в койку.
Никитина вновь перекосило и он нервно заявил: это его личное дело. Личное-то личное, вздохнул я, а страдаем мы оба. И взглянул на циферблат четверть часа до скончания этого безумного дня. Да, такой денек выпадает один раз в столетие. Если я не прав, пусть меня поправит господин Nоsterdamys из страны тюльпанов и роз.
Не пора ли подвести итоги. Утешительно-неутешительные.
1. Жена беременная — это положительно. Я её не вижу неделями — это отрицательно.
2. Марья Петровна получила премию — это положительно. Ей сделалось дурно — это отрицательно.
3. Приехала сестричка Анна — это положительно. Ей хотели испортить обед со мной — это отрицательно.
4. С академиком Николаевым я клюкнул коньячку — это положительно. Его уквачили — это отрицательно.
5. Некто Маслова ещё не убрали — это положительно. Все же остальные участники текущего Дела уже предстали перед Всевышним — это отрицательно.
6. Мы познакомились с муровцами — это положительно. Капитану Ковалю жевать собственную куртку — это отрицательно.
7. Господин Свечкин и девушка Фора молодожены — это положительно. Мои «мальчики» раздражены этим обстоятельством — это отрицательно.
8. Никитин влюблен в Нику — это положительно. Ника симпатизирует франту из Opel — это отрицательно.
9. Понедельник заканчивается — это положительно. Осталось пяток минут — это тоже положительно.
Что может случиться за эти минутки? Триста секунд — и все, новый светлый, без трупов день. И только я потянулся от этой приятной мысли, как джип подпрыгнул, как горный баран, и заюзил по угольному асфальту, норовя завалиться в бездонный и мрачный кювет. И лишь мастерство аса наших отечественных дорог…
— Что такое?! — заорал я. — Этот еп`ный день закончится когда-ни-будь или нет?!
— Кажись, колесо пробило, — выпрыгнул в ночь ас. — Точно! Что за дела? Сейчас запаску…
И тут я, каюсь, выматерился в полный голос, тоже выпрыгнув в ночное немое и огромное пространство.
Я орал, как полоумный, на тридцать седьмом километре скоростного хавбея. Я посылал такие исступленные проклятия к звездной сыпи, что в своих смрадных столичных комнатушках-клетушках вскинулись с испугу все литераторы-землепашцы, радетели за чистоту словесности; заколдобились они малость от страстного вопля, перекрестились: свят-блядь-свят, а затем ухнули в свои лицемерно-лживые и завистливые организмы по стакан`у теплой водочки, занюхали сивуху никогда нестиранным носком, да и отдалились в беспокойный мечтательный сон, где они все гениальною толпою изгоняют из своего литературного хлева какого-нибудь наглого и свободного матерщиника…
Вот такая вот странная картинка из жизни литературных марак нарисовалась перед моими воспаленными от ора очами. Черт-те что! Причудится же такая гадость! Тьфу!..
— Ты чего, Алекс? — голос Никитушки привел меня в чувство. — Никого же нет?
— Ты есть, — буркнул я.
— И чего?
— Ни-че-го!
— Так поехали или как? — не понимал моих сложных чувств.
Я прыгнул в джип и увидел, как стрелки на циферблате переползли «12», и кое-что сказал по этому поводу, и так, что несчастные радетели чистоты рядов своих и словестности вновь вскинулись в потливом страхе…
Пожав плечами, мой друг утопил ножищей акселератор, и мы продолжили свой бреющий полет над ночной, утомленной от всевозможных мелкотравчатых (и не только) придурков, великой и вечной страной.
На следующий день все отдыхали. И убийцы. И баба Маня. И наша группа. Затянутое сырыми и низкими облаками небо угрожало дождем. Он накрапывал прекращался.
Пасмурное состояния, когда ни войны, ни мира. По всей вероятности, за прошедший понедельник все проблемы были решены истребляющей стороной.
Кто же это мог быть? Столь кровожадный и жестокий? Кто у нас такой неряшливый укладчик трупов?
Не стрелки ли это генерала в отставке Бобока, являющегося по совместительству главным охранником в Рост-банке? А может, ГРУшники с некто Масловым? Не знаю. Слишком уверенная и наглая работа. Если все это, можно назвать работой. Кто-то имеет хорошую «крышу», выражаясь современным слогом. По-моему, трудягам по разделке трупов отпущены все грехи и выдан рулон индульгенции. Кем?
Возникает впечатление, что Некто очень хорошо осведомлен о наших оперативных действиях. И желаниях. И даже знает, что мы в этой история публика случайная. Иначе?..
