Теперь он не может оставить ее одну в ставшем незнакомом и враждебном мире. Слишком уж его затянула вся эта история. Не может ни как врач, ни просто как человек. Но прежде всего надо выяснить истоки болезни, тот вирус, который ее поразил. Тим Тероян продремал до семи утра, потом принял душ, приготовил легкий завтрак и стал ожидать пробуждения девушки.
Он услышал, как в комнате скрипнули половицы и кашлянул пару раз, а затем начал беспечно насвистывать мелодию. Надо чтобы девушка не увидела его внезапно, а хотя бы вспомнила вчерашний день. Впрочем, Тероян не сомневался, что так и будет. Память девушки теперь делилась на две части: до шокового потрясения и после. И все что было до — представляло разорванную в некоторых местах цепочку, которую необходимо соединить вновь. В комнате на некоторое время наступила тишина. Она прислушивалась. Потом осторожно открыла дверь и вышла, одетая в то же голубое вечернее платье.
Тут только Тероян подумал о том, какой же он идиот — ведь у девушки ничего с собой нет: ни другой одежды, ни смены белья ни даже зубной щетки. Он взял ее, почти как библейскую Еву из рая — нагой. А это не кошка, которая может умываться язычком. Здесь нужны десятки разных вещей, чтобы Глория не чувствовала себя неуютно.
— Доброе утро! — сказал он приветливо, но и с некоторой тревогой, ожидая ее реакцию.
— Утро доброе! — отозвалась она, немного смущенно. Она улыбнулась, и в глазах ее был спокойный синий свет. У Терояна отлегло от души, и он вновь поразился ее красивому лицу, чуть припухшему со сна. В нем не было красоты рекламной, навязываемой вам, его не могла бы иметь женщина с характером пустым, капризным или вздорным, оно было создано из того благородного материала, который существовал во все эпохи и двигал лучших мужей на подвиги и безумства ради обладания им. Иметь такое лицо, внешность, плавные движения — тоже было даром от Бога, и растратить его впустую, разменять на пустяки, погубить — было бы преступлением против самого себя. Сложно было определить — какой национальности девушка. Если ее зовут действительно Глория Мирт, то… Прибалтика? Польша?.. Но речь ее была правильной, без намека на акцент, и если уж считать ее иностранкой, то Тероян почему-то решил, что ей больше бы подошла такая солнечная страна, как Италия, чье небо подарило свой цвет глазам девушки.
— Как вы себя чувствуете… Глория? — спросил он. Девушка некоторое время молчала, словно обкатывала это имя на языке.
— Значит… так меня зовут? — произнесла наконец она.
— Я не уверен. Но иного имени пока нет, — улыбнулся Тероян. Попробуйте примерить на себя пока это.
— Ну что же! — вздохнула девушка. — Пусть будет Глория.
— А как зовут меня, вы помните?
— Тим Тероян, — отозвалась она. — Что со мной произошло?
— Не знаю. Вот это мы и будем выяснять. Я врач и постараюсь вам помочь, — Тероян поднялся. — А пока не загружайте свою голову. Идите в ванную, примите душ, можете воспользоваться моим халатом, — на полочке есть запасная зубная щетка. Потом мы позавтракаем, сходим в магазин и купим вам все необходимое. Вы согласны?
Девушка смотрела на него внимательно, испытующе, но без тени тревоги.
— Похоже… у меня нет выбора, — произнесла она.
— И вы будете следовать моим советам?
— Что же мне остается?
То, как она произнесла эту фразу, не понравилось Терояну.
— Я прошу вас, не чувствуйте, что вы попали в какую-то зависимость, промолвил он. — Не берите на себя еще и эту ношу. Нас связывает только медицинский аспект. Вы — пациент, попавший в беду, я — ваш лечащий врач. И больше ничего.
— Хорошо, — согласилась она и наконец-то улыбнулась.
— Вот и отлично, — улыбнулся в ответ Тероян. Впрочем, ему лишь показалось, что он так сделал, поскольку жизнь давно освободила его от этой способности — улыбаться. И большей частью выражение его лица оставалось каким-то сурово-мрачным, словно он только что вернулся с похорон. Чьих? Скорее всего, своих собственных.
— Ну а пока примите вот это, — добавил он, протягивая на ладони таблетку. — Ничего страшного, простое успокоительное, мепробамат. Я не хочу, чтобы ваши нервы вновь подверглись такому же испытанию, как вчера. Молчите! — предостерегающе сказал он. — Не надо ничего объяснять, пока не время. Вас напугал снимок в газете, это естественно. Предупреждаю заранее: я не собираюсь постоянно пичкать вас транквилизаторами, как какой-нибудь терапевт. Их я считаю величайшими бездельниками в медицине. Я хирург и мне часто приходится резать по живому. Я привык к радикальным средствам. Что поделаешь. Вы хотели что-то спросить?
