Решение, которое, несмотря на все соображения здравого смысла, подвергает человека проверке: подчинись, освободи двадцать восемь преступников, вручи миллион долларов — и над твоей слабостью будут потешаться и втайне и открыто. Или жестко стой на своем и прими на себя ответственность за хладнокровное убийство двух известных граждан — а может, и более чем двух, если похитители осуществят свои угрозы. В данный момент президент знает, что один из заложников уже мертв. Как это повлияет на его решение?Ведь это год выборов.Вот и настал момент оповещения. У диктора дрожал голос.«Леди и джентльмены! Я только что получил срочное сообщение. На трассе Хатчинсон-Ривер-Парквей, к северу от города, было найдено тело Сэмюэла Селлерса, известного политического обозревателя. Мистер Селлерс был убит выстрелом в голову. Полиция считает, что тело было выкинуто из проезжавшей машины. В данный момент мы не располагаем подробностями. — Слышно было, как диктор с трудом перевел дыхание. — Не может быть никаких сомнений, что похитители настроены более чем серьезно. Теперь я переключаю вас…»Питер выключил радио.— Этим утром я сказал… сказал, впав едва ли не в истерику, бармену в забегаловке О'Коннора. Глаз за глаз — вот что я сказал ему. Знаешь, я боюсь, что обнаружат тела Лауры, или Бобби, или Тима, валяющиеся где-то в грязи. Джанет, я не могу сидеть тут и ждать, но куда, черт побери, мне бежать? Что мне делать?
Много времени спустя Питер попытался описать в статье для «Ньюсвью» атмосферу, в тот день царившую в городе. Обыкновенным, ничем не примечательным днем вы гуляете по улицам, и мимо вас проходят сотни людей, лица которых вам ничего не говорят. Питер, как репортер и писатель, занимался именно людьми, и часто позволял себе бессмысленные игры, пытаясь прикинуть, о чем думают прохожие, какими проблемами они озабочены — денежными, сексуальными, какие страхи и тревоги их терзают, скрытые за искусственным смехом. Но в этот день — и Питер мог припомнить только один такой день — все думали об одном и том же. В эти часы все их личные проблемы отступили на второй план. Они думали о мертвом человеке в кювете, о почтенном сенаторе, которого могут найти в каком-то другом кювете, о женщине и ее ребенке, которые могут жестоко поплатиться за чье-то преступление. Люди задавались вопросом, что за чертовщина происходит с миром, в котором они живут. И к уже существующим страхам прибавлялись новые — страх за существование города, страх быть избитым и ограбленным, страх, что полиция может оказаться слишком беспомощной и продажной, чтобы спасти их в опасную минуту, страх перед сексуальным насилием. В тот день, сталкиваясь взглядами с незнакомцами на городских улицах, ты читал в их глазах один и тот же вопрос: «Не опасен ли ты? На чьей ты стороне? Ты предпочел бы платить подонкам или убить их?»Питер помнил и другой такой день — день убийства президента Кеннеди. В тот день все частные проблемы и мелкие заботы — все это стало не важно. Потрясение от гибели Первого Гражданина страны заслонило все остальное. Но тем не менее тогда, как и сегодня, к горечи потери примешивались и личные опасения: «Если это могло случиться с ним, то и я не в безопасности! Кто-то, возможно, ненавидит и меня».Время больше не отмерялось часами, которые отвели похитители. После гибели Сэмюэла Селлерса все изменилось. Требование через сорок восемь часов «дать ответ или же…» осталось в прошлом. В какой-то мере это «или же» уже случилось. И теперь армия и все силы охраны правопорядка брошены на защиту президента, вице-президента и прочих шишек, дабы уберечь их от перспективы оказаться на месте Селлерса. Этой проблемой соответствующие службы занимались со всем рвением, а упоминания о Лауре, Бобби и Тиме Салливане в лучшем случае носили лишь общий характер.