А может, это мне сейчас так кажется, тогда я об этом не думал. А председатель... ему кузнец позарез нужен был. Жили мы с ним душа в душу. А вот на ярмарке не поладили. Узнал он меня - и скандал.
- Чего ж так?
- Двух колхозных кобылиц я с собой тогда прихватил. Дюже хорошие лошадки, жаль было расставаться. Теперь ничего нету. Лошадей продал, табор ушел на другое место... А я вот здесь с вами кукарекаю...
Он рассмеялся и закачался на скамье.
- И гитару, ту самую, что ты у меня брал, разбили. Отпелась голубушка. Слушай. - Он повернул лицо Виталия за подбородок к себе. - Дело у меня. Доверяю его вам, но чтобы не подвели, чтобы по совести, как среди людей, а не скотов... Подсвечники я у твоего знакомого купил, что в гостинице был, помнишь? Когда милиция этого длинного увела, он мне почти тут же гитару мою занес. И предложил купить золотые подсвечники. Деньги у меня были, я на ярмарке кобылиц продал. И закопал я эту покупку... вовек никто не догадается - где. Так вот, мальцы, это золото нужно вернуть моей сестре. Она вас отблагодарит. Мужик ее с двумя маленькими детишками бросил, тоже цыган, но он только так называется, а по нутру своему сволочь. Ушел в другой табор. Не успел я ему кровь пустить. Теперь поздно. А Розу жалко. Зима скоро. Так вот, золото я зарыл под вязом на берегу речки возле Котова, где лощина, Зеленая Щель называется. Это место в том районе известное. Поляна такая, а на ней мы костер жгли, вот как раз под ним и схоронены они. Пепел разгребете, и в тряпке, моем кушаке красном, они завернуты. Никто, ни один человек про то не знает... только я да теперь вы.
- А где же мы твою сестру найдем? - спросил Павел, который широко раскрытыми глазами смотрел на рассказчика.
- Это просто. За ярмарочным собором, где коновязь, там ее рабочее место. Розой ее зовут. Намекнете ей - мол, так и так, от брата твоего Николая Гуденко, сидели вместе... Очень прошу!..
Малышев встретил Себекина холодно.
- Знакомьтесь, - кивнул он в сторону расположившегося на диванчике в дальнем углу кабинета сухопарого старика. - Семен Глебович Кустовский. Между прочим, с жалобой на вас...
- На меня? - недоуменно спросил Григорий Петрович, пристально всматриваясь в посетителя.
- Видите ли. - Тот встал и, засунув пальцы рук в карманы жилетки, принялся деловито прохаживаться по кабинету, словно был его хозяином. Вот уже сорок лет я являюсь антрепренером театральной труппы. И в течение всего этого времени каждый год мы всегда были желанными гостями ярмарки. И всегда имели колоссальный успех. Еще бы! Вы, конечно, слышали имена Садовского, Румянцевой, Житова? Это великолепнейшие артисты! Они умели держать публику в руках, как хороший жокей сноровистую лошадь. И направляли ее куда хотели. М-да... Но я, собственно, не о лошадях. Я совершенно не могу понять, куда, в какие сусеки захоронены лучшие человеческие качества, а именно: доброжелательность, взаиморасположение, наконец, уважительное отношение друг к другу. Куда все это подевалось? Почему грубость, озлобленность и неприкрытое хамство сегодня держат верх, попирая то, что все времена делало всех людьми? Почему, я вас спрашиваю?
- Я что-то не пойму, - недоуменно заморгал Себекин.
- Вот и я тоже никак не могу понять, с какой стати вверенные вам люди, уважаемый милицейский комендант, задерживают моего костюмера и запирают на замок? А этот дежурный ваш - вообще какой-то цербер. Немедлено верните мне театральные костюмы! Вы срываете спектакль! Хорошего мнения будет о вас собравшаяся публика, если я сообщу ей, что ввиду неожиданных обстоятельств спектакль переносится в милицейский участок. Вы этого хотите?
- Успокойтесь, Семен Глебович, - примирительным тоном сказал Малышев и стал наливать воду из графина в стакан... - Успокойтесь, дорогой. Сейчас товарищ Себекин все уладит.
- Конечно, конечно. - Григорий Петрович снял телефонную трубку. Дежурный. Кто задержал костюмера? Ромашин? Позови его. Нету? А в чем дело? Так... Гони их обоих в три шеи! Да... правильно. Ну, он у меня дождется! Доберусь я до этого Ромашина, ох, доберусь!..