Подозрительно все это. Должна быть разгадка. Не такие шарады мы ломали. И ребусы. Если уж мне удалось выцарапать вексель. Из полоумных извилин господина Смирнова. Кстати, где вексель? В сейфе. Под пачкой сахара. О его существовании никто не знает. Даже я забываю об этой банковской затирке. И что же? Ровным счетом ничего.
Вот именно, ничего. Ничего не происходит. Не люблю я подобного затишья — жди дождя. И порой свинцового.
Одним словом, весь день прошел в мелкой суете и размышлениях о смысле жизни. Что делать? И кто виноват?
Ближе к вечеру проявился капитан Коваль. По телефону. И я подтвердил свое желание увидеть дорогих сыскарей. Шашлык — ваш, пошутил я, горькая наша. Капитан вздохнул — шашлык, то бишь куртка из барана, всегда с ним.
Приятно, черт подери, в сумрачно-невнятный, дождливый вечерок собраться на шашлычок. В исключительно мужской и суровой компании. В коммунальном доме. С видом на детский парк имени Павлика Морозова. Времена меняются, а юный Павлик всегда с нами.
Капитан Коваль прибыл с Вахтангом. Когда в компании один грузин значит, будут песни до утра. Загадочные, как далекие горы, покрытые холодным и заливным снежным кремом… Два грузина — и песни, и лезгинка. Я к тому, что Хулио и Вахтанг взяли на себя обязанности шашлычных дел мастеров, а мы с капитаном повели разговор о погоде в высших сферах.
Погода там была мерзкая, как февральская изморось с пронизывающим ветром. Путник, угодивший под ледяной ветерок, был обречен. На охлаждение всего организма. И бесславную погибель.
— Более того, друзья мои, — проговорил капитан, обращаясь ко мне во множественном числе. Знамо, я двоился в его глазах. Хотя мы были трезвее медведей в зоопарке в ожидании мяса. — Сегодня меня вызвал Рушик, это мой руководитель, и сказал, чтобы это дело с академиком я забыл, как сон.
— Почему? — задал идиотский вопрос.
— Вопрос интересный, — ухмыльнулся Коваль. — Давай лучше, дружище, по махонькой. Чтобы понимать друг друга.
— А шашлык?
— Занюхаем портмоне, — и плюхнул на стол искомый предмет.
Я похвалил собеседника за находчивость, и мы дернули по рюмашечки. Стало чуть уютнее, точно над нашими душами открылся невидимый, но надежный зонтик.
— Итак, что имеем, друзья мои? — вопросил капитан.
— Много трупов, — честно признался я.
— Я не про это, Саша, — легкомысленно отмахнулся. — Что труп величина постоянная. С него даже показаний взять нельзя или допросить с пристрастием. Так?
— Так, — согласился я.
— Так вот, УГРО может все, но… до определенного уровня, — поднял руку над собой. Покружил ладошкой перед носом — моим. И своим. — Понимаешь о чем я?
— Догадываюсь.
— Алекс, ты даже не представляешь? Какая битва. Между динозаврами. Кстати, почему они вымерли?
— Кто?
— Динозавры.
— Весь папоротник сожрали и передохли.
— Вот! Точно так! Зелень, Саша, и больше ничего.
— А конкретно, капитан?
— Конкретно? — подумав, погрозил пальцем. — Можно и конкретно. И только потому, что это уже стало достоянием общественности.
— Щелкоперы надыбили?
— Не-а, германские спецслужбы.
— Да ну?
— Я тебе говорю, — поморщился. — Хотя этого Прораба стройки века мы засветили и вели. А потом: стоп, машина!
— Стройка века — это что?
— Давай еще, Алекс, по махонькой, — выпил, нюхнул свой кошелек, повинился. — Устал, Саша, прости.
— Ничего, выдюжим, — и напомнил вопрос о стройке века.
Стройкой века оказалось восстановление Храма Христа Спасителя. Ухнули на него миллиарды народных рубликов и миллионы долларов. А где деньги, там и люди, желающие их иметь. То есть воровали все. Хапай, если есть такая возможность, но не хами. Скромнее надо быть в своих желаниях. Спрашивается, на хрена человеку три дачи. На разных материках. Нет ответа. Жадность, товарищи, жадность; не таких она фраеров сгубила. Вот правда жизни.
Понятно, что больше всех жулил тот, кто отвечал за стройку. Собственной головой. Некто гражданин Залевских, которого оперы окрестили «Прорабом». Был лучшим другом всех столичных и кремлевских мечтателей.
— И что ты думаешь? — вопросил капитан. — Где теперь этот мазурик?
