– Лишняя трата времени, – отмахнулась Мона. – Мест мало, и освобождаются они редко.
– По крайней мере, я бы не чувствовал себя таким ничтожеством.
– Не понимаю, почему ты так говоришь. Последний раз деньги добыл ты – мы на них живем до сих пор. Ты сделал все, что мог. И не может быть, чтобы не подвернулся хоть какой-то шанс.
– Ну, надеюсь, – вздохнул я, отчаянно желая, чтобы миссис Смитерс наконец вернулась.
Я чувствовал себя совершенно опустошенным, настроение ни к черту. Ушел в ванную, заперся там, сел на стульчак и всласть поплакал.

Часть 2
1
На следующий день Мона вернулась домой сияющая.
– Представляешь, я нашла работу. Постоянную! Я тоже просиял:
– А что ты будешь делать?
– Подожди, я чуть переведу дух. – Она упала в кресло, отчаянно обмахиваясь. – Я только что шла мимо «Маньяно» и знаешь, кого я встретила? Лауру Обэнкс.
– Лауру Обэнкс?
– Я сразу ее узнала, но не хотелось здороваться первой. В Голливуде никогда не знаешь…
– И она тебя узнала?
– Узнала – не то слово. Ты бы подумал, что я ей сестра, по которой она безумно соскучилась. Я просто обязана была зайти с ней в «Никербокер» выпить по рюмочке, возражений она и слушать не стала. Начала рассказывать, что тогда у миссис Смитерс не успела со мной толком поговорить и что уже спрашивала себя, куда же я пропала, ей ужасно интересно, что со мной и как мои дела.
– Если это ее занимало, могла бы тебя найти, – заметил я. – Могла спросить миссис Смитерс.
– Да это просто обычная болтовня, но дай я расскажу до конца. Ее дублерша как раз подписала постоянный контракт с «Ферст Нейшн», и мне Обэнкс предложила занять ее место. Тридцать пять зеленых в неделю.
– И это и есть твоя работа? Дублершей?
– Ну разумеется.
– Ну ты и влипнешь, если согласишься, – сказал я.
– Ты одурел? Я буду на постоянном окладе, деньги каждую неделю.
– Тут-то собака и зарыта. Какие у тебя останутся шансы на кино, если станешь чьей-то дублершей? Тебе уже никогда ничего не добиться.
– Как видишь, предыдущей дублерше Обэнкс удалось. Я ведь говорю тебе, она как раз подписала контракт.
– Это удается одной из тысячи. Одной из двадцати тысяч.
Мона посмотрела на меня и ухмыльнулась:
– Забавно, что именно ты мне это говоришь.
– Я здесь достаточно давно, чтобы кое-чему научиться, – сказал я. – Если ты согласишься на это место, можешь послать своей карьере прощальный поцелуй.
Встав, она долго смотрела на меня. От радостного возбуждения и следа не осталось.
– Одно только вы забыли, мистер Карстон, – сказала она сдавленным голосом. – Что нам нужно что-то есть.
В тот вечер она ушла на работу, оставив меня одного – впервые со дня нашего знакомства. Я написал письмо домой, но не думал, о чем пишу, писал машинально и без удовольствия. В комнате было тихо и пусто. Закончив, набрал номер миссис Смитерс, но на станции мне опять ответили, что аппарат отключен. Позвонил в справочную и попросил новый номер, но там очередная барышня сообщила мне, что никакого нового номера у них не значится. Поэтому я решил, что миссис Смитерс все еще не вернулась. Попытался поймать несколько станций по радио, но слушать было совершенно нечего. Прикинул, не сходить ли в кино, но сказал себе, что не хочу я видеть никаких фильмов, что буду чувствовать себя еще хуже, когда увижу, как люди на экране делают то, что хотел делать я сам. От дверей в кухню донесся какой-то шум. Я подошел к черному входу и открыл дверь.
– Боже ты мой!
Там стояла Дороти. На ней были мужская рубашка, мужские брюки, а на ногах – какие-то стоптанные ботинки.
– Ну и ну, – сказал я, закрыв дверь. – Откуда ты взялась?
– Я сбежала, – ответила она. – Найдешь что-нибудь поесть?
Я поджарил ей яичницу и сварил кофе. Она рассказала, что уже два дня как сбежала из-за решетки и что появилась бы здесь раньше, но приходилось держаться окраин, где не так людно. Еще она сказала, что чуть не загнулась, пока выбиралась из тюрьмы. В Бейкерсфилде угнала «форд» и на нем добралась сюда.
Поражали ее полное спокойствие и отсутствие всяких следов этого путешествия. Если бы не рвань, надетая на ней, она была бы все той же Дороти, которую я знал.
– Что с Моной?
Я рассказал, что она нашла работу, место дублерши Лауры Обэнкс. Дороти была в восторге.