- Ну зачем же вы так? - опустив глаза, тихо сказал Кустовский. - Ведь мы только что говорили о доброжелательности. Вот что должно стать главным связующим звеном между людьми. Все надо делать спокойно, беречь друг друга...
Кустовский сидел на диванчике, свободно откинувшись на спинку и положив ногу на ногу. Эта артистическая поза и вся его манера говорить то спокойно, то с надрывом - вдруг взбесили начальника милиции.
- Недоразумение получилось. - Он еле сдерживал нахлынувшую ярость. От лица службы прошу извинить. Только и вам я скажу, что все эти ваши штучки вроде доброжелательности и прочего - вздор, который вы пытаетесь возвести в принцип. А в чем суть этого принципа? Чтобы отгородиться от того, что вокруг творится. Вы розовые очки снимите да оглянитесь! Земля горит. Вы газеты читаете? С процессом Дружиловского знакомы?
- Причем здесь все это? - Кустовский устало взялся за виски. - Не путайте, дорогой, пресное с кислым...
- Нет уж, коли начали, то давайте до конца выскажемся. Вот я вас почти не знаю. Да и театром мне как-то все недосуг было заниматься. Других дел по горло. Хотя в молодости пылал...
- Неужели? Никогда бы не подумал, - искренне удивился Кустовский. Так-так, продолжайте.
- Я не об этом, - отмахнулся Себекин. - Мало ли кто о чем из нас в детстве мечтал... Время все расставило по местам. И поэтому мне непонятны такие, как вы. Между прочим, с Дружиловским мы вместе учились в школе прапорщиков. А пути наши разошлись. Его, как контрреволюционера, расстреляют. И правильно. А вы говорите - доброжелательность. Да что там...
- Ну конечно, вы же милиционер, - задумчиво протянул Кустовский. Щит и меч, оружие, насилие, власть...
- Чепуха! - отрезал Себекин. - Не это главное. Впрочем, с вами на подобные темы бесполезно говорить.
- Разумеется. И не сердитесь. Бегу. Иначе мы действительно сорвем спектакль. А вы, я вижу, человек крепкий. Люблю таких... и боюсь.
Во время разговора Малышев занимался какими-то подсчетами и не проронил ни слова.
- Значит, говорите, были знакомы с Дружиловским? - спросил он, продолжая изучать столбцы цифр. - А что, недурно... - Это уже относилось, по-видимому, к тому, что он написал. - Так за что же расстреляют вашего знакомого?
- После гражданской он служил у поляков, в генеральном штабе, и немало крови попортил нашим. Кстати, он составлял разные фальшивки, якобы исходящие от Советского правительства.
- Ах, вот как?
- Да вот совсем свежий факт. Вчерашние газеты напечатали сообщение из Берлина. Дескать, в прессе опубликовано письмо германских рабочих. И комментарий. Мол, если рабочие намерены вступить добровольцами в Красную Армию, они должны явиться в одно берлинское учреждение, откуда их отправят в "Третий полк ЧК". Чистой воды провокация.
- Вы давно в партии, Григорий Петрович? - неожиданно спросил Малышев.
- С октября 1918 года. Как раз в годовщину революции вступал. Прямо на боевой позиции.
- Даже так? - улыбнулся председатель ярмарки. - У меня было все прозаичнее. Впрочем, как сказать. Всероссийскую октябрьскую стачку помните? 1905 год. Вон уже сколько лет прошло, а день тот отчетливо стоит в памяти. Нижний гудел, как улей. Стачки, забастовки... У нас в городе было организовано пять вооруженных дружин. Наша Канавинская считалась самой боевой. Мы собрались на митинг у Московского вокзала. И вдруг крики: "Полиция!" И действительно - видим толпу, впереди полиция с белым флагом, иконами и портретом царя... На славу угостили мы их тогда. Человек двадцать они потеряли.
- Удрали, небось, после этого? - спросил Себекин.
- Как бы не так. Удрали, да не совсем. К тому времени к нам прибыла часть городской боевой дружины. Мы разделились на две группы. Первая закрепилась на вокзале, вторая - напротив, через дорогу, в каменном здании Башкирского училища. Оба здания забаррикадировали, окна и двери заложили разными предметами, мебелью. Две баррикады построили на подступах к училищу. И вот - ночь. Никто не спит, разумеется, курим, шутим, вполголоса песни поем. Перед рассветом узнаем, что восставшие в Сормове рабочие разгромлены и освободившиеся подразделения власти направляют против нас. Долго мы отстреливались. Но силы были неравными. С боем пробили кольцо казаков. И все...
Малышев подошел к часам, открыл стеклянную дверцу и с шумом поднял опустившуюся на цепочке почти до пола большую цилиндрическую гирю.