— Да, — девушка взяла таблетку и проглотила ее. — Надеюсь, вы… не отрежете мне голову? И еще. С терапевтами мы выяснили, а как вы относитесь к зубным врачам?
— Мне нравится, что у вас есть чувство юмора, — усмехнулся Тероян. Он не ожидал подобного от девушки.
— А вы что же, посчитали меня полной идиоткой? — спросила она, вновь улыбнувшись. И Терояну вдруг на миг показалось, что она притворяется, что ничего с ней не произошло и девушка совершенно здорова, что все это какая-то непонятная, отвратительная игра, в которую он оказался втянутым помимо собственной воли. Но в ее синих глазах, несмотря на улыбку, было столько безумного, неподдельного отчаяния, столько бессилия, что он тотчас же отогнал эти мысли.
— Нет, нет и нет, — произнес он, отвечая на ее веселый вопрос. — Я считаю, что с вами приключилась не только беда, но, возможно, и сейчас вы находитесь в какой-то опасности. Я чувствую это. Врач должен чувствовать болезнь. И я почти уверен, что знаю, как вам помочь.
— Почти?
— Да. Только мы должны оба помогать друг другу. Оба. Вы — тем, что доверитесь мне. Иначе все мои усилия будут напрасны.
Он замолчал, желая, чтобы до девушки дошел не только смысл сказанного, но и энергетические волны его воли, убежденности. А потом добавил:
— И голову я вам не отрежу, а к зубным врачам отношусь с нескрываемой скукой.
— Почему?
— Потому что привык к боли. Так что вы скажите? Она произнесла эти три слова, которых он ждал:
— Я верю вам.
Затем легко поднялась и, проходя мимо него, обронила: — Значит, я могу воспользоваться вашим халатом? Почему-то ужасно глупо чувствую себя в этом платье…
Тероян блестяще приготовил свое любимое блюдо — яичницу с помидорами, заварил чай, и они завтракали, представляя странную молчаливую семейную пару: он в строгой и темной рубашке и она, утонув в его зеленом халате. Девушка изредка, с любопытством поглядывала на него, рассматривала. А Тероян большей частью прищуривался на окно, словно выверял количество деревьев в сквере напротив.
— Тим Тероян, — сказала вдруг девушка. Она произнесла два эти слова, как какое-то заклинание. — Странно… Вы не похожи на армянина. У вас славянское лицо. Почему так?
— А я и есть чистокровный русский. Предки мои все из Калужской губернии. Забавная получилась история, — пояснил он. Есть там село Троино, и все в нем живут Троины, как водится. Но когда дед пошел на первую мировую войну, его какой-то писарчук в полку записал, как Тероин. Вставил лишнее «е». А уже при советсвой власти, другой идиот, с похмелья видно, отцу моему поменял в паспорте «и» на «я». Вот и получилось — Тероян. Вроде как Микоян. Может, и нарочно сделал. А Тим — просто сокращенное от Тимофея. Так я привык, так меня все и зовут.
— А нельзя вернуться назад, в Троино?
— Можно. Только зачем? Поздно уже. Стар я для превращений. Да и не вижу в том особого смысла.
— Ну не стройте из себя такого уж дряхлого старца, — в голосе девушки звучала насмешка. — Вам ведь не больше сорока?
— Прибавьте еще двадцать лет, — пошутил Тероян-Троин. Ему почему-то нравилось с ней разговаривать, хотя вообще-то он уклонялся от пространных бесед, особенно, с женщинами. Ему нравились и ее глаза, их васильковый цвет, лукавая пытливость, и он боялся лишь, чтобы в них снова не заплескалось бессильное отчаяние.
— Значит, вы тоже влезли в чужое имя. Как в брошенную на дороге шкурку змеи.
— Почему… Глория?
— Я не уверена, что меня зовут именно так. Я не могу уловить в этих звуках чего-то близкого, родного.
— Продолжайте, — попросил Тим, поскольку девушка замолчала, глядя в окно. — Что вы чувствуете, когда… когда думаете о детстве? Первые яркие впечатления? Говорите, вы должны это помнить.
