– спросил Томас, сделан несколько шагов. Обернувшись через плечо, он увидел, что Джасмин уже встала и отряхивает юбки. Внезапно что-то просвистело в воздухе. Девушка вскрикнула и отшатнулась.
Томас тотчас же метнулся к ней. Ее огромные раскосые глаза в страхе смотрели на него; Девушка держалась за руку. Молодой человек осторожно расцепил ее пальцы, а потом закатал рукав блузки. Подбежав к племяннице, обеспокоенный Грэм увидел расплывающийся на смуглой кола девушки кровоподтек.
– Крови нет, но эта некрасивая отметина сойдет не скоро. – Грэм взял в руки камень и принялся его рассматривать.
Томас в ярости огляделся, ища негодяя, бросившего камень, но заметил лишь несколько мальчишек. Он направился к ним, выкрикивая что-то по-арабски.
– Мы не бросали камень в красивую леди, – запротестовал один из мальчишек.
С трудом сдерживаясь, чтобы не встряхнуть его за то, что Джасмин причинили боль, Томас велел им убираться прочь и некоторое время следил за ними, прищурив глаза.
Вернувшись к Джасмин, он нахмурился при виде темного пятна на ее нежной коже. Кровь отлила от лица девушки. Она с удивлением смотрела туда, где только что играли мальчишки.
– Только дураки могут бросать камни, рискуя кого-нибудь поранить, – пробормотал Томас.
Карие глаза девушки казались огромными.
– Но, Томас, они не бросали камней в мою сторону. Я их видела. Они бросали камни на пирамиду. К тому же они были слишком далеко.
– Возможно, это сделал какой-то другой озорник, а ты просто случайно оказалась на пути. Хорошо еще, что все обошлось. Этот камень поранил бы тебя гораздо сильнее, если бы попал в голову, – заметил дядя Грэм, потрепав племянницу по плечу. – С тобой все в порядке?
Джасмин кивнула.
– Тогда давайте вернемся на пароход. Я попрошу стюарда принести льда, – предложил Грэм.
Однако, когда они шли к своим ослам, Томас заметил, что Джасмин по-прежнему выглядела очень обеспокоенной. Ее лицо было мертвенно-бледным, словно она действительно верила, что кто-то хотел причинить ей гораздо больший вред.
В эту ночь Джасмин почти не спала. Утром она вышла на утопающую в тени палубу на носу. Вокруг маленьких роликов, за которыми туристы любили пить чай, стояли удобные плетеные кресла с полосатыми бело-голубыми подушками. Улыбчивый стюард принес дымящийся кофейник и фарфоровую чашку. В воздухе поплыл аромат свежее сваренного кофе.
Наблюдая за лениво проплывающей мимо борта парохода фелюкой, Джасмин услышала шаги.
– Доброе утро, Джас.
Джасмин подняла на Томаса глаза.
– Привет, Цезарь. Почему ты на ногах в столь ранний час?
– Не спалось. Все думал о тех отвратительных мальчишках, которые могли ранить тебя в более чувствительное место.
Томас сел в кресло рядом с Джасмин. На его лоб упали непослушные каштановые пряди. В светло-бежевом костюме, с галстуком цвета шоколада, завязанным вокруг бело снежного накрахмаленного воротничка, он выглядел восхитительно изысканно, несмотря на ранний час. Вот только темная щетина, покрывавшая его подбородок, резко контрастировала с элегантным нарядом. Сердце Джасмин забилось чуть-чуть быстрее от близости мужчины и его испытующего взгляда.
– Более чувствительное место? Ты имеешь в виду мои ягодицы? Да, это действительно было бы больно, – ответила девушка.
– Я говорил о твоей голове, Джасмин. Странно, что подобное вообще произошло. И чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что те мальчишки не могли этого сделать. Они недостаточно крепки, чтобы бросим, камень с такой силой. К тому же, как ты уже сказала, ты стояла слишком далеко от них.
Томас словно читал ее мысли. Однако Джасмин не хотела беспокоить его еще больше. Ведь если она расскажи о своих страхах, дядя может прервать экспедицию и отправить ее домой.
– Для такого восхитительного утра ты слишком мной думаешь. Наверняка мальчишки бросили камень не по злому умыслу. Им это показалось всего лишь веселой шуткой. И потом, я не слишком сильно пострадала, – беззаботно произнесла Джасмин.
– Но рана могла быть гораздо серьезнее.