– Ну а ты? У тебя что-нибудь получается?
– Гм… пока нет.
– Ничего, – сказала она, – только не сдавайся. Что если ты сваришь мне еще кофе?
Я приготовил вторую чашку.
– Как тебе удалось улизнуть? – спросил я.
– Это долгая история…
– И что ты собираешься теперь делать?
– Ну, двинусь дальше.
– Куда?
– Не знаю.
– Я был бы рад, если бы ты могла остаться здесь, – сказал я, – но тут тебя сразу найдут. Не боишься, что тебя поймают?
Она покачала головой:
– Я слышала, что с женщинами, пытавшимися дать деру, обходятся не так жестоко, как с мужчинами. Но все равно каждый день на свободе – подарок судьбы.
– А ты не хочешь вернуться домой, в Огайо?
Личико ее погрустнело:
– Ну нет, здесь мне безопаснее, чем там. Нет, домой я уже не вернусь никогда.
Она допила кофе.
– Ты бы не мог ссудить меня деньгами? Не знаю, смогу ли я их когда-нибудь вернуть, но постараюсь.
– Мне очень жаль, но я на мели. С деньгами у нас совсем туго. У меня всего шестьдесят центов.
– Это мне не поможет, – вздохнула она.
Вдруг меня словно что-то стукнуло.
– Подожди здесь, не ходи никуда, – сказал я, вышел из дому через черный вход и помчался в лавку.
– Привет, как дела, наш знаменитый Бэрримор? – крикнул мне Эбби и рассмеялся.
«Когда ты узнаешь, зачем я пришел, у тебя сразу пройдет охота шутить», – подумал я.
– Мне нужны двадцать долларов, и срочно.
Мое заявление шокировало Эбби.
– У тебя свидание, да? Воспылал страстью к пухленькой блондиночке из Голливуда?
– Крайне срочно.
– Ну ты даешь, – он продолжал делать вид, что не может прийти в себя от шока. – Зачем тебе двадцать долларов? Чтобы тебя за них обманули в одном из фальшивых волшебных замков?
– Они мне чертовски нужны, Эбби.
Он пожал плечами:
– Тебе они чертовски нужны, но для меня-то это проблема. За доллар в Голливуде можно купить все, что ни пожелаешь. Кому ты хочешь отвалить целых двадцать? Перехватил гарем какого-то раджи или что?
Терпение мое лопнуло.
– Слушай, Эб, ты прекрасно знаешь, что на глупости меня не тянет. Завтра, как только Мона вернется домой, я верну тебе деньги. Я бы занял у нее, но ее сейчас нет. Я верну тебе их или, если хочешь, отработаю, но сейчас они мне нужны. Прошу тебя!
Он еще раз посмотрел на меня, пожал плечами и открыл кассу.
– Мне каждый может навешать лапшу на уши, – сказал он, пересчитывая деньги. – И надо же, чтобы, выбирая, где завести свое дело, я избрал этот проклятый город. В другом месте я был бы сейчас богаче Гугенхейма.
Он подал мне деньги, и я его едва не расцеловал.
– Спасибо, Эб.
– Плевал я на твои благодарности, лучше верни когда-нибудь деньги.
– Спасибо.
– Мне любой может навешать лапшу на уши, – повторил он, покачивая головой.
«Ты душа-человек, Эпштейн», – думал я, когда бежал через стоянку домой. Отдал деньги Дороти. Слезы как бусины текли по ее щекам.
– Не знаю, как тебя благодарить.
– Не бери в голову.
Она что-то начала говорить, но настолько расчувствовалась, что предпочла умолкнуть.
– Теперь тебе лучше идти, Дороти, – сказал я. – И если мы сможем тебе чем-нибудь помочь, черкни пару слов.
Вытерев глаза, она кивнула.
– Жаль, что здесь нет Моны. Можно мне хотя бы оставить ей записку?
– Ну разумеется, – сказал я и провел Дороти к письменному столу. Нацарапав короткое письмо, она подала его мне. Мы вернулись на кухню.
Взяв бумажный пакет, она сказала:
– Я тут сделала себе пару бутербродов. Не знала, достанешь ли ты денег.
– Все в порядке, – отмахнулся я. – Я провожу тебя на улицу. Где ты оставила свою машину?
– Перед домом.
– На твоем месте я поехал бы автобусом или еще чем, – сказал я, когды мы вышли через черный ход. – Достаточно того, что ты беглая, но ехать к тому же на краденой машине – не слишком ли?!
– С этим я справлюсь, – ответила она. – Добуду другие номера и права.
Стоя у машины, она подалась ко мне и поцеловала на прощание.
И в этот момент ее арестовали. Я был настолько поражен случившимся, что так и остался стоять столбом. Прежде чем я смог пошевелиться или что-то сказать, прежде чем хоть одна-единственная мысль промелькнула в моей голове, арестовали и меня.
