Потом я разыскал адрес Декера и написал ему пару раз, но он мне не ответил. Тогда я телеграфировал ему с предложением выкупить яхту обратно. В конце концов я поехал в Чикаго сам. Он не захотел со мной встречаться, но я взял Уолли Паркера за грудки и через час отправился восвояси. В кармане у меня лежало письмо, подтверждавшее, что я приобрел "Морскую принцессу" у мистер Декера за один доллар. Из оставшихся у меня 4200 долларов 3100 ушло на её капитальный ремонт, и только через полтора года я возобновил на ней свои рыболовецкие экскурсии.
Но к тому времени море уже кишмя кишело такими же чартерными яхтами и я едва мог заработать себе на чашку кофе с пирожком - при том, что "Морская принцесса" была куда лучше многих яхт. Хотя со стороны по-прежнему казалась старой развалюхой.
4.
В долгих сумерках небо казалось бледным молочным пятном с разбросанными по нему горстками тусклых звезд. Море волновалось, но в общем ночь не предвещала ничего плохого. Поймав по радио какую-то приятную мелодию, я раскурил сигару и, развалившись на койке, стал читать нью-йоркскую газетенку, купленную в Порт-о-Пренсе. Газета была всего-то трехдневной давности. Я ещё не успел даже дойти до странички спортивных новостей, как вдруг услышал плеск весел за бортом и хриплый голос:
- Вы тут, мистер?
Я вышел на палубу и увидел своего старого приятеля-рыбака. В руке он держал пинту дешевого рома и улыбался во весь рот. Я знаком пригласил его на борт. Он подплыл, стараясь на ткнуться в борт "Морской принцессы". Я не возражал против его компании. Мы расположились в кокпите, и он спросил, каким образом я подключил радио. Я сказал, что бортовой дизель на ходу заряжает батареи. Но я, верно, не очень понятно объяснял, потому что он не понял ни слова, хотя кивал и, точно соглашаясь, похлопывал себя по коленке. Я сменил тему, спросив, можно ли мне хлебнуть из его бутылки. Конечно! Зелье обожгло пищевод и устроило мартеновскую печь в желудке. А ведь я только и сделал что глоточек. Джин был похож на гуаро - грубый ром, который гонят из сахарного тростника по всей Центральной Америке. Но я понимал, что тут вынюхивает этот старикан, и не возражал.
Я спросил, не желает ли он отведать моего виски. Немного покочевряжившись для порядка, он ответил, что не прочь - мол, уж окажу вам такую любезность - и сунул свой бутылек в карман. Мы пропустили по три стопки канадского виски под крекеры и сыр. Старик обсудил мою яхту, а потом и преимущества виски перед ромом. Потом мы молча пили виски. Но островитяне обожают трепать языком, и скоро старик не выдержал и, указав на безоблачное небо, пообещал к утру дождь. Я стал ему возражать, сославшись на услышанный по радио прогноз погоды. Но он похлопал себя по коленкам и заявил, что его суставы дают прогноз погоды понадежнее, чем радио.
Он уплетал сыр и крекеры за обе щеки и я уже приготовился вскрыть очередную бутылку, как он предложил прейти на его ром. На сей раз ром не показался мне таким уж обжигающим. Я бросил в стакан немного льда, и старик последовал моему примеру - получилось неплохо. Потом мы вернулись к канадскому виски, и он стал рассказывать о своих рыбачьих подвигах времен юности.
Прикончив виски и ром, мы оба изрядно захмелели. Старик заверил меня, что несмотря на волны сумеет догрести до берега без проблем. Но за бухточкой штормило основательно. Я спустил на воду свой ялик и привязал к его тяжелой лодке. Пока он любовался тиковыми переборками ялика, я перекинул через борт подвесной мотор, умудрившись не разодрать себе при этом лицо, и приладил его к корме стариковой лодки.
Старик был в восторге, я посадил его за руль и мы сделали круг почета по бухточке, подняв веер брызг, а потом направились к берегу. Пока я стоял по колено в воде и прилаживал мотор к свопу ялику, старик шлепал вокруг меня и расспрашивал, сколько стоит мотор, да какой лучше покупать, да сколько бензина вмещает бак. Я отвечал ему с пьяной рассудительностью, точно он и впрямь собирался обзавестись мотором. Я помог ему вытащить лодку на берег, мы торжественно обменялись рукопожатием и он пообещал мне привести завтра утром манго и фруктов. Потом спросил, не найдется ли у меня для него старых штанов.
