- Ложись! - завопил Толстенко и Комаровский понял, что имеет дело с сумасшедшим, но присел на корточки и спросил.
- Что происходит, Степаныч? Я не желаю вам зла. Всего пару вопросов и разойдемся.
- Каких вопросов?
Их разделял ручей в поперечнике метров десять, да ещё два метра берегов, так что не смотря на сгустившиеся сумерки, Комаровский видел лицо Толстенко достаточно ясно и признаков сумасшествия в нем не отмечалось. Только страх и ненависть.
- Степаныч! - громко и панибратски спросил Альфред Викторович. Почему ты не признался ментам, что встретил меня в ту ночь? Я ж ничего дурного не сделал! Просто меня Федя застукал со своей женой. Ты ж мужик! Должен понять.
- Знаю.
- Что знаешь?
- Что тебя застукали... Это я помог.
- Как? - не понял Альфред Викторович.
- Федьке, буржую недорезанному... Сообщил.
- Подожди... Ты ему в Египет позвонил и донес? Продал меня и Нину?!
- Телеграмму дал. В тамошний офис. Ну и что?
- Черт тебя побери, Степаныч! - искренне огорчился Комаровский Зачем?!
Ответа не последовало. Собачонка у ног Толстенко неожиданно приподняла над землей верхнюю часть тела, завизжала, хозяин наклонился, прижал дуло пистолета в черепу пса, снова прозвучал выстрел и наступила пугающая тишина. Никто не отозвался в недалеком поселке, никто не насторожился и не прибежал. Альфред Викторович сообразил, что выстрелы только ему - перепуганному - кажутся громоподобными.
- Степаныч, так почему ты меня сначала подставил, а потом отрекся?
- Боюсь. Ты - мафия.
- Я?! - ошалел от удивления Комаровский.
- Ты! И вся ваша сволочь в поселке! Все - мафия. Все, как один, десять лет назад у меня в ногах валялись! Я этот поселок в Совмине выбил! Я подписал на землю разрешение! А теперь меня на поминках за стол в физкультурный зал со всяким простым народом сажают! Я - выделял здесь участки, понял ты, сопля вонючая?!
- Никак нет.
- И не поймешь! Ты можешь допереть, кем бы я сейчас был? Если б не мафия-демократия ваша подлая? На какой бы высоте заканчивал свою карьеру? А?! Да меня бы в Кремлевской стене похоронили с государственными почестями и салютом! Все у меня отняли демократы-дристократы! Жену, детей, почет, старость!
- Подожди, Степаныч... Что-то слишком много потерь. - пытался сбить истерику старика Альфред Викторович. - Жена твоя небось была в возрасте, а дети...
- Жена померла с горя, а дети за границу подмыли, бизнес делать! Стыдятся отца, его былых заслуг, не пишут даже!
- И ты решил отомстить за это соседу?
- Федька у меня на побегушках служил! Я ему, молокососу, ещё в комсомол рекомендации давал! А он меня...Я его в люди выводил, а он... Он меня презрением обливал! Землю мою отымал! Последнего лишить хотел! Ну, свое получил.
- Степаныч... Ты убить не мог... Не по силам тебе это. - терпеливо толковал Комаровский, пытаясь понять суть проблемы старика. - Ты, наверное, навел на него убийцу, а? Потому и бежишь?
- Каких ещё убийц?! ТЫ должен был из него кровь пустить! Или ОН из тебя! А сам за решетку навечно за убийство сесть! Или Нинку-проститутку свою должен был зарезать! И тоже бы понес революционную кару. Слизняки! Еще новую Россию собираются строить! Мафия - демократия, вы ещё поплачете по старому строю! Чтоб вы все передохли! И передохните!
Он задохнулся, закашлялся от ярости, перегнулся в поясе, но следил за противником, оружие держал твердо. Потом кашель стих. Толстенко выпрямился и спросил ясным, громким голосом.
- Ну, чего ещё желаешь узнать, перед тем, как я тебе башку прострелю?
- За что меня-то, Степаныч?!
- За дело.
Альфред Викторович заметил, что оружие в руке истерика дернулось и начало приподыматься. За спиной Комаровского был откос, настолько высокий, что никак не запрыгнешь достаточно быстро - пулю во всяком случае не обгонишь.
- Подожди, подожди, Степаныч! Я же не бегу! Успеешь ещё свершить надо мной акт революционного возмездия!
Оружие опустилось.
- Это ты правильно сказал, лизоблюд. - в голосе Толстенко послышалась определенная доля уважения. Он повторил с удовольствием. - Революционный акт возмездия! Правильно.