– Так, минутку, – сказал полицейский. – Это кто такой?
Дороти ничего не ответила, я тоже.
– Чья это машина? – спросил другой.
– Моя, – ответила Дороти.
– А это что за парень – ваш сообщник?
И тут в моем перегретом мозгу что-то сверкнуло и все стало ясно. До меня дошло, что копы ищут угнанную машину и не знают, кто такая Дороти, понятия не имеют, что она сбежала из тюрьмы.
– Эта машина моя, – заявил я. – Девушка всего лишь моя приятельница. Машину украл я. Ей об этом ничего не известно.
Я знал, что если удастся добиться, чтобы Дороти отпустили, то я легко докажу, что машину не угонял. В Бейкерсфилде я отродясь не был.
– Он не крал, – сказала Дороти. – Угнала я. Если тут кто и ни при чем, так это он.
Я пытался взглядом дать ей понять, чтобы она держала язык за зубами, пытался показать, что знаю, что делаю, но она не обращала внимания.
– Она ненормальная, – сказал я. – Эту машину сегодня днем я украл в Бейкерсфилде.
Копы переглянулись.
– У кого из вас ключи? – спросил первый.
– У меня, – ответила Дороти, достав их из кармана.
– Это еще ничего не доказывает, – заявил я.
Тем временем вокруг нас собралось человек шесть.
– Ну чудесно, просто Аббот и Костелло, – сказал второй коп. – Поедете с нами в участок. – И они нас повели.
– Минутку, минутку – возмутился я. – Я должен взять плащ. И еще мне нужно закрыть дом. Я оставил двери настежь.
– Предоставь это нам, мы присмотрим за домом, приятель, – сказал коп и повел нас к своей машине. Меня сунули вперед, а Дороти посадили сзади. Я хотел предупредить ее, чтобы она молчала и предоставила все мне, потому что для нее это единственный выход, но случай не представился.
Нас арестовали по подозрению в краже при отягчающих обстоятельствах и заперли в разные камеры. В ту ночь я так и не сомкнул глаз.
2
Утром мне сообщили, что меня обвиняют еще и в содействии побегу. Та записка, что Дороти написала Моне на прощание и где черным по белому значилось, что я настоящий друг и раздобыл ей двадцать долларов, – эта записка превратилась в тягчайшую улику, как только полиция выяснила, кто такая Дороти.
Около десяти меня пришли навестить Мона с адвокатом. Звали его Холбрук. Когда я ему рассказал, как все произошло, он воспринял услышанное крайне пессимистически.
– Нам вообще не за что ухватиться, – сказал он. – Можем, конечно, доказать, что вы не имели ничего общего с угоном машины, это так, но второе обвинение гораздо более серьезное. Не хотел бы, чтобы вы питали необоснованные надежды, лучше знать точно, что у них против вас есть. Пока все складывается неважно.
– Но я ведь не пытался преступить закон, – защищался я. – Только дал ей денег, так что все остальное к ней.
– Я знаю, знаю, – буркнул Холбрук. – Вы действовали чисто импульсивно. Но деньги вы ей действительно дали, а когда вас арестовала полиция, заявили, что машину угнали вы и что она не имеет с этим ничего общего.
– Но вам же ясно, почему я так поступил, правда?
Он усмехнулся:
– Это ясно и полиции – теперь. Вы пытались помочь ей скрыться. Приступ героизма, который вас охватил, нам тут ничем не поможет. – Он обернулся к Моне. – Вам, надеюсь, это понятно?
– Да, – кивнула Мона.
– Значит, выручить меня отсюда, сделать так, чтобы меня отпустили, вы не можете? – спросил я.
– С этим ничего не получится.
– Но, черт побери, – возмутился я, – я не хочу оставаться за решеткой!
– Могу только обещать, – заявил Холбрук, – что постараюсь добиться скорейшего рассмотрения вашего дела. Когда будет установлен размер залога, вы сможете отсюда выйти. Не раньше. Знаете вы кого-нибудь, кто бы внес за вас залог?
Я покачал головой.
– А вы? – повернулся он к Моне.
– Сколько это может быть?
– Не знаю. Полагаю, однако, что не больше двух с половиной тысяч.
– Возможно, я кого-нибудь найду, – сказала Мона. – В какой суд поступит дело? Я имею в виду, к какому из судей попадет оно в руки.
– Ох, этим пока вообще не забивайте голову.
– Я хочу знать, – стояла на своем Мона.
– Пока что это неизвестно, – вздохнул Холбрук. – Нужно подождать, когда дело кому-то распределят. Судей с полдюжины, так что, кому оно достанется… А зачем вам это?
– Ну, понимаете, – медленно начала Мона, – хорошо бы дело досталось судье, который предпочел бы взглянуть на него скорее с человеческой точки зрения, чем с чисто юридической.