Увы, у меня не оказалось старых штанов. Я помахал ему и отправился к "Морской принцессе". В ялике было полно воды и я, хоть и вымок до нитки, так и не протрезвел. Давненько я так не наклюкивался.
Я крепко привязал ялик к яхте, убрал мотор в ящик и проверил якоря. Потом спустился вниз. Обычно алкоголь действует на меня как снотворное впрочем, бессонницей я не страдаю. Но теперь сна не было не в одном глазу. Я вытерся насухо, растянулся на койке и взял газету. На сей раз я остановил свой выбор на разделе рекламы и объявлений. Концерты, бродвейские спектакли, кино. В Нью-Йорке я ещё не бывал, и мне ужасно захотелось туда съездить. Теперь - особенно. Это меня даже удивило: я никогда не интересовался ночной жизнью. Однако когда я заполучил красотку с деньгами, во мне проснулся вкус к шику. В последние несколько месяцев я уже неоднократно испытывал это искушение.
Разумеется, об этом не могло быть и речи - по крайней мере до тех пор, пока я ничего не знал о бедах Роуз. Да меня это не слишком заботило. И желания особого не было: Роуз, "Морская принцесса", куча денег - что ещё надо... Правда, я частенько раздумывал о том, что мы все никак не можем найти нужное применение этим громадным бабкам. А если бы я знал, что она такое натворила, то мы могли бы сгонять и в Нью-Йорк, и в Канаду, а может даже махнуть в Париж!
Я рассмотрел несколько газетных снимков Бродвея и стал читать колонку светских сплетен. Потом нашел спортивную страничку, потом опять дошел до новостей. Там была заметка о каком-то хмыре, который пырнул подружу ножом за то, что та отказывалась давать ему деньги. По словам газеты, убийца не отрицал того, что он "иждивенец". Я аккуратно сложил газету и убрал - Роуз обожала читать газеты, но её бесило, если хоть одна страничка оказывалась помятой или равной. Выключив свет, я перевернулся на другой бок и стал думать, а не "иждивенец" ли я сам. Но мне на это было наплевать. Однако я все же стал уверять себя, что все зарабатываю своим горбом. К тому же я, можно сказать, стал пособником её преступления. Да уж, я заслуживал такое иждивение... и работенка эта мне страшно нравилась!
Когда я проснулся, яхту мотало во все стороны. Было темно, а голова у меня разламывалась. Наручные часы показывали начало шестого. Шел ливень. Я послушал шум дождя, потом сел в койке. Чувствовал я себя омерзительно. Вдруг я заметил, что дверь задраена. Я вышел на палубу: даже бухточка и та вся покрылась белыми барашками волн. Ветер и дождь приятно освежили мне лицо и грудь. Я перегнулся через борт облегчиться - и увидел лодку моего приятеля-старика, привязанную к шлюпке. Я огляделся и заметил его лежащего калачиком на корме. Прикрывшись куском старого паруса, он смотрел на якорные цепи.
Я шагнул к нему, старик обернулся и помахал мне темнокожей рукой. Он что-то сказал, но его слова унеслись ветром. Я почти вплотную приблизил свое ухо к его губам, и он прокричал, что в жизни ещё не встречал такого соню и что он весь день пытался разбудить меня.
- День? - переспросил я тупо, вглядываясь в темное небо.
Я не поверил, что проспал целый день, но старик уверял, что пришел с фруктами около полудня, а не сумев меня добудиться, встал на вахту следить за якорями. И ещё он предположил, что штормить будет всю ночь. Мне не улыбалось провести день без Роуз, да и шторм был не Бог весть какой сильный. Если бы у меня так не болела голова, я бы запустил машину. Но упущенное время все равно не воротишь, да и смысла выходить сейчас не было - если уж днем такая темень, то ночью будет вообще хоть глаз выколи.
Якоря стояли на месте и я пригласил старика спуститься со мной в каюту. Он сел и, пока я одевался и жарил яичницу с беконом, все восхищался каютой, щупал койки, оглаживал металлическую окантовку. Я сделал тосты и сварил кофе. Потом я съел пару бананов из принесенной им грозди, а он заторопился: дела на берегу. Мне захотелось подарить ему штаны, но не мог этого сделать после того, как сказал вчера, что у меня нет. Старик спросил, не понадобится ли мне его помощь ближе к вечеру, но я покачал головой и предложил ему десятку. Но он денег не взял и, сунув руки в карманы, заявил с достоинством, что сторожил якорь потому, что считает меня своим другом и ему нравится моя яхта.