— Да… — ответила наконец девушка. — Море… солнце, меня ведут по песку. Кто? Я не могу вспомнить лица. Наверное, родители. Плещутся волны. Смех. Я вижу лишь отдельные фрагменты. Радость, дети. Почему вы спросили о детстве? Почему? — она смотрела прямо в глаза Терояну, а губы ее начинали предательски дрожать. — Почему?
Тим накрыл ее руку ладонью, успокаивая.
— Все, хорошо, — сказал он. — Мы снова здесь, выпейте чая. Сейчас мы соберемся и пойдем по магазинам — это увлекательнейшее занятие, особенно для молодой девушки, — он понял, что именно той темы — детства — нельзя касаться ни в коем случае, и говорил быстро, отвлекая ее внимание, возвращая ее к себе. — Что скажете, то и будем покупать. Вам много чего надо, а я люблю тратить деньги. Для того они и предназначены. Но я не большой знаток в женских одеяниях. Привык к белым, медицинским халатам сестры в них подобны ангелам небесным. Впрочем, так оно и есть. Вы что-нибудь смыслите в медицине?
— А вы знаете, — девушка уже успокоилась. — Мне кажется, я имею к ней какое-то отношение…
— Да? Чудесно. Как-нибудь я вас проэкзаменую. Когда будет время, — и в этот миг Терояна остро кольнула мысль об окровавленном скальпеле в сумочке.
— Наверное, скоро я стану вам в тягость, — чуть грустно произнесла Глория. — Куда вы меня тогда денете? Сдадите в архив, в больницу? Или отвезете на учебную кафедру в качестве экспоната.
— Нет. Я вас зажарю в духовке и съем. Не говорите глупостей. Кстати, как вы познакомились с теми мотоциклистами у харчевни? — Тероян вновь ступил на опасную тропинку над простиравшейся бездной. Но девушка отнеслась к этому неожиданно спокойно.
— Не знаю, — просто ответила она. — Я не помню. Тероян вынул из ящика стола пачку сигарет «ЛМ».
— Если вы курите, то — пожалуйста, — произнес он. — Только такие.
— Замечательно. Мои любимые, — ответила Глория. — Но — благодарю. Я редко когда выкуриваю одну-две сигаретки за день.
— А больше и не надо, — согласился Тероян. — Значит, проживете на один-два десяток лет больше. Тогда — в путь? Даю вам на сборы, по-военному, десять минут.
— Слушаюсь, господин полковник! — весело отозвалась девушка, угадав его настоящее звание.
Ближе всего было покупать вещи на бывшей Выставке Достижений Народного Хозяйства. Сейчас, конечно, не было никаких достижений, ни вообще какого-либо хозяйства, лишь одна большая Зона. Зона эта называлась Москвой, где, правда, еще сохранялись кое-какие крохотные островки свежести и разума. Но в целом эта гниющая Зона источала миазмы безумия, разврата, лени и подлости, где стреляли и насиловали налево и направо, без разбора.
Тим Тероян и Глория Мирт, два человека с чужими именами, шли к бывшей ВДНХ, оставив «Жигули» у дома, шли пешком, поскольку погода сегодня была солнечной, светлой, теплой, и это явление казалось самым удивительным в теперешней Москве. Вроде бы и климат здесь должен бы соответствовать ее нынешнему характеру — быть злым, колючим, убивающим медленной смертью. Шли по улице Цандера, по улице Королева, мимо телецентра, мимо его затаившихся, закрытых наглухо окон.
Они шли и, конечно же, разговаривали о другом, о каких-то незначительных пустяках и не было в их беседе почти никакого смысла, кроме одного: своими пустяковыми вопросами, осторожными замечаниями Тим Тероян прощупывал реакцию девушки, как бы держа руку на ее пульсе — вот он оставался ровным, вот убыстрялся, вот стремительно набирал силу, и тогда он искусно гасил бешеный ритм, возвращая его в спокойное состояние. Это походило на сложную радиоигру двух разведчиков, один из которых посылал в эфир дезинформацию, а второй обрабатывал ее и отделял зерна от плевел. Или выглядело, как состязание в прятки, где скрывшийся в темном доме человек своими перемещениями помогает обнаружить себя противнику.
Из беседы с Глорией Тим сделал для себя следующий вывод: девушка, несомненно, получила хорошее воспитание, она образованна, умна, наблюдательна, обладает как техническими, так и гуманитарными навыками. Единственное, что она не может вспомнить из прошлого, — свою личную нить в нем, свое место в оставшейся позади жизни. Она как бы родилась заново день назад, но с уже огромным грузом знаний двадцатипятилетнего человека, не потратившего свое драгоценное время лишь на увеселительные развлечения. Но это рождение оказалось страшным для появившегося на свет существа, оно прошло в муках, с чудовищной болью, ужасом, с присутствующей рядом смертью.
