От удара я сильно порезал себе ногу... Когда Л. пришла навестить меня в больнице, спросил её, продолжает ли она меня любить, на что она ответила, что любит, но сказала, что к ней заходить больше нельзя, так как дочь заявила, что если я появлюсь ещё раз у них дома, то она уйдет в общежитие. Я согласился и сказал, что будем встречаться в других местах..."
Быть может, следователь и судья сделали для себя однозначные выводы, быть может, их сделали и те, кто был в зале суда, - но я не могу взять да и найти место для хорошей жирной точки, чтобы с абзаца перейти к последней части этой сумрачной хроники.
Я не могу понять, решила ли для себя Л. что-нибудь окончательно. Я не могу понять, решала ли она это вообще, - ибо, если сослаться на многочисленные мнения знавших её людей, у неё были и другие "варианты", и тогда решать было нечего, а нужно было просто как-то отделаться от утомительной страсти Виктора.
Наверное, это невнятная, но безусловная разница между тем, что происходило с Виктором, и тем, что вроде скверной погоды докучало Л. и стала кошмаром для потерявшего самообладание человека. Может быть, все, что он делал и говорил, было на самом деле тяжело, утомительно, невыносимо, - а для тех, кто холодными глазами пробегает сейчас эти строчки, может, и смешно, - но это неважно. Любовь ужасна. Она не только мгновенно приживляет крылья туда, где им не дано быть, но делает человека совершенно беззащитным ввиду своей дерзкой силы.
"Я не мог с ней долго не встречаться, звонил ей, но она не хотела меня видеть, 8 февраля я проводил её с работы, мы стали разговаривать на лестничной площадке, я спрашивал её, за что она меня ненавидит, что я готов любым поступком загладить свою вину, искупить кровью, как говорили на фронте. Л. сказала, что я приношу ей одни неприятности, и просила хотя бы некоторое время не встречаться. Я разволновался, сказал, что не могу без неё жить, и, чтобы как-то доказать свою любовь, ударил несколько раз кулаком в стену подъезда и сломал себе правую руку. Л. помогла мне, перевязала руку, и я пошел в больницу..."
В том, что Л. человек этот, безумно, безудержно влюбленный, надоел, сомневаться не приходится.
Она стала его избегать.
Одно только поразительно: окончательный разрыв тоже не происходил именно из-за неё же.
Отталкивая его одной рукой, она держала его другой. И эта вторая сила была столь же внятной, как и первая, отторженная.
Двадцать восьмого февраля она попросила его не встречаться с ней хотя бы неделю. Подозревать Л. в мягкосердечной попытке сделать разрыв менее болезненным, то есть постепенным, не приходится - не её стилистика. Не менее, чем безусловное желание быть с ней рядом во что бы то ни стало, ему было очевидно, что она сама держит его - зачем? почему? - было уже не его дело. Но держала.
Отлучение на неделю он выдержал невероятным усилием воли. Он дал ей слово и сдержал его.
Седьмого марта утром она ему позвонила, и они условились, что вечером он придет к ней.
"Мы зашли на кухню, где проговорили около часа. Мы говорили о том, как будем жить дальше, но разговор был бестолковый... Я спросил, как она спит по ночам. Л. ответила, что всю эту неделю спала просто прекрасно, а я ей сказал, что всю эту неделю почти не спал, так как все время думал о ней. Л. сказала, что у неё есть хорошее снотворное, и дала мне из пачки одну упаковку в 10 таблеток какого-то лекарства. Я сказал, что мне этого мало, и взял у неё ещё две упаковки...
Я пошел домой, взял сберкнижку, на которой лежало 278 рублей, и 122 рубля наличными и снова пошел к Л. Придя к ней, я отдал ей сберкнижку и деньги, после чего попросил её раскупорить таблетки, но она сказала, чтобы я раскупоривал сам. Я собрал в ладонь таблетки, около 27 штук, и все их сразу проглотил. После этого я помню только, что сижу уже дома и меня мать отпаивает водой. На сберкнижку я написал завещание на бланке сберегательной кассы на имя Л. ..."
Он не мог помнить, что произошло с ним после того, как он принял лекарство, потому что потерял сознание.