— На острове Майорка? Выращивает пальмы.
— Нет, ближе. На острове Крит, — хохотнул Коваль. — Отдыхает от трудов. А вот сынок его Максим работает. В поте яйца своего. Открыл в Бонне от хамства своего счет в банке на восемьдесят восемь миллионов дойчмарок. С мечтой закупить какое-нибудь штрассе.
— Хам, — согласился я. — Купил бы ракету и улетел на Луну.
— Зачем?
— Разводить павлинов.
— Ааа, — хекнул капитан. — Шутка?
— А дальше что?
— Немцы — не мы. Взяли Макса в оборот: декларацию, битте, о доходе. А тот — пожалуйста, через три дня. И дернул на остров Крит. Папа тут же в столицу. За декларацией.
— Дальше можно не продолжать, — сказал я. — Хер с ними, хапугами, капитан. Меня интересует наше дело?
— Саша, смертельный номер.
— А ты меня не знаешь, — заметил. — Я — камикадзе, как говорит Орехов.
— А это кто?
— Камикадзе?
— Не-не, второй.
— Руководящее лицо.
— Отец-командир? — покачал головой. — Все они хвостом бьют.
— Капитан, давай о нашем деле, — занервничал я: из кухни выплывало душистое облачко, похожее на барашка.
Я боялся, что угодив под тушку газообразного животного мой собеседник уже не будет в состоянии изложить детали своего расследования.
Что же мы имеем? Имеем то, что имеем. Планомерную и четкую акцию по зачистке территории вокруг НПО «Метеор». Работают высокопрофессиональные кейах — убийцы. В доме у академика Николаева были использованы немецкие пистолеты «Вальтер» ППК с глушителем. Или схожие модели, как-то итальянская «Беретта» М84Ф, испанская «Астра» А60, то есть оружие, где используется 9-мм «короткий патрон».
Банковские служащие были расстреляны из оружия спецназа пистолеты-пулеметы КЕДР и «Клин», очень удобные для проведения акции в городских условиях, где не требуется большая дальность стрельбы.
И наконец бывший ГРУшник был отправлен на тот свет банальным ПМ пистолетом Макарова, который можно использовать в качестве колки орехов или с помощью его обоймы открывать бутылки пива.
Как в первом, так и в третьем случае никто ничего не слышал. Во-втором — многие видели и слышали, но… Трудно описать оглушительный и неожиданный взрыв, вот в чем дело. Автоишачок с надписью на борту «Школьные завтраки» был обнаружен за несколько кварталов от места события. Возможно, исполнители заказа вернулись под гранитную стеночку Рост-банка, чтобы убедиться в эффективности своего труда. Вполне допустимо. А почему бы и нет? Коль мы имеем дело с костедробильной Системой. А машины, буду банален, не чувствуют угрызений совести, боли, страха и прочих душевных трепыханий. Сражаться с монстром можно, но трудно. Боюсь, одним противотанковым фугасом не обойтись. Да, все ещё есть место подвигу в нашей стране. И подозреваю оно вакантно. Место под могильной плитой.
Вах! Наконец на столе предстало то, что когда-то гуляло по горным альпийским лужайкам. А нынче исходило душистым и теплым запахом. О, какой запах?!..
Уф! Да пропади все пропадом! Вся нынешняя кровавая катавасия. Пусть этот безнадежный мирок властолюбцев и вселенских хапуг проваливается в тартарары.
Имею я право на отдых. Кратковременный? Имею. Успею затолкать голову в дробилку. Чтобы прочистить мозги для лояльного восприятия действительности. И предупредительного отношения к власти.
И это правильно — власть надо любить. Как блядь с Тверской. Во всех мыслимых и немыслимых её позах. И позициях. Может тогда будут перемены к лучшему? Хотя навряд ли.
Словом, выбор у нас был на удивление щедр, как во все времена: жить или наоборот. И тут каждый волен распоряжаться собой, как вкладчик призрачными дивидендами.
— Друзья мои! Чтобы не последняя, — предложил капитан.
И мы заложили за воротнички потных гимнастерок грамм по сто пятьдесят. Царской тархунской водочки. Чтобы не последняя. У нас. А там уж как-нибудь выдержим. И будем служить отчизне не ради живота своего…
— За нас! — предложил я. — Будем бить врага вместе.
— Вместе, — загрустил капитан. — Мы, друзья мои, повязаны рамками закона.
— Капитан, будешь страховать, — успокоил я милягу-ментягу. — С тыла.
— Всегда готов! — обрадовался Коваль. — Вахтанг, а ты готов!