На Выставке они прошлись по ряду магазинчиков, киосков, мимо торгующего люда, где можно было выбрать все необходимое для молодой женщины, правда, под французской наклейкой вполне мог оказаться одесский брак. Но Тероян исправно платил за все, что приглянулось Глории. А приглянулось ей не так уж и много: темно-вишневые брючки из вельвета, такого же цвета мягкие туфельки, кремовая блузка, легкий синий плащ, молодежные джинсы с кроссовками, кое-какие мелочи: гребень, косметика… Там, где продавалось женское белье, Тероян, оставив ей деньги, деликатно ушел в сторону. Он знал, что под этим шикарным вечерним платьем от Кардена на девушке больше ничего нет, ни единой нитки. Вчера, когда после укола реланиума она наконец-то успокоилась и уснула на его руках, и он отнес ее в постель, а потом раздел и укрыл одеялом, Тим видел всю ее прекрасную наготу, беззащитное, но непорочное под его взглядом юное тело.
Домой они вернулись к половине первого. Тут-то и позвонил Георгий Юнгов. Без долгих расспросов он сказал:
— А приезжайте-ка ко мне на Тайнинскую через пару часов. Я кое-что выяснил насчет доктора Саддака Хашиги. Он живет как раз в тех местах, где ты встретил девушку. Возле Медвежьих Озер. У него там целое поместье. Это иранский миллионер. Дело, Тим, весьма серьезное. Остальное — при встрече, и Юнгов повесил трубку.
Тероян покрутил головой, вращая ее слева направо, что вошло у него в привычку после того осколочного ранения. Да это как-то и снимало периодически возникающие боли в висках. Глория ушла в свою комнату — теперь уже «свою», где ей не терпелось, как любой молодой и привлекательной женщине, примерить обновы. Отрывать ее от этого занятия было бы бесчеловечно, и Тероян решил ехать один. К тому же ему хотелось сначала самому выяснить, что имеет в виду Жора под этим «серьезным делом». А через минуту позвонил Олег Карпатов.
— Где ты бродишь? — сердито прорычал он в трубку. — Ты выяснил хоть: ее эта сумка или не ее?
— Я только узнал, что «ЛМ» — ее любимые сигареты, — тихо ответил Тероян, отворачиваясь от закрытой в комнату девушки двери. — Но этого мало.
— Конечно, мало, — язвительно согласился полковник МУРа. — «ЛМ» пол-Москвы курит. Идиот, там же есть очки, надень их на нее, и все станет ясно. А если они подойдут, так пусть напишет что-нибудь, там же есть записная книжка, сличи почерк. Пользуется ли она той губной помадой или нет? Любит ли эту музыку? Учить вас всему надо!
Тероян стерпел. Он привык терпеть — научился этому у раненых.
— А ты что узнал о Глории Мирт? — спросил он.
— Пока ничего. У нас не зарегистрирована. В паспортных столах Москвы нет. Каким ветром ее сюда занесло? Может, это вообще вымышленное имя? Буду связываться с другими городами, искать через компьютерную сеть.
— А через посольства этого припадочного СНГ?
— А может, еще дать запросы в Париж, Лондон, Нью-Йорк? У меня что, другой работы нету? И так торчу здесь в субботу, которую все честные евреи чтут как выходной.
— Не прикидывайся обрезанным, Олежек.
— Ладно. Теперь об этих таблетках. Это циклодол. Если выпить штук десять, да запить стакашкой водки, то…
— Знаю, не учи врача, кретин, — отомстил Тероян. — Реакция — дикое возбуждение, необузданность. Наркотик наоборот.
— Тогда последнее, — смирился Карпатов. — Хашиги — иранский миллионер, живет неподалеку от тех мест, где ты подобрал девушку, возле…
— Медвежьих Озер, — продолжил Тероян. — Об этом мне уже звонил Жорка.
— Дело там серьезное, — добавил Олег с интонацией Юнгова.
— Вот так же и он сказал, слово в слово.
— Остальное — при встрече.
— Вы что, сговорились?
— Ну не телефонный это разговор!
— Я же знаю, ты звонишь не из своего кабинета на третьем этаже, а из будки, где-нибудь на Чеховской.
