.."
Сеню Звонарева он застал в "Утесе" на другой день. Коротко пересказал разговоры с Костиком и с Зямой, выложил свои опасения и стал ждать решения приятеля. Но Сеня начал свой ответ с другого конца. Он прямо спросил, зачем нужно Стреляному втираться в "Руно" и нет ли у него каких-то своих целей, о которых он не хочет или не может сообщить.
Удар был не в бровь, а в глаз, но раскрывать все карты перед Звонарем Федор не мог.
И тогда он признался, что цель у него действительно есть, но говорить о ней он не хотел.
- Это, конечно, твое право, - серьезно сказал Семен. - И я еще раз подтверждаю, что можешь рассчитывать на меня. Но лучше б плюнул ты на "Руно", закончил он их беседу. - Шею сломаешь ни за что.
Федор шею ломать не собирался, он решил этим вечером отправиться на разговор с Костиком или Зямой, желая застать их врасплох.
За оградой знакомого особнячка у главного входа стояло несколько дорогих иномарок. Во дворе зажглись фонари, и сам домик, утопающий в цветах и подстриженных фигурно кустарниках, выглядел мирным пристанищем большой семьи, у которой собрались гости.
Федор опять зашел со стороны переулка и позвонил. Вышел другой охранник, расспросил, кто пришел, но, вернувшись через некоторое время, сообщил, что его просили прийти завтра.
"Ты торопишься, Федор", - досадовал на себя Стреляный. Если он будет продолжать в таком духе и дальше, то обязательно завалит все дело, вызовет их подозрения. "Терпение и выдержка", - повторял он про себя, удаляясь по переулкам в сторону Патриарших прудов. Где-то неподалеку здесь жил Раздольский. Что там теперь с ним в Англии? Очухался или дрожит до сих пор? А сколько смертей пролетело перед ним за эти месяцы? Лесной, Вульф, ребята... Тот, убитый им в ГУМе, Крот с товарищами, Михась...
Федор забрел в какой-то двор и сел на скамейку возле детской площадки. Закурил. И тут из темноты на него выдвинулась неясная фигура. Стреляный напрягся. Затевать миллионное дело и погибнуть за грош от руки какого-нибудь накачанного "дурью" фраера?
Человек стоял, не приближаясь, видно, понимал, чем ему грозит еще хотя бы один шаг вперед. А Федор весь превратился в слух, пытаясь уловить хоть малейшее движение сзади. Но там было все тихо. Он молчал, зная, что любое сказанное им сейчас слово может послужить сигналом к нападению.
- Ты, Стреляный? - наконец не выдержал укрытый темнотой человек. -т- Не бойся, я один, иду за тобой от самого "Руна".
"Этого еще не хватало, - мелькнуло у Федора. - Совсем плохой стал, надо же такую промашку допустить". И о бдительности не забывал, за спиной каждый шорох просеивал в уме, когда начал говорить:
- Чего надо-то? Кто ты?
Следовало немедленно выходить из двора на улицу. Федор встал. Из подъезда напротив детской площадки вывалилась подвыпившая компания. Взревел магнитофон.
- Не уходи, - просительным тоном сказал человек. - С тобой Купец говорить хочет.
"Липа, все липа", - с безнадежностью подумал Федор, но кому все-таки он понадобился?
- Ты думаешь, Купец уехал? - продолжал неизвестный. - Он здесь. Семью только отправил.
- Головой рискует. - Федор усмехнулся и, обойдя песочницу, вышел на открытое пространство двора. Здесь ему было спокойнее. Тень человека двинулась следом за ним.
- Рискует, - откликнулся голос. - Узнал вот, что ты к Мирону намастырился. Разговор у него к тебе.
- Нет, мне с Купцом не о чем разговаривать. Я неудачников не люблю. И сам ко дну, и других за собой? Нет. Проходи стороной.
- Ну, смотри, - угрожающе прозвучало из темноты. - Пожалеешь...
Человек исчез, как будто его и не было, а Федор, ускорив шаги, почти бегом пошел в сторону Садового кольца, удивляясь в душе смелости Купцова.
Артур Нерсесович сидел с Калаяном у себя в кабинете в офисе. Дома после той истории он его больше не принимал. И, хотя гнев его на Армена немного поостыл, он все равно не расстался с мыслью избавиться от него. Неудавшееся покушение только укрепило его в этом решении. Но не было у него в душе боевого задора, чтобы расстаться одним махом с не оправдавшим надежды конфиденциальным поверенным. Он переживал подлинный "медовый месяц" с Еленой, дела тоже шли неплохо, завязывались новые влиятельные связи. Вот и сейчас он обсуждал с Калаяном свой предстоящий визит на вечеринку к вице-премьеру.