А женщина, к ногам которой было брошено все, чем он владел, вызвала милицию и позвонила его матери.
Примечательна её профессиональная предусмотрительность.
Она знала, что "доза" нешуточная и может его убить и убьет - но не у неё дома.
С достойным самообладанием она дала ему возможность подойти к последней черте и корректно не стала вмешиваться не в свое дело - человек сам распоряжается своей жизнью, не так ли?
Мать на себе принесла его из милиции, полумертвого.
Отпоила.
На другой день родители чуть не силой показали его врачу, и врач (психиатр) сказал, что ему нужно лечь в больницу.
Ни о какой больнице не могло быть и речи.
Он рвался к ней.
"...Я зашел в подъезд дома напротив и стал ждать, когда придет Л. В подъезде я стоял примерно с 13.30 до 17.30. Около 18 часов мне показалось, что по улице в сторону станции идет Л. Я подошел к автобусной остановке и увидел её.
Она мне сказала, что идет домой.
Мы зашли в подъезд, сели в лифт, и я нажал на третий этаж. На третьем этаже мы вышли из лифта и встали на лестничной площадке. По дороге к дому Л. мне сказала, что видеть меня больше не желает и что вообще между нами все кончено. После этих слов у меня на душе стало тошно. Это же она говорила, и когда мы стояли в подъезде. Я захотел её погладить и протянул руку..."
Два человека стояли на лестничной площадке.
Один был сильный, другой - слабый.
Сильный мог одним словом остановить сердце слабого.
Сильной была женщина.
И она произнесла это слово.
Как он её убил, он не помнит.
Она начала хрипеть, он выбежал на улицу и стал звать на помощь.
В машине он держа её за руку, целовал в разбитые губы.
О том, что убил её, узнал в тюрьме.
Хотел повеситься в камере - вынули из петли.
Умереть не дали.
Жить тоже.
...Жизнь свою он не защищал - она у него кончилась там, в подъезде. Пытался защитить любовь.
Наверное, таких кассационных жалоб не увидишь, хоть сто лет проживи. Он возражал на приговор суда: двенадцать лет лишения свободы за умышленное убийство, - но возражал тому, что его обвинили в умышленном убийстве.
Слово "умышленное" его потрясло. Одно это слово, не арифметика, не цифра двенадцать. Да нет, нет, убивали его все время именно слова.
Вот что он написал в кассационной жалобе:
"Я любил и люблю Л. и не могу спокойно жить, зная, что меня обвинили в умышленном убийстве, в том, что я сознательно пошел на преступление.
Я не прошу Верховный суд о снисхождении, а прошу лишь правильно разобраться в моем деле и дать правильную оценку.
Если я в чем-то ошибаюсь и мои действия квалифицированы правильно, прошу Верховный суд изменить мне меру наказания, приговорив к исключительной мере".
...Я искала те слова и нашла их в тонкой зеленой тетрадке: "Она мне сказала, что я ей больше не нужен. Я растерялся. Спросил, зачем же ты морочила мне голову с квартирой, с обменом. Она заявила: "Если тебе жалко денег, то ты как взрослый человек должен понимать, что те простыни, которые ты измял в моей постели, стоят дороже, а если ты будешь мне счет предъявлять, я тебя посажу".
Мол, простыни - и те мять не научился.
Импотент, короче.
Постановлением Президиума Верховного суда РСФСР от 28 июня 1989 года Виктору переквалифицирована статья и изменен срок отбытия наказания. Теперь это не умышленное убийство и вместо 12 лет - 8 лет лишения свободы.
Преступление или суицид: уточнить забыли
А может, и правда: все, чему суждено произойти, едва мы появляемся на свет, уже записано где-то, а мы, простодушные, думаем, что все зависит от нас. Или от тех, кого мы любим. Может, и в самом деле люди, которых мы встречаем, предсказаны нам и никто не оказывается на нашем пути случайно. Так или нет? Спросить не у кого, да и не всякому нужен ответ. Но одно я знаю точно. Я никогда не забуду, как Вера Николаевна пришла ко мне тогда, десять лет назад, и как тихо она плакала. Дом ли у неё сгорел? Последнюю копейку украли? Да нет. Те слезы громкие, а эти были беззвучные, и у кого есть дети, тот ни с чем не спутает боль от того, что не можешь помочь своему ребенку.