В конце концов я всучил ему свитерок и коробку мясных консервов, объяснив, что это ответный дар за фрукты..
Я помог ему погрузиться в лодчонку. Мы оба понимали, что я не смогу, как в прошлый раз, перевесить мотор на его лодку и довезти до берега. Я смотрел ему вслед: старик с усилием греб, вкладывая в каждый гребок все свои силы.
За неимением никаких дел я принял дождевой душ на палубе, и когда снова оделся, окончательно протрезвел и чувствовал себя отлично. Остаток ночи я провел за радиоприемником, каждые полчаса проверяя якоря. Меня не оставляли мысли, как бы было здорово жить с Роуз в Нью-Йорке на широкую ногу.
К утру шторм прошел и на небе высыпали звезды. С рассветом я запустил машину и заметил, что перегревается масло. Мне стоило немалого труда поднять якоря. Выйдя из бухты, я поставил парус, а потом удалился от берега на добрую милю и направился вдоль Ямайки. Я подумал, не стоит ли бросить якорь в Грин-Айленде - городишке на остром мысу - чтобы поспать хоть несколько часов. До Большого Каймана оставалось добрых двадцать часов ходу. Я решил не останавливаться, потому что, уже потеряв день, ужасно скучал по Роуз. Более того, я даже мечтал поскорее увидеть хитренькую рожу своего домохозяина Анселя Смита. Для него я припас коробку гаванских сигар, которые он обожал.
Старина Ансель был способен заговорить вас до умопомрачения, но для нас с Роуз он стал палочкой-выручалочкой.
* * *
Мы много недель мотались по всем карибским портам, точно морские цыгане: Роуз уговаривала меня сняться с места, если только ей казалось, что какой-то мужчина бросил на неё недобрый взгляд. Так мы осели на островке у Анселя. Островок, правда, был не шибко какой, однако земля в основном принадлежала ему и здесь не было туристов. Я давно уже слышал о нем - этот мелкий торгаш занимался контрабандой тканями и прочей ерундой, которую он мог продать в своей лавчонке на острове. Ансель жил в уютном деревянном бунгало с видом на нашу хижину и весь этот остров представлял собой клочок каменистой земли в тысяче ярдов от ближайшего из Больших Каймановых островов, на котором располагалась его лавка. Хотя я сам плохо разбирался в архипелагах южной части Тихого океана, кажется, мы обосновались на типичном острове Южного моря. Тут были белые песчаные пляжи, радужные цветы с сильным пьянящим ароматом, кокосовые пальмы, а жили мы в большой хижине под соломенной крышей, с окном, выходящим на небольшой риф. На этот самый риф напоролась старенькая "Морская принцесса", но вообще-то бухта хорошо защищена от штормов и здесь легко швартоваться, а в прилив уровень воды поднимается настолько, что затопляет этот риф.
Хотя я и раньше слышал об Анселе, мы забрели в его бухту совершенно случайно и, когда обнаружили, что в хижине есть даже водопровод, - он жил здесь до того, как выстроил себе бунгало в честь рождения очередного (и последнего) ребенка, - решили, что это место просто создано для нас. Ему мы объяснили, что у нас несколько затянувшийся медовый месяц - но тайный, так как у Роуз имеется муж, не одобривший идею нашего брака. Ансель проглотил нашу ложь и заверил, что придерживается широких взглядов и все прекрасно понимает. Единственный раз я увидел изумление у него на лице, когда мы за свой счет установили в хижине ванну с душем.
Ансель - темнокожий коротышка лет пятидесяти восьми, с резкими чертами лица и страшно гордится своими шелковистыми белыми волосами. Его жена загорелая женщина, немногословная и крупная, она, вероятно, в состоянии без труда приподнять его от земли одной рукой. У них есть взрослый сын, который занят магазином, и две замужние дочки, живущие где-то на островах. Рождение последнего сына перевернуло всю его жизнь, и Ансель не устает повторять: "Мы всегда знали, что у ней там сынок сидит, и мы его вовремя оттуда выковыряли!"
Когда старик впервые при мне произнес эту фразу, я по дурости спросил, что он имеет в виду.