Времени не было. И было совершенно непонятно, в каком направлении вести наступление. Питер не мог ворваться в порт на белом коне, размахивая мечом. Представив себе эту картину, он едва не рассмеялся, но окружающее его молчание оставалось плотным и непроницаемым. Ему были нужны оружие и боеприпасы. Может, Виктор Орселли сообщит Крамеру что-то полезное — но лишь позже, через несколько часов. Питер понимал, что должен что-то предпринять, не считаясь со временем, словно все оно в его распоряжении. Он должен действовать как репортер, лично не заинтересованный в данном деле. И начать надо с самого начала. Он должен забыть сжигающее его беспокойство за судьбы своих друзей и действовать как профессионал. И первым делом нужно спокойно и трезво оценить ситуацию.Он попытался изложить свои соображения Джанет Блейдс. Слушая, она удивленно смотрела на него, словно сомневаясь, сможет ли он действовать подобным образом.— И ты можешь помочь мне, — бесстрастно закончил Питер.— Как?— Твой рассказ о жизни порта, — сказал он, — просто набор избитых штампов, которые вы скармливаете обществу. «Заговор молчания, никто слова не проронит, любой, кто проговорится, окажется на дне реки в бочке цемента». Но есть и другие люди, Джанет. Должен быть человек, и не один, кому это не нравится, который не может смириться с жестокостью по отношению к невинной женщине и ее ребенку. Она ничего не сделала, ни для кого не представляла опасности. Ее захватили какие-то головорезы в диком припадке патриотизма. Все это не имеет отношения к портовому миру. Так что, возможно, кто-то и обмолвится хоть парой слов. Твой приятель Шривер говорит, что агентов комиссии считают «плохими парнями». Но конечно же это не может быть правдой на все сто процентов. Они наверняка делают и что-то хорошее для портовиков. И если ваши агенты займутся этим делом, я ручаюсь, они нащупают какой-то выход на моего приятеля со шрамом. В самом худшем случае удастся найти человека, который согласится передать послание этим людям в касках. Появится возможность для переговоров. Пусть не прямых, но все же удастся установить какой-то контакт.— Не буду с тобой спорить, — сказала Джанет. — Попробую. А что ты сам? Будешь сидеть и ждать в надежде, что позвонят другие похитители?— Пусть этим занимается Бач. Больше я в эти игры не играю. Как я сказал, начинаю с центра поля. И начну со встречи с единственным человеком, который видел этих касочников, — с Полом Джареттом. Это он позвонил в полицию.Фамилия Пола Джаретта была в телефонной книге. Его квартира находилась на Двадцатой улице, и окна ее выходили во двор, на чахлый маленький садик Ллойдов. Питер не стал звонить ему, чтобы не вызвать лишнего беспокойства. Скорее всего, днем Джаретт должен быть дома. Художник-дизайнер, работающий на какое-то рекламное агентство. Если его нет дома, телефон все равно не ответит. Он жил всего в двух кварталах от Питера, так что имело смысл, не теряя времени, направиться прямо к нему.Джаретт в самом деле оказался у себя. Его студия располагалась на самом верху дома, куда вели четыре лестничных марша. Ярко-рыжая бородка не могла скрыть его молодости. Он был в заляпанном холщовом халате и держал в руке кисти. Всюду стояли мольберты, развернутые к стенам, так что Питер не видел, что на них изображено.— Простите за вторжение, — сказал Питер. — Моя фамилия Стайлс. Питер Стайлс.Джаретт вытаращил глаза:— Тот самый, который пишет для «Ньюсвью»?— Да.— Ох, дружище, а я месяцами пытался пробиться в ваш художественный отдел. Жутко хотел сделать для вас обложку. Неужто они специально прислали вас ко мне?— Боюсь, что нет. Прошлым вечером, когда похитили миссис Ллойд и ее сына, я был в их квартире.— Ладно уж, входите, — сказал Джаретт.Комната была практически пуста. В углу стоял ящик с откидной крышкой, покрытый цветастым покрывалом, расшатанное моррисовское кресло и пара простых деревянных кухонных стульев. У стены громоздился набор холстов на подрамниках. Висело полдюжины картин, на которых угадывалась одна и та же девушка. Она позировала обнаженной и полуобнаженной. На мольберте в комнате Питер увидел очередную работу, над которой трудился Джаретт. С максимально возможным реализмом там был изображен хот-дог, обильно политый яркой горчицей.