— Угадал! — радостно и уважительно отозвался Карпатов. — Стану я пользоваться служебным телефоном. Еще не знаю, под колпаком какого Мюллера нахожусь? Столько их, гадов, расплодилось за последнее время! Но вот что я тебе скажу, умник. Ничего без меня не предпринимай, никаких самостийных действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Он услышал, как в комнате скрипнули половицы и кашлянул пару раз, а затем начал беспечно насвистывать мелодию. Надо чтобы девушка не увидела его внезапно, а хотя бы вспомнила вчерашний день. Впрочем, Тероян не сомневался, что так и будет. Память девушки теперь делилась на две части: до шокового потрясения и после. И все что было до — представляло разорванную в некоторых местах цепочку, которую необходимо соединить вновь. В комнате на некоторое время наступила тишина. Она прислушивалась. Потом осторожно открыла дверь и вышла, одетая в то же голубое вечернее платье.
Тут только Тероян подумал о том, какой же он идиот — ведь у девушки ничего с собой нет: ни другой одежды, ни смены белья ни даже зубной щетки. Он взял ее, почти как библейскую Еву из рая — нагой. А это не кошка, которая может умываться язычком. Здесь нужны десятки разных вещей, чтобы Глория не чувствовала себя неуютно.
— Доброе утро! — сказал он приветливо, но и с некоторой тревогой, ожидая ее реакцию.
— Утро доброе! — отозвалась она, немного смущенно. Она улыбнулась, и в глазах ее был спокойный синий свет. У Терояна отлегло от души, и он вновь поразился ее красивому лицу, чуть припухшему со сна. В нем не было красоты рекламной, навязываемой вам, его не могла бы иметь женщина с характером пустым, капризным или вздорным, оно было создано из того благородного материала, который существовал во все эпохи и двигал лучших мужей на подвиги и безумства ради обладания им. Иметь такое лицо, внешность, плавные движения — тоже было даром от Бога, и растратить его впустую, разменять на пустяки, погубить — было бы преступлением против самого себя. Сложно было определить — какой национальности девушка. Если ее зовут действительно Глория Мирт, то… Прибалтика? Польша?.. Но речь ее была правильной, без намека на акцент, и если уж считать ее иностранкой, то Тероян почему-то решил, что ей больше бы подошла такая солнечная страна, как Италия, чье небо подарило свой цвет глазам девушки.
— Как вы себя чувствуете… Глория? — спросил он. Девушка некоторое время молчала, словно обкатывала это имя на языке.
— Значит… так меня зовут? — произнесла наконец она.
— Я не уверен. Но иного имени пока нет, — улыбнулся Тероян. Попробуйте примерить на себя пока это.
— Ну что же! — вздохнула девушка. — Пусть будет Глория.
— А как зовут меня, вы помните?
— Тим Тероян, — отозвалась она. — Что со мной произошло?
— Не знаю. Вот это мы и будем выяснять. Я врач и постараюсь вам помочь, — Тероян поднялся. — А пока не загружайте свою голову. Идите в ванную, примите душ, можете воспользоваться моим халатом, — на полочке есть запасная зубная щетка. Потом мы позавтракаем, сходим в магазин и купим вам все необходимое. Вы согласны?
Девушка смотрела на него внимательно, испытующе, но без тени тревоги.
— Похоже… у меня нет выбора, — произнесла она.
— И вы будете следовать моим советам?
— Что же мне остается?
То, как она произнесла эту фразу, не понравилось Терояну.
— Я прошу вас, не чувствуйте, что вы попали в какую-то зависимость, промолвил он. — Не берите на себя еще и эту ношу. Нас связывает только медицинский аспект. Вы — пациент, попавший в беду, я — ваш лечащий врач. И больше ничего.
— Хорошо, — согласилась она и наконец-то улыбнулась.
— Вот и отлично, — улыбнулся в ответ Тероян. Впрочем, ему лишь показалось, что он так сделал, поскольку жизнь давно освободила его от этой способности — улыбаться. И большей частью выражение его лица оставалось каким-то сурово-мрачным, словно он только что вернулся с похорон. Чьих? Скорее всего, своих собственных.
— Ну а пока примите вот это, — добавил он, протягивая на ладони таблетку. — Ничего страшного, простое успокоительное, мепробамат. Я не хочу, чтобы ваши нервы вновь подверглись такому же испытанию, как вчера. Молчите! — предостерегающе сказал он. — Не надо ничего объяснять, пока не время. Вас напугал снимок в газете, это естественно. Предупреждаю заранее: я не собираюсь постоянно пичкать вас транквилизаторами, как какой-нибудь терапевт. Их я считаю величайшими бездельниками в медицине. Я хирург и мне часто приходится резать по живому. Я привык к радикальным средствам. Что поделаешь. Вы хотели что-то спросить?
