В расцвете сил настоятель мог один вытащить завязшие в грязи колеса орудия, но сейчас он шагал, не сгибая колен и опираясь на палку. Он настолько сгорбился, что не видел, что у входа его ожидал еще один посетитель. Этот человек был высоким и плотным, с круглым крупным лицом, похожим на сырную головку, и острыми глазами, расположенными близко друг к другу на бледном лице.
— Доброе утро, мсье, — хриплым голосом произнес посетитель, — мне сказали, что вы разговаривали с господином ле Мойном.
Старик с трудом выпрямился, и его глаза оказались на уровне глаз визитера. Ему не нравился служащий из Версаля, который находился в Монреале уже две недели. Визитер предпочел остановиться в семинарии, а не в гостинице городка. Можно было заметить, в его манерах сквозила неприязнь.
— Доброе утро, мсье де Марья, — он вспомнил, что говорилось о миссии этого человека в Монреале, и нахмурился. — Да, здесь был Шарль ле Мойн, он только что нас покинул.
— Плохо, — посланник Версаля потер пальцем горбинку носа, — мне необходимо увидеть богатого и влиятельного хозяина Лонгея. Я оставил его… на закуску…
Он захохотал, все лицо у него собралось в морщины.
— Можно даже сказать, что я его оставил… на десерт.
Конечно, деятельность представителя секретариата короля не могла остаться незамеченной в таком месте, как Монреаль. Всем было известно, что Жозеф де Марья вел долгие переговоры со многими городскими купцами, связанными с торговлей мехами. Он обошел меховые лавки и магазинчики, заглядывал в расчетные пункты, разговаривал с капитанами речных судов и даже с матросами. Он был постоянно занят расследованием того, как идут дела.
Настоятелю было все это известно, и он с трудом проявил вежливость к назойливому гостю. Он оглядел плотного де Марью и заметил, что гость, который обычно прекрасно одевался, в это утро превзошел самого себя, особенно это касалось пуговиц. Во Франции люди давно начали применять пуговицы, чтобы застегивать одежду, и наконец эта новинка появилась в отдаленных колониях. Де Марья нацепил на себя столько пуговиц, что казался ими покрыт, как чешуей. Пуговицы были разной формы и расцветок. Они сразу бросались в глаза и, казалось, говорили: «Мы можем вам показаться вызывающими и абсурдными, но в нас присутствует здравое зерно». Пуговицы господина де Марьи были флорентийского дизайна и очень яркие.
Старик попытался их пересчитать, но когда дошел до тридцати, махнул рукой. Он перевел взгляд на сюртук де Марьи из дорогого левантийского сукна с красивой вышивкой.
Он взглянул на топорщащиеся сзади фалды и подумал про себя: «Неужели он использует китовый ус, как это делают женщины в корсетах, Господи, куда мы идем?!»
— Боюсь, что вам не удастся сегодня повидать ле Мойна, — помолчав, сказал настоятель. — Он днем отправляется в Лонгей, а до этого времени будет занят.
— Прекрасно, я поеду вместе с ним. Возможно, у реки будет легче перенести ужасную жару. Надеюсь, — в острых черных глазах можно было прочитать страх, — что нет никакой опасности нападения индейцев?
— Нет, мсье де Марья, — у настоятеля было спокойное лицо, но про себя он смеялся. — Со стороны индейцев не грозит никакой опасности. В любом случае замок в Лонгее хорошо укреплен. Там высокие крепкие стены и башни. Вам там будет безопаснее, чем в Монреале.
Шарль ле Мойн спросил дорогу у дружелюбного монаха у ворот. Он сразу получил подробный ответ, из чего сделал заключение, что все следят за молодой вдовой.
— Идите до лавки аптекаря, — монах говорил с ним на простонародном языке, потому что этому ордену приходилось постоянно работать с простыми людьми. — Лавочка находится на рю Нотр Дам, дама снимает комнату над лавочкой.
Ле Мойн отправился по узкой улочке. Он держал в руках шляпу и время от времени обмахивался ею вместо веера. Жара была просто нестерпимой, и он подумал, что ему придется долго шагать, чтобы прийти к дому вдовы. На улице ни ветерка, хотя впереди виднелась река. Народ почтительно приветствовал хозяина Лонгея.
Когда он открыл дверь лавки, там зазвонил колокольчик, и хозяин лавки вышел из задней комнаты. Ле Мойн объяснил ему, что требуется, аптекарь показал ему на заднюю дверь и сказал:
— Месье, вам сюда.