- И Федька Чураков удостоился заслуженной кары революции?
- Вся мафия в поселке свое получит! Ну, все спросил?
- Все! - весело крикнул Альфред Викторович и, понимая, что сейчас грянет неминуемый выстрел, головой вперед прыгнул в воду.
М-да... Это вам не купание в бассейне после сауны. Во-первых, непонятно - жив ли ты, или сердце уже превратилось в кусок льда. Во-вторых, полная тьма и ничего не видно, что означает - помер таки. В третьих: кажись ещё не помер, потому что почти тот час ударился о дно, покрытое водорослями.
Цепляясь за эти длинный и скользкие водоросли, Комаровский устремился под водой вниз по течению, прикидывая, что Толстенко сейчас - бежит вдоль по бережку с пистолетом в руках, ожидая появления его, Комаровского, головы над водой, чтобы эту голову, понятное дело, продырявить, ведь дистанция стрельбы не превысит и пяти метров.
Альфред Викторович вцепился в водоросли и остановил свое поступательное движение вниз по течению. И в таком застывшем положении, омываемый ледяными струями потока, продержался под водой сколько мог. Когда уже ничего не мог - вынырнул на поверхность. Убедился через несколько секунд, что дырки в голове ещё нет и в два гребка вытолкнул свое тело на другой берег.
Расчет оказался правильным - Толстенко метался ниже по течению, метрах в пятнадцати от Комаровского.
- Держись, черт! - озверел от холода Комаровский. - Сейчас я тебя удавлю, старого гада!
И он ринулся вперед от страха и озноба, решительно позабыв, что в руках у противника оружие и весьма нешуточное, если иметь в виду неподвижное тело собачонки.
Толстенко это тоже знал. Он не побежал, а скинул свой рюкзак, расставил ноги, двумя руками поднял пистолет на уровне плеч, приняв классическую позу ковбоя, стреляющего в мексиканского бандита.
Через пять секунд Альфред Викторович с уважением подумал о себе: "Дуракам везет". Дело в том, что за эти секунды Толстенко трижды нажал на спусковой крючок, оружие трижды издало звонкие металлические щелчки, а большего эффекта не произошло. Кончились ли в пистолете пули, заело ли затвор или перекосился патрон, но оружие превратилось в то, чем оно по сути своей и есть - глупая, ненужная порядочному человеку железяка, которую Толстенко в полной ярости зашвырнул в речку.
И - побежал!
А у Комаровского сил на дальнейшее преследование не было. Комаровский был насквозь мокрым, продрогшим, дыхания не хватало, а всякий боевой пыл иссяк без остатка. Он глянул на рюкзак Толстенко, валявшийся у ног, поднял его, развязал тесемки и вывалил все содержимое на землю. Посыпались всякие тряпки, книжки (надо понимать партийная литература) и черный чехол для балалайки. Вид этой балалайки в чехле привел Альфреда Викторовича в ярость, он развернулся и с ловкостью форварда одним ударом ноги отправил балалайку прямо в ручей.
Она булькнула и тот час ушла на дно.
Альфред Викторович, измотанный этим происшествием как душевно так и физически, двинулся в обратный путь, но неприятности ещё не кончились, поскольку чтоб добраться до дому, пришлось пересекать ручей вторично и опять же вплавь, что окончательно разозлило Комаровского настолько, что он решил поджечь дом сбежавшего врага, то есть Толстенко Владимира Степановича.
По счастью, к моменту, когда Комаровский вернулся в этот дом, прихватил на крыльце дубленку - вздорная идея поджога его покинула. Вместо преступления Комаровский попросту развел на кухне сбежавшего врага страшную грязь: скинул свой костюм, сполоснулся над раковиной, потом нашел в комнате кое-какую одежду, включил старый электрокамин - диск со спиралью - сел в комнате перед телевизором и принялся обдумывать все, что с ним произошло.
