В планах осени-зимы стояли традиционный Таиланд и Гавайи, но… Мещерского понесло еще дальше: остров Бали — тропический рай! Впрочем, и тут «географам», как всегда, не повезло: Как раз, когда Мещерский и двое сотрудников «клуба» отправились в Джакарту налаживать контакты с принимающей индонезийской стороной, там начались уличные беспорядки, быстро перешедшие в настоящие побоища и погромы. Полторы ужасные недели от Сережки не было никаких известий. Катя вся извелась. Вадим Кравченко — а Мещерский был его самым близким и давним другом — хотя внешне держался спокойно и старался вдолбить испуганной Кате, что «все будет хорошо», тоже сильно переживал.
Он развил бурную деятельность, пройдясь по всем своим прежним связям, сохранившимся с той поры, когда он еще работал на Лубянке (где, впрочем, давно уже сменились и вывеска, и состав сотрудников), откопал телефоны всех своих однокашников по Университету имени Лулумбы, который они с Мещерским заканчивали, поставил на уши всех, кого можно, всех работавших на дальневосточном направлении сотрудников фирм, посольств, торговых представителей, советников, дипломатов. Но однокашники лишь руками разводили: «Вадя, дорогой, пойми, и нам жалко Серегу, но где Джакарта и где мы? Как мы можем вытащить его оттуда?» Звонили в наше консульство в Джакарте (находившееся, как и все посольства, на осадном положении) и в представительство Аэрофлота, но нигде и никто о Мещерском и его сотоварищи ничего не знал.
Катя с ужасом слушала каждый вечер новости о происходящем в Индонезии и жарко молилась Богу, чтобы все гражданские битвы, войны на этих далеких тропических островах миновали дурака безмозглого Сережку Мещерского, чтобы он вернулся… Дважды они с Кравченко ездили в Шереметьево встречать самолет — сначала аэрофлотовский, затем МЧС, но сотрудников «географического клуба» на них не оказывалось.
И вот, когда и зареванной Кате, и пытавшемуся сохранить присутствие духа Вадиму уже начиналось казаться, что дело действительно — труба, Мещерский наконец объявился, притом целехонек! Позвонил по телефону, особо не распространялся, сообщил, что в Джакарте в аэропорту в эти дни творилось Бог знает что — европейцы спешно бежали, страшась погромов и убийств, билетов было, естественно, не достать, и тогда, по словам Мещерского, они с ребятами — «тут к нам еще одна группа наших присоединилась» — решили «морем уходить в Сингапур».
Это очень было похоже на Миклухо-Маклая, как звал Мещерского Вадим: морем! Да не куда-нибудь, а в Сингапур! Бананово-лимонный…
Катя не знала, что ей делать: плакать, злиться или смеяться. Она все представляла себе маленькую, хрупкую фигурку Сергея за штурвалом… На чем это они уходили — то бишь драпали? Это мог быть и катер, и яхта, и ржавая баржа, и китайская джонка, и даже утлый бамбуковый плот. Впервые она тогда подумала (со странной ноткой сожаления): «А хорошо, что я все-таки вышла замуж не за Сережку, а за драгоценного В. А.».
Малый рост Сергея Мещерского компенсировался пылавшей в его душе неукротимой жаждой, как говаривали хоббиты, «страшных опасностей и ужасных приключений», и эта жажда толкала Мещерского в такие уголки, о которых прежде простой советский человек слыхал только от Юрия Сенкевича. И мужем, конечно, такой бродяга был бы не очень… Каким? Катя не понимала лишь, одного — откуда тогда эта нотка сожаления в ее размышлениях? Ведь что сделаю — то сделано.
В Сингапуре Мещерский провел еще семь дней в ожидании аэрофлотовского рейса, и вот наконец-то в половине первого ночи…
Катя подошла к окну: Бог мой, какой сегодня длинный день! Как началось с утра с этими челноками, потом этот кровавый ужас в овраге… Дело, которое на первый взгляд было уже закончено громким задержанием дорожных бандитов, на самом-то деле только начиналось. И как начиналось! Кто убил этого несчастного, изуродовав его таким жутким способом Зачем трупу отчленили голову? Самый простой вывод вроде бы напрашивался сразу: чтобы затруднить его опознание. Тогда получается, что личность убитого каким-то образом выводит на его убийцу. Так, что ли И тогда получается, что…
Но отчего Никита так необычно себя вел? Примчался.., хотя что ж тут удивительного, ему по инструкции полагается как начальнику отдела по раскрытию убийств лично выезжать на подобные ЧП, но все же… И с прокурором они все о чем-то шептаний и вообще складывается такое впечатление, что.., что Никита либо ожидал чего-то в этом роде, либо… Быть может, у этой истории уже было начало, и совсем иное?