Над головой слышались легкие шаги.
Глава великого семейства ле Мойн, самый богатый человек, которого уважали и по поводу которого больше всего сплетничали в Новой Франции, начал карабкаться по шаткой лестнице. Он постучал и услышал ответ:
— Войдите!
Давние поселенцы Новой Франции сказали бы ему:
— Открыто!
Он открыл дверь и увидел молодую женщину в домашнем наряде ярко-оранжевого цвета, на голове у нее была косынка того же оттенка. В руках у женщины была метла.
— Доброе утро, мсье, — сказала женщина, но в ее приветствии прозвучал вопрос.
Шарль ле Мойн был поражен ее привлекательностью. У нее были большие карие глаза, носик был чудесной формы и слегка вздернут, губки пухлые и яркие. Она казалась настоящей парижанкой. Домашний облегающий халатик выглядел нарядным, хотя при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что он изрядно поношен. Засученные рукава позволяли видеть прекрасное кружево ночной рубашки, а домашние туфельки, очевидно, были когда-то весьма красивыми.
— Извините меня за то, что я появился у вас так рано, — поклонившись, заявил господин ле Мойн. — Но, к сожалению, мне нужно срочно покинуть Монреаль, поэтому я так поспешил вас навестить.
— Я вас прощаю, мсье ле Мойн, — сказала молодая женщина. Он был явно поражен тем, что она его знает.
— Я вас ждала. Вы не войдете ко мне?
Ле Мойн вошел в комнату, продолжая разглядывать женщину. Она была высокой и стройной и держалась весьма достойно. «Она не кокотка, — подумал ле Мойн, — она — настоящая леди».
— Прошу вас, садитесь. У меня, правда, только один стул, поэтому я присяду на кровать. Мсье, вы, наверное, явились, чтобы поговорить о своем брате?
— Да, — ле Мойн утвердительно кивнул головой. Ему понравилась ее прямота, — Жан-Батист вас навещал, и мне кажется, что он вами… увлекся.
Девушка с достоинством произнесла:
— Он оказал мне честь тем, что влюбился в меня и попросил моей руки.
— Неужели? Простите меня за крайнее изумление. Понимаете, Жан-Батист еще слишком молод. Ему едва исполнилось восемнадцать… Вы понимаете, что в этом возрасте еще рано думать о браке?
Девушка высоко подняла брови.
— Возможно, несколько рано, но мне кажется, что господин де Бьенвилль вполне взрослый человек и, кроме того, мсье, у него имеются собственные средства для существования.
— По условиям завещания нашего отца, — быстро перебил ее ле Мойн, — он пока не может осуществлять контроль над собственностью. Этим занимаюсь я. Мадам, прошу вас, скажите, сколько вам лет?
— Мне уже двадцать, — улыбнулась девушка. У нее было настолько прелестное личико, что посетитель подумал, сможет ли он оставаться с ней до конца твердым.
— Вы, наверное, подумали, что я гораздо старше? Меня это не удивляет. Я уже была замужем, и у меня есть ребенок. Месье, я не стану ничего от вас скрывать. Мне двадцать лет, а вашему брату — восемнадцать. Это может служить для нас препятствием?
Шарль ле Мойн решил, что ему следует быть с ней предельно откровенным. В делах торговли оказывалось иногда весьма выгодным говорить только правду.
— Вы влюблены в моего брата? — спросил он.
— Нет, — девушка покачала головой и улыбнулась. — Вы понимаете, как я с вами откровенна. Месье, мне нравится Жан-Батист. И как-то мне даже показалось, что я в него влюблена, но… вскоре я поняла, что это не так. Месье, боюсь, что больше никогда не смогу влюбиться.
— Вы весьма откровенны. Но что же вы ответили моему брату?
— Я ему ничего не сказала. Если мне придется остаться в этом диком краю, я буду вынуждена выйти замуж. Кто станет для меня более нежным и милым мужем, чем Жан-Батист? Именно это я и сказала ему. Я всегда была с ним очень откровенна… Месье, я не желаю тут оставаться. Эта страна меня пугает. Мне рассказывали об индейцах и других страшных вещах. Мне известно о том, какие здесь ужасные холода, и меня при мысли об этом пробирает дрожь даже в такой жаркий день. У меня есть только одно желание — возвратиться во Францию… в Париж… И сделать это на первом же корабле!