Томас замолчал. Стюард вернулся, но Джасмин отослала его, не желая отвлекать Томаса от раздумий. Он смотрел на проплывающие мимо шлюпки, и за столом воцарилась тишина. Когда Джасмин взглянула на Томаса еще раз, его губы были плотно сжаты.
– О чем ты думаешь, Томас?
Сквозящая во взгляде мужчины тревога заставила сердце Джасмин болезненно сжаться. На какое-то мгновение ей показалось, что он не ответит. По его лицу пробежала тень.
– Я подумал о том, как коротка и быстротечна жизнь. Томас выглядел таким подавленным, что Джасмин захотелось утешить его. Внезапно она поняла:
– Ты говоришь о Найджеле?
Томас закрыл глаза.
– Да.
– Вы были очень близки?
– И да и нет. В детстве мы были неразлучны, а потом он стал настоящим ублюдком… прости, отъявленным хамом. Но он опять изменился. В тот день, когда ты ударила меня, помнишь?
Несмотря на печаль в голосе Томаса, Джасмин улыбнулась.
– Мы никогда не были друзьями, но потом странным образом сблизились. Нас можно было бы назвать соперниками. Найджел во всем старался превзойти меня. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что обязан ему всем, что во мне есть хорошего. Он заставлял меня бороться, быть более упорным, пробудил во мне дух соперничества. Когда-то он сказал мне, что я слишком часто игнорировал его, Потому что о лошадях думал больше, чем о семье.
Томас посмотрел на свои сильные ладони. У него были не изящные, изнеженные руки аристократа, а выносливые, привычные к физическому труду. Тыльную сторону ладони на левой руке пересекал длинный и довольно уродливый розовый шрам. Джасмин не замечала его раньше.
– Я думал, он шутит, а он действительно взял в ту ночь мою только что купленную кобылу. А потом я потерял его в парке. Ему не следовало туда ездить. Когда его принесли домой, он выглядел ужасно – весь в крови, стонал от боли, – но я настоял, чтобы меня пустили к нему. Он извинился передо мной. Господи, он просил у меня прошения за то, что взял без спросу лошадь. Я ужасно разозлился и спросил, какого черта он поехал в парк в столь поздний час.
Джасмин замерла.
– И что он ответил?
– Сказал, что встречался с девушкой.
Сердце Джасмин отчаянно забилось в груди. О Господи, неужели Томас имеет в виду ее?
– А он сказал что-нибудь еще?
– Нет. Он потерял сознание. Больше я его живым не видел. Доктор сказал, что началась инфекция, которая и убила его.
Томас с минуту смотрел на воду.
– Иногда он бывал невыносим. Но ведь он был моим братом. Единственным. Я очень по нему скучаю. Часто вспоминаю наши ссоры, но это не помогает. Мне его ужасно не хватает. Иногда, когда в доме никого нет, кроме меня, мне кажется, что я слышу его смех. Но потом я одергиваю себя и говорю, что никогда больше его не увижу. – В голосе Томаса слышалось неподдельное горе.
Горло Джасмин сдавило от переполнявших ее эмоции «Мне жаль, Томас, – обращалась она к нему в беззвучной мольбе. – Господи, как мне жаль. Ты никогда не был таким, как он».
– Когда он умер, я поклялся себе, что приложу все силы, чтобы защитить свою семью и сделать Мэнди счастливой. Я погубил Найджела и не хотел, чтобы подобное случилось с кем-то из моих родных. – Томас провел рукой по волосам, взъерошив темные пряди. – Теперь ты понимаешь, Джас, семья для меня всегда на первом месте. Иначе я не могу.
– Понимаю, – произнесла девушка, ощутив, что боль в сердце усилилась.
А она отказалась от своей семьи, от матери и отчима. Сводные брат и сестры тоже остались в Англии. А она плыла теперь на встречу с другой семьей, навстречу своему прошлому. Преданность Томаса семье заставила ее почувствовать себя так, словно она лишилась чего-то очень дорогого.
Отчаянно желая сменить тему, Джасмин заговорила о Египте. Молодой человек постепенно расслабился и даже слегка оживился. Томас, казалось, совсем забыл о недавней печали, когда Джасмин начала расспрашивать его о первых впечатлениях. Девушка в восхищении слушала его оживленный рассказ о местах, которые они посетили, об истории ступенчатой пирамиды.
– Ты знаешь о месте моего рождения гораздо больше, чем я, – рассуждала девушка, пока стюарды стелили на стол скатерть и ставили блюда с едой.
