Были здесь трое. Двоих я не знаю, а вот третий, забыла как его зовут, он грузчиком на восьмом причале работает, где склады с продуктами.
- Кто же это? - спросил Гущин, подходя к ним ближе. - Надо туда срочно идти.
- Делать там нечего, - ответила Галина. - Сейчас там никого нет. А эти трое здесь еще будут. Посидите, подождите. Может, какие другие новости появятся. У нас здесь как на телеграфе. Да вы не волнуйтесь, господин профессор, найдутся ваши вещички.
- Поезд у меня в восемь тридцать отходит, - озабоченно сказал Гущин.
- Успеете. Вокзал рядом. Закусывайте, пожалуйста...
Вновь налитую водку Гущин отставил в сторону. Тем временем Галина вышла из-за стойки и присела возле них на свободный стул.
- А вы и вправду ученый? - спросила она. - По какой же, простите, части? Может, по медицинской?
- Нет, - остановил ее Константинов, - он по технической линии. Паровозы изобретает.
- Правда? Это, наверное, так интересно. Кругом техника. Подумать только: в небе аэропланы как живые летают. Что же вы водку отставляете? Может, брезгуете нашим угощением? Лучшего не имеем. Время, сами видите, какое...
- Иди, дорогая, к стойке, вон какая-то парочка тебя дожидается, опять остановил ее муж. - Мы уж здесь сами как-нибудь договоримся.
- Да вы не беспокойтесь, я, собственно, по этому делу не мастак, сказал Гущин. - А потом - служба. У нас в этом смысле очень строго.
- Вот-вот, - повеселел Губошлеп. - Паровозы, они ведь тоже смотрят, кто с ними работает. Ежели пьяный - сразу на дыбы и в депо...
- А ну тебя! - махнула на него рукой Галина, вставая. - Все бы шутки шутил. А то, что серьезный человек по-серьезному к жизни относится, это тебе не нравится. Иду, иду, - крикнула она нетерпеливым посетителям и поспешила занять свое место в буфете.
Мухи кружились над столом. Сквозь грязное окно, отражаясь в застекленной веранде, пробивались лучи заходящего солнца.
- А люди, между прочим, как эти мухи, - заявил Константинов. - Злые и жадные. И только мешают друг другу. - Он с небрежным раздражением бросил на скатерть вилку, подпер кулаком голову и тупо уставился на Гущина. Тоска меня в последнее время разъедает, прямо как ржавчина. Места себе не нахожу. От этого и экспериментирую по части определения пределов человеческой жадности. Ты вот как считаешь, чем можно жадность побороть? Она ведь как пот, чуть что - и наружу. А от нее, между прочим, все наши беды, все муки. Только одни жадность силой называют, другие - умением жить, третьи - еще лучше придумали - тягой к знаниям. Блеф это! Все идет у человека от жадности. И видимо, никаким железом из него не выжечь этого. Только я одного никак не пойму: на что большевики надеются, когда агитируют население за новую жизнь? Вообще-то тут расчет есть. Каждому интересно честным побыть, заманчиво на вкус попробовать благородства. Потому как каждый знает, что в нем свинского больше, чем всего прочего, во сто крат. А вдруг и впрямь у него что-то прорежется, ангельские крылышки прорастут. Да чепуха все это на постном масле... Давай выпьем.
- Нет! - резко ответил милиционер. Он отстранился от стола, облокотился на спинку стула и стал медленно покачиваться. - Тебе все чепуха! И этой чепухой ты свою, как сам говоришь, поросячью жизнь прикрываешь. Я тебя насквозь вижу.
- Ну и что, прогнил - дальше некуда? Брешешь. Мы с тобой ничем не различаемся. Внутренности у всех одинаковые.
- Правильно. А мозги разные.
- Почему же они разные? Извилины у всех тоже одинаковые. Только у меня в одну сторону, а у тебя - в другую. Ты какого хрена в милицию работать пошел? Наверно, не от хорошей жизни. Тоже небось потеешь...
- По роже твоей двинуть охота, - сказал Гущин. - Да придется потерпеть малость.
- Вот-вот, потерпи, еще появится у тебя этот зуб. Только бы по роже и давал. А я, может, враскорячку хожу. Одной ногой с этими, - Константинов махнул в сторону, - а другой с вами. В комсомоле ведь состоял. Исключили. Правду искал...
- Нашел?
- Кого?
- Правду.
- Как видишь. Сижу вот с тобой здесь наполовину арестованный и смотрю сквозь этот стакан, как она, правда, мне ухмыляется. Эх!.. Где моя гитара? Душа песни просит.
Он сходил в закуток, отгороженный большой серой холстиной, и тут же вышел, взволнованно-бледный, с гитарой, подчеркнуто нежно обнимая ее. Тронул струны и запел:
Всюду на земле свои законы.