Посетитель казался весьма довольным и подумал про себя: «Кажется, я смогу ей помочь. Как она четко выразила свое желание. Она нам угрожает, но в какой скрытой форме!»
Пока он все обдумывал, ле Мойн не сводил взгляда с шерстяной накидки, валявшейся на полу в ногах постели. Девушка обратила внимание на его взгляд и покачала головой,
— Месье, я не прячу под накидкой мужчин! — сказала она. Ле Мойн не понял, в чем тут дело. Он был верующим человеком, как и остальное население Новой Франции, но было ясно, что он не очень внимательно читал Библию. Девушка начала ему объяснять.
— Наверное, вам неизвестно, что меня называют женщиной, живущей на крыше.
Она указала ему на окно, и он впервые увидел, что оно выходит прямо на ограждение.
— Когда-то существовала на свете женщина, которая жила на стене и прятала шпионов под шерстяным плащом. Вам ясна моя мысль? Или вы не хотите этому поверить?
— Меня не нужно ни в чем убеждать, — заявил ле Мойн, и это было правдой. После того как он увидел девушку и поговорил с ней, он уверился, что ему не в чем ее упрекнуть. — Мне кажется, что вы более образованна, чем… это обычно бывает у людей, которые занимают социальное положение, подобное вашему.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, мсье. Я вообще мало чему училась, но я всегда хотела подняться по социальной лестнице, поэтому я внимательно за всеми наблюдала, прислушивалась и задавала вопросы. — Она помолчала, а потом умоляюще взглянула на Шарля: — Вы когда-нибудь думали о том, что значит быть служанкой? Нет, мсье, вам об этом ничего неизвестно. Могу вас уверить, что это просто ужасная жизнь.
— У вас есть какие-нибудь деньги?
— Нет, мсье. Когда семейство моего мужа решило нас отослать подальше от дома, они дали ему достаточно денег. По крайней мере, мне тогда так казалось. Но Жак имел привычку сорить деньгами. Когда мы оказались на борту корабля, у нас остались сущие гроши, — она заколебалась. — Он сильно пил. Мне вспоминаются его пьяные сцены… и в конце… я начала его ненавидеть.
Шарль продолжал молча смотреть на нее. Он чувствовал, что она начала ему нравиться. Наконец он промолвил:
— Будет неприятно, если ваш следующий брак принесет вам еще большие осложнения.
Девушка внимательно взглянула ему в глаза. — Да, мсье.
— Возможно, мне удастся помочь вам возвратиться в Париж.
Глава семейства ле Мойн подошел к окну, чтобы продумать сложившуюся ситуацию. Он обратил внимание на то, что немногочисленная мебель в комнате — кровать, стол и единственный стул была самодельной, массивной, но безукоризненной пропорции. Дерево было хорошо отполировано. Чувствовалась рука нормандских крестьян, прибывших обживать новые места.
У кровати стояла колыбелька, и он почувствовал на себе пристальный взгляд, но потом личико ребенка быстро исчезло. Все взвесив, ле Мойн отвернулся от окна.
— Вероятно, я вам смогу помочь, — сказал он, снова садясь на стул. — У меня появились кое-какие проблемы, и мне придется раскошелиться. Но я смогу вам раздобыть разрешение вернуться во Францию. Я также заплачу вам столько, чтобы вы могли спокойно путешествовать и после этого два года нормально жить в Париже. Взаимен я от вас потребую обещание больше никогда не видеться с господином де Бьенвиллем.
— Я начинаю понимать, как легко продать меня, — сказала девушка и сделала решительный жест. — Но я с вами не согласна. Мне лишь хотелось бы, мсье, уточнить, что значит «нормально жить в Париже»?
— Естественно, мы это сделаем, — согласился с ней Шарль. Они помолчали. Он чувствовал, что она хочет что-то добавить, но не может решиться. Наконец, она повернула голову и сказала:
— Фелисите-Анна! Подойдите к матушке, дитя мое! Ребенок не спеша выбрался из колыбельки и неохотно отправился к матери. Девочка с трудом продвигалась вперед, придерживаясь за край колыбельки. Малышка остановилась и подняла вверх удивительно большие глаза, которые казались еще больше на маленьком бледном личике. Ее испугал его взгляд, и она отвела глаза.
— Я хочу, чтобы малышка Фелисите оставалась здесь. Шарль ле Мойн был настолько поражен, что повернулся на стуле и уставился на молодую мамашу.
— Я вас не понимаю. Только несколько секунд назад вы говорили о жизни здесь с отвращением и страхом. Зачем же вы хотите оставить тут свою малышку-дочь?