Молодые люди беседовали, угощаясь свежими апельсинами, яйцами, гренками и кофе. В воздухе почувствовалась прохлада. Томас намазал гренок апельсиновым джемом и с удовольствием съел. Джасмин шаловливо улыбнулась.
– Какой же ты, оказывается, сластена. Я сразу заподозрила, что это ты съел все финики, которые нам оставил после ужина стюард.
– Виноват, – признался Томас, подмигнув девушке. Джасмин с замиранием сердца наблюдала за тем, как Томас медленно облизывает с нижней губы джем. Не в силах оторвать взгляда, она чувствовала, как ее мало-помалу охватывает возбуждение. О да, она знала, каковы на вкус эти полные чувственные губы. А как изысканны его ласки! Как же ей хотелось, чтобы он вновь прижался к ее губам.
– Джас, почему ты так смотришь?
Захваченная врасплох, девушка энергично принялась за еду, чтобы скрыть смущение. А когда она подняла глаза, то заметила, что Томас наблюдает за ней с не меньшим возбуждением. Но потом он опомнился и перевел взгляд на Нил.
Когда восходящее солнце прогнало ярко-розовую пелену, расцвечивающую небо, заработали двигатели, и непрерывный лязг нарушил гармонию и спокойствие урождающегося дня. Пробасил гудок, раздался надрывный звон рынды, и гребные колеса тотчас же превратили воды Нила в белую, похожую на кружево пену.
Выходившие на палубу пассажиры бросали взгляды на Джасмин и Томаса. Симпатичный молодой человек, которого Джасмин видела в отеле, указал на нее, а потом помахал рукой и улыбнулся. Девушка улыбнулась в ответ.
Томас неодобрительно посмотрел на свою спутницу, а ее знакомого буквально уничтожил взглядом. Молодой человек поспешно пошел прочь, и Томас еще некоторое время недобро смотрел ему вслед, точно лев, охраняющий свой прайд. Это зрелище немало позабавило Джасмин. Томас выглядел, как настоящий собственник.
– Довольно грубо указывать на людей пальцем в арабской стране, – заметил он, отпивая кофе. – Но большинство европейцев и британцев либо не знают этого, либо просто не уважают традиции другой культуры.
Джасмин потянулась за маслом, но ее рука замерла.
– Ты говоришь о своих соотечественниках довольно пренебрежительно.
– Пренебрежительно? Я обожаю свою родную Англию. Но меня передергивает при виде того, как некоторые из англичан ведут себя за границей. В любой стране нужно держаться уважительно. Ты заметила, как англичане обращаются с египтянами в Каире? Помнишь тот случай с цветочницей?
Джасмин помнила. То происшествие очень взволновало ее, хотя она и ожидала чего-то подобного. На улице возле отеля хрупкая девушка всегда торговала розами и жасмином. С ее миловидного лица никогда не сходила приветливая улыбка. Джасмин, Томас и дядя Грэм собирались уезжать на пристань, когда стали свидетелями неприятной сцены. Цветочница предлагала англичанину купить розу для его супруги. Но мужчина, вскипев от негодования, грубо бросил: «Отвяжись от меня, грязная попрошайка!»
Покрасневший от стыда дядя Грэм купил тогда все цветы, что были у девушки. Они и сейчас наполняли своим ароматом каюты путешественников – душистые розы и ветки жасмина, расставленные в изящные вазы.
– Не все англичане обращаются с местными жителями так отвратительно. Супруги Морроу просто восхищены ими, впрочем, как и Ходжесы. Они прекрасно приспособились к жизни здесь. А супруги Морроу и вовсе подумывают, чтобы переехать сюда насовсем.
Джасмин сразу же пришлись по душе эти люди. Их искренний смех и привычка общаться со всеми на равных очень импонировали ей, так же как и их готовность принять в свой круг всех независимо от расы и положения в обществе. Личность человека была для них гораздо важнее его титула.
– Верно. Вот уже много лет они коротают зиму в Египте. Это пошло им на пользу – они стали более либеральны, чем большинство их соотечественников. Они порядочные люди, хотя и нечастые гости в высшем свете.
Последняя фраза Томаса пробудила в Джасмин любопытство:
– Что ты хочешь этим сказать? Значит ли это, что Морроу и Ходжесов… не слишком охотно принимают в обществе?
Рука Томаса с чашкой кофе замерла в воздухе. Молодой человек задумался.