Там собирались без дам, значит, смело можно было говорить о делах. Вице-премьер приглашал банкиров и элиту московского бизнеса, стремясь, конечно, заручиться поддержкой курса. Под этим соусом не грех было выбить и налоговые привилегии, и кредиты. Аджиева к тому же интересовал химкомбинат под Тулой. На него зарились две иностранные компании, но вице-премьер, во всяком случае, на словах, якобы протежировал отечественным. Это тоже следовало разведать и заручиться поддержкой на случай аукциона по продаже акций этого предприятия. На самом комбинате у Артура Нерсесовича уже вовсю работали его эмиссары, создавая общественное мнение в его пользу.
- Ты мне на каждого, кто там будет, досье приготовь, - приказал Аджиев, просмотрев список гостей, который достал Калаян. - Есть вот фамилии, которые мне ничего не говорят. Я красным подчеркнул.
Артур Нерсесович любил ходить на подобные сборища во всеоружии. Калаян послушно кивнул. Он чувствовал скрытую неприязнь хозяина и всячески старался угодить ему. Собрав бумаги, Армен хотел было уходить, но Аджиев что-то медлил, словно не все еще сказал ему.
- О Раздольском слухов никаких? - спросил Артур Нерсесович. - Или ты эту тему похоронил?
- Да я вообще его похоронил, - попытался отшутиться Армен.
- А зря... Мертвым его мы не видели... - насупился хозяин.
- Хорошо... Среди родственников и знакомых работу проведу, пообещал Армен. Кажется, теперь ему можно было уходить.
Артур Нерсесович проводил его до дверей тяжелым взглядом. На столе еще оставалась стопка давно не разбиравшейся корреспонденции. Раньше все это делала Елена. Теперь почту на его имя просто приносили ему.
Он просмотрел конверты. Два от друзей из заграницы, остальные реклама и приглашения на всяческие дурацкие презентации. И еще - свернутый листок на плохой бумаге: телеграмма. Аджиев вяло развернул ее. Черные буквы раздвоились и поплыли перед глазами. Тбилиси. Срочная. Отправлена почти неделю назад и пришла в тот же день: "Папа, мама умерла, похороны среду. Приезжай. Прошу. Лиля".
Аджиев дрожащими пальцами перевернул календарь. Если бы он улетел в Тбилиси, то не случилось бы покушения... Бедная девочка, она осталась один на один со своим горем, он даже не прислал ответной телеграммы, не послал человека с деньгами. Сам бы он - нет, не поехал бы... "Прошу. Лиля"... Слова эти мучили его, но он был внутренне непреклонен: не надо его ни о чем просить... Есть вещи, которые выше его сил. Увидеть родню Мананы, все это скопище нищих, которые будут смотреть на него жалкими ненавидящими глазами. Черные вороны, слетевшиеся на труп... Как же любили похороны его соотечественники! Сколько крика и воя там было, наверное... И высохшая старушка в гробу, седая, сморщенная, выжженная южным солнцем... Его жена... Мать его дочери... Какое она имела теперь к нему отношение, если и раньше ничего не хотела знать о нем с тех пор, как он оставил ее навсегда.
"Ради Лили, - шепнул какой-то робкий голос внутри. - Ей ведь так тяжело... Она безумно любила мать".
"Не могу", - чуть не закричал он. С него градом стекал пот, он потянулся к кнопке внутренней связи и вызвал секретаря.
Вошел молодой человек, которого он взял пока вместо Елены, и, не глядя на него, еще не совсем успокоившийся Аджиев сказал:
- Верните Калаяна и немедленно организуйте ему билет в Тбилиси на ближайший рейс.
Елена, выкупавшись в бассейне, гуляла по саду. Перепачканные белые шорты, влажная трикотажная рубашка, она даже не вытерлась хорошенько, когда вышла из воды. Ей ничего не хотелось. Хотя она не испытывала в душе прежней тоски, ей с трудом удавалось играть перед мужем роль "любимой Елены", позволять целовать и гладить себя, откликаться на его ласки нежностью.
На еще светлом небе уже видны звезды, и Елена смотрит на них, обращаясь к тому, далекому и единственному, с кем ей хотелось бы рядом быть: "О чем ты думаешь сейчас, так же ли тебе одиноко, как и мне?.. Знаешь ли ты, как я тебя предаю?.. Чувствуешь ли? А может, у тебя появилась новая любовь и теперь она ранит тебя, как ты ранил мое сердце?.. Навсегда..."