— Проблема в том, что горчица должна выглядеть аппетитней, чем сам хот-дог, — сказал Джаретт. — Мой клиент производит горчицу. — Он опустил кисть. — Считаю нужным сообщить вам, мистер Стайлс, что я передумал быть добропорядочным гражданином.— Вот как?— Здесь были и копы, и ФБР, и Бог знает, кто еще. А теперь еще и вы. Неужто я обязан рассказывать снова и снова?— Я здесь не как репортер, — сказал Питер. — Миссис Ллойд — мой друг. Я был у них, когда ввалилась эта банда. В доказательство этого могу показать вам шишку.— Должно быть, вам досталось, — улыбнулся Джаретт. — Хотите кофе — растворимого? Может, коки?— Я всего лишь хочу попросить вас рассказать мне эту историю, — сказал Питер.Джаретт предложил Питеру сигарету и сам закурил, чиркнув спичкой по ногтю большого пальца.— Вечерами я работаю, — начал он, показав на газосветную трубку над мольбертом, и ухмыльнулся. — Когда тут нет моей девушки. — Джаретт посмотрел на развешанные картины. — Никак не могу поймать правильный тон плоти. Обычно я его чувствую, но только не с ней. Может, из-за моего отношения к ней я не могу быть объективным.— Вам повезло.— Ага. Словом, прошлым вечером ее тут не было, и я трудился над этим проклятым хот-догом. Понимаете, обычно я включаю радио и слушаю музыку. А прошлым вечером музыкальная передача прервалась из-за сообщений об этом похищении. История была просто потрясающая, так что, воюя с этой упрямой горчицей, я продолжал слушать. С Двадцать первой улицы доносился какой-то шум, но я не врубился, что это такое. Полицейские сирены и все прочее. Я прикинул, что, наверное, кого-то ограбили. В наших местах это обычное дело.Питер с трудом сдерживал нетерпение. Джаретт должен излагать, как ему удобнее. Если его подгонять, он может упустить что-то существенное.— Примерно через час или около того я услышал шум внизу — на заднем дворе. Высунулся в окно и посмотрел вниз. И увидел всех этих типов в жестяных касках синего цвета и масках Хэллоуина. Так что я…— Что?! — Питер вскинул на него глаза. — Не понял?— Чего вы не поняли?— Маски Хэллоуина?— Ну да. А вы разве не видели? Мне показалось, вы сказали, что были там, когда они вломились.— Я был там, но разглядел только одного из них — человека с огромным рваным шрамом на физиономии. Он оглушил меня обрезком трубы. Никого из остальных я не успел рассмотреть.— Я сказал, что на всех были маски, но может, я и ошибся, — уточнил Джаретт. — Всего их было человек восемь или десять. Никого из них я толком и не разглядел… или, может, он снял маску, когда вламывался в дом.— Может быть, — согласился Питер. У него голова шла кругом. — Вы не против, Джаретт, если мы восстановим в памяти все происходившее — шаг за шагом? Итак, вы посмотрели вниз и увидели этих людей в синих жестяных касках и масках Хэллоуина…— Я вроде сказал, что услышал шум, не так ли? Не сбивайте меня. Они не орали и не вопили. Я услышал, как отлетел в сторону мусорный бак и кто-то громким, почти театральным шепотом сказал: «Ради Бога, смотри, куда прешься». Вот тогда я глянул вниз и увидел этих людей в масках, которые крались по заднему двору. Они были похожи на детей, которые собрались кого-то напугать. Вот это первым делом и пришло мне в голову. Я подумал, что они хотят отколоть какую-то проказу. Я видел, как они перелезали через забор. Теперь-то я знаю, что за ним был задний дворик миссис Ллойд.— Как вам удалось все разглядеть в темноте? — спросил Питер.— Ночь была не такая уж темная. Или вы не были на улице? Стояло полнолуние. Отсвечивали уличные фонари. Вы же видите, что здания тут невысокие.— Продолжайте.— Они перемахнули через забор и, как футбольная команда перед матчем, сгрудились в том дворе. Я смотрел и удивлялся, что за номер они собираются отмочить. А потом там началось черт-те что.— Например?— Они вломились в дом. К этому моменту я заметил, что у них были дубинки или какое-то другое оружие. Они разбили окна и выломали двери. Ну, я понял, что тут уж не до шуток. Я бросился к телефону в комнате и вызвал полицию.