— Да, — девушка взяла таблетку и проглотила ее. — Надеюсь, вы… не отрежете мне голову? И еще. С терапевтами мы выяснили, а как вы относитесь к зубным врачам?
— Мне нравится, что у вас есть чувство юмора, — усмехнулся Тероян. Он не ожидал подобного от девушки.
— А вы что же, посчитали меня полной идиоткой? — спросила она, вновь улыбнувшись. И Терояну вдруг на миг показалось, что она притворяется, что ничего с ней не произошло и девушка совершенно здорова, что все это какая-то непонятная, отвратительная игра, в которую он оказался втянутым помимо собственной воли. Но в ее синих глазах, несмотря на улыбку, было столько безумного, неподдельного отчаяния, столько бессилия, что он тотчас же отогнал эти мысли.
— Нет, нет и нет, — произнес он, отвечая на ее веселый вопрос. — Я считаю, что с вами приключилась не только беда, но, возможно, и сейчас вы находитесь в какой-то опасности. Я чувствую это. Врач должен чувствовать болезнь. И я почти уверен, что знаю, как вам помочь.
— Почти?
— Да. Только мы должны оба помогать друг другу. Оба. Вы — тем, что доверитесь мне. Иначе все мои усилия будут напрасны.
Он замолчал, желая, чтобы до девушки дошел не только смысл сказанного, но и энергетические волны его воли, убежденности. А потом добавил:
— И голову я вам не отрежу, а к зубным врачам отношусь с нескрываемой скукой.
— Почему?
— Потому что привык к боли. Так что вы скажите? Она произнесла эти три слова, которых он ждал:
— Я верю вам.
Затем легко поднялась и, проходя мимо него, обронила: — Значит, я могу воспользоваться вашим халатом? Почему-то ужасно глупо чувствую себя в этом платье…
Тероян блестяще приготовил свое любимое блюдо — яичницу с помидорами, заварил чай, и они завтракали, представляя странную молчаливую семейную пару: он в строгой и темной рубашке и она, утонув в его зеленом халате. Девушка изредка, с любопытством поглядывала на него, рассматривала. А Тероян большей частью прищуривался на окно, словно выверял количество деревьев в сквере напротив.
— Тим Тероян, — сказала вдруг девушка. Она произнесла два эти слова, как какое-то заклинание. — Странно… Вы не похожи на армянина. У вас славянское лицо. Почему так?
— А я и есть чистокровный русский. Предки мои все из Калужской губернии. Забавная получилась история, — пояснил он. Есть там село Троино, и все в нем живут Троины, как водится. Но когда дед пошел на первую мировую войну, его какой-то писарчук в полку записал, как Тероин. Вставил лишнее «е». А уже при советсвой власти, другой идиот, с похмелья видно, отцу моему поменял в паспорте «и» на «я». Вот и получилось — Тероян. Вроде как Микоян. Может, и нарочно сделал. А Тим — просто сокращенное от Тимофея. Так я привык, так меня все и зовут.
— А нельзя вернуться назад, в Троино?
— Можно. Только зачем? Поздно уже. Стар я для превращений. Да и не вижу в том особого смысла.
— Ну не стройте из себя такого уж дряхлого старца, — в голосе девушки звучала насмешка. — Вам ведь не больше сорока?
— Прибавьте еще двадцать лет, — пошутил Тероян-Троин. Ему почему-то нравилось с ней разговаривать, хотя вообще-то он уклонялся от пространных бесед, особенно, с женщинами. Ему нравились и ее глаза, их васильковый цвет, лукавая пытливость, и он боялся лишь, чтобы в них снова не заплескалось бессильное отчаяние.
— Значит, вы тоже влезли в чужое имя. Как в брошенную на дороге шкурку змеи.
— Почему… Глория?
— Я не уверена, что меня зовут именно так. Я не могу уловить в этих звуках чего-то близкого, родного.
— Продолжайте, — попросил Тим, поскольку девушка замолчала, глядя в окно. — Что вы чувствуете, когда… когда думаете о детстве? Первые яркие впечатления? Говорите, вы должны это помнить.
— Да… — ответила наконец девушка. — Море… солнце, меня ведут по песку. Кто? Я не могу вспомнить лица. Наверное, родители. Плещутся волны. Смех. Я вижу лишь отдельные фрагменты. Радость, дети. Почему вы спросили о детстве? Почему? — она смотрела прямо в глаза Терояну, а губы ее начинали предательски дрожать. — Почему?
