Слышишь? Ментов полон двор.
Лифт медленно полз вверх. Федор нажал кнопку "стоп".
Лицо "кожаного" окаменело. Он как будто что-то понял. Дверцы открылись. Они остановились на третьем этаже.
- На седьмой. Там чердак. Я знаю, как уходить, - сипел Федор, двигая шеей, будто стараясь освободиться от удавки.
- Эй, ты почему так решил? Кто ты? - "Кожаный" наконец пришел в себя, цепкой рукой схватил Федора за плечо.
- Потом, потом, - бормотал Федор, нажимая кнопку последнего этажа, а про себя думал: "Шесть лет... Чердак могли задраить наглухо, или они уже там..."
Каждый проулок, любой проходной двор знал он в этих местах, но ведь шесть лет прошло... Уйдут или не уйдут? Если заметут - уж точно ему хана.
Вот и последний этаж. Площадка и лестница наверх. Лифт захлопнулся. Не сговариваясь, они побежали по железным ступенькам, слыша где-то в отдалении глухие голоса. С висячим замком чердака Федор справился играючи. Нырнули в пыльное нутро под крышу.
- Куда? - "Кожаный" замер, напряженно глядя на неизвестного спасителя.
- Беги за мной, там, впереди, черная лестница и переход в соседний дом. Если повезет... - Федор мчался изо всех сил, будто на карту была поставлена вся его жизнь. "Если повезет..." - твердил он, крепко сцепив зубы и почти позабыв о том, ради кого пошел на такой риск.
И лестница, и переход - все это было; они пробирались между каких-то железных ящиков и закопченных труб, спускались вниз и карабкались по ржавым прутьям пожарных лестниц. "Кожаный" не отставал ни на шаг, но для Федора сейчас ничего на свете не было важнее его собственной жизни и воли. Он почти ненавидел этого сытенького жлоба, и ненависть гнала его вперед, придавая сил, сноровки и удачи. Ведь только удачей мог он сейчас объяснить то, что нигде на всем пути им не встретилась намертво заколоченная дверь или замурованный переход.
Они вылетели на улицу почти за два дома от своих преследователей. Федор услышал со стороны Васькиного двора громкие крики, "кожаный", задыхаясь, затравленно оглядывался по сторонам. Два выстрела разорвали воздух, потом еще и еще... Стреляли с чердака, оттуда, где они только что были, значит, погоня буквально шла по пятам. Теперь Федору уже не нужно было руководить "кожаным". За те минуты, пока они отрывались от преследователей, они превратились в одно целое и любое движение одного каким-то чудесным образом передавалось другому, даже если оно еще и не было сделано. Они понимали друг друга без слов.
Петляя между кустов, прячась за деревьями, они преодолели сквер и выбежали прямо на забитую машинами магистраль. Впереди остановился автобус, и еще несколько отчаянных прыжков вбросили их в его открывшиеся двери. Еще миг, и автобус затерялся в лавине транспорта.
Федор сидел в плетеном шезлонге на террасе огромного дома в районе Рублевского шоссе. Вокруг раскинулся настоящий парк. На Федоре был шелковистый халат с вышитой на груди надписью "Пьер Карден", перед ним на столике стоял бокал с коктейлем, только что приготовленным барышней в розовом фирменном костюмчике. Федор уже попарился в финской бане, затем искупался в бассейне и пообедал.
С тех пор как "кожаный" привез его сюда, а тому минуло уже часа три, его никто ни о чем не спрашивал. Более того, отдав распоряжения прислуге насчет гостя, сам "кожаный" куда-то исчез. Может быть, даже уехал, потому что Федор слышал урчание отъезжающей машины.
И в автобусе, и потом, когда добирались сюда на частнике, они с "кожаным" не перемолвились и словом. И только тогда, когда Федор увидел глухой бетонный забор, отгораживающий владения спасенного им человека, оценил ажурные очертания будто игрушечного замка, укрытого в роскошном саду, он понял, что "кожаный" такая птичка, каких ему раньше встречать не приходилось.
"Однако как выросло благосостояние советского народа", - с иронией думал Федор, разглядывая витражи просторной террасы, отделанной ценными породами дерева. Ему вспомнилась крылатая фраза из американского фильма с Джейн Фондой: "В таком доме и в таком районе нищие не живут". Он догадывался еще в зоне, что "новые русские" - это вообще довольно закрытая и обособленная каста, с которой простому смертному и даже таким крутым парням, как он, просто невозможно пересечься. У них свои друзья и соседи, свои магазины, свои враги, свои кабаки, наконец. Это не мелочь ларечная. Но вот пересеклись все-таки дорожки. Выпала козырная масть Федору, теперь бы не упустить шанс.