— С детьми все происходит по-иному, — казалось, девушка решила защищаться. — Если она тут вырастет, она никогда не будет испытывать те ощущения, что испытываю я. Я вижу, как на улицах играют и смеются дети, и они мне кажутся такими здоровыми и крепкими. То же самое случится с моей Филисите, — она пыталась убедить его в правильности своей точки зрения. — Месье, у меня важные причины, чтобы оставить тут дочь. Если я возьму ее с собой, мне никогда не избавиться от моего прошлого. Неужели я должна вернуться во Францию, чтобы снова стать служанкой? И тогда моя бедная девочка тоже станет служанкой! Месье, я вас умоляю. Подумайте об этом и поверьте, что будет гораздо лучше, если малышка останется здесь.
Она выпрямилась и упрямо взглянула на него.
— Подумайте и о моей судьбе. Я не желаю больше подчиняться приказаниям какой-то мадам, питаться дурной пищей и спать в душных грязных комнатах! Месье, я собираюсь начать жизнь сначала. Я уже даже придумала себе биографию. Конечно, это все выдумка, но, кажется, все задумано умно. Я все тщательно взвесила и считаю, что смогу довести дело до конца. Но если я останусь с ребенком, мне, конечно, никто не поверит. Я беседовала об этом с господином настоятелем, и он меня поддержал.
В словах девушки была определенная логика, и Шарль ле Мойн посчитал, что она, может быть, и права.
— Наверное, девочке будет лучше, если она останется здесь.
— Мне сказали, что многие семьи поселились на ваших землях в Лонгее, — быстро подхватила молодая мать.
— Сейчас в моем поместье живет почти три сотни человек, и там построили двадцать семь домов, — с гордостью заявил ле Мойн. — Может быть, мы найдем семью, которая захочет ее удочерить. Я попытаюсь найти таких людей.
Малышка робко взглянула на него и сделала дрожащий шажок вперед. Он улыбнулся и протянул к ней руки. — Иди сюда. Мадам Хеле, я ей понравился.
— Бедная моя малышка. Месье, вы видите, она не очень симпатична. Но об этом не стоит волноваться. До восьми лет я сама была весьма некрасива, а потом изменилась, — девушка тепло улыбнулась господину Шарлю. — Месье, наверно, можно сказать, что из гадкого птенца выросла вполне привлекательная девушка.
— Вы правы, — поспешил уверить ее господин ле Мойн, — Вы настолько хороши, что вам следует поскорее возвратиться в Париж.
Пока ле Мойн оставался у мадам Хеле, он слышал постоянный шум с улицы. Когда он вышел, то понял, что шум доносится с ближайшего угла. Странный человек расхаживал перед магазином и, не переставая, ругался, а все увеличивающаяся толпа наблюдала за ним с безопасного расстояния.
Этот колоритный персонаж, видимо, принадлежал к торговцам мехами, которые постоянно были видны на улицах Монреаля, хотя в летнюю пору их не должно тут быть. Несколько недель назад уже прошла весьма успешно королевская ярмарка. На нее прибыло почти пятьсот каноэ из Грин Бей. Они проплыли по реке Оттава. Лодки были полны мехами, в основном это были шкурки бобра, выдры, норки и лосевые шкуры. Приехали сотни индейцев и множество французских охотников и трапперов. Они сидели в лодках и громко орали песни о Короле Касторе I (Бобре), и окрестные леса звенели эхом. Купцы приезжали в Монреаль со всех концов колонии и расставляли лавочки и навесы вдоль ограды. В течение десяти дней постоянно шла купля-продажа, бесконечные торги, выпивалось огромное количество спиртного, затевались бесчисленные драки, мужчины «крутили» бесконечные романы. Потом все меха перешли в руки купцов.
Вскоре каноэ отправились в обратный путь, и с ними уплыли охотники. Этот человек был удивительно высокого роста, с копной спутанных рыжих волос, кривым носом и тонкими губами. Выглядел он также странно: был обнажен до пояса, но на нем была потрепанная фетровая шляпа с обвисшими перьями, а гетры, потертые и в заплатах, были сшиты из хорошего сукна. Наверное, чтобы все свое носить с собой, на случай внезапного голода, он обмотал шею копченым угрем.
Этот незаурядный мужчина кипел от ярости. Он прыгал взад и вперед, как будто в каком-то странном танце. Потом он взвивался вверх и перед приземлением щелкал каблуками. И все это сопровождалось пронзительным смехом.