Адвокат скептически покачал головой;
– Это действительно могло бы помочь, если бы нам как-то удалось протолкнуть ваше дело к такому судье.
– Значит, мы его протолкнем, – решила Мона.
Достав из сумочки банкноту в пять долларов, она подала ее мне.
– Возьми – пригодится.
– Зачем? – спросил я.
Холбрук дотянулся и забрал банкноту из моей руки.
– Нет ли у вас пяти по доллару? – спросил он Мону.
– Какая разница?
Он улыбнулся:
– Большая. Так гораздо безопаснее.
Мона порылась в сумочке, нашла три доллара с мелочью и протянула мне.
– Когда будете что-то покупать, платите всегда целым долларом, – посоветовал Холбрук, вернул Моне пятерку и взглянул на меня. – Выше голову, и надейтесь на нас. Вытащим вас отсюда, как только получится.
– Тебе ничего не нужно? – спросила Мона.
– Нет.
– Завтра я снова приду.
– А как ты это устроишь? Тебе же на работу.
– Как-нибудь устрою. – Она похлопала меня по руке, и они с адвокатом собрались уходить.
Я следил за ними, пока они в коридоре не завернули за угол и не скрылись из виду. Потом перешел на другую сторону камеры, к окну. Тюрьма размещалась во Дворце юстиции, и я находился на двенадцатом этаже. Из окна я видел часть Лос-Анджелеса, квартал оптовых торговых складов, железнодорожные пути и грузовые составы. Вам ясно, о чем я мечтал, когда видел те грузовые составы?
Что до Голливуда, его не было видно совсем. Он был с другой стороны, у меня за спиной.
3
Стояло лето, лето в Джорджии. Батч Зигфрид и я лежали навзничь на берегу Кроу-Крик. Только что мы плавали в глубоком затоне, где водилась самая крупная рыба, а теперь лежали на траве в тени высокого вяза.
– Ральф…
– Что?
– Кем ты хочешь быть, когда станешь большим?
– Не знаю. Может, моряком. А кем ты?
– Не знаю.
– Тогда зачем спрашивать?
– Не знаю.
Было так чудесно там блаженствовать. Сквозь ветви и листья вяза видны были ослепительное голубое небо и плывущие по нему редкие белые облачка. Слышно было, как поют птицы и жужжат и стрекочут насекомые.
– Ральф… а сколько отсюда до Нью-Йорка?
– Не знаю. Почему ты все время спрашиваешь? Отстань хоть на минуту и помолчи.
– Я как раз думал…
– О чем?
– О Нью-Йорке.
– А что тебе до Нью-Йорка?
– Ничего. Только я подумал, что хотел бы поехать туда.
– Когда будешь большой, поедешь. Папа тебя возьмет.
– Да плевал я… Так я не хочу.
Повернувшись на бок, я взглянул на него. А голову подпер ладонью.
– Ты часом не сдурел? Как же ты иначе попадешь?
– Если я туда поеду с папой, то придется вернуться. А я хочу там остаться. Не хочу я торчать в магазине.
– Ты серьезно? Ведь тебе достанется все, что душе угодно: и роликовые коньки, и велосипеды, и рыбацкие снасти. Нет, ты точно сдурел!
– Хочу быть, как ты. Ты делаешь, что хочешь, что тебе нравится. Но, когда я иду купаться или рыбу ловить, каждый раз приходится красться из дому как вору.
И тут внезапно над нами выросла фигура мистера Зигфрида.
– Немедленно потрудись встать и одеться! – рявкнул он на Батча. – Я стараюсь вовлекать тебя в дело, а ты все время где-то шляешься.
Я вскочил и прыгнул в реку, потому что испугался, что он заберет и меня.
– А ты перестань приучать моего сына бездельничать! – закричал он вслед. Я нырнул под воду, а когда выныривал, врезался во что-то головой, да так, что искры из глаз посыпались. Думал, это корень вяза, и поднял руку, чтобы ухватиться за него, но увидал, что это металлическая койка надо мной.
– Ну, вот он, – сказал надзиратель.
Я огляделся и увидел миссис Смитерс.
– Привет, мой мальчик! – сказала она и просунула руку сквозь решетку.
Я одурело сидел на койке и никак не мог прийти в себя. Потом кинулся к решетке и пожал ей руку.
– Ах ты несчастный мой мальчик! – вздохнула она. – Я так торопилась, чтобы успеть сюда. Только что прочитала об этом в газетах.
– Спасибо, – сказал я. – Как любезно, что вы пришли меня навестить.
– Понимаешь, произошла странная вещь. Вчера в «Коронадо» я все время чувствовала – что-то не в порядке. Не знала, что бы это могло быть и кого это могло касаться, – просто странное предчувствие. И вот оно что!…
– Я ничего не сделал, – сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14