Тим накрыл ее руку ладонью, успокаивая.
— Все, хорошо, — сказал он. — Мы снова здесь, выпейте чая. Сейчас мы соберемся и пойдем по магазинам — это увлекательнейшее занятие, особенно для молодой девушки, — он понял, что именно той темы — детства — нельзя касаться ни в коем случае, и говорил быстро, отвлекая ее внимание, возвращая ее к себе. — Что скажете, то и будем покупать. Вам много чего надо, а я люблю тратить деньги. Для того они и предназначены. Но я не большой знаток в женских одеяниях. Привык к белым, медицинским халатам сестры в них подобны ангелам небесным. Впрочем, так оно и есть. Вы что-нибудь смыслите в медицине?
— А вы знаете, — девушка уже успокоилась. — Мне кажется, я имею к ней какое-то отношение…
— Да? Чудесно. Как-нибудь я вас проэкзаменую. Когда будет время, — и в этот миг Терояна остро кольнула мысль об окровавленном скальпеле в сумочке.
— Наверное, скоро я стану вам в тягость, — чуть грустно произнесла Глория. — Куда вы меня тогда денете? Сдадите в архив, в больницу? Или отвезете на учебную кафедру в качестве экспоната.
— Нет. Я вас зажарю в духовке и съем. Не говорите глупостей. Кстати, как вы познакомились с теми мотоциклистами у харчевни? — Тероян вновь ступил на опасную тропинку над простиравшейся бездной. Но девушка отнеслась к этому неожиданно спокойно.
— Не знаю, — просто ответила она. — Я не помню. Тероян вынул из ящика стола пачку сигарет «ЛМ».
— Если вы курите, то — пожалуйста, — произнес он. — Только такие.
— Замечательно. Мои любимые, — ответила Глория. — Но — благодарю. Я редко когда выкуриваю одну-две сигаретки за день.
— А больше и не надо, — согласился Тероян. — Значит, проживете на один-два десяток лет больше. Тогда — в путь? Даю вам на сборы, по-военному, десять минут.
— Слушаюсь, господин полковник! — весело отозвалась девушка, угадав его настоящее звание.
Ближе всего было покупать вещи на бывшей Выставке Достижений Народного Хозяйства. Сейчас, конечно, не было никаких достижений, ни вообще какого-либо хозяйства, лишь одна большая Зона. Зона эта называлась Москвой, где, правда, еще сохранялись кое-какие крохотные островки свежести и разума. Но в целом эта гниющая Зона источала миазмы безумия, разврата, лени и подлости, где стреляли и насиловали налево и направо, без разбора.
Тим Тероян и Глория Мирт, два человека с чужими именами, шли к бывшей ВДНХ, оставив «Жигули» у дома, шли пешком, поскольку погода сегодня была солнечной, светлой, теплой, и это явление казалось самым удивительным в теперешней Москве. Вроде бы и климат здесь должен бы соответствовать ее нынешнему характеру — быть злым, колючим, убивающим медленной смертью. Шли по улице Цандера, по улице Королева, мимо телецентра, мимо его затаившихся, закрытых наглухо окон.
Они шли и, конечно же, разговаривали о другом, о каких-то незначительных пустяках и не было в их беседе почти никакого смысла, кроме одного: своими пустяковыми вопросами, осторожными замечаниями Тим Тероян прощупывал реакцию девушки, как бы держа руку на ее пульсе — вот он оставался ровным, вот убыстрялся, вот стремительно набирал силу, и тогда он искусно гасил бешеный ритм, возвращая его в спокойное состояние. Это походило на сложную радиоигру двух разведчиков, один из которых посылал в эфир дезинформацию, а второй обрабатывал ее и отделял зерна от плевел. Или выглядело, как состязание в прятки, где скрывшийся в темном доме человек своими перемещениями помогает обнаружить себя противнику.
Из беседы с Глорией Тим сделал для себя следующий вывод: девушка, несомненно, получила хорошее воспитание, она образованна, умна, наблюдательна, обладает как техническими, так и гуманитарными навыками. Единственное, что она не может вспомнить из прошлого, — свою личную нить в нем, свое место в оставшейся позади жизни. Она как бы родилась заново день назад, но с уже огромным грузом знаний двадцатипятилетнего человека, не потратившего свое драгоценное время лишь на увеселительные развлечения. Но это рождение оказалось страшным для появившегося на свет существа, оно прошло в муках, с чудовищной болью, ужасом, с присутствующей рядом смертью.