Но тут Катя оборвала себя: что толку гадать попусту? Завтра она постарается подлизаться к Никите и, возможно, кое-что разузнает. Возможно… Это смотря какое у начальника отдела убийств будет настроение. К тому же освещать это преступление в прессе ей пока строго-настрого запрещено. Оно и понятно — пока преступник-чудовище не найден, нечего распускать по области жуткие слухи о новом маньяке. А найдут ли его еще, нет ли — вилами на воде писано, так что…
Но если учесть, что по части сенсационных материалов сейчас полный ноль, а сводки полны лишь банальнейшей бытовухой и писать абсолютно не о чем, то на перспективу такое загадочное и страшное происшествие стоит взять на заметку и раскрутить и…
Тут Катя взглянула на часы: так и есть, уже опаздывает! Интересно, а закончилось ли вскрытие в красноглинском морге и что нового сказал об убитом патологоанатом? И главное: можно ли отождествить с пропавшего из автобуса корейца-наркокурьера с те" изуродованными останками? «Я видела тело собственными глазами, — думала она. — Но принадлежали эти останки именно корейцу? Колосов что-то говорил о татуировке-пионе, а я даже и не заметила никакой татуировки. Тряслась как лист осиновый от страха — где уж тут замечать? Ладно, будет новый день, возможно, что-то и с этим делом прояснится, а сегодня вечером…» Катя снова глянула на часы и засуетилась.
Конечно, она могла преспокойно уйти с работы вовремя и дожидаться поездки в аэропорт дома, но с некоторых пор, точнее, с начала чемпионата мира по футболу дома Кате находиться стало совершенно невозможно. Кравченко не отлипал от телевизора, когда не дежурил, охраняя драгоценную персону своего традиционного работодателя Василия Чугунова, в просторечии среди охраны, близких и друзей именуемого не иначе как Чучело. На кухне, в комнате грохотало, выло, свистело, дудело, било в барабаны и литавры, что-то скандировало футбольное племя: Когда же Кравченко заступая на суточное дежурство, все пропущенные матчи записывались на видео, а после прокручивались бессчетное количество раз, так что у Кати начинало мельтешить в голове от пятнистых мячей, футболок, бутс и победных или разочарованных (смотря по обстоятельствам) воплей Кравченко.
Нельзя сказать, чтобы Катя совсем не любила футбол. Любила! Свой первый чемпионат смотрела еще будучи школьницей — тогда чемпионами стали итальянцы, за которых она впоследствии болела всегда. Она даже втайне гордилась своими познаниями: невежа Кравченко с трудом вспоминал фамилии футболистов, забивших золотые голы, его интересовала лишь жесткая игра англичан да драки болельщиков, а она, Катя, знала прежних мировых звезд — Платини, Росси, Маттеуса, Бухвальда, Марадону, Руммениге даже по номерам. А в Дино Зоффа — божественного вратаря итальянского «Ювентуса» даже была влюблена по уши в выпускном классе. Но она любила футбол тихо и восторженно, более обращая внимание на симпатичных футболистов, выискивая себе очередной идеал наподобие Зоффа. А драгоценный В. А, просто пугал ее разгулом первобытных инстинктов, которые выплескивались из него во время трансляций из Парижа. Драгоценный В. А. вообще был грубиян, а еще лентяй, лодырь и… Но они были вместе уже столько лет, что порой он представлялся Кате чем-то вроде ее второго "я". Это была ее вторая ипостась — шумная и громоздкая, однако такая родная, что лишиться ее означало, наверное, перестать жить.
Кравченко ждал ее в машине у Зоологического музея, напротив здания ГУВД, сияющий, и довольный. Она объяснила его радость тем, что его закадычный друг возвращался из дальних странствий. Но нет — причина отличного настроения Кравченко была совсем иной: в матче Англия — Тунис выиграли англичане. По дороге он долго мучил ее подробностями игры и потасовок на трибунах. У Кати от его повествований уже трещала голова.