— То есть вы не видели, что там происходило дальше?— Вы когда-нибудь пытались проявить гражданскую сознательность? Мне ответил какой-то сонный чиновник. Он потребовал от меня назваться полным именем, сообщить номер своего телефона, рассказать, состояли ли в браке мои родители… и Бог знает, что еще. Я никак не мог вдолбить ему, что это срочно, что уничтожают чужую собственность — я в самом деле был в этом убежден. Мне потребовалось не менее пяти минут, а может, и больше, для того, чтобы он стал воспринимать меня всерьез. Я не мог сообщить ему точный адрес. Я мог лишь сказать, что мой дом тыльной стороной выходит на этот дом на Двадцать первой. И когда я снова подошел к окну, все уже было кончено. Там стояла полная тишина. Горел свет, но ничего не было слышно, не было никакого движения. Я перегнулся через подоконник и успел увидеть пару этих типов в касках — они пробирались по проходу между этим домом и следующим.— И затем?— А затем мне осталось лишь сидеть и ждать, пока кто-то не появится со своими дурацкими вопросами.— Появились?— Пришлось, черт побери, подождать, — сказал Джаретт. — Вы-то небось считаете, что они тут же примчались? Лишь минут через двадцать я понял, что мой звонок принес результаты, потому что в доме напротив началось какое-то шевеление. Я увидел людей, которые высыпали на задний двор — пара копов в форме, несколько человек в штатском да еще и солдаты, — я поверить не мог. И прежде чем кто-то ко мне заявился, я уже услышал эту историю по радио и понял, что я, как последний идиот, оказался свидетелем похищения.У Питера пересохло во рту. Когда Питер предстал перед Бачем, тот понятия не имел о масках. Никто и не заикнулся о личинах Хэллоуина. Скорее всего, местные полицейские, явившиеся опросить Джаретта, не сочли эту деталь заслуживающей внимания. Люди в чулках на голове и в масках были привычной деталью криминального пейзажа города. Шпана, которая нападала на старушек в лифтах, по их описаниям, как правило, носила маски. Дешевые магазинчики приколов на Таймс-сквер продавали их сотнями. Питер снова вызвал из памяти лицо человека, который нанес ему удар: горящие, глубоко посаженные глаза, уродливый шрам, перекошенный рот. Да нет же! Сукин сын напялил на себя маску. Вот почему его было невозможно найти среди моментальных снимков Портовой комиссии. Человека с таким шрамом на лице не было. Они искали примету, которой не существовало.— Вы помогли мне решить проблему, — сказал Питер и коротко объяснил Джаретту, в чем дело.— Как вам это нравится?Питер вынул из кармана бумажник, нашел в нем одну из своих визитных карточек и нацарапал на ней несколько слов.— Обложку для «Ньюсвью» обещать не могу, но вот это даст вам возможность встретиться с руководством художественного отдела. Я лично считаю, что и ваша девушка, и ваша горчица чертовски хороши.
На такси Питер добрался до офиса Портовой комиссии, расположенного напротив Сити-Холл. Он понимал, что ни на йоту не приблизился к опознанию личности человека, который нанес ему удар, но, по крайней мере, одно темное место, которое не давало ему покоя, было расшифровано. В кабинете офиса он нашел Джанет и агента Джейка Шривера.— Мы уже слышали о масках, — сказал Шривер. — Не могу сказать точно когда. Сообщения о них начали поступать примерно с середины ночи. Но вы видели этого человека — опишите его. Если на нем была маска, расскажите о ней, а мы прикинем, что к чему.— Трудно объяснить вам, настолько быстро все произошло. — Питер потер лоб. — Раздался звук разбитого стекла, вскрик Бобби. Я сидел за столом вместе с Лаурой, мы, вскочив, кинулись к дверям. Но там уже стоял тот человек, и мне на голову сразу же опустилась свинцовая труба. Я успел обратить внимание на его глаза, которые, казалось, были готовы вылезти из орбит, на шрам, на искаженный рот — и вырубился.— Что это нам дает, если не считать того, что больше не надо искать человека со шрамом? — спросила Джанет.