Всюду правда-матушка своя.
Ну а мне б смотреть в лицо иконы,
Где сияет мордочка твоя.
- Ого, Губошлеп концерт дает! Почем входные билетики?
К ним за столик подсаживались двое: один в ярко-красной рубахе и широченных шароварах, заправленных в оборванные брезентовые сапоги, другой в выцветшей тельняшке поверх заплатанных галифе английского сукна и босиком.
- Угощайтесь, ребята! Вопрос к вам имеется. - Гитарист подставил им стаканы с выпивкой. - Вы пока, значит, посуду очищайте, а я песню закончу. Только, чур, не чавкать на весь салон. Это к тебе относится, рыжий. - Он строго посмотрел на парня в тельняшке. - А этого я что-то не припомню. Но все равно пей, мало будет - еще нальем.
В жизни может всякое случиться.
Это очень мутная река.
Ты одна, небесная жар-птица,
Озаряешь сердце мне пока!
- Это кто же жар-птица? - блаженно улыбаясь, спросил парень в красной рубахе, держа в вытянутой руке стакан. - Водка, что ли? Правильно поешь, жар от нее бывает очень большой, и она единственная сердце согревает. Меня Ваней зовут, будем здоровы! - И он, словно в воронку, вылил жидкость в запрокинутый рот, не сделав при этом ни одного глотательного движения. Готово! - бодро сообщил он компании и полез за закуской. В это время к ним опять подошла Галина.
- А где же третьего потеряли? - зло спросила она, собирая со стола грязную посуду.
- Спит под кустиком на речке, - сообщил Иван, улыбаясь буфетчице. Может, и мы с тобой туда отправимся?
- Убери руки, рвань босяцкая! - буфетчица сильно толкнула парня в плечо. Тот зашатался на стуле, но не упал.
- Время к вечеру идет, придется фонари кой-кому навесить. Константинов обиженно-пьяным взглядом сверкнул в сторону Ивана.
- Это он шутит, хлопцы, - стал унимать назревающий скандал рыжий. Ты что же, Ванек, на чужую бабу рукава засучиваешь, ежели вот этот, - он указал на Константинова, - ейный муж.
- Сказать надо было. А так мне все едино, потому как до женского полу я очень неравнодушный... - оправдывался тот. - Извини, друг. Она у тебя со всеми прелестями, женщина что надо...
- Ладно, чего там, - вставил Гущин. - Лучше давайте о другом. Григорий Петрович, неудобно получается. Ты бы познакомил меня со своими приятелями.
- Действительно, куда-то нас не туда повело, - сказал Константинов. Но будем считать инцидент исчерпанным. Вам, ребята, можно сказать, повезло: сей человек, - он указал на Гущина, - даже не догадываетесь кто! Не узнаете? - Константинов сделал паузу. Все молчали. Только милиционер угрожающе приподнялся, готовый в любую минуту к решительным действиям, если вдруг Губошлеп не выдержит, зарвется, выдаст их уговор. - А ведь читать вы умеете. Тем более если крупно написано. А его фамилия по всей ярмарке буквами с эту бутылку: профессор Спиров выступает с общедоступной лекцией на тему "Вино, жизнь и смерть".
- Рад познакомиться с вами, профессор! - Иван протянул руку.
В разговоре вскоре выяснилось, что парочка с саквояжем знакома. Гущин, нетерпеливо ерзая на стуле, внимательно слушал все, что говорили подсевшие к ним грузчики. Саквояж стащил третий приятель, который отсыпался на восьмом причале.
- Ну а где теперь-то саквояж?
- Продан. На что и пили. Тут же, на пристани, вместе со всем содержимым. Его увез в деревню какой-то бухгалтер, - объяснил Иван, а его напарник зло добавил:
- Обобрал он нашего кореша, можно сказать, бессовестным образом. Вещь-то заграничная, особо качественная, ей цены нет, а он ее вместе со всеми потрохами за бесценок купил. Торговаться некогда было. Страсть как выпить хотелось.
- Из какой деревни этот бухгалтер? - Гущин решительно встал, стараясь не выдать себя. Он мог бы, конечно, всех троих за спокойную душу препроводить в участок, но сейчас было не до того. Саквояж ускользнул буквально из-под рук. А теперь где его искать? Да и времени в обрез, до отхода поезда чуть меньше часа. Вот незадача...
- Кажись, в Ковалихе он проживает, - сказал обладатель галифе. - Это рядом, на том берегу, сразу под Нижним. Я его признал, брательник мой по соседству с ним обженился.
- А не путаешь? - нетерпеливо спросил Гущин. - Точно в Ковалихе?