- Как Сесил, первенец наш, должен был родиться, моя старуха почувствовала четыре удара в пупок. А у нас на островах все знают: сколько ударов в пупок в первый раз, столько и детей баба родит в жизни. Ну вот, после мы за два год настрогали двух дочек, а потом - пшик! Годы идут, а миссис Смит мне все талдычит: "Иди-ка, парень, за работу! Последний ребеночек в животе ждет!" Мики, поверишь, я совсем из сил выбился, делая этого последнего мальца! Но все ж-таки мы его родили! А как же!
Сам Ансель не только большой фантазер, но и лгун. Хотя иногда он соскальзывает на островной диалект, - чтобы меня поразить, наверное, - он неплохо образован и эрудирован. Его два увлечения - история Кайманового архипелага и секс. За пивом он расскажет вам, что Колумб назвал эти острова Тортугами - "черепашьими островами". По убеждению Анселя, Колумб сначала доплыл до Каймановых - а уж потом только заметил Доминику, так что старик Хрис был скорее всего, хреновым навигатором.
Что касается секса, тот Ансель был главным сексологом местного значения. У меня он, ничуть не смущаясь, с важным видом поинтересовался, какова Роуз в постели. Естественно, он считает её самой красивой женщиной планеты - тут мы с ним сходимся. В ответ на мою откровенноть он рассказал мне о женщинах, с которыми он спал - их, кажется, насчитывалось несколько миллионов - и поделился перлами местных поверий о деторождении. Если ползающий младенец заглядывает матери под юбку - значит, она снова понесла, "потому как малыш ищет себе приятеля". Если беременная не будет много трудиться, у неё родится лентяй. Женщина станет бесплодной, если послед первенца не закопать с серебряной монеткой в огороде за домом с восточной стороны. Акушерка должна перепоясать талию беременной тугой веревкой, чтобы ребеночек не выпрыгнул из чрева в легкие матери и та не задохнулась. Я долго не мог понять, дурит он меня или серьезно все это говорит. Ансель много чего знал о тайнах обеа - местного разновидности магии вуду - но наотрез отказывался это обсуждать со мной.
О сексе и деторождении он беседовал с Роуз. Поначалу она жутко злилась, но потом поняла, что просто у него язык чешется поговорить с ней. Я знаю, что ей ужасно нравится и Ансель и его жена.
Если Ансель и подозревал, что у нас денег больше, чем нам полагалось бы иметь, он ни разу не обмолвился словом. А Роуз чувствовала себя на острове в безопасности, по крайней мере настолько, насколько могла себя ощущать в безопасности. Раз в несколько месяцев мы снимались с места на пару дней, потом возвращались в Джорджтаун и регистрировались как вновь прибывшие туристы для получения временной визы.
А уж даже начал думать, что нам суждено навечно остаться приклеенными к этому клочку земли. Восемь месяцев назад по Вест-Индии пронесся мощный ураган и улетел к Флориде, где вызвал наибольшие разрушения. Разумеется, ураган разрушил много построек и на островах. Но нас заранее предупредили об опасности, и я посадил яхту на якорь. Ураган накрыл наш риф, но не нанес нам существенного урона. Но потом произошло непредвиденное: ветер неожиданно поменял направление на сто восемьдесят градусов и с ревом рванул в направлении открытого океана. "Морская принцесса" пустилась в такой головокружительный пляс, что порвала один якорный канат и уволокла второй якорь на несколько сот ярдов, пока её не выбросило на риф.
Спрятавшись за береговыми деревьями, которые впервые за все время буквально плашмя легли на землю, мы наблюдали, как "Морская принцесса" рухнула на риф. А ведь там в потайном ящике хранились все деньги Роуз. Я кое-как дополз до хижины, нашел акваланг и, подгоняемый ветром в спину, побежал к воде. Роуз, цепляясь за мои плечи, пыталась криком и плачем меня остановить. Наконец мне удалось стряхнуть её с себя.
