- Этот день победы! Порохом пропах! Это праздник - со слеза-ами на глазах!
Вторая реакция опять же была женской. Потрясенная Матильда взвизгнула.
- Да он же старикашка, Нина! Он скоро без всяких киллеров ноги протянет! Да вот же, вот мужик сидит! - она тыкала кургузым толстым пальцем в Валерия-Славу. - Молодой, дельный, красивый! Любит тебя, но молчит! Давно, с лета любит! Образованный, хваткий! Нинка - глупостей не делай! Ведь если фирму сохранять, то наследник, продолжатель дела нужен, Нинка! Ребенка рожай! Тогда какой-то смысл в борьбе есть! Одумайся и не глупи!
- Все решено. - с жестокой улыбкой ответила Нина.
Вынести всего этого варварства Альфред Викторович не смог - поднялся и, ни на кого не глядя, вышел из кабинета.
На дворе его настолько непроизвольно и сильно качнуло, что он соскочил с кирпичной дрожки, но не заметил этого и прямо по грязи пошагал к флигелю.
Ни солнца Альфред Викторович не замечал, ни ликующего пения отогревшихся птиц не слышал. Он никак не мог припомнить: получал ли в своей жизни когда либо более тяжкое оскорбление , чем только что? Или никогда его не пихали мордой в дерьмо с такой силой? Строго и профессионально рассуждая, ситуация складывалась так, что её можно было оценить, как достижения мечты, предела возможности в деятельности приживалы, нахлебника, сиречь - альфонса. Как же иначе?! - оказаться на склоне лет пригретым молодой, состоятельной женой, быть королем при роскошном королевстве, ни черта не делать, ни за что не отвечать, а только пользоваться его благами. О чем ещё мечтать, мужички?
Но следует иметь в виду искалеченную натуру и , откровенно говоря, не совсем здоровую психику ясновельможногно пана Комаровского, чтоб понять, что все происходящее он видел в ином свете. В какое бы унизительное положение не ставили его законы и правила профессии, он всегда числил себя ХОЗЯИНОМ положения, стремился духовно, морально и нравственно подчинять себе своих подруг, оставляя за ними право содержать себя. А теперь, по его мнению - его поставили в положение абсолютного холуя, что было явлением категорически непереносимым для его возвышенной души. Будь Нина мужчиной, Альфред Викторович потребовал бы отмщения. Запросил бы, предположим, нечто вроде дурацкой сатисфакции, (как выражались его благородные, хотя и придуманные, предки). На крайний случай - плюнул бы в морду обидчика, ночью облил бы несмываемой краской его автомобиль, прислал бы на его адрес конверт, полный тараканов... Но с дамами Альфред Викторович был всегда корректен, даже когда они хлестали его по лицу или били туфлей по голове.
- Проститутка, шлюха грязная! - бормотал Альфред Викторович, шагая ко флигелю. - Девчонка паршивая, манекенщица, быдло из грязи! Как ты посмела даже подумать, что Комаровский предложит тебе, курве из канавы, свою руку и сердце?!
Он обнаружил, наконец, что промахнулся мимо флигеля, развернулся и двинулся назад, все так же бормоча.
- Я тебя накажу! Все равно накажу, паршивая девчонка!
Остановившись, Альфред Викторович оглянулся, словно в поисках прута, которым намеревался отстегать непослушную барышню Нину.
"Прут" - нашелся. В лице кухарки Веры, которая бодро переставляла крепкие ноги по кирпичной дорожке и без напряжения несла на плече канистру с молоком. Альфреду Викторовичу одного взгляда хватило, чтоб присмотревшись (ранее он этого не делал) обнаружить, что сорокалетняя женщина пышет зрелым, крестьянским здоровьем, мощная грудь раздирала тоненький свитерочек и упруго колыхалась в такт шагов, тяжелые бедра покачивались и круглое лицо светилось постоянной для характера улыбкой.
Альфред Викторович решительно шагнул к ней, преградил дорогу, заглянул в её удивленные глаза и сказал сердито..
- Брось этот дурацкий бидон, Вера.
- Ты что, Альфредик? - спросила она, изумление в её глазах сменилось любопытством, а потом тем самым притушенным блеском в зрачках, по которому Альфред Викторович всегда безошибочно определял, что женщина - знает, чего от неё хотят. Желает и сама, быть может ещё не понимая этого.
- Зайдем ко мне. - требовательно объявил Альфред Викторович, снял с её плеча канистру, уверено взял её за круглый локоть и повел ко флигелю.