– Я всегда воспринимал их как деловых партнеров, но сильно сомневаюсь, что мои друзья и семья были бы рады видеть их в своем доме. Морроу – нувориши. А у Эдуарда появились деньга лишь после того, как он женился на Мэриан и стал вице-президентом страховой компании ее отца. Отец Эдуарда работал в доках. Так что он из простой семьи. Ходжесы более знатны, но Мэтти Ходжес в свое время развелась. Ее первый муж был, кажется, немцем.
Джасмин усмехнулась.
– А я-то думала, ты перестал быть снобом.
Томас удивленно посмотрел на нее.
– Нет, среди египтян ты ведешь себя не как сноб, но в отношении своих соотечественников… Ты вежливо и уважительно относишься к местным жителям, но британцев продолжаешь делить на классы, подобно тому как повар режет на куски мясо для жаркого. Неужели ты всех людей делишь на категории сообразно своему представлению о классах? – Джасмин понизила голос. – Ты пытаешься уверить меня, что ты не такой, как твои друзья. Но ты становишься таким, когда речь заходит о разделении на классы и происхождении.
Темные брови Томаса сошлись на переносице, словно ему не понравился новый поворот в разговоре, но Джасмин продолжала стоять на своем.
– Если бы тебе удалось поселить Эдуарда в Египте, нарядить его в национальную одежду и выкрасить его лицо в более темный цвет, клянусь, ты бы терпимее относился к его происхождению, чем теперь.
Лицо Томаса побагровело, а губы сжались в узкую линию. Он со стуком поставил чашку на серебряный поднос.
– Ты слишком пристрастна, когда дело касается моих убеждений, Джасмин.
– Потому что они мне небезразличны, и я вижу, что ты вполне способен поколебать предвзятое мнение общества о разделении на классы. – Сказав так, Джасмин поступила очень смело.
Подбородок Томаса дрогнул, словно он силился подобрать слова, а потом он встал и коротко поклонился.
– Кофе слишком крепок для меня. Кроме того, я обещал написать Аманде письмо. Приятного дня, Джасмин.
Дело было вовсе не в кофе, а в ее невоздержанности. Твердая поступь Томаса свидетельствовала о его недовольстве. Джасмин вовсе не хотела наносить столь сильный удар в самое сердце его предубеждений, но иного выхода она не видела. Такому гордому человеку нелегко было сносить критику, даже если критиковали его с добрыми намерениями. А Томас был не просто гордым человеком – он был наследником титула.
Сможет ли он когда-нибудь измениться? И сможет ли она когда-нибудь почувствовать себя комфортно в своем собственном обличье? Джасмин поморщилась. У нее достаточно времени, чтобы обдумать это позже. По крайней мере, здесь, на пароходе, она могла расслабиться, зная, что никто не примет ее за продажную женщину. Или еще того хуже – захочет убить, забросав камнями.
День прошел в беспокойном чередовании событий. Большую часть его Джасмин занималась тем, что писала статью о своих первых впечатлениях от Египта. Томас избегал встреч с ней. Исключение составляли лишь те несколько минут, что они пили чай в компании дяди Грэма. Говорил только он, рассказывая о племени хамсин. Герцог благоразумно избегал расспрашивать молодых людей о том, почему они не разговаривают.
Напряжение сказалось и за ужином. Джасмин разглядывала пассажиров, сидящих за круглыми столами, раздумывая над тем, что еще можно написать в своей статье. Столовая поражала богатым убранством, впрочем, как и роскошные наряды пассажиров. Золотые шнуры с кисточками поддерживали темно-красные бархатные шторы, а медные газовые лампы заливали столовую мягким светом. Официанты в красных фесках и длинных белых рубашках, подпоясанных красными кушаками, ловко сновали меж столами. В дальнем углу столовой оркестранты в тюрбанах наигрывали тихую мелодию.
Когда после ужина пароход сбавил ход, чтобы остановиться на ночь, Джасмин набралась смелости и попросила Томаса уделить ей немного времени. Бросив на девушку настороженный взгляд, он последовал за ней на верхнюю палубу. Фонари, висящие на шестах, отбрасывали неяркий золотистый свет. Стрекот сверчков да крик птиц делали вечер еще более романтичным.
– Я хотела извиниться за резкость.
Если Томас и был удивлен, то не подал виду. Он скрестил руки на груди и не произнес ни слова. Джасмин судорожно втянула носом воздух.