— Идите сюда, городские крысы! — кричал он. — Идите ближе, вы отбросы уличных помоек, и я сниму с каждого его жалкую башку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Доброе утро, мсье, — хриплым голосом произнес посетитель, — мне сказали, что вы разговаривали с господином ле Мойном.
Старик с трудом выпрямился, и его глаза оказались на уровне глаз визитера. Ему не нравился служащий из Версаля, который находился в Монреале уже две недели. Визитер предпочел остановиться в семинарии, а не в гостинице городка. Можно было заметить, в его манерах сквозила неприязнь.
— Доброе утро, мсье де Марья, — он вспомнил, что говорилось о миссии этого человека в Монреале, и нахмурился. — Да, здесь был Шарль ле Мойн, он только что нас покинул.
— Плохо, — посланник Версаля потер пальцем горбинку носа, — мне необходимо увидеть богатого и влиятельного хозяина Лонгея. Я оставил его… на закуску…
Он захохотал, все лицо у него собралось в морщины.
— Можно даже сказать, что я его оставил… на десерт.
Конечно, деятельность представителя секретариата короля не могла остаться незамеченной в таком месте, как Монреаль. Всем было известно, что Жозеф де Марья вел долгие переговоры со многими городскими купцами, связанными с торговлей мехами. Он обошел меховые лавки и магазинчики, заглядывал в расчетные пункты, разговаривал с капитанами речных судов и даже с матросами. Он был постоянно занят расследованием того, как идут дела.
Настоятелю было все это известно, и он с трудом проявил вежливость к назойливому гостю. Он оглядел плотного де Марью и заметил, что гость, который обычно прекрасно одевался, в это утро превзошел самого себя, особенно это касалось пуговиц. Во Франции люди давно начали применять пуговицы, чтобы застегивать одежду, и наконец эта новинка появилась в отдаленных колониях. Де Марья нацепил на себя столько пуговиц, что казался ими покрыт, как чешуей. Пуговицы были разной формы и расцветок. Они сразу бросались в глаза и, казалось, говорили: «Мы можем вам показаться вызывающими и абсурдными, но в нас присутствует здравое зерно». Пуговицы господина де Марьи были флорентийского дизайна и очень яркие.
Старик попытался их пересчитать, но когда дошел до тридцати, махнул рукой. Он перевел взгляд на сюртук де Марьи из дорогого левантийского сукна с красивой вышивкой.
Он взглянул на топорщащиеся сзади фалды и подумал про себя: «Неужели он использует китовый ус, как это делают женщины в корсетах, Господи, куда мы идем?!»
— Боюсь, что вам не удастся сегодня повидать ле Мойна, — помолчав, сказал настоятель. — Он днем отправляется в Лонгей, а до этого времени будет занят.
— Прекрасно, я поеду вместе с ним. Возможно, у реки будет легче перенести ужасную жару. Надеюсь, — в острых черных глазах можно было прочитать страх, — что нет никакой опасности нападения индейцев?
— Нет, мсье де Марья, — у настоятеля было спокойное лицо, но про себя он смеялся. — Со стороны индейцев не грозит никакой опасности. В любом случае замок в Лонгее хорошо укреплен. Там высокие крепкие стены и башни. Вам там будет безопаснее, чем в Монреале.
Шарль ле Мойн спросил дорогу у дружелюбного монаха у ворот. Он сразу получил подробный ответ, из чего сделал заключение, что все следят за молодой вдовой.
— Идите до лавки аптекаря, — монах говорил с ним на простонародном языке, потому что этому ордену приходилось постоянно работать с простыми людьми. — Лавочка находится на рю Нотр Дам, дама снимает комнату над лавочкой.
Ле Мойн отправился по узкой улочке. Он держал в руках шляпу и время от времени обмахивался ею вместо веера. Жара была просто нестерпимой, и он подумал, что ему придется долго шагать, чтобы прийти к дому вдовы. На улице ни ветерка, хотя впереди виднелась река. Народ почтительно приветствовал хозяина Лонгея.
Когда он открыл дверь лавки, там зазвонил колокольчик, и хозяин лавки вышел из задней комнаты. Ле Мойн объяснил ему, что требуется, аптекарь показал ему на заднюю дверь и сказал:
— Месье, вам сюда.
Над головой слышались легкие шаги.
Глава великого семейства ле Мойн, самый богатый человек, которого уважали и по поводу которого больше всего сплетничали в Новой Франции, начал карабкаться по шаткой лестнице. Он постучал и услышал ответ:
— Войдите!