Шереметьево даже ночью напоминало растревоженный муравейник. Внизу, в зале прилета рейс «Су-318» из Сингапура встречала такая толпа — что не протиснуться: родственники беженцев из Джакарты, носильщики-калымщики, шоферюги-извозчики, на ножах конкурирующие с таксистами. Мещерского первым увидел Кравченко.
— Извините, пардон, простите, экскъюз ми, скузи бэлла грацца… Не толкайтесь, а то ногу отдавлю, женщина, да не кричите вы, так он же вернулся! А ты вообще не возникай. — Кравченко, крепко держа Катю за локоть, точно ледокол, грудью прорезал толпу. — Серега, мы тут! Двигай по зеленому коридору! Ребята, таможня родная наша, этого пропустите вне очереди, это беженец, изгой режима, дорогу, дайте дорогу беженцу!
Мещерский, немного обалдевший от долгого перелета, пережитых злоключений, шума и суеты аэропорта, похудевший и осунувшийся от невзгод во время «бегства в Сингапур», но сияющий и смущенный (Катя успела его чмокнуть в щеки, лоб, нос, наверное, уже раз тридцать, тихо визжа при этом от радости), степенно протянул приятелю руку.
— Ну, здравствуй… Катюш, да я… Кравченко сгреб в охапку его хрупкую фигурку, приподнял.
Уже на полпути к машине Катя вспомнила про багаж.
— Эх, Батенька, какой там багаж… Чемодан в отеле еще в Джакарте бросил. Взял что в карманах можно унести — документы, деньги. — Мещерский махнул рукой.
По дороге домой (Кравченко настоял, чтобы приятель переночевал у них на Фрунзенской набережной) Катя с замиранием сердца слушала сагу Мещерского о пережитом: о погромах и пожарах в Джакарте, об убийствах китайских торговцев, разорванных разъяренной толпой, о нападениях на европейских туристов. Все это происходило так далеко, в чужой стране, и странно даже было, что многие из этих ужасов Сережка видел собственными глазами.
— Что там с китайцами творили — прямо средневековье, — рассказывал Мещерский. — Подожгли китайские кварталы — весь центр Джакарты. Многие заживо сгорели. А тем, кто спасался… Мы, когда из города на побережье пытались выехать, видели… Ну, словом, трупы обезглавленные…
— Обезглавленные? — Катя вздрогнула.
— Ну да. Ужас, конечно. Там у них и религиозный антагонизм, и… — Мещерский поморщился. — Во Вторую мировую в Шанхае японцы устраивали соревнования, кто из офицеров больше обезглавит пленных китайских солдат самурайским мечом. Причем с одного удара… Катя, ты что на меня так смотришь?
— Н-ничего, — она отвернулась, — правда ничего. Так. Я жутко рада, что ты вернулся. Больше мы тебя никуда не пустим.
Мещерский только вздохнул. А Кравченко подмигнул ему в водительское зеркальце и начал рассказывать… О Боже, снова про свой футбол!
4
КРОССОВКИ С СЮРПРИЗОМ
Слишком много крови в человеке — мысль эта посетила в тот вечер Никиту Колосова, когда он стоял у анатомического стола в обветшалом морге клинической больницы города Красноглинска. В этом здании стародавние дореволюционные времена помещалась богадельня, которую содержал и патронировал монастырь святого Феодора Стратилата — некогда городская достопримечательность, богатый и красивый, затем разоренный, загаженный, спаленный революцией и гражданской войной, но снова через столько лет восстанавливаемый из праха и пепла горсткой монахов-подвижников, от бедности, тяжких трудов вечного поста более похожих (как казалось Колосову) не на воинов Христовых, каким был их патрон Феодор, а на бледные тени.
Это мертвое препарируемое тело тоже стало слов но бы бесплотным: потеряло всю кровь, впитавшуюся в мох, траву и глину оврага у деревни Кощеевка. Однако труппу крови потерпевшего определили довольно быстро. Патологоанатом провел и гистологическое исследование содержимого желудка — последний раз потерпевший Принимал пищу более суток назад. Это уже вполне вписывалось в версию о том, что убитый — возможно, пассажир того самого автобуса. Ведь челноки обычно в дороге питаются весьма скудно и нерегулярно.
Патологоанатом внимательно осматривал и весьма изощренную татуировку на груди убитого. Отметил, что давность «изделия» — года три-четыре. Работа очень качественная — делал мастер своего дела. "Словно на дорогой китайской вазе картинка, — отметил патологоанатом и, явно желая щегольнуть своими Познаниями, добавил:
— Среди китайских эротических символов пион означает женское естество. Точнее, саму его суть, матку".