- Тяжелая, понимаешь, эта штука, которая временем распоряжается. А знаешь, почему я про все это вспомнил? - обратился он к Себекину. Вдумайся в смысл этого слова или понятия, как угодно, - реакция. Она стремится умертвить все живое, лучшее. Когда я задумываюсь над природой этой темной силы, то вспоминаю прежде всего время после революции 1905 года. Но одно дело, так сказать, непосредственное проявление реакции в лице государственного, полицейского аппарата и совсем другое, когда ее несет в себе конкретный человек. Кстати, Кустовский - именно такой. Я его давно знаю. Люди, подобные ему, смотрят на все как бы со стороны. Их реакционность - это их равнодушие, которое зиждется на самолюбовании в искусстве. Реакционный дух ощутим и в прожектерстве, и в бюрократизме, и в пьянстве, и в тунеядстве, и в воровстве, и в проституции - во всем, что тянет человека вниз, закабаляет его привычкой следовать низменным инстинктам. Мы взялись побороть эту темную силу. Но, наверное, делать это надо не только с помощью карательных мер, - улыбнулся Малышев. - Ведь так, Григорий Петрович?
- Нет, не так! - горячо возразил Себекин. - Все это, по-моему, интеллигентские выверты. Только с помощью карательных мер! И я удивляюсь, как вы этого не понимаете, вы, прошедший такую серьезную школу революционной борьбы. Возможно, и придет время, когда мы будем заниматься уговорами, разъяснениями, увещеваниями. Но сейчас контрреволюционная гидра ненавистью дышит в лицо республики, мы должны каленым железом выжигать эту сволочь.
- Даже так?
- Иначе сами поплатимся жизнью.
- Но ведь так можно и дров наломать. Взять хотя бы нашу ярмарку. Вокруг нее такой ажиотаж поднят. С одной стороны, это нам на руку, а с другой? Темные силы дают о себе знать. Пожалуйста, последние факты. Зарубежная цензура запретила печатать в газетах объявления о Нижегородской ярмарке. Представляете? Эти данные мы получили из Константинополя. Но люди тянутся к нам, несмотря ни на какие запреты. Только что я беседовал с членами американской делегации...
И тут Малышев, словно его кольнули чем-то острым, выскочил из кресла, хлопнув себя по лбу.
- Конфуз ведь получился, Сергей Петрович! У американцев стащили саквояж. Надо же быть таким растяпой - совсем забыл. А ведь именно для этого сообщения я и позвал вас. Необходимы срочные меры. Гости уезжают в Москву вечерним поездом. Следовательно, осталось чуть больше трех часов. Хватит вам времени, чтобы поймать вора? Мобилизуйте все силы, но саквояж необходимо вернуть. Дело престижа. У нас и так много всяких накладок, а тут еще это...
Дебаркадер, где работала буфетчицей Галина Константинова, жена Губошлепа, с началом каждой навигации намертво пришвартовывался метрах в ста от моста вверх по Оке. Ни пассажирские, ни грузовые пароходы сюда не приставали, зато почти круглые сутки отсюда уходили к противоположному берегу и возвращались через 15 - 20 минут маленькие речные трамвайчики, соединяющие верхнюю часть города с ярмаркой. Жизнь на дебаркадере прекращалась поздней ночью и рано утром закипала вновь. Ожидающие очередного рейса пассажиры поднимались в буфет по узкой крутой деревянной лестнице. Большая часть столиков располагалась на открытой веранде. Сам же буфет с небольшой кухней, где постоянно дымилась печь, занимал надстройку и имел две входные двери.
Помощница Галины, пожилая высокая женщина, выполняющая обязанности уборщицы и посудомойки, не успевала следить за чистотой - заваленные грязной посудой столы осаждали надоедливые мухи, на полу валялись яичная скорлупа, арбузные корки, рыбная чешуя. Несмотря на бойкое место, народу было немного, да и пришедшие сюда не задерживались: спешили допить свой чай и быстро спускались вниз, чтобы успеть занять место на одной из лавок на верхней палубе очередного суденышка. И все же кое у кого этот буфет пользовался особой популярностью. Здесь встречались, завтракали, обедали и ужинали люди, подобные Константинову. Со стороны они выглядели обычными пассажирами, оживленно обсуждающими коммерческие проблемы.
...Гущин предложил занять место у окна, в затемненном углу. Константинов брезгливо поморщился: стол был сплошь заставлен грязными тарелками. Он подошел к стойке и натянуто улыбнулся жене.