Давние поселенцы Новой Франции сказали бы ему:
— Открыто!
Он открыл дверь и увидел молодую женщину в домашнем наряде ярко-оранжевого цвета, на голове у нее была косынка того же оттенка. В руках у женщины была метла.
— Доброе утро, мсье, — сказала женщина, но в ее приветствии прозвучал вопрос.
Шарль ле Мойн был поражен ее привлекательностью. У нее были большие карие глаза, носик был чудесной формы и слегка вздернут, губки пухлые и яркие. Она казалась настоящей парижанкой. Домашний облегающий халатик выглядел нарядным, хотя при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что он изрядно поношен. Засученные рукава позволяли видеть прекрасное кружево ночной рубашки, а домашние туфельки, очевидно, были когда-то весьма красивыми.
— Извините меня за то, что я появился у вас так рано, — поклонившись, заявил господин ле Мойн. — Но, к сожалению, мне нужно срочно покинуть Монреаль, поэтому я так поспешил вас навестить.
— Я вас прощаю, мсье ле Мойн, — сказала молодая женщина. Он был явно поражен тем, что она его знает.
— Я вас ждала. Вы не войдете ко мне?
Ле Мойн вошел в комнату, продолжая разглядывать женщину. Она была высокой и стройной и держалась весьма достойно. «Она не кокотка, — подумал ле Мойн, — она — настоящая леди».
— Прошу вас, садитесь. У меня, правда, только один стул, поэтому я присяду на кровать. Мсье, вы, наверное, явились, чтобы поговорить о своем брате?
— Да, — ле Мойн утвердительно кивнул головой. Ему понравилась ее прямота, — Жан-Батист вас навещал, и мне кажется, что он вами… увлекся.
Девушка с достоинством произнесла:
— Он оказал мне честь тем, что влюбился в меня и попросил моей руки.
— Неужели? Простите меня за крайнее изумление. Понимаете, Жан-Батист еще слишком молод. Ему едва исполнилось восемнадцать… Вы понимаете, что в этом возрасте еще рано думать о браке?
Девушка высоко подняла брови.
— Возможно, несколько рано, но мне кажется, что господин де Бьенвилль вполне взрослый человек и, кроме того, мсье, у него имеются собственные средства для существования.
— По условиям завещания нашего отца, — быстро перебил ее ле Мойн, — он пока не может осуществлять контроль над собственностью. Этим занимаюсь я. Мадам, прошу вас, скажите, сколько вам лет?
— Мне уже двадцать, — улыбнулась девушка. У нее было настолько прелестное личико, что посетитель подумал, сможет ли он оставаться с ней до конца твердым.
— Вы, наверное, подумали, что я гораздо старше? Меня это не удивляет. Я уже была замужем, и у меня есть ребенок. Месье, я не стану ничего от вас скрывать. Мне двадцать лет, а вашему брату — восемнадцать. Это может служить для нас препятствием?
Шарль ле Мойн решил, что ему следует быть с ней предельно откровенным. В делах торговли оказывалось иногда весьма выгодным говорить только правду.
— Вы влюблены в моего брата? — спросил он.
— Нет, — девушка покачала головой и улыбнулась. — Вы понимаете, как я с вами откровенна. Месье, мне нравится Жан-Батист. И как-то мне даже показалось, что я в него влюблена, но… вскоре я поняла, что это не так. Месье, боюсь, что больше никогда не смогу влюбиться.
— Вы весьма откровенны. Но что же вы ответили моему брату?
— Я ему ничего не сказала. Если мне придется остаться в этом диком краю, я буду вынуждена выйти замуж. Кто станет для меня более нежным и милым мужем, чем Жан-Батист? Именно это я и сказала ему. Я всегда была с ним очень откровенна… Месье, я не желаю тут оставаться. Эта страна меня пугает. Мне рассказывали об индейцах и других страшных вещах. Мне известно о том, какие здесь ужасные холода, и меня при мысли об этом пробирает дрожь даже в такой жаркий день. У меня есть только одно желание — возвратиться во Францию… в Париж… И сделать это на первом же корабле!
Посетитель казался весьма довольным и подумал про себя: «Кажется, я смогу ей помочь. Как она четко выразила свое желание. Она нам угрожает, но в какой скрытой форме!»