Телевизор показывал, естественно, очередной сопливый мексиканский сериал для идиотов и Комаровский смотрел сквозь него, вспоминая свою схватку с Толстенко. Воспоминания о враге давались тем более легко, что карикатурный образ беглеца стоял перед глазами - тыква и пиджак, изображающие его фигуру. Чучело все ещё оставалось на стуле, у стола, и Альфред Викторович решил, что уж если не удалось поджечь дом, то при уходе отсюда он разрубит эту тыкву топором, коль скоро не смог в натуре дать по живой башке Толстенко. Толстенко - завистника, Толстенко - предателя, Толстенко - свихнувшегося от злобы на Новые Временна... Кем угодно мог быть Толстенко, вот только убить Федю Чуракова он никак не мог. Просто силенок бы не хватило у обрюзгшего, сырого старика, чтобы ножом в рукопашном бою убить цветущего, спортивного тридцатилетнего мужчину в расцвете все сил. А поймать его на неожиданность, напасть внезапно - Толстенко тоже никак не мог. Ведь чтобы сойтись с Федей в рукопашном бою следовала преодолеть запор калитки, потом взломать дверь дома, а только потом дотянуться до врага. Неожиданность исключалась, как окончательно исключался вариант обвинения Толстенко в убийстве Феди. Другое дело, что Толстенко мог ЗАКАЗАТЬ и навести убийц на Федю. Мог даже помочь им войти в дом... Но такой ЗАКАЗ все же стоит изрядных денег, которых у Владимира Степановича явно не было! Ликвидировать процветающего бизнесмена за сумму стариковской пенсии ни один киллер не согласится, а больших денег у Толстенко не могло быть - это же видно! Все что у него и было - это пенсия, да балалайка!
Сидя в уголке, возле круглого экрана подогревателя, Альфред Викторович с неудовольствием глянул на чучело Толстенко и крикнул.
- Эй, ты, партайгеноссе! Ты зачем эту глупость натворил? Зачем мою жизнь красивую сокрушил?
Толстенко, естественно не ответил, и Комаровский принялся было за дальнейшие размышления, как не ожиданно произошло нечто настолько странное, что он ни сразу сообразил в чем дело. Поначалу вдруг словно звякнуло оконное стекло, и тут же тыква, изображающая голову ненавистного Толстенко, - разлетелась на куски, будто взорвалась, обрызгивая стенки желтой слякотью!
Только через пять секунд Комаровский понял в чем дело и , опрокинув стул, плюхнулся на пол, в угол под телевизор. В этой позиции он пролежал около минуты, прежде чем поднял голову и осторожно глянул на окно. Так и есть: в стекле были две аккуратные дырочки, рядышком, их разделяло не более десяти миллиметров. Как не был Альфред Викторович слаб в делах стрельбы из снайперской винтовки, но все же сообразил, что стрелок вел огонь из автоматического оружия и тщательно уложил две пули подряд в тыкву, изображающую череп Толстенко.
Альфред Викторович предпочел не бежать, по примеру старика, а лежать, пережидая продолжения этой призовой стрельбы. И пока лежал, то понял, что опять же дуракам везет - сидел он в углу, и снайпер не мог его видеть, иначе неизвестно чью голову ловил бы этот снайпер в перекрестие своего прицела.
А Толстенко все-таки молодец, решил через минуту Комаровский - старый боец за Великие Идеи знал, что в него будут стрелять и подготовился к этому отменно, ничего не скажешь. Разыскать его теперь будет невозможно, достигнет какого-нибудь убежища у старых боевых товарищей, заляжет там, а его убийца-неудачник ещё долго будет находится в уверенности, что прострелил череп Владимира Степановича на вылет. В качестве свидетеля всех преступлений он уже не котируется - сточки зрения стрелявшего.
Толстенко нужно было выиграть время для побега и он его выиграл.
Альфред Викторович отполз к дверям и только там поднялся на ноги. Он зашел на кухню, свернул в узелок свою мокрую одежду, прихватил сухую дубленку и острожно вышел на улицу, прикидывая - не продолжает ли ещё снайпер сидеть в засаде, чтоб убедиться в окончательных результатах дела рук своих?
Но на дворе все казалось спокойным, если не считать гула моторов и мелькания автомобильных фар возле участка Чураковых - уезжали последнии участники поминок.
Стараясь никому особо не попадаться на глаза и держаться в сторонке, Альфред Викторович двинулся к дому Чураковых, намереваясь по возможности незаметно добраться до флигеля за виллой, привести себя там в порядок и ждать визита Нины. Потом он подумал, что разумнее - пройти дальше, отыскать свою машину, найти походный чемодан, где есть сухой и чистый светлый костюм - чтоб не ходить в тряпье, оставшимся в наследство от Толстенко. Пока он выбирал направление - увидел, как к синему "форду" от ворот виллы неторопливо идут двое - стройные, молодые фигуры. Альфред Викторович разом подался в сторону, поскольку тут же узнал обоих - Валерий и Нина.
Они шли молча, потому что почти тут же следом за ними показалась Матильда и актер Каршутин, который по пьяному состоянию спотыкался на каждом шагу, что приводило Матильду в полный восторг и она неприлично хохотала.