— Новость о похищении распространилась вскоре после полуночи, — сказал Питер. — Где могли собраться на сходку восемь или десять докеров? Я не могу представить себе, чтобы кто-то, услышав новости, побежал по домам приятелей, подбивая их к бунту. Ручаюсь, эти типы где-то сидели. И в компании, подзадоривая друг друга, они довели свой гнев до точки кипения. Это психология толпы — какая-то деталь может бросить ее на улицу. Где это могло быть? В каком-то зале, в баре, за карточной игрой?Шривер кивнул, но от предположений воздержался.— Они довели себя до такого состояния, что были готовы к насильственным действиям. И я не могу себе представить, чтобы кто-то сказал: «Нам лучше напялить маски. Вы, ребята, подождите, а я смотаюсь на Таймс-сквер и прикуплю их».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Много времени спустя Питер попытался описать в статье для «Ньюсвью» атмосферу, в тот день царившую в городе. Обыкновенным, ничем не примечательным днем вы гуляете по улицам, и мимо вас проходят сотни людей, лица которых вам ничего не говорят. Питер, как репортер и писатель, занимался именно людьми, и часто позволял себе бессмысленные игры, пытаясь прикинуть, о чем думают прохожие, какими проблемами они озабочены — денежными, сексуальными, какие страхи и тревоги их терзают, скрытые за искусственным смехом. Но в этот день — и Питер мог припомнить только один такой день — все думали об одном и том же. В эти часы все их личные проблемы отступили на второй план. Они думали о мертвом человеке в кювете, о почтенном сенаторе, которого могут найти в каком-то другом кювете, о женщине и ее ребенке, которые могут жестоко поплатиться за чье-то преступление. Люди задавались вопросом, что за чертовщина происходит с миром, в котором они живут. И к уже существующим страхам прибавлялись новые — страх за существование города, страх быть избитым и ограбленным, страх, что полиция может оказаться слишком беспомощной и продажной, чтобы спасти их в опасную минуту, страх перед сексуальным насилием. В тот день, сталкиваясь взглядами с незнакомцами на городских улицах, ты читал в их глазах один и тот же вопрос: «Не опасен ли ты? На чьей ты стороне? Ты предпочел бы платить подонкам или убить их?»Питер помнил и другой такой день — день убийства президента Кеннеди. В тот день все частные проблемы и мелкие заботы — все это стало не важно. Потрясение от гибели Первого Гражданина страны заслонило все остальное. Но тем не менее тогда, как и сегодня, к горечи потери примешивались и личные опасения: «Если это могло случиться с ним, то и я не в безопасности! Кто-то, возможно, ненавидит и меня».Время больше не отмерялось часами, которые отвели похитители. После гибели Сэмюэла Селлерса все изменилось. Требование через сорок восемь часов «дать ответ или же…» осталось в прошлом. В какой-то мере это «или же» уже случилось. И теперь армия и все силы охраны правопорядка брошены на защиту президента, вице-президента и прочих шишек, дабы уберечь их от перспективы оказаться на месте Селлерса. Этой проблемой соответствующие службы занимались со всем рвением, а упоминания о Лауре, Бобби и Тиме Салливане в лучшем случае носили лишь общий характер.Времени не было. И было совершенно непонятно, в каком направлении вести наступление. Питер не мог ворваться в порт на белом коне, размахивая мечом. Представив себе эту картину, он едва не рассмеялся, но окружающее его молчание оставалось плотным и непроницаемым. Ему были нужны оружие и боеприпасы. Может, Виктор Орселли сообщит Крамеру что-то полезное — но лишь позже, через несколько часов. Питер понимал, что должен что-то предпринять, не считаясь со временем, словно все оно в его распоряжении. Он должен действовать как репортер, лично не заинтересованный в данном деле. И начать надо с самого начала. Он должен забыть сжигающее его беспокойство за судьбы своих друзей и действовать как профессионал. И первым делом нужно спокойно и трезво оценить ситуацию.Он попытался изложить свои соображения Джанет Блейдс. Слушая, она удивленно смотрела на него, словно сомневаясь, сможет ли он действовать подобным образом.