— Г-г-готов!.. — и поинтересовался. — Резо, а ты готов?
— Г-г-готов! К труду и обороне! А что?
— Тогда давай «Сулико»…
— «Сулико» моя любимая песнь, — проговорил притомленный шашлыком Хулио.
Полилась песнь — очень задушевная.
— Хору больше не наливать, — предупредил я капитана и отправился открывать дверь.
Приехал Никитин. После дежурства у дома Ники. Я поначалу не обратил внимания на его самодовольный видок, решив, что девушка в такую погоду не гуляла по длинному подиуму. Под взорами многочисленных почитателей её точенной фигурки. Однако, когда наш друг — враг самогона, вдруг клюкнул стопочку, я занервничал:
— Никитушка? Как дела? Что это с тобой?
— Ничего, — передернул плечами. — Душа… поет… тоже.
— Вот-вот, присоединяйся к «Сулико», — вмешался Хулио.
— Пой, ласточка, пой, — отмахнулся я от хора.
И принялся прессовать Никитушку по поводу его душевной радости? Два часа назад убыл, как нормальный человек, а прибыл агнцем Божiем.
— Агнец Божiй у нас герр Макс Залевских, — утомленно проговорил капитан Коваль, и, завалившись на подушку, уснул праведным сном. В рамках ныне действующего закона.
— Ну? — вопросил я под заунывный речитатив хора из двух голосов.
Никитин помялся, опрокинул ещё одну стопку в свой соковитаминизированный организм и признался, что не мог поступить принципами.
— Какими ещё принципами? — удивился я.
— Своими, — последовал лаконичный ответ.
Я схватился за голову — мало нам своих проблем… И что же выяснилось? Педерастический франтик имел наглость снова подкатить на своем автомобильчике. А на прощание чмокнуть Нику в щечку. Вот такой вот беспардонный казус. Разумеется, Дафнис в засаде не смог сдержать своих чувств.
— И кто он?
— А, черт его знает, — флегматично пожал плечами.
— А точнее?
— Какая-то макака импортная.
Я вспомнил весь свой лагерный запас по фене и мы отправились вызволять жертву. Из багажника машины, куда «макаку» загнал мой ревнивый друг. Хор остался пить и петь. Хотя порывался рвануть с нами, чтобы скрасить ночь славной «Сулико».
Cкоро Opel был обнаружен близ железнодорожного полотна и кладбища старых паровозов. По углубленной мысли Никитина утренние дачники должны были обратить внимание на импортную, чужую для индустриального пейзажа колымагу и освободить пленника. На это я заметил, что ход поездов скрадывает трепыхание жертвы, это раз, а два — народец у нас по утрам нелюбопытен и, если что выискивает, то лишь бутылку с пивной мочой.
На такие справедливые слова мой товарищ горько вздыхал, открывая багажник. Там пряталось испуганное до смерти существо в хламиде, похожее на мартышку из бразильской тропической чащобы. Ломая язык, я полюбопытствовал, говорит ли оно на немецком, английском, французском или каких других наречиях?
— Si-si, votka, matreska, blad, — проговорила жертва, разминая затекшие конечности и дико оглядываясь по сторонам на межгалактическую свалку ФЭДов и вагонов.
Свалка была освещена прожекторами и походила на место побоища между двумя цивилизациями. Все у нас масштабное, повторюсь: морозы, расстояния, водка, нефть, газ, системы залпового огня, партии, свалки, люди и так далее.
С грехом пополам нам удалось объяснить щеголю, чтобы он шел домой. Нет, не в гостиницу «Националь», а в обратную сторону — в тихую мирную теплую Андалузию. Иначе — бах-бах, si-si?
И для острастки пальнул из «Стечкина». Шучу, хотя вид карманной ракетной установки так потряс нашего собеседника, что он молниеносно выучил русский язык в объеме последнего курса пединститута имени Н.К.Крупской. И понял нас прекрасно.
Во всяком случае, не успели мы глазом моргнуть, как гость белокаменной уже бился у кассы в Шереметьево-2 в твердом желании улететь к своим кургузеньким жопастеньким креолкам первым же рейсом Москва-Мадрид.
Хорошо, что все закончилось таким благоприятным образом. Я сделал выволочку Никитину и предупредил, что его действия приобретают маниакально-депрессивный характер. Если подобное случится ещё раз отправлю в Кащенко. Пусть выбивают дурь за казенный счет. Квадратно-гнездовым способом. Плюс оздоровительный разряд в 380 вольт.