- А чего путать, ежели я сам оттуда.
- Тогда бегу. Ты, Константинов, завтра ко мне придешь...
Но договорить он не успел. Прямо на них шла Шатулина, та самая особа, которой Константинов недавно так удачно сбыл поддельные браслеты.
- Так вот ты как моими делами занимаешься! - Она с кулаками накинулась на розыскника. - Водку хлещешь с этими мерзавцами! Свою честь в этом гадюшнике пропиваешь!..
- Потише, дамочка, уймите свой пыл. Здесь не место для объяснений. Гущин схватил ее за руку. - Вы, по-видимому, обознались.
- Ах ты лгун! А в милиции что говорил? Отвечай, за сколько продался? А еще уголовный розыск! Все вы там заодно! - кричала Шатулина.
- Некогда мне, тороплюсь я, - отбивался милиционер.
- Нет, ты подожди, ты ответь, кто это тебе дал такое право - водку пить? Небось, на мои деньги?..
Гущин понял, что пора исчезать. Он выждал момент и бросился к двери.
На какое-то время стало тихо: слышно было только легкую дробь каблуков по лестнице, ведущей вниз, да пронзительное жужжание большой мухи, бьющейся в стекло.
- Это что же получается? - Иван медленно встал, злобно глядя на Губошлепа. - Менту нас хотел продать, который профессором прикинулся?
Его приятель подтянул галифе и вплотную подошел к Константинову.
- Отойдите, дамочка, в сторонку, сейчас мы этого гада бить будем.
- Бросьте вы, ребята! Чего уж... - испуганно бормотал Губошлеп, вместе со стулом отъезжая в самый угол.
Кусок мокрого хлеба, резко брошенный Иваном, угодил ему в переносицу. И тут же сильным ударом гитарист был брошен на пол.
- А-а-а!.. - истошно закричала Шатулина, ничего не понимая. Из-за стойки тигрицей выскочила Галина. Супруг ее исподлобья смотрел на нападавших, защищая голову руками. Из носа у него текла кровь, на глазах блестели слезы.
На столе Себекина беспрерывно трещал телефон. Два раза звонил секретарь Нижегородского комитета РКП(б) Максим Максимович Ульянов. Начальник милиции Нижегородской губернии Василий Иванович Тройченко велел каждые полчаса докладывать лично ему о том, как идут поиски похищенного, с интервалом в пять - десять минут справлялся об этом же Малышев.
Разосланные во все концы города агенты уголовного розыска зорко оглядывали каждого, особенное внимание обращая на желтые и коричневые саквояжи и чемоданы. При подозрении их содержимое осматривалось, а наиболее рьяные владельцы доставлялись в комендатуру. Вскоре здесь скопилось уже много людей. Задержанные возмущались. На все их претензии Ромашин, который к этому времени заступил на дежурство по отделению, отвечал рассудительным тоном, призывая к порядку:
- Граждане, прошу соблюдать спокойствие. Потому как вы есть жертвы капиталистической отрыжки в лице мелких жуликов, которые нас позорят, обратно же, перед капиталистами...
Спустившись вниз, Себекин быстро оглядел публику и коротко приказал:
- Гони всех к чертовой бабушке!
- Есть! - четко ответил Ромашин. - А ну живо все отсюдова, очищай лавки!
Начальник нетерпеливо смотрел на часы, размеренно тикавшие на стене. Гущин почему-то молчит... Куда он запропастился?
Когда все задержанные с саквояжами и чемоданами высыпали на улицу, навстречу Себекину из темного угла вышел высокий юноша. Это был Виталий.
- А ты чего не идешь домой? - уже взявшись за перила лестницы, чтобы подняться в свой кабинет, спросил Себекин.
- Он это... того... Не хочет. Как я его по недоразумению привел сюда утром, так он с тех пор и сидит здесь, вас дожидается, - робко сказал Ромашин. - Уж я и так и сяк его гоню - ни в какую. Уперся как бык.
- Что у тебя?
- Свечи, которые, значит... - начал, запинаясь, Виталий.
- Какие свечи? Чего ты мямлишь?
- Вот и я удивляюсь, - вставил Ромашин. - Одних сюда силком не затянешь, да сам же еще недавно упирался, а теперь не вытолкнешь. Тебе что, медом здесь намазано? А ну шагай, коли говорят. Не то опять за решетку посажу.
- Подсвечники то есть, из церкви, - пытался объяснить парень. - Цыган у моего дяди купил.
- Купил, ну и что? - Это уже спрашивал Гряднов, спускавшийся по лестнице вниз. - Иди, Григорий Петрович, там опять тебя к телефону. Мы здесь разберемся... Так какие такие подсвечники?..