Море бурлило, в воде плавали доски, палки, ящики, ветки деревьев. Но на глубине царило полное спокойствие, и я быстро добрался до рифа. После нескольких попыток взобраться на борт "Морской принцессы" я сильно порезал ноги. Потом я соорудил плотик, привязал к нему клеенчатый мешок с деньгами - и мешочек с иностранными письмами - и отправился в обратный путь, таща за собой плотик. Бросившись в воду, я напоролся на коралловый риф и разодрал себе бедро чуть не до кости. Это было то ещё испытание - плыть против ветра, когда соленая вода разъедает кровоточащую рану на ноге. Я пытался плыть под водой, но мне было тяжело, да и воздух в акваланге уже был на исходе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Но к тому времени море уже кишмя кишело такими же чартерными яхтами и я едва мог заработать себе на чашку кофе с пирожком - при том, что "Морская принцесса" была куда лучше многих яхт. Хотя со стороны по-прежнему казалась старой развалюхой.
4.
В долгих сумерках небо казалось бледным молочным пятном с разбросанными по нему горстками тусклых звезд. Море волновалось, но в общем ночь не предвещала ничего плохого. Поймав по радио какую-то приятную мелодию, я раскурил сигару и, развалившись на койке, стал читать нью-йоркскую газетенку, купленную в Порт-о-Пренсе. Газета была всего-то трехдневной давности. Я ещё не успел даже дойти до странички спортивных новостей, как вдруг услышал плеск весел за бортом и хриплый голос:
- Вы тут, мистер?
Я вышел на палубу и увидел своего старого приятеля-рыбака. В руке он держал пинту дешевого рома и улыбался во весь рот. Я знаком пригласил его на борт. Он подплыл, стараясь на ткнуться в борт "Морской принцессы". Я не возражал против его компании. Мы расположились в кокпите, и он спросил, каким образом я подключил радио. Я сказал, что бортовой дизель на ходу заряжает батареи. Но я, верно, не очень понятно объяснял, потому что он не понял ни слова, хотя кивал и, точно соглашаясь, похлопывал себя по коленке. Я сменил тему, спросив, можно ли мне хлебнуть из его бутылки. Конечно! Зелье обожгло пищевод и устроило мартеновскую печь в желудке. А ведь я только и сделал что глоточек. Джин был похож на гуаро - грубый ром, который гонят из сахарного тростника по всей Центральной Америке. Но я понимал, что тут вынюхивает этот старикан, и не возражал.
Я спросил, не желает ли он отведать моего виски. Немного покочевряжившись для порядка, он ответил, что не прочь - мол, уж окажу вам такую любезность - и сунул свой бутылек в карман. Мы пропустили по три стопки канадского виски под крекеры и сыр. Старик обсудил мою яхту, а потом и преимущества виски перед ромом. Потом мы молча пили виски. Но островитяне обожают трепать языком, и скоро старик не выдержал и, указав на безоблачное небо, пообещал к утру дождь. Я стал ему возражать, сославшись на услышанный по радио прогноз погоды. Но он похлопал себя по коленкам и заявил, что его суставы дают прогноз погоды понадежнее, чем радио.
Он уплетал сыр и крекеры за обе щеки и я уже приготовился вскрыть очередную бутылку, как он предложил прейти на его ром. На сей раз ром не показался мне таким уж обжигающим. Я бросил в стакан немного льда, и старик последовал моему примеру - получилось неплохо. Потом мы вернулись к канадскому виски, и он стал рассказывать о своих рыбачьих подвигах времен юности.
Прикончив виски и ром, мы оба изрядно захмелели. Старик заверил меня, что несмотря на волны сумеет догрести до берега без проблем. Но за бухточкой штормило основательно. Я спустил на воду свой ялик и привязал к его тяжелой лодке. Пока он любовался тиковыми переборками ялика, я перекинул через борт подвесной мотор, умудрившись не разодрать себе при этом лицо, и приладил его к корме стариковой лодки.
Старик был в восторге, я посадил его за руль и мы сделали круг почета по бухточке, подняв веер брызг, а потом направились к берегу. Пока я стоял по колено в воде и прилаживал мотор к свопу ялику, старик шлепал вокруг меня и расспрашивал, сколько стоит мотор, да какой лучше покупать, да сколько бензина вмещает бак. Я отвечал ему с пьяной рассудительностью, точно он и впрямь собирался обзавестись мотором. Я помог ему вытащить лодку на берег, мы торжественно обменялись рукопожатием и он пообещал мне привести завтра утром манго и фруктов. Потом спросил, не найдется ли у меня для него старых штанов.
Увы, у меня не оказалось старых штанов. Я помахал ему и отправился к "Морской принцессе". В ялике было полно воды и я, хоть и вымок до нитки, так и не протрезвел. Давненько я так не наклюкивался.