По возвращению мы обнаружили трех героических бойцов, павших от сулейки и «Сулико».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Никитина вновь перекосило и он нервно заявил: это его личное дело. Личное-то личное, вздохнул я, а страдаем мы оба. И взглянул на циферблат четверть часа до скончания этого безумного дня. Да, такой денек выпадает один раз в столетие. Если я не прав, пусть меня поправит господин Nоsterdamys из страны тюльпанов и роз.
Не пора ли подвести итоги. Утешительно-неутешительные.
1. Жена беременная — это положительно. Я её не вижу неделями — это отрицательно.
2. Марья Петровна получила премию — это положительно. Ей сделалось дурно — это отрицательно.
3. Приехала сестричка Анна — это положительно. Ей хотели испортить обед со мной — это отрицательно.
4. С академиком Николаевым я клюкнул коньячку — это положительно. Его уквачили — это отрицательно.
5. Некто Маслова ещё не убрали — это положительно. Все же остальные участники текущего Дела уже предстали перед Всевышним — это отрицательно.
6. Мы познакомились с муровцами — это положительно. Капитану Ковалю жевать собственную куртку — это отрицательно.
7. Господин Свечкин и девушка Фора молодожены — это положительно. Мои «мальчики» раздражены этим обстоятельством — это отрицательно.
8. Никитин влюблен в Нику — это положительно. Ника симпатизирует франту из Opel — это отрицательно.
9. Понедельник заканчивается — это положительно. Осталось пяток минут — это тоже положительно.
Что может случиться за эти минутки? Триста секунд — и все, новый светлый, без трупов день. И только я потянулся от этой приятной мысли, как джип подпрыгнул, как горный баран, и заюзил по угольному асфальту, норовя завалиться в бездонный и мрачный кювет. И лишь мастерство аса наших отечественных дорог…
— Что такое?! — заорал я. — Этот еп`ный день закончится когда-ни-будь или нет?!
— Кажись, колесо пробило, — выпрыгнул в ночь ас. — Точно! Что за дела? Сейчас запаску…
И тут я, каюсь, выматерился в полный голос, тоже выпрыгнув в ночное немое и огромное пространство.
Я орал, как полоумный, на тридцать седьмом километре скоростного хавбея. Я посылал такие исступленные проклятия к звездной сыпи, что в своих смрадных столичных комнатушках-клетушках вскинулись с испугу все литераторы-землепашцы, радетели за чистоту словесности; заколдобились они малость от страстного вопля, перекрестились: свят-блядь-свят, а затем ухнули в свои лицемерно-лживые и завистливые организмы по стакан`у теплой водочки, занюхали сивуху никогда нестиранным носком, да и отдалились в беспокойный мечтательный сон, где они все гениальною толпою изгоняют из своего литературного хлева какого-нибудь наглого и свободного матерщиника…
Вот такая вот странная картинка из жизни литературных марак нарисовалась перед моими воспаленными от ора очами. Черт-те что! Причудится же такая гадость! Тьфу!..
— Ты чего, Алекс? — голос Никитушки привел меня в чувство. — Никого же нет?
— Ты есть, — буркнул я.
— И чего?
— Ни-че-го!
— Так поехали или как? — не понимал моих сложных чувств.
Я прыгнул в джип и увидел, как стрелки на циферблате переползли «12», и кое-что сказал по этому поводу, и так, что несчастные радетели чистоты рядов своих и словестности вновь вскинулись в потливом страхе…
Пожав плечами, мой друг утопил ножищей акселератор, и мы продолжили свой бреющий полет над ночной, утомленной от всевозможных мелкотравчатых (и не только) придурков, великой и вечной страной.
На следующий день все отдыхали. И убийцы. И баба Маня. И наша группа. Затянутое сырыми и низкими облаками небо угрожало дождем. Он накрапывал прекращался.
Пасмурное состояния, когда ни войны, ни мира. По всей вероятности, за прошедший понедельник все проблемы были решены истребляющей стороной.
Кто же это мог быть? Столь кровожадный и жестокий? Кто у нас такой неряшливый укладчик трупов?
Не стрелки ли это генерала в отставке Бобока, являющегося по совместительству главным охранником в Рост-банке? А может, ГРУшники с некто Масловым? Не знаю. Слишком уверенная и наглая работа. Если все это, можно назвать работой. Кто-то имеет хорошую «крышу», выражаясь современным слогом. По-моему, трудягам по разделке трупов отпущены все грехи и выдан рулон индульгенции. Кем?
Возникает впечатление, что Некто очень хорошо осведомлен о наших оперативных действиях. И желаниях. И даже знает, что мы в этой история публика случайная. Иначе?..