- Да в чем дело, Альфредик? Ты не заболел? Трясешься весь!
Была ли это преднамеренная подсказка, или вопрос вырвался случайно, но для Комаровского указания было достаточно.
- Да, заболел. Поставишь мне горчишники.
- А они у тебя есть? - озабоченно спросила Вера.
- Есть, есть. У меня все есть.
Не снижая нервного темпа, он ввел Веру во флигель и, словно по давно намеченному маршруту, тут же оказался возле дивана в спальне, крепко обнял было Веру за талию, но почувствовал запах кухни, молока и дешевых духов, отодвинулся и сказал.
- Стоп. Не так.
- Да что с тобой, Альфредик? - в конец растерялась Вера, уже ничего не понимая.
- Сейчас.
Дальнейшее движение развивалось опять же по давно отработанной модели. Альфред Викторович быстро и молча скинул с себя всю одежду, а несколько ошарашенная Вера смотрела на него поеживаясь и не придумала ничего лучше, чем спросить.
- Ты действительно заболел? Куда тебе горчишники налепить?
- Увидишь. - ответил Альфред Викторович, взял женщину за руку и в пять шагов достиг душевой кабинки, открыл дверь и принялся умело и быстро раздевать уже Веру.
- Ой. - сказала она. - Ты что удумал, Альфредик?!
- Процедуры.
- Какие?
- Лечебные.
Одежды на ней оказалось всего ничего и юбка-трусики со свитерочком под уверенными руками Альфреда Викторовича мигом слетели с гладкого ещё не одрябшего тела зрелой женщины.
- Сейчас я тебя помою!
- Да я в субботу в бане была, Альфредик!
- Лишний раз не помешает.
С ловкостью пространьщика он обмотал голову Веры полотенцем и она все ещё в себя прийти не могла от изумления, как оказалась под струями горячего душа, а Альфред Викторович притерся рядом, порадовался, что его орган тут же начал набирать силу.
- Ой, Альфредик... Такого у меня не бывало!
Слюнявое сюсюсканье - "Альфредик" - раздражало Комаровского, но такие вещи он терпел и прощал барышням, поскольку знал твердо: идеал не достижим!
- Много чего у тебя не бывало.
Альфред Викторович в спешке прикидывал, что излешней торопливости проявлять не следует - Нина начнет его искать, быть может, не сразу. Может получится так, что когда она объявится здесь, то припоздает и уже и не застанет этого сладостного акта мести, обозначающего полное пренебрежения к своей особе. Но сдержаться возле сразу раскалившегося, крупного женского тела он не смог и начал свои действия стоя прямо под душем, ловко приподняв левую ногу Веры.
- Ай! Ну ты и ловкач, Альфредик! Ой, шустрый какой!
- Ага, ага! - забормотал Альфред Викторович, погружаясь сознанием и чувствами в любимое дело, к которому никогда не позволял себе относиться с небрежением, никогда не выполнял рассудочно, а вкладывал в процесс всю душу и все свои физические силы..
Благоразумно придержавшись, он не закончил сеанса естественным финалом, вывел Веру в комнату для краткой передышке. Однако женщине дебютного вступления явно не хватило, она смотрела на него лукаво, но требовательно, и пришлось потянуть время, используя прием испытанный и трафаретный.
- Глотнем по бокалу шампанского, дорогая! - он метнулся к шкафчику.
- Ты просто сумасшедший сегодня. Вот значит у вас как...
- У кого у вас?
- Да так, у культурных, образованных...
- Голые - все равны! - не смог обойтись Комаровский без тривиальности.
Он подал ей наполненный бокал, они чокнулись, и Альфред Викторович из своего бокала сделал лишь глоток, остальное шампанское вылил на грудь Веры. Она захихикала и слегка испугалась, а он опрокинул её на диван и принялся слизывать шампанское из ложбинки между грудей. Трюк - который проделывал ещё Сфинкс у египетских пирамид.. .
- Господи! - застонала Вера. - Разве так бывает?!
- Бывает ещё и не так! - захлебываясь, заверил Альфред Викторович. Я тебя ещё всему научу, ты ещё узнаешь до конца что это такое...
- Ой, и этого на всю оставшуюся жизнь хватит...