— И ты можешь помочь мне, — бесстрастно закончил Питер.— Как?— Твой рассказ о жизни порта, — сказал он, — просто набор избитых штампов, которые вы скармливаете обществу. «Заговор молчания, никто слова не проронит, любой, кто проговорится, окажется на дне реки в бочке цемента». Но есть и другие люди, Джанет. Должен быть человек, и не один, кому это не нравится, который не может смириться с жестокостью по отношению к невинной женщине и ее ребенку. Она ничего не сделала, ни для кого не представляла опасности. Ее захватили какие-то головорезы в диком припадке патриотизма. Все это не имеет отношения к портовому миру. Так что, возможно, кто-то и обмолвится хоть парой слов. Твой приятель Шривер говорит, что агентов комиссии считают «плохими парнями». Но конечно же это не может быть правдой на все сто процентов. Они наверняка делают и что-то хорошее для портовиков. И если ваши агенты займутся этим делом, я ручаюсь, они нащупают какой-то выход на моего приятеля со шрамом. В самом худшем случае удастся найти человека, который согласится передать послание этим людям в касках. Появится возможность для переговоров. Пусть не прямых, но все же удастся установить какой-то контакт.— Не буду с тобой спорить, — сказала Джанет. — Попробую. А что ты сам? Будешь сидеть и ждать в надежде, что позвонят другие похитители?— Пусть этим занимается Бач. Больше я в эти игры не играю. Как я сказал, начинаю с центра поля. И начну со встречи с единственным человеком, который видел этих касочников, — с Полом Джареттом. Это он позвонил в полицию.Фамилия Пола Джаретта была в телефонной книге. Его квартира находилась на Двадцатой улице, и окна ее выходили во двор, на чахлый маленький садик Ллойдов. Питер не стал звонить ему, чтобы не вызвать лишнего беспокойства. Скорее всего, днем Джаретт должен быть дома. Художник-дизайнер, работающий на какое-то рекламное агентство. Если его нет дома, телефон все равно не ответит. Он жил всего в двух кварталах от Питера, так что имело смысл, не теряя времени, направиться прямо к нему.Джаретт в самом деле оказался у себя. Его студия располагалась на самом верху дома, куда вели четыре лестничных марша. Ярко-рыжая бородка не могла скрыть его молодости. Он был в заляпанном холщовом халате и держал в руке кисти. Всюду стояли мольберты, развернутые к стенам, так что Питер не видел, что на них изображено.— Простите за вторжение, — сказал Питер. — Моя фамилия Стайлс. Питер Стайлс.Джаретт вытаращил глаза:— Тот самый, который пишет для «Ньюсвью»?— Да.— Ох, дружище, а я месяцами пытался пробиться в ваш художественный отдел. Жутко хотел сделать для вас обложку. Неужто они специально прислали вас ко мне?— Боюсь, что нет. Прошлым вечером, когда похитили миссис Ллойд и ее сына, я был в их квартире.— Ладно уж, входите, — сказал Джаретт.Комната была практически пуста. В углу стоял ящик с откидной крышкой, покрытый цветастым покрывалом, расшатанное моррисовское кресло и пара простых деревянных кухонных стульев. У стены громоздился набор холстов на подрамниках. Висело полдюжины картин, на которых угадывалась одна и та же девушка. Она позировала обнаженной и полуобнаженной. На мольберте в комнате Питер увидел очередную работу, над которой трудился Джаретт. С максимально возможным реализмом там был изображен хот-дог, обильно политый яркой горчицей.— Проблема в том, что горчица должна выглядеть аппетитней, чем сам хот-дог, — сказал Джаретт. — Мой клиент производит горчицу. — Он опустил кисть. — Считаю нужным сообщить вам, мистер Стайлс, что я передумал быть добропорядочным гражданином.— Вот как?— Здесь были и копы, и ФБР, и Бог знает, кто еще. А теперь еще и вы. Неужто я обязан рассказывать снова и снова?— Я здесь не как репортер, — сказал Питер. — Миссис Ллойд — мой друг. Я был у них, когда ввалилась эта банда. В доказательство этого могу показать вам шишку.— Должно быть, вам досталось, — улыбнулся Джаретт. — Хотите кофе — растворимого? Может, коки?— Я всего лишь хочу попросить вас рассказать мне эту историю, — сказал Питер.