Подозрительно все это. Должна быть разгадка. Не такие шарады мы ломали. И ребусы. Если уж мне удалось выцарапать вексель. Из полоумных извилин господина Смирнова. Кстати, где вексель? В сейфе. Под пачкой сахара. О его существовании никто не знает. Даже я забываю об этой банковской затирке. И что же? Ровным счетом ничего.
Вот именно, ничего. Ничего не происходит. Не люблю я подобного затишья — жди дождя. И порой свинцового.
Одним словом, весь день прошел в мелкой суете и размышлениях о смысле жизни. Что делать? И кто виноват?
Ближе к вечеру проявился капитан Коваль. По телефону. И я подтвердил свое желание увидеть дорогих сыскарей. Шашлык — ваш, пошутил я, горькая наша. Капитан вздохнул — шашлык, то бишь куртка из барана, всегда с ним.
Приятно, черт подери, в сумрачно-невнятный, дождливый вечерок собраться на шашлычок. В исключительно мужской и суровой компании. В коммунальном доме. С видом на детский парк имени Павлика Морозова. Времена меняются, а юный Павлик всегда с нами.
Капитан Коваль прибыл с Вахтангом. Когда в компании один грузин значит, будут песни до утра. Загадочные, как далекие горы, покрытые холодным и заливным снежным кремом… Два грузина — и песни, и лезгинка. Я к тому, что Хулио и Вахтанг взяли на себя обязанности шашлычных дел мастеров, а мы с капитаном повели разговор о погоде в высших сферах.
Погода там была мерзкая, как февральская изморось с пронизывающим ветром. Путник, угодивший под ледяной ветерок, был обречен. На охлаждение всего организма. И бесславную погибель.
— Более того, друзья мои, — проговорил капитан, обращаясь ко мне во множественном числе. Знамо, я двоился в его глазах. Хотя мы были трезвее медведей в зоопарке в ожидании мяса. — Сегодня меня вызвал Рушик, это мой руководитель, и сказал, чтобы это дело с академиком я забыл, как сон.
— Почему? — задал идиотский вопрос.
— Вопрос интересный, — ухмыльнулся Коваль. — Давай лучше, дружище, по махонькой. Чтобы понимать друг друга.
— А шашлык?
— Занюхаем портмоне, — и плюхнул на стол искомый предмет.
Я похвалил собеседника за находчивость, и мы дернули по рюмашечки. Стало чуть уютнее, точно над нашими душами открылся невидимый, но надежный зонтик.
— Итак, что имеем, друзья мои? — вопросил капитан.
— Много трупов, — честно признался я.
— Я не про это, Саша, — легкомысленно отмахнулся. — Что труп величина постоянная. С него даже показаний взять нельзя или допросить с пристрастием. Так?
— Так, — согласился я.
— Так вот, УГРО может все, но… до определенного уровня, — поднял руку над собой. Покружил ладошкой перед носом — моим. И своим. — Понимаешь о чем я?
— Догадываюсь.
— Алекс, ты даже не представляешь? Какая битва. Между динозаврами. Кстати, почему они вымерли?
— Кто?
— Динозавры.
— Весь папоротник сожрали и передохли.
— Вот! Точно так! Зелень, Саша, и больше ничего.
— А конкретно, капитан?
— Конкретно? — подумав, погрозил пальцем. — Можно и конкретно. И только потому, что это уже стало достоянием общественности.
— Щелкоперы надыбили?
— Не-а, германские спецслужбы.
— Да ну?
— Я тебе говорю, — поморщился. — Хотя этого Прораба стройки века мы засветили и вели. А потом: стоп, машина!
— Стройка века — это что?
— Давай еще, Алекс, по махонькой, — выпил, нюхнул свой кошелек, повинился. — Устал, Саша, прости.
— Ничего, выдюжим, — и напомнил вопрос о стройке века.
Стройкой века оказалось восстановление Храма Христа Спасителя. Ухнули на него миллиарды народных рубликов и миллионы долларов. А где деньги, там и люди, желающие их иметь. То есть воровали все. Хапай, если есть такая возможность, но не хами. Скромнее надо быть в своих желаниях. Спрашивается, на хрена человеку три дачи. На разных материках. Нет ответа. Жадность, товарищи, жадность; не таких она фраеров сгубила. Вот правда жизни.
Понятно, что больше всех жулил тот, кто отвечал за стройку. Собственной головой. Некто гражданин Залевских, которого оперы окрестили «Прорабом». Был лучшим другом всех столичных и кремлевских мечтателей.
— И что ты думаешь? — вопросил капитан. — Где теперь этот мазурик?