Узнав о краже церковных драгоценностей, Гряднов оживился. Он усадил Виталия на скамью у окна и, стараясь успокоить его, попросил рассказать все по порядку, не торопясь. Тот выложил что знал.
- А Генку милиция забрала... Выходит, ни за что ни про что. Нужно его выручить... - закончил Виталий.
- Когда это было?
- Дней пять назад.
- Странно. Почему-то нигде в документах этот случай не фигурирует. Мы вот что с тобой сейчас сделаем. Я попрошу лошадь, и поедем искать эти самые подсвечники. История сомнительная, но проверить надо...
- А как же Генка?
- Успеет твой Генка, никуда не денется, подождет.
Гряднов зашел к Себекину и вскоре вернулся, на ходу застегивая китель.
- Сейчас подвода придет. Если цыган тебе не наврал - быть интересному делу. Жаль, его уже в губернский суд отправили. Но мы и вдвоем справимся. А? Как считаешь?
Парень неопределенно пожал плечами. А вдруг цыган действительно обманул? Да нет, не мог он все это выдумать, откуда бы он про подсвечники догадался... Ведь Виталик видел их в чемодане Евгения Николаевича.
Через мост, низко провисавший над самой водой между частыми деревянными понтонами, лошадь вывезла их на дорогу, которая шла вдоль главных причалов Нижнего - сюда пришвартовывались крупные пассажирские и грузовые суда. Здесь возвышалось здание речного вокзала, по бокам которого слегка покачивались на воде дебаркадеры. Пароходы попыхивали паром. Одни медленно отходили, вспенивая волжскую рябоватую гладь, другие в ожидании места стопорили ход и, медленно загребая упругими лопастями, подходили к причалам. Стоянок на всех не хватало, поэтому пароходы грудились у некоторых дебаркадеров, состыкованные боками по два, а то и по три в ряд.
С Волги дул свежий ветер, пахнущий рыбой и мокрыми канатами. Возница - мужичок неопределенных лет, низкорослый, с бельмом на левом глазу, весь какой-то серый, начиная от затасканной, застиранной немудреной одежонки и кончая мучнистого цвета морщинистым лицом и реденькими пепельными волосами, - оказался бойким на язык. Как и все волжане, он сильно упирал на "о", но у него это "оканье" получалось уж очень сочным. Дорога на Котово, по его собственному выражению, была для него известней известного, лощина Зеленая Щель - тоже.
- Часа два прокондыбаем, - сказал он. - Сейчас по Похвалинскому съезду наверх подымемся, деревню Печоры проедем, справа Лапшиха останется, а там уж и недалеко. Но, мосластая, поспешай! Сколько времени-то?
- Девятый час, - ответил Гряднов, посмотрев на часы. - Темно уже будет, когда доберемся.
- А вы по какой надобности туда прокатиться вздумали?
- Клад ищем.
- Ну-ну. Слыхал я, что среди людей есть немало таких искателей. До сих пор ищут. Все штаны пообтрепаны. Умные мужики говорят, что это вроде болезни. Как человек себе чего втемяшит в голову, так пиши пропало. Каких только чудес не бывает на свете! То тебе революция, то бандитизм, то пожар, то голод, то ярмарка, то клад... А мне, честно скажу, все нипочем: погоняю свою кобылу уж и не знаю сколько лет, счет потерял, и все вроде на моих глазах проходит, а на деле все мимо, как вода за бортом. Чудно...
Он тряхнул вожжами и покосился на Гряднова, сидевшего к нему боком.
- Чего это у тебя из-под кителя выпирает? - и ткнул кнутовищем в его поясницу. - Пушка, что ли? Из милиции, значит. Без пушки вашему брату нельзя. Сейчас, правда, потише стало. А то, бывалыча, одни бандитские сюрпризы. В прошлом годе двоих судили. Их так и звали в народе братья-разбойники. Как раз в мае один наш мужик корову себе по деревням разыскивал, купить хотел. И вот между деревней Волчихой и Арзамасом к нему подошли двое неизвестных, приставили к голове пушки, тот и выложил все деньги. Правда, они его пожалели, три рубля оставили. А вскорости их поймали - и в изолятор, а они ночью - деру. Через четыре дня снова грабеж. Недалеко от села Селибобы ехали, как мы сейчас с вами, трое, среди них один был монах. И вез он с собой тысячу. Бандиты взяли лошадь под уздцы, свернули с дороги, тысячу отобрали и в лес ушли. После их уже поймали окончательно. Народу на суде было - тьма. Требовали расстрела. А губсуд решил - десять лет строгой изоляции. Но, бедолага, пошевеливайся! Может, и правильно, а может, и нет, кто знает...
Виталий слушал рассказ возницы, время от времени поеживаясь от наступающей вечерней прохлады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10