Я крепко привязал ялик к яхте, убрал мотор в ящик и проверил якоря. Потом спустился вниз. Обычно алкоголь действует на меня как снотворное впрочем, бессонницей я не страдаю. Но теперь сна не было не в одном глазу. Я вытерся насухо, растянулся на койке и взял газету. На сей раз я остановил свой выбор на разделе рекламы и объявлений. Концерты, бродвейские спектакли, кино. В Нью-Йорке я ещё не бывал, и мне ужасно захотелось туда съездить. Теперь - особенно. Это меня даже удивило: я никогда не интересовался ночной жизнью. Однако когда я заполучил красотку с деньгами, во мне проснулся вкус к шику. В последние несколько месяцев я уже неоднократно испытывал это искушение.
Разумеется, об этом не могло быть и речи - по крайней мере до тех пор, пока я ничего не знал о бедах Роуз. Да меня это не слишком заботило. И желания особого не было: Роуз, "Морская принцесса", куча денег - что ещё надо... Правда, я частенько раздумывал о том, что мы все никак не можем найти нужное применение этим громадным бабкам. А если бы я знал, что она такое натворила, то мы могли бы сгонять и в Нью-Йорк, и в Канаду, а может даже махнуть в Париж!
Я рассмотрел несколько газетных снимков Бродвея и стал читать колонку светских сплетен. Потом нашел спортивную страничку, потом опять дошел до новостей. Там была заметка о каком-то хмыре, который пырнул подружу ножом за то, что та отказывалась давать ему деньги. По словам газеты, убийца не отрицал того, что он "иждивенец". Я аккуратно сложил газету и убрал - Роуз обожала читать газеты, но её бесило, если хоть одна страничка оказывалась помятой или равной. Выключив свет, я перевернулся на другой бок и стал думать, а не "иждивенец" ли я сам. Но мне на это было наплевать. Однако я все же стал уверять себя, что все зарабатываю своим горбом. К тому же я, можно сказать, стал пособником её преступления. Да уж, я заслуживал такое иждивение... и работенка эта мне страшно нравилась!
Когда я проснулся, яхту мотало во все стороны. Было темно, а голова у меня разламывалась. Наручные часы показывали начало шестого. Шел ливень. Я послушал шум дождя, потом сел в койке. Чувствовал я себя омерзительно. Вдруг я заметил, что дверь задраена. Я вышел на палубу: даже бухточка и та вся покрылась белыми барашками волн. Ветер и дождь приятно освежили мне лицо и грудь. Я перегнулся через борт облегчиться - и увидел лодку моего приятеля-старика, привязанную к шлюпке. Я огляделся и заметил его лежащего калачиком на корме. Прикрывшись куском старого паруса, он смотрел на якорные цепи.
Я шагнул к нему, старик обернулся и помахал мне темнокожей рукой. Он что-то сказал, но его слова унеслись ветром. Я почти вплотную приблизил свое ухо к его губам, и он прокричал, что в жизни ещё не встречал такого соню и что он весь день пытался разбудить меня.
- День? - переспросил я тупо, вглядываясь в темное небо.
Я не поверил, что проспал целый день, но старик уверял, что пришел с фруктами около полудня, а не сумев меня добудиться, встал на вахту следить за якорями. И ещё он предположил, что штормить будет всю ночь. Мне не улыбалось провести день без Роуз, да и шторм был не Бог весть какой сильный. Если бы у меня так не болела голова, я бы запустил машину. Но упущенное время все равно не воротишь, да и смысла выходить сейчас не было - если уж днем такая темень, то ночью будет вообще хоть глаз выколи.
Якоря стояли на месте и я пригласил старика спуститься со мной в каюту. Он сел и, пока я одевался и жарил яичницу с беконом, все восхищался каютой, щупал койки, оглаживал металлическую окантовку. Я сделал тосты и сварил кофе. Потом я съел пару бананов из принесенной им грозди, а он заторопился: дела на берегу. Мне захотелось подарить ему штаны, но не мог этого сделать после того, как сказал вчера, что у меня нет. Старик спросил, не понадобится ли мне его помощь ближе к вечеру, но я покачал головой и предложил ему десятку. Но он денег не взял и, сунув руки в карманы, заявил с достоинством, что сторожил якорь потому, что считает меня своим другом и ему нравится моя яхта.