— На острове Майорка? Выращивает пальмы.
— Нет, ближе. На острове Крит, — хохотнул Коваль. — Отдыхает от трудов. А вот сынок его Максим работает. В поте яйца своего. Открыл в Бонне от хамства своего счет в банке на восемьдесят восемь миллионов дойчмарок. С мечтой закупить какое-нибудь штрассе.
— Хам, — согласился я. — Купил бы ракету и улетел на Луну.
— Зачем?
— Разводить павлинов.
— Ааа, — хекнул капитан. — Шутка?
— А дальше что?
— Немцы — не мы. Взяли Макса в оборот: декларацию, битте, о доходе. А тот — пожалуйста, через три дня. И дернул на остров Крит. Папа тут же в столицу. За декларацией.
— Дальше можно не продолжать, — сказал я. — Хер с ними, хапугами, капитан. Меня интересует наше дело?
— Саша, смертельный номер.
— А ты меня не знаешь, — заметил. — Я — камикадзе, как говорит Орехов.
— А это кто?
— Камикадзе?
— Не-не, второй.
— Руководящее лицо.
— Отец-командир? — покачал головой. — Все они хвостом бьют.
— Капитан, давай о нашем деле, — занервничал я: из кухни выплывало душистое облачко, похожее на барашка.
Я боялся, что угодив под тушку газообразного животного мой собеседник уже не будет в состоянии изложить детали своего расследования.
Что же мы имеем? Имеем то, что имеем. Планомерную и четкую акцию по зачистке территории вокруг НПО «Метеор». Работают высокопрофессиональные кейах — убийцы. В доме у академика Николаева были использованы немецкие пистолеты «Вальтер» ППК с глушителем. Или схожие модели, как-то итальянская «Беретта» М84Ф, испанская «Астра» А60, то есть оружие, где используется 9-мм «короткий патрон».
Банковские служащие были расстреляны из оружия спецназа пистолеты-пулеметы КЕДР и «Клин», очень удобные для проведения акции в городских условиях, где не требуется большая дальность стрельбы.
И наконец бывший ГРУшник был отправлен на тот свет банальным ПМ пистолетом Макарова, который можно использовать в качестве колки орехов или с помощью его обоймы открывать бутылки пива.
Как в первом, так и в третьем случае никто ничего не слышал. Во-втором — многие видели и слышали, но… Трудно описать оглушительный и неожиданный взрыв, вот в чем дело. Автоишачок с надписью на борту «Школьные завтраки» был обнаружен за несколько кварталов от места события. Возможно, исполнители заказа вернулись под гранитную стеночку Рост-банка, чтобы убедиться в эффективности своего труда. Вполне допустимо. А почему бы и нет? Коль мы имеем дело с костедробильной Системой. А машины, буду банален, не чувствуют угрызений совести, боли, страха и прочих душевных трепыханий. Сражаться с монстром можно, но трудно. Боюсь, одним противотанковым фугасом не обойтись. Да, все ещё есть место подвигу в нашей стране. И подозреваю оно вакантно. Место под могильной плитой.
Вах! Наконец на столе предстало то, что когда-то гуляло по горным альпийским лужайкам. А нынче исходило душистым и теплым запахом. О, какой запах?!..
Уф! Да пропади все пропадом! Вся нынешняя кровавая катавасия. Пусть этот безнадежный мирок властолюбцев и вселенских хапуг проваливается в тартарары.
Имею я право на отдых. Кратковременный? Имею. Успею затолкать голову в дробилку. Чтобы прочистить мозги для лояльного восприятия действительности. И предупредительного отношения к власти.
И это правильно — власть надо любить. Как блядь с Тверской. Во всех мыслимых и немыслимых её позах. И позициях. Может тогда будут перемены к лучшему? Хотя навряд ли.
Словом, выбор у нас был на удивление щедр, как во все времена: жить или наоборот. И тут каждый волен распоряжаться собой, как вкладчик призрачными дивидендами.
— Друзья мои! Чтобы не последняя, — предложил капитан.
И мы заложили за воротнички потных гимнастерок грамм по сто пятьдесят. Царской тархунской водочки. Чтобы не последняя. У нас. А там уж как-нибудь выдержим. И будем служить отчизне не ради живота своего…
— За нас! — предложил я. — Будем бить врага вместе.
— Вместе, — загрустил капитан. — Мы, друзья мои, повязаны рамками закона.
— Капитан, будешь страховать, — успокоил я милягу-ментягу. — С тыла.
— Всегда готов! — обрадовался Коваль. — Вахтанг, а ты готов!