Сын Веры Николаевны, Виктор Силиванов, убил женщину, которую без памяти любил.
Суд приговорил его к 12 годам тюрьмы.
Статья ли в "МК" помогла или мать его отмолила, но через восемь лет он вернулся. Так и запомнилось: он сидит напротив, а в руке тюльпаны головками вниз.
Вернулся в институт, но учиться не смог, тюрьма просто так никого не отпускает.
Мы с Верой Николаевной звонили друг другу, потом Виктор женился.
Значит, десять лет прошло?
Все прошло, говорит Вера Николаевна, вся жизнь.
Из постановления о возбуждении уголовного дела: "7 февраля 1999 года около часа ночи на улице Заозерной в городе Одинцово-10 Московской области, у кабины лифта обнаружен труп гражданина Силиванова В.Н., проживавшего в г. Одинцово, с признаками насильственной смерти: одним колото-резаным ранением левой части груди. Принимая во внимание, что имеются данные, указывающие на признаки преступления, предусмотренного ч.1 статьи 105 УК РФ..."
А в левой части груди - сердце.
И в него кто-то воткнул нож.
Вернувшись из тюрьмы, Виктор никак не мог найти себе занятие по душе. Нигде не мог притулиться. Все ему казалось - люди на него пальцем показывают. И так ему было худо, что Вера Николаевна нашла в газете объявление о приеме на работу, приехала в строительную фирму, все как есть рассказала и попросила: если нужен вам работник - возьмите, а нет - не обманывайте его. И Виктора взяли на работу.
Работать он любил. А когда не был занят - ходил на концерты, на выставки, всегда знал, что в Москве занимательного.
С Еленой Шикиной он познакомился в компании.
Шикина приехала в Одинцово с Урала. Вышла замуж, родила сына, к моменту, о котором идет речь, с мужем развелась и работала на закрытом предприятии электромехаником.
По-видимому, влюбился Виктор молниеносно.
Через три месяца после знакомства Елена переехала к Виктору. Места хватало: Вера Николаевна, Виктор и Елена в трехкомнатной квартире друг другу не мешали.
Из протокола допроса свидетеля Шикиной: "Виктор любил меня очень сильно, этим и покорил меня. Мне было с ним интересно, мы проводили досуг в Москве, гуляли, делали то, чего я не видела с мужем".
От первого брака у Елены был сын Алексей. Сын остался у мужа. Возможно, это был самый безусловный повод к её частым возвращениям к мужу: повидать сына. У Виктора с Алексеем отношения были хорошие. Вера Николаевна сразу обратила внимание на то, что мать и сын живут порознь, и предложила подростку переехать к ним. Однако мальчик оставался у отца, и Елена постоянно бывала там. Более того, она готовила и стирала не только одежду сына, но и первого мужа - на стиральной машине, которую подарил ей Виктор. Нередко Александр Шикин звонил бывшей жене и спрашивал, где его вещи, у неё или у него, найти не может. Получалась такая жизнь втроем, однако Виктор упорно не хотел этого замечать. Как не замечал и странностей в поведении жены: она любила погулять, не ночевала дома - с рук сходило все. Потому что Виктор любил её, и все об этом знали.
В его комнате повсюду висели её фотографии - десятка два. Каждая в красивой дорогой рамке.
Проблемы начались, когда начались перебои с деньгами. В августе 1998 года у Виктора, как у всех, резко уменьшилась зарплата. Это не осталось незамеченным. Елена открыто высказывала недовольство. Ее успокаивали всей семьей, но она видела, как сильно Виктор зависит от её настроения, и постоянно этим пользовалась.
Когда-то один старый следователь учил меня читать уголовные дела. Он сказал: обращай внимание, о чем человек рассказывает в начале допроса. Именно на первой странице. Это всегда то, что человека волнует. Так вот, с первых же строк допроса 12 февраля 1999 года Елена Шикина говорит: "Я поднимала вопрос о прописке у Силиванова, но родственники рекомендовали маме не делать этого... Силиванов покупал вещи себе, брату, и только в период ухаживания он покупал мне основную массу вещей. Периодически я уходила к прежнему мужу Шикину... Я любила сама Виктора и люблю до настоящего времени".