В конце концов я всучил ему свитерок и коробку мясных консервов, объяснив, что это ответный дар за фрукты..
Я помог ему погрузиться в лодчонку. Мы оба понимали, что я не смогу, как в прошлый раз, перевесить мотор на его лодку и довезти до берега. Я смотрел ему вслед: старик с усилием греб, вкладывая в каждый гребок все свои силы.
За неимением никаких дел я принял дождевой душ на палубе, и когда снова оделся, окончательно протрезвел и чувствовал себя отлично. Остаток ночи я провел за радиоприемником, каждые полчаса проверяя якоря. Меня не оставляли мысли, как бы было здорово жить с Роуз в Нью-Йорке на широкую ногу.
К утру шторм прошел и на небе высыпали звезды. С рассветом я запустил машину и заметил, что перегревается масло. Мне стоило немалого труда поднять якоря. Выйдя из бухты, я поставил парус, а потом удалился от берега на добрую милю и направился вдоль Ямайки. Я подумал, не стоит ли бросить якорь в Грин-Айленде - городишке на остром мысу - чтобы поспать хоть несколько часов. До Большого Каймана оставалось добрых двадцать часов ходу. Я решил не останавливаться, потому что, уже потеряв день, ужасно скучал по Роуз. Более того, я даже мечтал поскорее увидеть хитренькую рожу своего домохозяина Анселя Смита. Для него я припас коробку гаванских сигар, которые он обожал.
Старина Ансель был способен заговорить вас до умопомрачения, но для нас с Роуз он стал палочкой-выручалочкой.
* * *
Мы много недель мотались по всем карибским портам, точно морские цыгане: Роуз уговаривала меня сняться с места, если только ей казалось, что какой-то мужчина бросил на неё недобрый взгляд. Так мы осели на островке у Анселя. Островок, правда, был не шибко какой, однако земля в основном принадлежала ему и здесь не было туристов. Я давно уже слышал о нем - этот мелкий торгаш занимался контрабандой тканями и прочей ерундой, которую он мог продать в своей лавчонке на острове. Ансель жил в уютном деревянном бунгало с видом на нашу хижину и весь этот остров представлял собой клочок каменистой земли в тысяче ярдов от ближайшего из Больших Каймановых островов, на котором располагалась его лавка. Хотя я сам плохо разбирался в архипелагах южной части Тихого океана, кажется, мы обосновались на типичном острове Южного моря. Тут были белые песчаные пляжи, радужные цветы с сильным пьянящим ароматом, кокосовые пальмы, а жили мы в большой хижине под соломенной крышей, с окном, выходящим на небольшой риф. На этот самый риф напоролась старенькая "Морская принцесса", но вообще-то бухта хорошо защищена от штормов и здесь легко швартоваться, а в прилив уровень воды поднимается настолько, что затопляет этот риф.
Хотя я и раньше слышал об Анселе, мы забрели в его бухту совершенно случайно и, когда обнаружили, что в хижине есть даже водопровод, - он жил здесь до того, как выстроил себе бунгало в честь рождения очередного (и последнего) ребенка, - решили, что это место просто создано для нас. Ему мы объяснили, что у нас несколько затянувшийся медовый месяц - но тайный, так как у Роуз имеется муж, не одобривший идею нашего брака. Ансель проглотил нашу ложь и заверил, что придерживается широких взглядов и все прекрасно понимает. Единственный раз я увидел изумление у него на лице, когда мы за свой счет установили в хижине ванну с душем.
Ансель - темнокожий коротышка лет пятидесяти восьми, с резкими чертами лица и страшно гордится своими шелковистыми белыми волосами. Его жена загорелая женщина, немногословная и крупная, она, вероятно, в состоянии без труда приподнять его от земли одной рукой. У них есть взрослый сын, который занят магазином, и две замужние дочки, живущие где-то на островах. Рождение последнего сына перевернуло всю его жизнь, и Ансель не устает повторять: "Мы всегда знали, что у ней там сынок сидит, и мы его вовремя оттуда выковыряли!"
Когда старик впервые при мне произнес эту фразу, я по дурости спросил, что он имеет в виду.
- Как Сесил, первенец наш, должен был родиться, моя старуха почувствовала четыре удара в пупок. А у нас на островах все знают: сколько ударов в пупок в первый раз, столько и детей баба родит в жизни. Ну вот, после мы за два год настрогали двух дочек, а потом - пшик! Годы идут, а миссис Смит мне все талдычит: "Иди-ка, парень, за работу! Последний ребеночек в животе ждет!" Мики, поверишь, я совсем из сил выбился, делая этого последнего мальца! Но все ж-таки мы его родили! А как же!