— Г-г-готов!.. — и поинтересовался. — Резо, а ты готов?
— Г-г-готов! К труду и обороне! А что?
— Тогда давай «Сулико»…
— «Сулико» моя любимая песнь, — проговорил притомленный шашлыком Хулио.
Полилась песнь — очень задушевная.
— Хору больше не наливать, — предупредил я капитана и отправился открывать дверь.
Приехал Никитин. После дежурства у дома Ники. Я поначалу не обратил внимания на его самодовольный видок, решив, что девушка в такую погоду не гуляла по длинному подиуму. Под взорами многочисленных почитателей её точенной фигурки. Однако, когда наш друг — враг самогона, вдруг клюкнул стопочку, я занервничал:
— Никитушка? Как дела? Что это с тобой?
— Ничего, — передернул плечами. — Душа… поет… тоже.
— Вот-вот, присоединяйся к «Сулико», — вмешался Хулио.
— Пой, ласточка, пой, — отмахнулся я от хора.
И принялся прессовать Никитушку по поводу его душевной радости? Два часа назад убыл, как нормальный человек, а прибыл агнцем Божiем.
— Агнец Божiй у нас герр Макс Залевских, — утомленно проговорил капитан Коваль, и, завалившись на подушку, уснул праведным сном. В рамках ныне действующего закона.
— Ну? — вопросил я под заунывный речитатив хора из двух голосов.
Никитин помялся, опрокинул ещё одну стопку в свой соковитаминизированный организм и признался, что не мог поступить принципами.
— Какими ещё принципами? — удивился я.
— Своими, — последовал лаконичный ответ.
Я схватился за голову — мало нам своих проблем… И что же выяснилось? Педерастический франтик имел наглость снова подкатить на своем автомобильчике. А на прощание чмокнуть Нику в щечку. Вот такой вот беспардонный казус. Разумеется, Дафнис в засаде не смог сдержать своих чувств.
— И кто он?
— А, черт его знает, — флегматично пожал плечами.
— А точнее?
— Какая-то макака импортная.
Я вспомнил весь свой лагерный запас по фене и мы отправились вызволять жертву. Из багажника машины, куда «макаку» загнал мой ревнивый друг. Хор остался пить и петь. Хотя порывался рвануть с нами, чтобы скрасить ночь славной «Сулико».
Cкоро Opel был обнаружен близ железнодорожного полотна и кладбища старых паровозов. По углубленной мысли Никитина утренние дачники должны были обратить внимание на импортную, чужую для индустриального пейзажа колымагу и освободить пленника. На это я заметил, что ход поездов скрадывает трепыхание жертвы, это раз, а два — народец у нас по утрам нелюбопытен и, если что выискивает, то лишь бутылку с пивной мочой.
На такие справедливые слова мой товарищ горько вздыхал, открывая багажник. Там пряталось испуганное до смерти существо в хламиде, похожее на мартышку из бразильской тропической чащобы. Ломая язык, я полюбопытствовал, говорит ли оно на немецком, английском, французском или каких других наречиях?
— Si-si, votka, matreska, blad, — проговорила жертва, разминая затекшие конечности и дико оглядываясь по сторонам на межгалактическую свалку ФЭДов и вагонов.
Свалка была освещена прожекторами и походила на место побоища между двумя цивилизациями. Все у нас масштабное, повторюсь: морозы, расстояния, водка, нефть, газ, системы залпового огня, партии, свалки, люди и так далее.
С грехом пополам нам удалось объяснить щеголю, чтобы он шел домой. Нет, не в гостиницу «Националь», а в обратную сторону — в тихую мирную теплую Андалузию. Иначе — бах-бах, si-si?
И для острастки пальнул из «Стечкина». Шучу, хотя вид карманной ракетной установки так потряс нашего собеседника, что он молниеносно выучил русский язык в объеме последнего курса пединститута имени Н.К.Крупской. И понял нас прекрасно.
Во всяком случае, не успели мы глазом моргнуть, как гость белокаменной уже бился у кассы в Шереметьево-2 в твердом желании улететь к своим кургузеньким жопастеньким креолкам первым же рейсом Москва-Мадрид.
Хорошо, что все закончилось таким благоприятным образом. Я сделал выволочку Никитину и предупредил, что его действия приобретают маниакально-депрессивный характер. Если подобное случится ещё раз отправлю в Кащенко. Пусть выбивают дурь за казенный счет. Квадратно-гнездовым способом. Плюс оздоровительный разряд в 380 вольт.
По возвращению мы обнаружили трех героических бойцов, павших от сулейки и «Сулико».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41