– Я не стану просить прощения за свои слова, потому что я действительно так думаю. Я лишь хочу извиниться за тон, каким они были сказаны. Иногда я совсем не могу себя контролировать. Но я вовсе не хотела обидеть тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Томас тотчас же метнулся к ней. Ее огромные раскосые глаза в страхе смотрели на него; Девушка держалась за руку. Молодой человек осторожно расцепил ее пальцы, а потом закатал рукав блузки. Подбежав к племяннице, обеспокоенный Грэм увидел расплывающийся на смуглой кола девушки кровоподтек.
– Крови нет, но эта некрасивая отметина сойдет не скоро. – Грэм взял в руки камень и принялся его рассматривать.
Томас в ярости огляделся, ища негодяя, бросившего камень, но заметил лишь несколько мальчишек. Он направился к ним, выкрикивая что-то по-арабски.
– Мы не бросали камень в красивую леди, – запротестовал один из мальчишек.
С трудом сдерживаясь, чтобы не встряхнуть его за то, что Джасмин причинили боль, Томас велел им убираться прочь и некоторое время следил за ними, прищурив глаза.
Вернувшись к Джасмин, он нахмурился при виде темного пятна на ее нежной коже. Кровь отлила от лица девушки. Она с удивлением смотрела туда, где только что играли мальчишки.
– Только дураки могут бросать камни, рискуя кого-нибудь поранить, – пробормотал Томас.
Карие глаза девушки казались огромными.
– Но, Томас, они не бросали камней в мою сторону. Я их видела. Они бросали камни на пирамиду. К тому же они были слишком далеко.
– Возможно, это сделал какой-то другой озорник, а ты просто случайно оказалась на пути. Хорошо еще, что все обошлось. Этот камень поранил бы тебя гораздо сильнее, если бы попал в голову, – заметил дядя Грэм, потрепав племянницу по плечу. – С тобой все в порядке?
Джасмин кивнула.
– Тогда давайте вернемся на пароход. Я попрошу стюарда принести льда, – предложил Грэм.
Однако, когда они шли к своим ослам, Томас заметил, что Джасмин по-прежнему выглядела очень обеспокоенной. Ее лицо было мертвенно-бледным, словно она действительно верила, что кто-то хотел причинить ей гораздо больший вред.
В эту ночь Джасмин почти не спала. Утром она вышла на утопающую в тени палубу на носу. Вокруг маленьких роликов, за которыми туристы любили пить чай, стояли удобные плетеные кресла с полосатыми бело-голубыми подушками. Улыбчивый стюард принес дымящийся кофейник и фарфоровую чашку. В воздухе поплыл аромат свежее сваренного кофе.
Наблюдая за лениво проплывающей мимо борта парохода фелюкой, Джасмин услышала шаги.
– Доброе утро, Джас.
Джасмин подняла на Томаса глаза.
– Привет, Цезарь. Почему ты на ногах в столь ранний час?
– Не спалось. Все думал о тех отвратительных мальчишках, которые могли ранить тебя в более чувствительное место.
Томас сел в кресло рядом с Джасмин. На его лоб упали непослушные каштановые пряди. В светло-бежевом костюме, с галстуком цвета шоколада, завязанным вокруг бело снежного накрахмаленного воротничка, он выглядел восхитительно изысканно, несмотря на ранний час. Вот только темная щетина, покрывавшая его подбородок, резко контрастировала с элегантным нарядом. Сердце Джасмин забилось чуть-чуть быстрее от близости мужчины и его испытующего взгляда.
– Более чувствительное место? Ты имеешь в виду мои ягодицы? Да, это действительно было бы больно, – ответила девушка.
– Я говорил о твоей голове, Джасмин. Странно, что подобное вообще произошло. И чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что те мальчишки не могли этого сделать. Они недостаточно крепки, чтобы бросим, камень с такой силой. К тому же, как ты уже сказала, ты стояла слишком далеко от них.
Томас словно читал ее мысли. Однако Джасмин не хотела беспокоить его еще больше. Ведь если она расскажи о своих страхах, дядя может прервать экспедицию и отправить ее домой.
– Для такого восхитительного утра ты слишком мной думаешь. Наверняка мальчишки бросили камень не по злому умыслу. Им это показалось всего лишь веселой шуткой. И потом, я не слишком сильно пострадала, – беззаботно произнесла Джасмин.
– Но рана могла быть гораздо серьезнее.
Томас замолчал. Стюард вернулся, но Джасмин отослала его, не желая отвлекать Томаса от раздумий. Он смотрел на проплывающие мимо шлюпки, и за столом воцарилась тишина. Когда Джасмин взглянула на Томаса еще раз, его губы были плотно сжаты.