Неуемное честолюбие Артура, его жажда власти, его жестокость... Сколько она еще выдержит подле него?.. Только ли оставшиеся шесть месяцев обречена она быть женой этого человека? А потом? Разве она не приняла решение?
И она чувствует, как с каждым днем тает в ней прежняя убежденность в том, что она способна выполнить его. А когда появится младенец, ей уже будет, конечно, не до мужа и не до далекого любовника... Она смирится. Станет заботливой матерью, перенеся все свои несбывшиеся надежды на малыша.
Елена закрывает лицо руками и плачет. И некому утешить ее. Она абсолютно одинока. Мать уже очень стара и, конечно, не поймет ее. Она только радуется, что дочка хорошо пристроена, хвалится этим перед другими старушками во дворе. Не стоит разбивать ее иллюзии. Пусть доживет свой век спокойно. Это она когда-то уговорила ее выйти за состоятельного мужчину, Артура Нерсесовича. Устав биться в нищете, в коммуналке, она, конечно, желала дочери счастья. А счастье в ее понимании означало лишь одно: достаток, деньги. Все это у Елены есть, и даже более того. Следовало ли отсюда, что она счастлива? Мать сказала тогда еще одну фразу, поразившую в тот момент Елену: "Не будет устраивать, заведешь любовника, и все дела..."
"И все дела..." - горько усмехается женщина, вытирая мокрое от слез лицо.
Уже поздно, а Артур еще не вернулся. После неудавшегося покушения на него он стал предельно осторожен. Но она все равно ждет его каждый раз со стеснением в груди. Может быть, она надеется на... Ей страшно додумать эту мысль до конца, тем более после того, когда она призналась ему в своей причастности к нападению.
Елена медленно движется в сторону дома: перед глазами искаженное лицо мужа в те первые минуты, когда его привезли обратно от шоссе. Она видела потом разбитый "мерседес". Это было ужасное зрелище. Что он теперь сделает с Купцовым? Или уже сделал?.. Чьими руками он расправляется с намеченными жертвами? Неужели вот этих молоденьких мальчиков, которые неотступно сопровождают его в джипах? И тут она понимает, что он может сделать это и сам...
Елене становится страшно, ее знобит. Она ускоряет шаги, тем более что горничная уже зовет ее. Кажется, телефон... Женщина ожидает услышать голос мужа, но это жена Калаяна, которая начинает жаловаться ей на то, что Артур Нерсесович срочно, на ночь глядя, посылает Армена в Тбилиси.
- В Тбилиси? - недоумевает Елена, не сразу включаясь и с трудом улавливая беспорядочное бормотание приятельницы. - Что? У него умерла жена? Ах да, мать Лили...
Елене безразлично это известие. Конечно, Артур ни за что не поехал бы туда сам. Она знает, как муж не любит этот город. А ту женщину он не видел уже много лет...
Она кое-как успокаивает несчастную толстую Розу. Бедная, она до сих пор никак не оправится после истории с захватом мужа на квартире любовницы. Единственное, что, наверное, утешает Розу в ее положении отвергнутой жены, это - смерть соперницы. Но женщина все же продолжает всхлипывать.
- Ты так боишься за него? - немного раздражаясь, спрашивает Елена.
- Нет, - вдруг заливается новыми слезами Роза, - мне жаль Марину, погибнуть из-за моего кобеля...
Елена столбенеет на мгновение, а потом отключает связь. Выше ее сил слушать подобные признания. Теперь Калаяниха обидится на нее, и пускай. Нельзя же быть такой дурищей набитой. Уж молчала бы...
Женщина присаживается на ступеньки террасы, и тут телефон снова оживает в ее руках. Она подносит его к уху. Голос издалека, измененный расстоянием и электроникой, голос, который она не надеялась услышать никогда.
- Ты... - выдыхает она. Горничная совсем рядом, что-то делает на террасе, но Елене все равно, она ловит ртом воздух, как тонущая маленькая девочка, не понимающая, что с ней происходит. Что скоро - конец. И не знающая, что это такое...
- Елена, Ленуша, - лепечет он. - Я чудом уцелел. Я жив, Ленуша. Я в Англии. У меня все хорошо. Береги себя, родная. Может, еще встретимся... Когда-нибудь...
- Как это - может? - кричит она. - Почему - может? Обязательно, слышишь, обязательно!
Все пропадает, слышен звон, какие-то гудки... Тишина...
- Что вы, мадам, что вы? - испуганно наклоняется к ней девушка. Вам нельзя волноваться. Кто это звонил? Мадам?..
Елена смотрит остекленевшими глазами на трубку.
