А что он должен был сказать?
– У нас с ним разногласия, нет, не производственные, личные… Впрочем, не совсем личные… Я задерживаю вас, вы спешите. Короче, я пришел, чтоб отдать вам…
– Что?
Инженер открыл портфель и достал толстый пакет.
– Пожалуйста, – сказал он тихо.
– Что это такое? – повторил директор, но Бауманн вместо ответа расстегнул воротник рубашки. – Вам нехорошо? – Директор перепугался.
– Нет, я только… Это у меня давно. Поймите, ведь наши распри с Голианом… Когда-то ему пришла в голову довольно смелая идея, позже он от нее отступился, а я с его полнейшего согласия ею занялся. Сейчас, когда я кое-чего добился… Хотя, возможно, это просто хобби, забава в свободное время.
– Что еще за хобби? – Сага взглянул на часы. Маленькая стрелка стояла на четырех, большая подходила к двенадцати.
– Речь идет о силиконах, производство некоторых до сих пор еще очень дорого и сложно, поэтому я пытался, я очень хотел добиться… Но это в будущем, я еще многое недоделал. Вас прошу об одном: спрячьте пока эти бумаги в свой сейф, мы с Голианом пользуемся моим, так сказать, совместно, ну а он… Когда-то я дал ему запасной ключ… – Бауманн делал слабую попытку улыбнуться, но не смог и умолк, опустив голову.
Сага медленно подошел к нему.
– Да, я знаю. И да будет вам известно, все это рассказал мне сегодня днем Голиан. Он тоже дал мне кое-какие бумаги. Потом дал ключ и просил передать вам. Пожалуйста, получите!
Директор достал ключ из кармана и положил на стол.
– Спасибо, – поклонился Бауманн. – Я знаю, мне не следовало давать ему, но… Это было год назад, тогда я заметил, что он меня подозревает, считает, будто я от него что-то скрываю, ключ же должен был доказать ему, что он заблуждается, доказать, что я ему верю… И тогда я действительно ему…
– Простите, – перебил его директор, – а сейчас уже нет?
– Если говорить честно, сейчас уже…
Издалека доносился рокот. Наверное, бульдозер, а может быть, трактор.
– Ну, рассказывайте, что случилось. – Сага пригладил волосы.
– Утром я ушел из кабинета. – Бауманн открыл пакет. – Думал, на минуточку, и не запер двери, но вернулся только около трех. Эти бумаги лежали па столе, но не в пакете, а просто так, под какими-то документами. Вскоре позвонил инженер Сикора, ему что-то было нужно. Я говорил с ним и машинально перелистывал лежащие на столе бумаги. – Бауманн достал несколько листков. – Смотрите, их кто-то в мое отсутствие брал, – показал он, – открыл сначала на предпоследней странице и переписал ее. На такой же тонкой бумаге, как у меня, но только от руки, а не на машинке. Делал он это неосторожно, сильно нажимал карандашом. Вот и оставил следы.
– Вижу, – согласился директор. – Продолжайте.
– Посмотрите эти две страницы на свет. Может быть, узнаете почерк.
– А вы узнали?
– Да.
Сага взял страницы и подошел к окну. На обратной стороне страницы слева были явно видны отпечатки самописки или карандаша.
– Ну? – посмотрел на него Бауманн.
– Вижу. И вы уверены, что это работа Голиана?
– Я полагаю, что это он. А вы, извините, нет?
– Я не графолог, и вы тоже. И я не хочу скандала.
– Вы в самом деле не узнаете этого почерка?
– Я уже сказал вам, что я не графолог. Кроме того, это мог сделать кто угодно, ведь бумаги лежали на столе. Если б они были в сейфе – дело другое. Голиан дал мне ключ что-то после двух, следовательно, времени у него было достаточно. Так же, собственно, как и у всякого другого, кого интересуют эти формулы.
– Это сделал Голиан. – Бауманн поднялся с кресла.
– Сидите, вы же плохо себя чувствуете, – сказал директор.
– Это сделал он, – упрямо твердил Бауманн. – Хотя бы из зависти. Мне удалось то, что когда-то у него не получилось. Он об этом знает и потому меня…
– Он вас не обокрал, – убеждал его Сага. – Не отрицаю, возможно, завидует и, допустим даже, проявляет излишнее любопытство, такое бывает, но… Между прочим, а ваша работа окончена?
– Почти. – Бауманн сел.
– Как давно он знает о ваших опытах?
– Давно.
– Пожалуйста, точнее, – настаивал Сага.
– С самого начала. Следовательно, уже несколько лет.
– Знал еще кто-нибудь на заводе, что вы ставите какие-то опыты?
– Раньше мне помогал инженер Стеглик. Иногда и Сикора. Даже в рабочее время, когда у них находилась свободная минутка.
– У нас на заводе?
– Да.
– А еще кто?
– Токарова, лаборантка. Правда, она выполняла лишь техническую работу.
– А Стеглик и Сикора, они что?
– Я не понимаю вашего вопроса, – сказал Бауманн. Директор отложил бумаги.
– Я хочу знать, было ли им известно, для чего проводятся эти опыты?
– Нет.
– А Голиану?
– У него был ключ от сейфа, он мог посмотреть мои расчеты. Те двое – нет. На основании опытов, которые они проводили, невозможно сделать общих выводов, самое большее они могли предположить, что это…
Бауманн умолк, протянул руку и взял со стола ключ. Шума трактора или бульдозера уже не было слышно.
– …что это важное открытие? – Губы директора скривились. – Так?
– Возможно. Но я в этом не уверен.
– А Голиан?
Инженер ничего не ответил, и Сага продолжал:
– Вы говорили, что у Голиана когда-то возникла смелая гипотеза и что теперь он вам завидует, потому что у него ничего из этого не получилось? Как все это было?
– Так. – Бауманн достал старенький металлический портсигар и зажигалку кустарной работы, но тут же спрятал обратно и лишь облизал губы. – Это был не более чем импульс, – начал он. – Голиан, правда, занимался этим довольно долго, однажды он показал мне свои заметки, расчеты, их было много, страниц пятьдесят-шестьдесят. Я их проштудировал и ответил «нет». Тогда же я намекнул ему, что, возможно, когда-нибудь этим займусь, силиконы меня заинтересовали. Но прошло не меньше года, и только тогда я… Естественно, уже не по его расчетам, вечерами и ночами. В кино я не хожу, романов не читаю, сплю мало… Человек в моем возрасте иногда оглянется на прошлое, вспомнит и, увидев, что еще ничего не сделал… Мне хотелось, чтоб после меня осталось нечто большее, чем могильная плита. Прошу вас, – вдруг оборвал он рассказ, – вы с Голианом в хороших отношениях, живете в одном доме, он вас послушается…
– Ну и что? Заставить исповедаться?
– Прошу вас. Со мной он говорить не станет. Да и я уже не в состоянии, не могу и не хочу.
– А что если он откажется? Мы не такие уж близкие друзья.
Бауманн пожал плечами, потом выпрямился и посмотрел Саге в глаза.
На улице поднялся ветер, пыль вихрилась в узком дворе – Тогда расследуйте это официально. Как директор. Произошла кража, украдена моя работа – не какой-нибудь пустяк. А Голиан – бывший эмигрант. За такими нужен глаз да глаз.
Он поклонился и вышел. Пораженный Сага долго сипел неподвижно – это был новый, совершенно незнакомый Бауманн. «Я знаю его столько лет…» Директор покачал головой. Бумаги он спрятал в сейф.
Совещание началось без него. Он рассеянно извинился и сел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16