– О чем ты думаешь, Томас?
Сквозящая во взгляде мужчины тревога заставила сердце Джасмин болезненно сжаться. На какое-то мгновение ей показалось, что он не ответит. По его лицу пробежала тень.
– Я подумал о том, как коротка и быстротечна жизнь. Томас выглядел таким подавленным, что Джасмин захотелось утешить его. Внезапно она поняла:
– Ты говоришь о Найджеле?
Томас закрыл глаза.
– Да.
– Вы были очень близки?
– И да и нет. В детстве мы были неразлучны, а потом он стал настоящим ублюдком… прости, отъявленным хамом. Но он опять изменился. В тот день, когда ты ударила меня, помнишь?
Несмотря на печаль в голосе Томаса, Джасмин улыбнулась.
– Мы никогда не были друзьями, но потом странным образом сблизились. Нас можно было бы назвать соперниками. Найджел во всем старался превзойти меня. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что обязан ему всем, что во мне есть хорошего. Он заставлял меня бороться, быть более упорным, пробудил во мне дух соперничества. Когда-то он сказал мне, что я слишком часто игнорировал его, Потому что о лошадях думал больше, чем о семье.
Томас посмотрел на свои сильные ладони. У него были не изящные, изнеженные руки аристократа, а выносливые, привычные к физическому труду. Тыльную сторону ладони на левой руке пересекал длинный и довольно уродливый розовый шрам. Джасмин не замечала его раньше.
– Я думал, он шутит, а он действительно взял в ту ночь мою только что купленную кобылу. А потом я потерял его в парке. Ему не следовало туда ездить. Когда его принесли домой, он выглядел ужасно – весь в крови, стонал от боли, – но я настоял, чтобы меня пустили к нему. Он извинился передо мной. Господи, он просил у меня прошения за то, что взял без спросу лошадь. Я ужасно разозлился и спросил, какого черта он поехал в парк в столь поздний час.
Джасмин замерла.
– И что он ответил?
– Сказал, что встречался с девушкой.
Сердце Джасмин отчаянно забилось в груди. О Господи, неужели Томас имеет в виду ее?
– А он сказал что-нибудь еще?
– Нет. Он потерял сознание. Больше я его живым не видел. Доктор сказал, что началась инфекция, которая и убила его.
Томас с минуту смотрел на воду.
– Иногда он бывал невыносим. Но ведь он был моим братом. Единственным. Я очень по нему скучаю. Часто вспоминаю наши ссоры, но это не помогает. Мне его ужасно не хватает. Иногда, когда в доме никого нет, кроме меня, мне кажется, что я слышу его смех. Но потом я одергиваю себя и говорю, что никогда больше его не увижу. – В голосе Томаса слышалось неподдельное горе.
Горло Джасмин сдавило от переполнявших ее эмоции «Мне жаль, Томас, – обращалась она к нему в беззвучной мольбе. – Господи, как мне жаль. Ты никогда не был таким, как он».
– Когда он умер, я поклялся себе, что приложу все силы, чтобы защитить свою семью и сделать Мэнди счастливой. Я погубил Найджела и не хотел, чтобы подобное случилось с кем-то из моих родных. – Томас провел рукой по волосам, взъерошив темные пряди. – Теперь ты понимаешь, Джас, семья для меня всегда на первом месте. Иначе я не могу.
– Понимаю, – произнесла девушка, ощутив, что боль в сердце усилилась.
А она отказалась от своей семьи, от матери и отчима. Сводные брат и сестры тоже остались в Англии. А она плыла теперь на встречу с другой семьей, навстречу своему прошлому. Преданность Томаса семье заставила ее почувствовать себя так, словно она лишилась чего-то очень дорогого.
Отчаянно желая сменить тему, Джасмин заговорила о Египте. Молодой человек постепенно расслабился и даже слегка оживился. Томас, казалось, совсем забыл о недавней печали, когда Джасмин начала расспрашивать его о первых впечатлениях. Девушка в восхищении слушала его оживленный рассказ о местах, которые они посетили, об истории ступенчатой пирамиды.
– Ты знаешь о месте моего рождения гораздо больше, чем я, – рассуждала девушка, пока стюарды стелили на стол скатерть и ставили блюда с едой.