Пока он все обдумывал, ле Мойн не сводил взгляда с шерстяной накидки, валявшейся на полу в ногах постели. Девушка обратила внимание на его взгляд и покачала головой,
— Месье, я не прячу под накидкой мужчин! — сказала она. Ле Мойн не понял, в чем тут дело. Он был верующим человеком, как и остальное население Новой Франции, но было ясно, что он не очень внимательно читал Библию. Девушка начала ему объяснять.
— Наверное, вам неизвестно, что меня называют женщиной, живущей на крыше.
Она указала ему на окно, и он впервые увидел, что оно выходит прямо на ограждение.
— Когда-то существовала на свете женщина, которая жила на стене и прятала шпионов под шерстяным плащом. Вам ясна моя мысль? Или вы не хотите этому поверить?
— Меня не нужно ни в чем убеждать, — заявил ле Мойн, и это было правдой. После того как он увидел девушку и поговорил с ней, он уверился, что ему не в чем ее упрекнуть. — Мне кажется, что вы более образованна, чем… это обычно бывает у людей, которые занимают социальное положение, подобное вашему.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, мсье. Я вообще мало чему училась, но я всегда хотела подняться по социальной лестнице, поэтому я внимательно за всеми наблюдала, прислушивалась и задавала вопросы. — Она помолчала, а потом умоляюще взглянула на Шарля: — Вы когда-нибудь думали о том, что значит быть служанкой? Нет, мсье, вам об этом ничего неизвестно. Могу вас уверить, что это просто ужасная жизнь.
— У вас есть какие-нибудь деньги?
— Нет, мсье. Когда семейство моего мужа решило нас отослать подальше от дома, они дали ему достаточно денег. По крайней мере, мне тогда так казалось. Но Жак имел привычку сорить деньгами. Когда мы оказались на борту корабля, у нас остались сущие гроши, — она заколебалась. — Он сильно пил. Мне вспоминаются его пьяные сцены… и в конце… я начала его ненавидеть.
Шарль продолжал молча смотреть на нее. Он чувствовал, что она начала ему нравиться. Наконец он промолвил:
— Будет неприятно, если ваш следующий брак принесет вам еще большие осложнения.
Девушка внимательно взглянула ему в глаза. — Да, мсье.
— Возможно, мне удастся помочь вам возвратиться в Париж.
Глава семейства ле Мойн подошел к окну, чтобы продумать сложившуюся ситуацию. Он обратил внимание на то, что немногочисленная мебель в комнате — кровать, стол и единственный стул была самодельной, массивной, но безукоризненной пропорции. Дерево было хорошо отполировано. Чувствовалась рука нормандских крестьян, прибывших обживать новые места.
У кровати стояла колыбелька, и он почувствовал на себе пристальный взгляд, но потом личико ребенка быстро исчезло. Все взвесив, ле Мойн отвернулся от окна.
— Вероятно, я вам смогу помочь, — сказал он, снова садясь на стул. — У меня появились кое-какие проблемы, и мне придется раскошелиться. Но я смогу вам раздобыть разрешение вернуться во Францию. Я также заплачу вам столько, чтобы вы могли спокойно путешествовать и после этого два года нормально жить в Париже. Взаимен я от вас потребую обещание больше никогда не видеться с господином де Бьенвиллем.
— Я начинаю понимать, как легко продать меня, — сказала девушка и сделала решительный жест. — Но я с вами не согласна. Мне лишь хотелось бы, мсье, уточнить, что значит «нормально жить в Париже»?
— Естественно, мы это сделаем, — согласился с ней Шарль. Они помолчали. Он чувствовал, что она хочет что-то добавить, но не может решиться. Наконец, она повернула голову и сказала:
— Фелисите-Анна! Подойдите к матушке, дитя мое! Ребенок не спеша выбрался из колыбельки и неохотно отправился к матери. Девочка с трудом продвигалась вперед, придерживаясь за край колыбельки. Малышка остановилась и подняла вверх удивительно большие глаза, которые казались еще больше на маленьком бледном личике. Ее испугал его взгляд, и она отвела глаза.
— Я хочу, чтобы малышка Фелисите оставалась здесь. Шарль ле Мойн был настолько поражен, что повернулся на стуле и уставился на молодую мамашу.
— Я вас не понимаю. Только несколько секунд назад вы говорили о жизни здесь с отвращением и страхом. Зачем же вы хотите оставить тут свою малышку-дочь?