- Что здесь происходит? - встревоженный голос Артура Нерсесовича раздается из сада. Он еще издали увидел эту сцену. Жена, сидящая на ярко освещенной лестнице, напоминает ему статую скорби.
- Ах, ничего особенного, - цедит женщина. - Дважды звонила Роза... В Тбилиси что-то случилось? Зачем ты загнал туда Армена?
- Ну, это, знаешь ли, не ее дело. - Лицо Аджиева каменеет. - В конце концов, он пока служит у меня. И я ему плачу. Немало плачу. Он слишком разжирел, разленился. Пусть проветрится...
Елена поднимается. За садом вспыхивают далекие зарницы. Пахнет поспевающими яблоками. Ей хочется снова плакать. Но нельзя, нельзя...
- Ты будешь ужинать? - спрашивает она машинально.
- Только вместе с тобой. - Он целует ее в плечо. Предательство. Измена. Прощание. Это было прощание?
- Август, - говорит женщина. - Какой теплый август...
Федор впервые выезжает с "гвардией" Мирона. Хмурые, разномастные молодцы, с бору по сосенке. Вряд ли на кого из них можно положиться. Плохой "нач. по кадрам" получился из Зямы Павлычко. "Жорики", одним словом, оценивает их Стреляный.
Сначала все три джипа едут вместе, а затем каждая группа отправляется по своим "точкам". Нужно забрать выручку в "дружественных" организациях. Главным у Федора оказывается коренастый парнишка с порванной губой - хорошо виден шрам. Парнишка хвалится, что был чемпионом по боксу в среднем весе. Его зовут Антон Золотев, и он поклонник "Машины времени". На шее у него болтается плеер.
"Все сначала, - думает Федор. - Как шесть лет назад, только в ухудшенном варианте, у Лесного ребята покруче были".
Ему безумно скучно. И он понимает, что не продержится здесь и недели. Зато окружающая шелупонь преисполнена гордости от предстоящей миссии.
- А с ментами у вас как? - осторожно спрашивает Артюхов.
- Не боись, стрелять не придется, - откликается Антон. - Конвейер налажен. Все, как в лучших домах...
Они действительно без всяких проволочек забирают маленькие чемоданчики в трех каких-то занюханных конторах в районе Люблинских полей. Остается еще одна шарашка поблизости от Курского вокзала. И вот сюда они попадают, кажется, не вовремя.
Эта шарашка располагалась в бывшем детском саду, построенном во дворе среди пятиэтажек.
Они только что въехали во двор, как сразу увидели, что возле нужного им заведения стоит джип "Чероки", а рядом лениво прогуливаются четверо амбалов.
- Нас ждут, - не удержавшись, ехидно сказал Федор.
Антон шикнул на него, но все ребята притихли. Завидев их машину, амбалы насторожились.
- Давай прямо туда, - скомандовал Золотов водителю.
- Ну, нет. - Федор положил ему свою жилистую руку на плечо. Никаких наездов, трупов, стрельбы средь бела дня не будет.
- Ты кто такой? - взвизгнул Золотов. - Здесь я главный.
- Ша, Антон, - степенно сказал водитель. - Он дело говорит.
Машина затормозила, не доезжая ворот бывшего детского сада.
- Я пойду переговорю, - сказал Федор, открывая дверцу.
- Один? - недоверчиво спросил Золотов. Все остальные молчали.
- Неужели всей кодлой выкатим? Вы смотрите лучше, если драка начнется, чтоб рядом были, а то драпанете.
Он пошел, чувствуя, какой ненадежный у него тыл. "Вот влип, е-мое", - думал Федор, ровным шагом приближаясь к компании из "Чероки". Четверо стояли так, будто держали автоматы навскидку, а в дверях шарашки замаячил пятый.
- Привет, братва, - дружелюбно сказал Федор, приблизившись. Разберемся без пыли?
- Вот и не пыли, - угрожающе сказал один из четверых. - Хиляй отсюда, пока цел, и шоблу свою увози.
- И давно вы тут пасетесь? - продолжал Федор, как ни чем не бывало.
- Да ты что, мужик? Ох...л, что ли? - заорал тот же амбал. - Ну, сам напросился...
Он рванул на Федора, думая задавить его весом и тяжестью удара собственного мощного тела.
Но Федор обладал умением, редко кому доступным даже среди старых зеков: он мог, слегка наклонившись, будто хромой, сделать неуловимое и молниеносное движение ногой, превращающейся в этот миг в смертельное препятствие. На полном ходу амбал рухнул как подкошенный, ударившись головой о железную створку ворот. Из его носа, сплющившегося об асфальт, при этом струёй хлынула кровь. Казалось, произошло маленькое землетрясение - таков был грохот и гул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38