Колосов усмехнулся про себя поди ты, какой энциклопедист. И это над мертвым-то телом… Его же самого во время патологоанатомического исследования точно магнит притягивали аккуратно сложенные экспертом на боковом столике вещи потерпевшего: кожаный ремень, разрезанные ножницами брюки и кроссовки.
Именно от кроссовок начальник отдела убийств все никак не мог отвести глаз. Эксперт тем временем в который уж раз осмотрел рану на груди убитого. Его первоначальный вывод о причине смерти полностью подтвердился: пробита грудина, сердечная сумка, сердце. Смерть наступила мгновенно. Это повреждение, в отличие от повреждения шеи, причинено ударом колюще-режущего предмета — ножа с клинком длиной свыше пятнадцати сантиметров, направленным сверху вниз с большой силой.
— А потерпевший сидел или стоял в момент удара? — спросил Колосов как бы между прочим.
— Стоял. В сидячем положении направление раневого канала было бы… Хотя я сказал — сверху вниз… Но видите ли, потерпевший невысокого роста — 165 сантиметров всего. Убийца мог быть значительно выше и… — Эксперт, как дипломат, никогда не скажет прямо того, в чем не уверен: как хочешь, так и понимай.
— Можно предположить, что убитый по национальности — кореец? — спросил прокурор.
— Данные внешнего строения тела дают основание это предполагать, но… Основное доказательство, как видите, отсутствует. — Эксперт указал глазами на обрубок шеи трупа. — По виду — типичный монголоид. Но может быть и казахом, и киргизом…
— Киргизы, слава Богу, у нас в районе не пропадали, — откликнулся следователь Андреев. Хотя расследованием убийства уже занималась Красноглинская прокуратура, он после допросов челноков тоже приехал на вскрытие. Дело о разбойном нападении на автобус было в его производстве. И если все же окажется, что убитый — пассажир автобуса, то…
— На шмотки его не хочешь взглянуть? — тихо шепнул Андрееву Колосов.
— Прямо тут, что ли? Я их в отдел заберу и там уж…
— Кроссовочки любопытные, а? — Колосов, словно не слыша возражений, в который уж раз повторил с восхищением:
— Редкая обувка. Давай-ка тут все и осмотрим, Леша, не отходя от кассы. Я сейчас нянечек в понятые приглашу. Ты только, Бога ради, без меня эти лапоточки не трожь.
Через минуту под скорбными, осуждающими взглядами понятых-нянечек Колосов и Андреев приступили к осмотру вещей потерпевшего.
Несмотря на то что влекли его к себе в основном кроссовки, начальник отдела убийств оставил их напоследок, начав осмотр не с них. На брюках, разрезанных ножницами эксперта, имелось множество кровяных пятен. Брюки и ремень запаковали в целлофан. Это были исходные образцы для криминалистического исследования микрочастиц. Авось что и перепадет любопытное о том, с кем у обезглавленного был так г называемый «конечный контакт».
Кроссовки, пыльные, черно-белые, массивные, на скрипучих липучках, Колосов сначала просто бездумно как-то повертел в руках, простукал рифленую подошву с цифрой 42. А затем вдруг извлек из заднего кармана брюк складной нож. Следователь Андреев иронически поднял брови, покосившись на эту полуразрешенную к ношению в качестве холодного оружия финку и на эффектную кобуру телячьей кожи, которая адски мешала начальнику отдела убийств в этот знойный день, — сыщики ж! Они без этого самого не могут. Оружие, кобура, автоматическое зарядное устройство, мобильный телефон на поясе — все эти хитрые штучки половина имиджа. Это трудяга-следователь — бумажная крыса, юридический клерк, у него таких игрушек не водится. У него лишь дело под мышкой да старая шариковая ручка. А у УГРО по части всех этих профессиональных прибамбасов… Но Андреев не успел додумать свою ехидную мысль..
— Никита, ты что делаешь? Это же вещдок!
— Спокойствие.., только спокойствие. Понятые, красавицы мои, хорошо ли вам видно? — Колосов, поддев ножом сопревшую от ножного пота стельку в правой кроссовке, с треском рванул ее вверх и…
— Какие такие сокровища хранятся в наших калошах? Вот какие. — Он извлек плоский, туго набитый пластиковый пакетик, полный белого порошка.
1 2 3 4 5 6 7