- Артист! Ты пьян, как свинья, или опять играешь?!
- Я п-пьян! Как поросенок!
- Мало ж тебе надо, всего только пиво пил! Счастливый, зараза!
Альфред Викторович видел, как Матильда и актер обошли автобус с одной стороны, а молодая пара - принялась обходить автобус с другой и вдруг резко остановились. Нина стремительно обняла Валерия, на секунду они прижались друг к другу, потом разорвали дистанцию и спокойно дошли до синего "форда", у которого уже стояли Матильда с актером.
- Все пьяные в задницу! Кто авто поведет? - заорала Матильда.
- Я почти не пил, Матильда Яновна. Уже трезв. - сказал Валерий.
- За штурвал, малыш! - приказала Матильда, втолкнула артиста на заднее сиденье, а сама грохнулась рядом с Валерием.
"Форд" тронулся. Нина смотрела ему в след, пока его огни не исчезли за поворотом. Потом молодая вдова передернула плечами, развернулась и пошла к вилле.
Вся эта сцена, промелькнувшая перед глазами Комаровского менее, чем за минуту, огорчила его до боли в сердце. И это была даже не зависть к молодому сопернику, которому и дня не потребовалось, чтобы "снять" девушку, а скорее - жалость по себе, стареющему ослу, которого все вокруг обманывают, которому пора иметь свой теплый угол, которому пора успокоится и не рыпаться ни в какие приключения: не по возрасту они вам, пан Комаровский.
В свете этих событий и собственных размышлений к ним, Комаровскому расхотелось ждать Нину во флигеле. Ожидание подобного рода казалось унизительным и он пошел разыскивать свою машину, которую оставил в полдень где-то неподалеку, возле детской площадки.
Минут через десять он нашел возле пруда эту "детскую деревню" с рублеными домиками, гномами, песочницами и качелями - всем тем, на что хватило фантазии Феди Чуракова, построившего деревню за свой счет. Альфред Викторович нашел свой "волгу" там, где её и оставил - скучала родная, в самом неприметном углу и, кажется, никто на неё не покусился.
Альфред Викторович подошел к багажнику, открыл его, достал чемодан и в тот момент, когда забросил в багажник узелок с мокрым костюмом - яркая вспышка автомобильных фар ослепила его и трижды взвизгнула милицейская сирена.
Альфред Викторович застыл с узлом в руках, повернулся, поначалу ничего не увидел, а потом четкий силуэт массивной фигуры вышел на него из сияния света и подполковник Афанасьев спросил без выражения.
- Так это ваша машина, Комаровский?
- Моя, - тут же успокоился Альфред Викторович.
- Следовательно, и чемодан ваш?
- Следовательно - мой.
- Не позволите ли взглянуть на его содержимое?
- Сделайте милость, подполковник.
- Иван Петрович.
- Прошу, Иван Петрович - с этими словами Комаровский открыл чемодан и повернул его внутренности к свету.
Через минуту легкого досмотра Афанасьев спросил.
- Все свое ношу с собой?
- Вы столь же правы, сколь автор этой древней философии.
- И даже родного дома у вас нет?
- Обычно снимаю хату. Но сейчас - нет. - солгал Альфред Викторович. Так что обыска на квартире вам провести, извините, не удастся.
Тут Комаровского осенило - а неплохо бы было подставить подполковника под то ружье, что торчит у него в прихожей! Но - зачем? Подлую мысль эту Комаровский тут же отринул - подполковник, собственно говоря, ещё не проявил себя по отношению к Альфреду Викторовичу лютым врагом, скорее наоборот.
- Дикая у вас жизнь, Комаровский. А что в этом узелке?
- Мокрый костюм.
- Купались?
- Можно сказать и так. В ручей упал.
Афанасьев помолчал, потом спросил спокойно.
- Может прокомментируете ваше купание?
- Да. Конечно, Иван Петрович. Лучше это сделать на месте покушения.
- Вот как? - без удивления спросил Афанасьев. - Покушение, значит. Ну, садитесь в мою машину.
Альфред Викторович не стал спорить, подхватил чемодан и мокрый узел, закрыл багажник, прошел следом за Афанасьевым к милицейской "ауди" и с удовольствием уселся за спину шофера в теплый и приятно пахнущий салон, вадав комментарий.
- Первый раз транспортируюсь в служебной машине милиции! А у вас уютно!
- Полноте, Альфред Викторович - в первый ли раз?
- В первый!... С таким комфортом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26