Альфред Викторович хотел было заметить, что если она будет следить за собой, то её хватит ещё надолго. Но смекнул, что разговор может перейти на него самого, предпочел эту тему не развивать, тем более, что он был не к месту - Альфред Викторович был не из тех мужчин, которые в означенном процессе обходился только рычанием да мычанием. Свято веря в канон, что "русская женщина любит ушами" он и забивал уши партнерши бессвязным набором глупейших слов, которые именно и ценятся в эту минуту - тут тебя и: "солнце мое, радость моя, ветер мой морской, озеро ты мое распрекрасное, чудо поднебесное, лапушка, ой, ах" и прочее, прочеее - чем глупее, тем лучше. И так - до "пикового" мгновения, а потом ещё немного ласки, (не спать, не храпеть разом!) потому как отваливаться от женщины, словно обожравшийся кабан от пиршественного стола, это уж совсем плебейская манера, которая оскорбит любую дворничиху, если в ней есть хоть капля самодостоинства.
Именно в этот аккуратно высчитанный момент в двери комнаты раздался легкий стук, затем они тут же открылись и поначалу Альфред Викторович спиной почувствовал взгляд Нины, а потом услышал и её спокойный голос.
- Вот так, значит?
Вера под Альфредом Викторовичем (он почувствовал явственно) задрожала от страха, а он сам неспешно обернулся и ответил просто.
- Вот так.
Нина кивнула и шагнула в коридор, бросив на ходу.
- Не торопитесь, но закругляйтесь Я подожду.
Она прикрыла за собой дверь, а Альфред Викторович сказал буднично.
- Ты - распрекрасная женщина, можешь мне поверить Конечно, нет школы, не отшлифованы природные таланты...
- Альфредик! - с откровенным страхом сказала Вера. - Она же меня с работы выгонит! Чем я детей кормить буду?! И тебя выгонит, Альфредик! Что мы натворили!
Это уже хорошо - настоящая русская женщина. Обычно дрянные бабы занимают другу позицию в таких случаях: "Что ТЫ натворил?!".
А сама будто бы и не при чем, изнасилованная невинность.
- Спокойно. - мужественно сказал Альфред Викторович. - Никто тебя не выгонит. Даже наоборот, получишь повышение в чине. Иди помойся и возвращайся к своим обязанностям.
- Господи, я же бидон с молоком на солнце оставила! Оно же у меня прокиснет!
Тоже по русски: теперь вспомнит, что печка не топлена, дети не кормлены, корова не доена.
Даже не думая одеваться, Альфред Викторович сел в кресло, поставил под локоть недопитую бутылку шампанского, наполнил бокал и дождался, пока Вера торопливо оделась и вылетела из флигеля. После чего громко позвал.
- Следующий!
Нина тут же ответила из кухни.
- Я кофе уже сварила. Идите сюда.
Альфред Викторович заколебался. Судя по всему, акт отмщения дал слабые результаты и продолжать эту юношескую игру было несолидно. С намеренной неторопливостью он прошел в душ, помылся, оделся по полной форме и объявился на кухне, готовый к любому скандальному разговору. Но тут же напоролся на жесткую фразу.
- В пятницу мы венчаемся в церкви. Вы успеете пошить новый костюм?
- Что? - не дошло до Альфреда Викторовича.
Нина кивнула на развешенный под потолком, ещё не высохший костюм, в котором Альфред Викторович нырял в ручей, спасаясь от прицельной стрельбы Толстенко.
- Этот для свадьбы уже не годится.
Альфред Викторович признавал, что без определенной доли здорового цинизма жить невозможно, но как и во всем, он соблюдал чувство меры.
- Нина... Венчаться в церкви, где неделю назад отпевали твоего мужа?! Не слишком?
- В самый раз. - небрежно бросила она. - Поговорим лучше о делах.
- Нина, но это..
- Что это?! - резко оборвала она. - Альфред Викторович, хуже чем о нас думают, больше уже невозможно! И плевать я на все хотела! На все разговоры!
- Да при чем тут разговоры. Нина?! - застонал Альфред Викторович. - Я не желаю той жизни, которую ты предлагаешь! Ты волочишь меня под брачный венец, а сама приглядела себе молодого любовника, этого хлыща из борделя Матильды! Да я... Я тебя просто теперь боюсь! Прощай, дорогая!
Он сорвал с веревки свой все ещё влажный костюм, вернулся в комнату и в сосредоточенном темпе принялся паковать походный чемодан. Приходилось удерживаться от размышлений - куда он уйдет и зачем уйдет. Уходить было решительно некуда и даже денег не было, чтоб стартовать в новый период жизни. Но все одно - главное исчезнуть отсюда, испариться навсегда из мест, где с каждым днем положение становилось запутанней и опасней.
Он затянул ремни чемодана, разогнулся и обнаружил, что Нина стоит в дверях, удерживая на весу чашку кофе.