"Денег не возьму, - решил он, - не дешевка какая-нибудь, пусть в свиту берет". И сердце сладко защемило в предчувствии крупного выигрыша.
"Кожаный" действительно уезжал. Он появился где-то около десяти вечера, когда Федор, поужинав, сидел за телевизором, но думал-то, конечно, о своем.
- Отдохнул? - вопрос застал Федора врасплох, он не слышал шагов неожиданно возникшего в комнате человека.
Артюхов обернулся и заметил слабую улыбку, обращенную к нему.
- Отдохнул.
"Кожаный" присел в кресло, исподволь оценивающе приглядываясь к собеседнику.
- Откуда ты взялся, расскажи.
Федор пожал плечами, начало разговора не понравилось ему, он не знал, надо ли ему исповедоваться перед человеком, даже не назвавшимся по имени.
"А если я братве крупное дело запорол, - впервые подумалось ему, и не менты это были вовсе? Кто знает, что за фраер передо мной? Пришьют здесь, и концы в воду..."
Этот переход от эйфории крупной удачи до ощущения близкой опасности нелегко дался Федору. Он понял, насколько устал и что более всего сейчас хочет уснуть. Лицо его помрачнело, и это заметил человек в кресле.
- Ты, я вижу, мужик тертый, опытный, - усмехнулся он. - Не доверяешь, это понятно. Но жизнь ты мне сегодня спас, уж и не знаю почему. Мои битюги все прошляпили, зачем только деньги плачу. Разжирели, мышей не ловят. С ними я разобрался, а с теми... - он помедлил, - разборочка впереди.
Так весело и дружелюбно сказал, что Федор, весь сжавшись, понял: амбец и Ваське, и тем, кто на его хате "кожаного" ждал-поджидал.
- Давно с курорта? - выбросил новый вопрос тот, будто выкидуху достал.
- Утром прибыл, - нехотя процедил Федор, удивляясь тому, каким долгим оказался этот день.
- А! Так ты чист перед партией и родиной! - рассмеялся "кожаный". - Отметим и это дело, плюс мое чудесное спасение. Давно я так не бегал, да еще по чердакам!
- Значит, засада не ментовская была? - вырвалось у Федора.
- Поговорим и об этом. - Хозяин встал. - Да и познакомиться пора. Меня зовут Артур Нерсесович Аджиев, предприниматель, а в светлом советском прошлом - ученый, спец по Китаю и электронике. Ну, в общем, "новый русский" чистого разлива.
Он откровенно насмешничал, и Федор вспомнил, как говорил о таких в зоне его начитанный кореш: "Настоящие "новые русские" в большинстве никакие не русские. Ты в их кодлу рылом не вышел. Живи в своей хрущобе, можешь впендюрить джакузи если получится, отделать мрамором кухню и сортир, но на контрольный пакет акций Красноярского алюминиевого пасть не разевай. Там есть свои, граждане Израиля, свободной Ичкерии, французы из Верхней Вольты..."
- Да уж, я не француз из Верхней Вольты... - Федор тоже поднялся. - Артюхов моя фамилия, Федор Артюхов.
Ему почему-то страшно стало жаль и себя, и шепелявого ханыгу Ваську, и корешков, оставшихся в зоне доматывать срока за свою неудачливость...
- Француз? Из Верхней Вольты? Браво, Федор, ты шутник, люблю таких. Пойдем-ка, стол готов.
Федор впервые за шесть лет спал в комнате один, а уж такой удобной кровати, шелкового скользящего белья у него сроду не было. Судьба показала ему кончик такой жизни, о какой он и не мечтал, потому что не представлял даже, что так бывает на свете. Одно дело в кино на миллионерское житье-бытье смотреть, а тут собственное тело, каждая его клеточка ощущали, что такое настоящий комфорт. Богатство.
Покажи-ка такое всем в натуре - глотки друг другу перережут, зубами ближнего загрызут.
Он не стал много пить с хозяином, остерегался, что развезет от усталости и новизны обстановки, от всего, что пережил за день. Артур Нерсесович, наоборот, напропалую заливал пережитый недавно шок. Разговора у них связного не получилось, но, может, это и к лучшему. Сейчас Федору не хотелось торопить события, он должен был, как зверь, отлежаться в норе, чтобы обрести привычные повадки, чутье и силу.