Молодые люди беседовали, угощаясь свежими апельсинами, яйцами, гренками и кофе. В воздухе почувствовалась прохлада. Томас намазал гренок апельсиновым джемом и с удовольствием съел. Джасмин шаловливо улыбнулась.
– Какой же ты, оказывается, сластена. Я сразу заподозрила, что это ты съел все финики, которые нам оставил после ужина стюард.
– Виноват, – признался Томас, подмигнув девушке. Джасмин с замиранием сердца наблюдала за тем, как Томас медленно облизывает с нижней губы джем. Не в силах оторвать взгляда, она чувствовала, как ее мало-помалу охватывает возбуждение. О да, она знала, каковы на вкус эти полные чувственные губы. А как изысканны его ласки! Как же ей хотелось, чтобы он вновь прижался к ее губам.
– Джас, почему ты так смотришь?
Захваченная врасплох, девушка энергично принялась за еду, чтобы скрыть смущение. А когда она подняла глаза, то заметила, что Томас наблюдает за ней с не меньшим возбуждением. Но потом он опомнился и перевел взгляд на Нил.
Когда восходящее солнце прогнало ярко-розовую пелену, расцвечивающую небо, заработали двигатели, и непрерывный лязг нарушил гармонию и спокойствие урождающегося дня. Пробасил гудок, раздался надрывный звон рынды, и гребные колеса тотчас же превратили воды Нила в белую, похожую на кружево пену.
Выходившие на палубу пассажиры бросали взгляды на Джасмин и Томаса. Симпатичный молодой человек, которого Джасмин видела в отеле, указал на нее, а потом помахал рукой и улыбнулся. Девушка улыбнулась в ответ.
Томас неодобрительно посмотрел на свою спутницу, а ее знакомого буквально уничтожил взглядом. Молодой человек поспешно пошел прочь, и Томас еще некоторое время недобро смотрел ему вслед, точно лев, охраняющий свой прайд. Это зрелище немало позабавило Джасмин. Томас выглядел, как настоящий собственник.
– Довольно грубо указывать на людей пальцем в арабской стране, – заметил он, отпивая кофе. – Но большинство европейцев и британцев либо не знают этого, либо просто не уважают традиции другой культуры.
Джасмин потянулась за маслом, но ее рука замерла.
– Ты говоришь о своих соотечественниках довольно пренебрежительно.
– Пренебрежительно? Я обожаю свою родную Англию. Но меня передергивает при виде того, как некоторые из англичан ведут себя за границей. В любой стране нужно держаться уважительно. Ты заметила, как англичане обращаются с египтянами в Каире? Помнишь тот случай с цветочницей?
Джасмин помнила. То происшествие очень взволновало ее, хотя она и ожидала чего-то подобного. На улице возле отеля хрупкая девушка всегда торговала розами и жасмином. С ее миловидного лица никогда не сходила приветливая улыбка. Джасмин, Томас и дядя Грэм собирались уезжать на пристань, когда стали свидетелями неприятной сцены. Цветочница предлагала англичанину купить розу для его супруги. Но мужчина, вскипев от негодования, грубо бросил: «Отвяжись от меня, грязная попрошайка!»
Покрасневший от стыда дядя Грэм купил тогда все цветы, что были у девушки. Они и сейчас наполняли своим ароматом каюты путешественников – душистые розы и ветки жасмина, расставленные в изящные вазы.
– Не все англичане обращаются с местными жителями так отвратительно. Супруги Морроу просто восхищены ими, впрочем, как и Ходжесы. Они прекрасно приспособились к жизни здесь. А супруги Морроу и вовсе подумывают, чтобы переехать сюда насовсем.
Джасмин сразу же пришлись по душе эти люди. Их искренний смех и привычка общаться со всеми на равных очень импонировали ей, так же как и их готовность принять в свой круг всех независимо от расы и положения в обществе. Личность человека была для них гораздо важнее его титула.
– Верно. Вот уже много лет они коротают зиму в Египте. Это пошло им на пользу – они стали более либеральны, чем большинство их соотечественников. Они порядочные люди, хотя и нечастые гости в высшем свете.
Последняя фраза Томаса пробудила в Джасмин любопытство:
– Что ты хочешь этим сказать? Значит ли это, что Морроу и Ходжесов… не слишком охотно принимают в обществе?
Рука Томаса с чашкой кофе замерла в воздухе. Молодой человек задумался.