- Альфред Викторович, - неторопливо и с едва приметной улыбкой сказала она. - Во-первых, надеюсь, что вам будет стыдно устраивать пошлый трюк - жених сбежал из-под венца. В какое положения вы меня поставите?
- Мне на это плевать, - буркнул он.
Она помолчала, с интересом наблюдая, как Альфред Викторович старательно прибирает белье на диване, потом подтягивает галстук и надевает пиджак.
- Альфред Викторович.. Подумайте вот о чем... Что мне стоит вспомнить, такую к примеру деталь... У одного из бандитов, которые убили Федора... Когда он меня вязал... Я заметила на пальце золотой перстень... Пошленькая, дешевая такая золотая штучка - печатка с черепом и крестом на нем изображена.
Альфред Викторович непроизвольно схватился за жилетный карман - такой перстень у него был, не золотой, а медяшка - цыганская работа. Он эту дрянь по своему любил, изредка даже натягивал на палец, стеснялся носить повседневно, но чем-то этот кич был ему дорог.
- Ну и что? - спросил он, не обнаружив перстня.
- Перестаньте, Альфред Викторович. - нахмурившись сказала Нина. - Про перстень я раньше времени врать не буду. Я попросту скажу подполковнику Афанасьеву, что, поколебавшись, я превозмогла сама себя и решила сказать правду - вы были среди бандитов. Вы - убили Федоры. Вы с напарником оглушили и связали меня. И попаду в точку! Именно так видит все события наш подполковник Афанасьев! Он ещё не повязал вас только потому, что Я его просила этого не делать!... До выяснения всех обстоятельств.
- Нина... Как это непорядочно! Это шантаж! - возмутился Альфред Викторович. - Ты знаешь, что это неправда!
- Поскольку правды не знает никто, то сойдет и такая версия. насмешливо сказала она. - Во всяком случае, её будет достаточно, чтобы Афан-Шериф вас арестовал и даже в самом лучшем случае, изрядное количество времени помариновал в кутузке...Оставьте свой чемодан, идти вам все равно некуда, поговорим о делах.
Альфред Викторович нагнулся, поднял чемодан, в прихожей снял с гвоздя и перекинул через руку дубленку, но уйти без последнего слова не мог. А потому сказал через плечо.
- Комаровского нельзя запугать шантажом.
Ответ прозвучал тут же.
- Комаровского можно купить На это оскорбление Альфред Викторович не ответил - пусть так: у него случались самые разные сцены при окончательном разрыве с партнершами. Бывали слезы, бывали драки, он привык ко всему и, в конечном счете, полагал, что ради возвращения свободы, профессиональные принципы допускают смирение гордыни перед оскорблениями, избиениями и шантажом.
Он покинул флигель и твердыми шагами двинулся мимо виллы к воротам. Возле них с лопатой в руках, по пояс обнаженный, трудился Котяра разбрасывал последний снег, залежавшийся в тени. Котяра приметил Комаровского, оскалил зубы и крикнул весело.
- Привет, хозяин!
- Привет, холуй.
С десяток шагов Альфред Викторович ожидал не то чтоб выстрела в спину, но хороший булыжник должен был треснуть его по затылку. Ничего подобного не случилось - Котята проглотил обиду: может затаился, а может был уверен, что имеет дело с настоящим хозяином, которому в плохом настроении дозволено пинать свою челядь ногами - за это челядь и деньги получает.
Мерным шагом, глубоко вдыхая свежий воздух, с удовольствием ощущая, как спина прогревается солнцем, Альфред Викторович миновал пару кварталов и вышел к площадке, где он оставил свой автомобиль. Никакого плана даже на сегодняшний день он ещё не оставил, поскольку не было самого главного для реализации любого плана - денег. Того червонца, который завалялся где-то по карманам, хватит лишь для заправки бензобака, но этого достаточно, чтобы вернуться в Москву, а там уж подумать и о деньгах, и о жизни, что в принципе равнозначно.
Внезапно настроение Альфреда Викторовича резко улучшилось - он вспомнил разговор с редактором издательства, вспомнил, что может поехать и получить какой-то аванс за свой литературный труд и, следовательно, на первое время финансовые проблемы будут решены, а затем... Альфред Викторович даже задохнулся, вспоминая те часы, когда он, забыв про все, писал свою новую книгу! Черт знает чем он занимался, вместо настоящего дела! Прервал повествование своей жизни, разменяв его на суетность преходящего быта, а следовало посвятить свои дни и усилия занятиям непреходящим, вечным, духовным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26