На Выставке они прошлись по ряду магазинчиков, киосков, мимо торгующего люда, где можно было выбрать все необходимое для молодой женщины, правда, под французской наклейкой вполне мог оказаться одесский брак. Но Тероян исправно платил за все, что приглянулось Глории. А приглянулось ей не так уж и много: темно-вишневые брючки из вельвета, такого же цвета мягкие туфельки, кремовая блузка, легкий синий плащ, молодежные джинсы с кроссовками, кое-какие мелочи: гребень, косметика… Там, где продавалось женское белье, Тероян, оставив ей деньги, деликатно ушел в сторону. Он знал, что под этим шикарным вечерним платьем от Кардена на девушке больше ничего нет, ни единой нитки. Вчера, когда после укола реланиума она наконец-то успокоилась и уснула на его руках, и он отнес ее в постель, а потом раздел и укрыл одеялом, Тим видел всю ее прекрасную наготу, беззащитное, но непорочное под его взглядом юное тело.
Домой они вернулись к половине первого. Тут-то и позвонил Георгий Юнгов. Без долгих расспросов он сказал:
— А приезжайте-ка ко мне на Тайнинскую через пару часов. Я кое-что выяснил насчет доктора Саддака Хашиги. Он живет как раз в тех местах, где ты встретил девушку. Возле Медвежьих Озер. У него там целое поместье. Это иранский миллионер. Дело, Тим, весьма серьезное. Остальное — при встрече, и Юнгов повесил трубку.
Тероян покрутил головой, вращая ее слева направо, что вошло у него в привычку после того осколочного ранения. Да это как-то и снимало периодически возникающие боли в висках. Глория ушла в свою комнату — теперь уже «свою», где ей не терпелось, как любой молодой и привлекательной женщине, примерить обновы. Отрывать ее от этого занятия было бы бесчеловечно, и Тероян решил ехать один. К тому же ему хотелось сначала самому выяснить, что имеет в виду Жора под этим «серьезным делом». А через минуту позвонил Олег Карпатов.
— Где ты бродишь? — сердито прорычал он в трубку. — Ты выяснил хоть: ее эта сумка или не ее?
— Я только узнал, что «ЛМ» — ее любимые сигареты, — тихо ответил Тероян, отворачиваясь от закрытой в комнату девушки двери. — Но этого мало.
— Конечно, мало, — язвительно согласился полковник МУРа. — «ЛМ» пол-Москвы курит. Идиот, там же есть очки, надень их на нее, и все станет ясно. А если они подойдут, так пусть напишет что-нибудь, там же есть записная книжка, сличи почерк. Пользуется ли она той губной помадой или нет? Любит ли эту музыку? Учить вас всему надо!
Тероян стерпел. Он привык терпеть — научился этому у раненых.
— А ты что узнал о Глории Мирт? — спросил он.
— Пока ничего. У нас не зарегистрирована. В паспортных столах Москвы нет. Каким ветром ее сюда занесло? Может, это вообще вымышленное имя? Буду связываться с другими городами, искать через компьютерную сеть.
— А через посольства этого припадочного СНГ?
— А может, еще дать запросы в Париж, Лондон, Нью-Йорк? У меня что, другой работы нету? И так торчу здесь в субботу, которую все честные евреи чтут как выходной.
— Не прикидывайся обрезанным, Олежек.
— Ладно. Теперь об этих таблетках. Это циклодол. Если выпить штук десять, да запить стакашкой водки, то…
— Знаю, не учи врача, кретин, — отомстил Тероян. — Реакция — дикое возбуждение, необузданность. Наркотик наоборот.
— Тогда последнее, — смирился Карпатов. — Хашиги — иранский миллионер, живет неподалеку от тех мест, где ты подобрал девушку, возле…
— Медвежьих Озер, — продолжил Тероян. — Об этом мне уже звонил Жорка.
— Дело там серьезное, — добавил Олег с интонацией Юнгова.
— Вот так же и он сказал, слово в слово.
— Остальное — при встрече.
— Вы что, сговорились?
— Ну не телефонный это разговор!
— Я же знаю, ты звонишь не из своего кабинета на третьем этаже, а из будки, где-нибудь на Чеховской.
— Угадал! — радостно и уважительно отозвался Карпатов. — Стану я пользоваться служебным телефоном. Еще не знаю, под колпаком какого Мюллера нахожусь? Столько их, гадов, расплодилось за последнее время! Но вот что я тебе скажу, умник. Ничего без меня не предпринимай, никаких самостийных действий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24