— С детьми все происходит по-иному, — казалось, девушка решила защищаться. — Если она тут вырастет, она никогда не будет испытывать те ощущения, что испытываю я. Я вижу, как на улицах играют и смеются дети, и они мне кажутся такими здоровыми и крепкими. То же самое случится с моей Филисите, — она пыталась убедить его в правильности своей точки зрения. — Месье, у меня важные причины, чтобы оставить тут дочь. Если я возьму ее с собой, мне никогда не избавиться от моего прошлого. Неужели я должна вернуться во Францию, чтобы снова стать служанкой? И тогда моя бедная девочка тоже станет служанкой! Месье, я вас умоляю. Подумайте об этом и поверьте, что будет гораздо лучше, если малышка останется здесь.
Она выпрямилась и упрямо взглянула на него.
— Подумайте и о моей судьбе. Я не желаю больше подчиняться приказаниям какой-то мадам, питаться дурной пищей и спать в душных грязных комнатах! Месье, я собираюсь начать жизнь сначала. Я уже даже придумала себе биографию. Конечно, это все выдумка, но, кажется, все задумано умно. Я все тщательно взвесила и считаю, что смогу довести дело до конца. Но если я останусь с ребенком, мне, конечно, никто не поверит. Я беседовала об этом с господином настоятелем, и он меня поддержал.
В словах девушки была определенная логика, и Шарль ле Мойн посчитал, что она, может быть, и права.
— Наверное, девочке будет лучше, если она останется здесь.
— Мне сказали, что многие семьи поселились на ваших землях в Лонгее, — быстро подхватила молодая мать.
— Сейчас в моем поместье живет почти три сотни человек, и там построили двадцать семь домов, — с гордостью заявил ле Мойн. — Может быть, мы найдем семью, которая захочет ее удочерить. Я попытаюсь найти таких людей.
Малышка робко взглянула на него и сделала дрожащий шажок вперед. Он улыбнулся и протянул к ней руки. — Иди сюда. Мадам Хеле, я ей понравился.
— Бедная моя малышка. Месье, вы видите, она не очень симпатична. Но об этом не стоит волноваться. До восьми лет я сама была весьма некрасива, а потом изменилась, — девушка тепло улыбнулась господину Шарлю. — Месье, наверно, можно сказать, что из гадкого птенца выросла вполне привлекательная девушка.
— Вы правы, — поспешил уверить ее господин ле Мойн, — Вы настолько хороши, что вам следует поскорее возвратиться в Париж.
Пока ле Мойн оставался у мадам Хеле, он слышал постоянный шум с улицы. Когда он вышел, то понял, что шум доносится с ближайшего угла. Странный человек расхаживал перед магазином и, не переставая, ругался, а все увеличивающаяся толпа наблюдала за ним с безопасного расстояния.
Этот колоритный персонаж, видимо, принадлежал к торговцам мехами, которые постоянно были видны на улицах Монреаля, хотя в летнюю пору их не должно тут быть. Несколько недель назад уже прошла весьма успешно королевская ярмарка. На нее прибыло почти пятьсот каноэ из Грин Бей. Они проплыли по реке Оттава. Лодки были полны мехами, в основном это были шкурки бобра, выдры, норки и лосевые шкуры. Приехали сотни индейцев и множество французских охотников и трапперов. Они сидели в лодках и громко орали песни о Короле Касторе I (Бобре), и окрестные леса звенели эхом. Купцы приезжали в Монреаль со всех концов колонии и расставляли лавочки и навесы вдоль ограды. В течение десяти дней постоянно шла купля-продажа, бесконечные торги, выпивалось огромное количество спиртного, затевались бесчисленные драки, мужчины «крутили» бесконечные романы. Потом все меха перешли в руки купцов.
Вскоре каноэ отправились в обратный путь, и с ними уплыли охотники. Этот человек был удивительно высокого роста, с копной спутанных рыжих волос, кривым носом и тонкими губами. Выглядел он также странно: был обнажен до пояса, но на нем была потрепанная фетровая шляпа с обвисшими перьями, а гетры, потертые и в заплатах, были сшиты из хорошего сукна. Наверное, чтобы все свое носить с собой, на случай внезапного голода, он обмотал шею копченым угрем.
Этот незаурядный мужчина кипел от ярости. Он прыгал взад и вперед, как будто в каком-то странном танце. Потом он взвивался вверх и перед приземлением щелкал каблуками. И все это сопровождалось пронзительным смехом.
— Идите сюда, городские крысы! — кричал он. — Идите ближе, вы отбросы уличных помоек, и я сниму с каждого его жалкую башку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49