Джаретт предложил Питеру сигарету и сам закурил, чиркнув спичкой по ногтю большого пальца.— Вечерами я работаю, — начал он, показав на газосветную трубку над мольбертом, и ухмыльнулся. — Когда тут нет моей девушки. — Джаретт посмотрел на развешанные картины. — Никак не могу поймать правильный тон плоти. Обычно я его чувствую, но только не с ней. Может, из-за моего отношения к ней я не могу быть объективным.— Вам повезло.— Ага. Словом, прошлым вечером ее тут не было, и я трудился над этим проклятым хот-догом. Понимаете, обычно я включаю радио и слушаю музыку. А прошлым вечером музыкальная передача прервалась из-за сообщений об этом похищении. История была просто потрясающая, так что, воюя с этой упрямой горчицей, я продолжал слушать. С Двадцать первой улицы доносился какой-то шум, но я не врубился, что это такое. Полицейские сирены и все прочее. Я прикинул, что, наверное, кого-то ограбили. В наших местах это обычное дело.Питер с трудом сдерживал нетерпение. Джаретт должен излагать, как ему удобнее. Если его подгонять, он может упустить что-то существенное.— Примерно через час или около того я услышал шум внизу — на заднем дворе. Высунулся в окно и посмотрел вниз. И увидел всех этих типов в жестяных касках синего цвета и масках Хэллоуина. Так что я…— Что?! — Питер вскинул на него глаза. — Не понял?— Чего вы не поняли?— Маски Хэллоуина?— Ну да. А вы разве не видели? Мне показалось, вы сказали, что были там, когда они вломились.— Я был там, но разглядел только одного из них — человека с огромным рваным шрамом на физиономии. Он оглушил меня обрезком трубы. Никого из остальных я не успел рассмотреть.— Я сказал, что на всех были маски, но может, я и ошибся, — уточнил Джаретт. — Всего их было человек восемь или десять. Никого из них я толком и не разглядел… или, может, он снял маску, когда вламывался в дом.— Может быть, — согласился Питер. У него голова шла кругом. — Вы не против, Джаретт, если мы восстановим в памяти все происходившее — шаг за шагом? Итак, вы посмотрели вниз и увидели этих людей в синих жестяных касках и масках Хэллоуина…— Я вроде сказал, что услышал шум, не так ли? Не сбивайте меня. Они не орали и не вопили. Я услышал, как отлетел в сторону мусорный бак и кто-то громким, почти театральным шепотом сказал: «Ради Бога, смотри, куда прешься». Вот тогда я глянул вниз и увидел этих людей в масках, которые крались по заднему двору. Они были похожи на детей, которые собрались кого-то напугать. Вот это первым делом и пришло мне в голову. Я подумал, что они хотят отколоть какую-то проказу. Я видел, как они перелезали через забор. Теперь-то я знаю, что за ним был задний дворик миссис Ллойд.— Как вам удалось все разглядеть в темноте? — спросил Питер.— Ночь была не такая уж темная. Или вы не были на улице? Стояло полнолуние. Отсвечивали уличные фонари. Вы же видите, что здания тут невысокие.— Продолжайте.— Они перемахнули через забор и, как футбольная команда перед матчем, сгрудились в том дворе. Я смотрел и удивлялся, что за номер они собираются отмочить. А потом там началось черт-те что.— Например?— Они вломились в дом. К этому моменту я заметил, что у них были дубинки или какое-то другое оружие. Они разбили окна и выломали двери. Ну, я понял, что тут уж не до шуток. Я бросился к телефону в комнате и вызвал полицию.— То есть вы не видели, что там происходило дальше?— Вы когда-нибудь пытались проявить гражданскую сознательность? Мне ответил какой-то сонный чиновник. Он потребовал от меня назваться полным именем, сообщить номер своего телефона, рассказать, состояли ли в браке мои родители… и Бог знает, что еще. Я никак не мог вдолбить ему, что это срочно, что уничтожают чужую собственность — я в самом деле был в этом убежден. Мне потребовалось не менее пяти минут, а может, и больше, для того, чтобы он стал воспринимать меня всерьез. Я не мог сообщить ему точный адрес. Я мог лишь сказать, что мой дом тыльной стороной выходит на этот дом на Двадцать первой. И когда я снова подошел к окну, все уже было кончено. Там стояла полная тишина. Горел свет, но ничего не было слышно, не было никакого движения. Я перегнулся через подоконник и успел увидеть пару этих типов в касках — они пробирались по проходу между этим домом и следующим.