– Я всегда воспринимал их как деловых партнеров, но сильно сомневаюсь, что мои друзья и семья были бы рады видеть их в своем доме. Морроу – нувориши. А у Эдуарда появились деньга лишь после того, как он женился на Мэриан и стал вице-президентом страховой компании ее отца. Отец Эдуарда работал в доках. Так что он из простой семьи. Ходжесы более знатны, но Мэтти Ходжес в свое время развелась. Ее первый муж был, кажется, немцем.
Джасмин усмехнулась.
– А я-то думала, ты перестал быть снобом.
Томас удивленно посмотрел на нее.
– Нет, среди египтян ты ведешь себя не как сноб, но в отношении своих соотечественников… Ты вежливо и уважительно относишься к местным жителям, но британцев продолжаешь делить на классы, подобно тому как повар режет на куски мясо для жаркого. Неужели ты всех людей делишь на категории сообразно своему представлению о классах? – Джасмин понизила голос. – Ты пытаешься уверить меня, что ты не такой, как твои друзья. Но ты становишься таким, когда речь заходит о разделении на классы и происхождении.
Темные брови Томаса сошлись на переносице, словно ему не понравился новый поворот в разговоре, но Джасмин продолжала стоять на своем.
– Если бы тебе удалось поселить Эдуарда в Египте, нарядить его в национальную одежду и выкрасить его лицо в более темный цвет, клянусь, ты бы терпимее относился к его происхождению, чем теперь.
Лицо Томаса побагровело, а губы сжались в узкую линию. Он со стуком поставил чашку на серебряный поднос.
– Ты слишком пристрастна, когда дело касается моих убеждений, Джасмин.
– Потому что они мне небезразличны, и я вижу, что ты вполне способен поколебать предвзятое мнение общества о разделении на классы. – Сказав так, Джасмин поступила очень смело.
Подбородок Томаса дрогнул, словно он силился подобрать слова, а потом он встал и коротко поклонился.
– Кофе слишком крепок для меня. Кроме того, я обещал написать Аманде письмо. Приятного дня, Джасмин.
Дело было вовсе не в кофе, а в ее невоздержанности. Твердая поступь Томаса свидетельствовала о его недовольстве. Джасмин вовсе не хотела наносить столь сильный удар в самое сердце его предубеждений, но иного выхода она не видела. Такому гордому человеку нелегко было сносить критику, даже если критиковали его с добрыми намерениями. А Томас был не просто гордым человеком – он был наследником титула.
Сможет ли он когда-нибудь измениться? И сможет ли она когда-нибудь почувствовать себя комфортно в своем собственном обличье? Джасмин поморщилась. У нее достаточно времени, чтобы обдумать это позже. По крайней мере, здесь, на пароходе, она могла расслабиться, зная, что никто не примет ее за продажную женщину. Или еще того хуже – захочет убить, забросав камнями.
День прошел в беспокойном чередовании событий. Большую часть его Джасмин занималась тем, что писала статью о своих первых впечатлениях от Египта. Томас избегал встреч с ней. Исключение составляли лишь те несколько минут, что они пили чай в компании дяди Грэма. Говорил только он, рассказывая о племени хамсин. Герцог благоразумно избегал расспрашивать молодых людей о том, почему они не разговаривают.
Напряжение сказалось и за ужином. Джасмин разглядывала пассажиров, сидящих за круглыми столами, раздумывая над тем, что еще можно написать в своей статье. Столовая поражала богатым убранством, впрочем, как и роскошные наряды пассажиров. Золотые шнуры с кисточками поддерживали темно-красные бархатные шторы, а медные газовые лампы заливали столовую мягким светом. Официанты в красных фесках и длинных белых рубашках, подпоясанных красными кушаками, ловко сновали меж столами. В дальнем углу столовой оркестранты в тюрбанах наигрывали тихую мелодию.
Когда после ужина пароход сбавил ход, чтобы остановиться на ночь, Джасмин набралась смелости и попросила Томаса уделить ей немного времени. Бросив на девушку настороженный взгляд, он последовал за ней на верхнюю палубу. Фонари, висящие на шестах, отбрасывали неяркий золотистый свет. Стрекот сверчков да крик птиц делали вечер еще более романтичным.
– Я хотела извиниться за резкость.
Если Томас и был удивлен, то не подал виду. Он скрестил руки на груди и не произнес ни слова. Джасмин судорожно втянула носом воздух.
– Я не стану просить прощения за свои слова, потому что я действительно так думаю. Я лишь хочу извиниться за тон, каким они были сказаны. Иногда я совсем не могу себя контролировать. Но я вовсе не хотела обидеть тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34