Тишина давила на уши. Там, в секции, их было более двадцати человек. Кто-то страдал недержанием газов, кто-то дышал во сне так, будто работали кузнечные мехи. Ночью кричали и плакали: "жорики" переживали и в снах свой первый арест; кто-то вставал курить и долго надсадно кашлял. Красный свет контрольной лампочки, растекаясь по стенам, делал их обиталище таинственным и мрачным. Сосед по нарам, доходяга-интеллигентик, говорили, в прошлом даже поэт, что-то писал по ночам в разрезанной пополам ученической тетрадке, благо его койка была как раз под лампочкой, а Федор вспоминал и мечтал, добираясь в своих фантазиях до мучительно-счастливого состояния освобождения.
Здесь, в этом доме, похожем на давно забытую детскую сказку, Федор старался пропустить через себя каждую секунду, чтобы продлить редкое в его лихой жизни чувство покоя и умиротворения.
Когда сон все-таки одолел его, чьи-то мягкие руки обвили его шею, и он, не поняв в темноте, кто это, покорно отдался умелым прохладным пальцам, обласкавшим его с головы до пят. Весь осыпанный поцелуями, точно лепестками душистых цветов, Федор, не различая яви и сна, медленно погрузился во влажную мякоть щедро отданного ему женского естества, безличного, безымянного и оттого еще более желанного, потому что теперь с ним были все те, о ком мечтал он долгими лагерными ночами, и те, о ком не мечтал, но знал, что они где-то есть и могли бы принадлежать ему.
С ним была женщина всех женщин, тело, плоть, живая, дарящая блаженство и ничего не требующая взамен.
Он уснул и так никогда и не узнал, с кем же провел эту ночь. Да он и не хотел этого знать.
...Три дня пролетели у Федора в полном безделье, когда после завтрака Аджиев спросил его перед тем, как уехать в город:
- Я твой должник. Чем прикажешь долг отдавать?
Федор курил на террасе, и вопрос Артура Нерсесовича его врасплох не застал. Он давно ожидал v чего-то подобного. Но теперь решил потянуть, посмотреть, что предложит сам Аджиев.
- К прежним дружкам мне, наверное, ходу нет... - начал Федор.
- Да уж... Еще полгода, и опять в зону... - в тон ему продолжил Артур Нерсесович.
"Пьян был в дупель, а запомнил..." - усмехнулся про себя Федор и отрезал:
- Не знаю.
- У меня людей с тремя ходками нет, - жестко сказал Аджиев.
Федор покосился на него: невысок ростом, особой силы не чувствуется, черты лица неприметные, размытые, но в тонком очертании губ таилась жестокость и воля. Аджиев заметил взгляд, машинально поправил черную густую шевелюру, и так уложенную волосок к волоску.
Молчание затягивалось, и Федору почему-то показалось, что самое лучшее в его положении сейчас это немедленно собрать свой нехитрый скарб и распрощаться навсегда с этим домом и его хозяином. Он уже было открыл рот, но Артур Нерсесович опередил его:
- Знаю, знаю, о чем ты подумал: твои хоть и чистенькие, а дело хреново делают. Им только беременных охранять. Так, да? Слушай, я закрою глаза на твое прошлое, если ты готов работать на меня. Ты мужик серьезный, наверное, надоело по зонам оттягиваться. Нуждаться не будешь, а условие одно - никакой самодеятельности. Я законы уважаю. Они теперь для меня писаны.
- Сразу отвечать? - спросил Федор. - Или до вечера время есть?
А сам думал о том, что не всякие, видно, законы уважал самонадеянный Артур, если пришлось, шкуру свою спасая, по пожарным лестницам зайцем скакать. И не все законы, что на бумаге писаны, были еще и другие... Вот их-то он, Федор, знал получше, чем бывший ученый, китаист и электронщик. Но сейчас, конечно, речь шла о другом.
- Пожалуй, я даже соглашусь, Артур Нерсесович, - вздохнул он. И при этом только одна смутная мысль слегка кольнула внутри: "А ну как братва дознается, кто дело на Васькиной хате завалил?" Однако это предположение было уже из области невероятного.
Ваське Вульфу не зря дали кликуху Голова. Был он из старомосковской богемной семьи, окончил музучилище по классу скрипки и даже поиграл немного в оркестре, но в самом конце 70-х подзалетел с валютой и угодил прямо с лощеных паркетов в зону. Но срока не досидел, родители выцарапали его оттуда благодаря высоким связям. Однако тогда у Васьки появились связи свои, и очень они ему пригодились, когда объявили перестройку и прочую туфту с демократизацией. Лафа началась для Василия Вульфа и его новых дружков, тут уже не до скрипки было. Состояния за неделю делались. Только полные дурогоны ждали нового светлого будущего по американскому или шведскому образцу, а Василий раньше многих смекнул, куда все катится.