Сам Ансель не только большой фантазер, но и лгун. Хотя иногда он соскальзывает на островной диалект, - чтобы меня поразить, наверное, - он неплохо образован и эрудирован. Его два увлечения - история Кайманового архипелага и секс. За пивом он расскажет вам, что Колумб назвал эти острова Тортугами - "черепашьими островами". По убеждению Анселя, Колумб сначала доплыл до Каймановых - а уж потом только заметил Доминику, так что старик Хрис был скорее всего, хреновым навигатором.
Что касается секса, тот Ансель был главным сексологом местного значения. У меня он, ничуть не смущаясь, с важным видом поинтересовался, какова Роуз в постели. Естественно, он считает её самой красивой женщиной планеты - тут мы с ним сходимся. В ответ на мою откровенноть он рассказал мне о женщинах, с которыми он спал - их, кажется, насчитывалось несколько миллионов - и поделился перлами местных поверий о деторождении. Если ползающий младенец заглядывает матери под юбку - значит, она снова понесла, "потому как малыш ищет себе приятеля". Если беременная не будет много трудиться, у неё родится лентяй. Женщина станет бесплодной, если послед первенца не закопать с серебряной монеткой в огороде за домом с восточной стороны. Акушерка должна перепоясать талию беременной тугой веревкой, чтобы ребеночек не выпрыгнул из чрева в легкие матери и та не задохнулась. Я долго не мог понять, дурит он меня или серьезно все это говорит. Ансель много чего знал о тайнах обеа - местного разновидности магии вуду - но наотрез отказывался это обсуждать со мной.
О сексе и деторождении он беседовал с Роуз. Поначалу она жутко злилась, но потом поняла, что просто у него язык чешется поговорить с ней. Я знаю, что ей ужасно нравится и Ансель и его жена.
Если Ансель и подозревал, что у нас денег больше, чем нам полагалось бы иметь, он ни разу не обмолвился словом. А Роуз чувствовала себя на острове в безопасности, по крайней мере настолько, насколько могла себя ощущать в безопасности. Раз в несколько месяцев мы снимались с места на пару дней, потом возвращались в Джорджтаун и регистрировались как вновь прибывшие туристы для получения временной визы.
А уж даже начал думать, что нам суждено навечно остаться приклеенными к этому клочку земли. Восемь месяцев назад по Вест-Индии пронесся мощный ураган и улетел к Флориде, где вызвал наибольшие разрушения. Разумеется, ураган разрушил много построек и на островах. Но нас заранее предупредили об опасности, и я посадил яхту на якорь. Ураган накрыл наш риф, но не нанес нам существенного урона. Но потом произошло непредвиденное: ветер неожиданно поменял направление на сто восемьдесят градусов и с ревом рванул в направлении открытого океана. "Морская принцесса" пустилась в такой головокружительный пляс, что порвала один якорный канат и уволокла второй якорь на несколько сот ярдов, пока её не выбросило на риф.
Спрятавшись за береговыми деревьями, которые впервые за все время буквально плашмя легли на землю, мы наблюдали, как "Морская принцесса" рухнула на риф. А ведь там в потайном ящике хранились все деньги Роуз. Я кое-как дополз до хижины, нашел акваланг и, подгоняемый ветром в спину, побежал к воде. Роуз, цепляясь за мои плечи, пыталась криком и плачем меня остановить. Наконец мне удалось стряхнуть её с себя.
Море бурлило, в воде плавали доски, палки, ящики, ветки деревьев. Но на глубине царило полное спокойствие, и я быстро добрался до рифа. После нескольких попыток взобраться на борт "Морской принцессы" я сильно порезал ноги. Потом я соорудил плотик, привязал к нему клеенчатый мешок с деньгами - и мешочек с иностранными письмами - и отправился в обратный путь, таща за собой плотик. Бросившись в воду, я напоролся на коралловый риф и разодрал себе бедро чуть не до кости. Это было то ещё испытание - плыть против ветра, когда соленая вода разъедает кровоточащую рану на ноге. Я пытался плыть под водой, но мне было тяжело, да и воздух в акваланге уже был на исходе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19