— И затем?— А затем мне осталось лишь сидеть и ждать, пока кто-то не появится со своими дурацкими вопросами.— Появились?— Пришлось, черт побери, подождать, — сказал Джаретт. — Вы-то небось считаете, что они тут же примчались? Лишь минут через двадцать я понял, что мой звонок принес результаты, потому что в доме напротив началось какое-то шевеление. Я увидел людей, которые высыпали на задний двор — пара копов в форме, несколько человек в штатском да еще и солдаты, — я поверить не мог. И прежде чем кто-то ко мне заявился, я уже услышал эту историю по радио и понял, что я, как последний идиот, оказался свидетелем похищения.У Питера пересохло во рту. Когда Питер предстал перед Бачем, тот понятия не имел о масках. Никто и не заикнулся о личинах Хэллоуина. Скорее всего, местные полицейские, явившиеся опросить Джаретта, не сочли эту деталь заслуживающей внимания. Люди в чулках на голове и в масках были привычной деталью криминального пейзажа города. Шпана, которая нападала на старушек в лифтах, по их описаниям, как правило, носила маски. Дешевые магазинчики приколов на Таймс-сквер продавали их сотнями. Питер снова вызвал из памяти лицо человека, который нанес ему удар: горящие, глубоко посаженные глаза, уродливый шрам, перекошенный рот. Да нет же! Сукин сын напялил на себя маску. Вот почему его было невозможно найти среди моментальных снимков Портовой комиссии. Человека с таким шрамом на лице не было. Они искали примету, которой не существовало.— Вы помогли мне решить проблему, — сказал Питер и коротко объяснил Джаретту, в чем дело.— Как вам это нравится?Питер вынул из кармана бумажник, нашел в нем одну из своих визитных карточек и нацарапал на ней несколько слов.— Обложку для «Ньюсвью» обещать не могу, но вот это даст вам возможность встретиться с руководством художественного отдела. Я лично считаю, что и ваша девушка, и ваша горчица чертовски хороши.
На такси Питер добрался до офиса Портовой комиссии, расположенного напротив Сити-Холл. Он понимал, что ни на йоту не приблизился к опознанию личности человека, который нанес ему удар, но, по крайней мере, одно темное место, которое не давало ему покоя, было расшифровано. В кабинете офиса он нашел Джанет и агента Джейка Шривера.— Мы уже слышали о масках, — сказал Шривер. — Не могу сказать точно когда. Сообщения о них начали поступать примерно с середины ночи. Но вы видели этого человека — опишите его. Если на нем была маска, расскажите о ней, а мы прикинем, что к чему.— Трудно объяснить вам, настолько быстро все произошло. — Питер потер лоб. — Раздался звук разбитого стекла, вскрик Бобби. Я сидел за столом вместе с Лаурой, мы, вскочив, кинулись к дверям. Но там уже стоял тот человек, и мне на голову сразу же опустилась свинцовая труба. Я успел обратить внимание на его глаза, которые, казалось, были готовы вылезти из орбит, на шрам, на искаженный рот — и вырубился.— Что это нам дает, если не считать того, что больше не надо искать человека со шрамом? — спросила Джанет.— Новость о похищении распространилась вскоре после полуночи, — сказал Питер. — Где могли собраться на сходку восемь или десять докеров? Я не могу представить себе, чтобы кто-то, услышав новости, побежал по домам приятелей, подбивая их к бунту. Ручаюсь, эти типы где-то сидели. И в компании, подзадоривая друг друга, они довели свой гнев до точки кипения. Это психология толпы — какая-то деталь может бросить ее на улицу. Где это могло быть? В каком-то зале, в баре, за карточной игрой?Шривер кивнул, но от предположений воздержался.— Они довели себя до такого состояния, что были готовы к насильственным действиям. И я не могу себе представить, чтобы кто-то сказал: «Нам лучше напялить маски. Вы, ребята, подождите, а я смотаюсь на Таймс-сквер и прикуплю их».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19