Родители к тому времени уже умерли, их квартиру в тихом московском центре Вульф превратил в "штаб" их "бригады", где среди старинных картин, серебра и мейсенского фарфора собирались серьезные люди, чтобы обсудить планы предстоящих операций, кандидатуры новых членов, просто отдохнуть среди своих, потому что эта "хата" была "чистым" местом. После той злополучной отсидки Васька все силы прикладывал к тому, чтобы нигде больше не засветиться. Да он таким и был нужен головке его "бригады" - респектабельным, надежным, непотопляемым Василием Вульфом, хранителем общака, умелым сборщиком информации, палочкой-выручалочкой при любой погоде.
Числясь менеджером в одном из частных предприятий, которое они контролировали, Васька давно имел прекрасный дом под Москвой, где жил в основном один, так как с бабами ему не везло, больно охочие до баксов попадались, и потому он их периодически выгонял. Все свои силы, весь свой незаурядный махинаторский талант Вульф целиком отдавал делу.
Операция с Китайцем - так они окрестили Аджиева, который, пользуясь своими связями в Шанхае, почти единолично захватил в России рынок нелицензионных кассет, - не обещала быть трудной. Васька давно держал его на крючке, просчитав всю цепочку, работающую на Артура Нерсесовича, знал он и его уязвимые места, так что брать Аджиева можно было, что называется, тепленьким. С таких доходов, да чтоб не платить - дело невиданное! Не без труда, но вышли они с ним на личный контакт, объяснили, что к чему, кажется, понял. И вот предстоял последний, решительный разговор.
Никто не сомневался в успехе. Вариантов у Аджиева не было: либо отстегивать, сколько скажут, либо поменять костюмчик "от Армани" на "деревянный макинтош".
И вот - провал. Теперь у Аджиева имелось время, чтобы залечь на дно, перегруппировать силы, почистить ряды своих прихлебал, так как должен был врубиться, что есть среди них "перекупленные". Вульф с братвой полгода потратили на то, чтобы найти в его свите двоих, которые согласились за немалую мзду работать на них. Но самая большая неприятность, во всяком случае для Васьки, заключалась в том, что любимую квартиру на Щипке предстояло "законсервировать": и спалить, и взорвать могли в любой момент. Знал ведь Вульф, что Аджиев не лох какой-нибудь, даром что в прошлом ученый, хватка была у Артура Нерсесовича бульдожья.
Пока "бригадир", Костя Лесной, разбирался с теми, кто упустил Аджиева, Вульф, прислушиваясь к их возбужденным голосам, перебрал в голове все возможные причины прокола. И так ни до чего и не додумался. Выходило по всему, что кто-то, незаметный для ребят, поджидал Аджиева в подъезде, предупредил и вывел его через чердаки, которые хорошо знал. Видели их, убегающих вдвоем, но никто не опознал спутника Китайца.
- Ты чего молчишь? - рявкнул наконец на Ваську Лесной. - Кто дело завалил? Тебе же первому головы не сносить. Голова...
Костя, поджарый, загорелый, как азиат, усмехнулся, зло блеснув сумасшедшими глазами.
Васька только безнадежно махнул рукой:
- Чего базар разводить? Всегда верх за тем, кто встает на путь мокрухи... Против лома нет приема.
- А я, блин, предупреждал тебя, чего с ним цацкаться, на правилку - и все... Без ушей кому охота остаться? - Лесной плюнул с досады на пушистый зеленый ковер.
Они сидели в большой Костиной квартире на Ордынке, укрепленной, как командный пункт генерального штаба, но Васька почему-то и здесь не чувствовал себя в безопасности. Верный человек с Петровки, с которым он успел уже связаться, шепнул ему, что зря они "наехали" на Аджиева, не по зубам взяли кость. Только поздно узнал об этом Голова. Слишком доверился своему чутью.
Вечером, когда Василий Вульф возвращался по еще оживленному шоссе к себе домой в Быково, его "вольво" подсекли два джипа, и у него оставался выбор - улететь в кювет, перевернуться и сгореть в ярком костре. Но он дрогнул, остановился.
Мимо, как ни в чем не бывало, мчались машины, унося своих хозяев к ужину за семейным столом и прочим земным радостям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38