- Где эта бандерша? Пускай порядок наведет. У меня с товарищем, - он кивнул в сторону Гущина, - разговор предстоит.
Возвратившись от Малышева, Себекин тотчас вызвал к себе Гущина, но его не было в отделении. Дежурный доложил, что задержанные Ромашиным ребята выпущены. Но один из них не пожелал уходить.
- Вас дожидается, Григорий Петрович, - объяснил он. - Что-то, говорит, у него есть важное.
- Пусть подождет. Потом. А сейчас живо всех ко мне. Гущина разыщи в первую очередь.
Бригада агентов уголовного розыска, выделенная губернским управлением милиции специально для обслуживания ярмарки, состояла из семи человек. Двое из них дежурили в районе Московского вокзала, один на Ромадановском вокзале, остальные обслуживали ярмарочную территорию. Гущин явился в кабинет начальника комендатуры первым и сразу же, узнав, что случилось, предложил свой план розыска пропавшего саквояжа.
- Для этого нужно использовать Константинова, - уверенно сказал он.
- А где этот мошенник? Ты задержал его?
- Да, он сейчас сидит в нашей комнате. Опять слюни распустил. Плачет. Вместе с ним мы обойдем все подозрительные места, где обычно собирается местное жулье.
- Может, это дело рук заезжих гастролеров? Понимаешь, кровь из носа, а саквояж должен быть у нас. Специально ведь постовым наказывал особенно тщательно следить за охраной иностранцев. И вот пожалуйста. Кстати, о саквояже - он небольшой, желтый, из кожи. Внутри, как говорит хозяин, ничего особенного, но вот перочинный нож он на ярмарке приобрел уж очень какой-то диковинный. В общем, поезд у них в 20.30 уходит, и поэтому скорее зови сюда Константинова.
Гущин привел задержанного. Тот, виновато согнувшись, боязливо присел на предложенный стул.
- Значит, так. - Себекин встал из-за стола. - За фальсификацию драгоценных изделий тебе грозит пять лет тюрьмы.
- Но войдите в мое положение. Я просто...
- Никаких "просто". Закон для всех один. Но тебе предоставляется возможность избежать наказания. Сиди и слушай. Два часа назад кто-то из ваших обокрал американскую делегацию. Саквояж, на который позарились эти прохвосты, необходимо вернуть его владельцу. Чуешь, куда я клоню? Ты должен вместе с нашим сотрудником обойти все злачные места, встретиться со всеми, кто так или иначе может иметь к этой краже отношение. Словом, закончил Себекин, - от этого саквояжа зависит твоя дальнейшая судьба. Понял?
- Чего же не понять? А вдруг мы не найдем его? Попробуйте в такой сумятице, сутолоке, где жулик жуликом погоняет, саквояж найти. Но попробовать можно... А если выгорит, отпустите?
- Я же сказал. Он еще и торгуется. Тебя как звать-то?
- Григорий Петрович.
- Ну вот видишь, тезки мы с тобой. Действуй, Григорий Петрович.
- Я ведь помочь всегда пожалуйста, - жарко дышал в самое ухо Гущину Константинов. Перед ними на столе возвышалась бутылка водки и закуска, две порции холодца, помидоры, огурцы. - Мне это раз плюнуть! Только ведь не получится. Ты хоть раз иголку в стоге сена искал? Нет? И я нет. Бесполезное дело...
- Кончай трепаться, давай-ка лучше выпьем, - предложил Гущин.
- Это давай. Это раз плюнуть.
Поставив стакан, Константинов сразу же стал быстро заглатывать холодец, а Гущин долго цедил содержимое стакана, потом почти минуту тянул воздух через приставленный к ноздрям ломтик хлеба и только после этого стал не спеша закусывать.
Мысль начать именно с этого буфета подал сам задержанный.
- Во-первых, - убеждал он, - жена успокоится, когда меня увидит. А во-вторых, надо обязательно горячительного принять. Ничего особенного. Меня здесь каждая собака знает, а тебя я представлю профессором. Жаль, ты очки не носишь, физиономией вполне солидно выглядишь.
- Брось ты эти шутки, - буркнул сотрудник милиции, но предложение принял.
Галина внимательно слушала Константинова, который торопливо что-то шептал ей. Лицо женщины, тронутое морщинами, то хмурилось, то расплывалось в улыбке, то принимало грозный вид. Наконец она звонко засмеялась, легко хлопнула обеими руками Константинова по плечам и вытащила из-за стойки бутылку.
- Небольшой, желтого цвета? - переспросила она. - Кажись, что-то подобное я видела. Заграничное сразу видать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10