Да, правильно. Вещи, деньги и прописка очень интересовали Елену. Она тщательно следила, чтобы Виктор потратил на неё как можно больше денег. Не спорю - каждой женщине хочется быть в центре внимания мужа, но не каждая устроит такой скандал, какой Елена устроила в день 60-летия Веры Николаевны. Виктор купил матери два костюма. Первый Елена перенесла стоически, а на втором сорвалась. Прямо на празднике она стала объяснять мужу в самых энергичных выражениях, что хватило бы и одного - второй надо отдать. Он пытался успокоить жену - все тщетно. Костюм пришлось вернуть.
Очевидно, Виктор человеческих недостатков Елены не воспринимал в принципе. В целом они были меньше, чем её притягательность, преобладавшая над всем. Даже над тем, чего нельзя было не заметить.
По сути дела, Елена так и не прервала своих отношений с бывшим мужем. Я говорю не о стирке носков, а о внутренней связи. Постоянные уходы от Виктора с сумкой, которая, как вещмешок солдата на марше, всегда была наготове, были едва ли не основным элементом их семейной жизни. По поводу и без повода Елена уходила к Александру, а Виктор шел за ней, и она возвращалась. Интересно, что Виктора она называла или по фамилии, или по имени, а мужем был Александр. Однажды она радостно сообщила Вере Николаевне: "А мы покупаем машину!" Вера Николаевна удивилась: откуда деньги? Ведь у Виктора сейчас проблемы. Да нет, покупаем с мужем, с Сашей, он стал хорошо зарабатывать.
И ещё прописка. Елене смертельно хотелось прописаться в трехкомнатной квартире Силивановых. Судя по всему, официальным поводом к последней ссоре послужила именно прописка. И Виктор, когда Елена в очередной раз ушла к бывшему мужу, сказал матери, что получается нехорошо: обещали...
Дело в том, что документы на прописку уже были отданы в ЖЭК, но Вера Николаевна в сердцах забрала их, видя, что Елена больше живет у бывшего мужа, чем дома с Виктором. К тому же в это же время она увезла и все свои вещи. Правда, как увезла, так могла и привезти, дело такое, но просто именно в этот раз, когда Вера Николаевна, упрятав подальше свои невеселые думы, все же прошла прописывать невестку, это уж ни в какие ворота не лезло.
Кстати, родители Шикина тоже не стали прописывать невестку - их, видно, тоже насторожило поведение Елены.
Но для Виктора все это просто не существовало. Ему во что бы то ни стало нужно было вернуть жену.
А она жила у Шикина.
И вот утром 6 февраля 1999 года Вера Николаевна вернулась домой с ночного дежурства, и они с Виктором снова заговорили на проклятую тему.
- Кого прописывать-то? - сказала она, показывая на пустые шкафы.
- Я обещал, - ответил Виктор.
- Обещания надо выполнять, - сказала Вера Николаевна. - Сделаем как ты хочешь.
И он успокоился. Они ещё поговорили, попили чаю, и она пошла к знакомым, которые попросили посидеть с больным ребенком. Вернулась за час до полуночи. Вити не было. Возле одной из Лениных фотографий лежала записка. "Лена! Прости. Много говорил, мало дела. Виктор.
P.S. Люблю. Всегда с тобой".
Вроде бы все, как обычно. Виктор часто писал Лене записки. Но Вера Николаевна места себе не находила. Позвонила Сергею, младшему сыну, он приехал.
На следующее утро, в восьмом часу утра, в квартире Сергея раздался звонок. К телефону подошла жена Сергея Светлана. Звонил друг Виктора Ушаков: "Света, ночью был странный звонок. В половине третьего звонили из милиции, спросили: вы друг Силиванова? Я ответил: да. Говорят: он умер. Я спросил, откуда мой телефон, - ответили, что дала его жена. Только она сильно пьяная".
Видно, все знали Елену как мастера по части экстремальных выходок, и Виктор Ушаков не придал значения ночной беседе. Но утром все же решил рассказать о ней Свете.
Та позвонила в милицию. Что с Виктором?
Он в морге.
Что случилось?
Приезжайте.
Приехали.
Начальник милиции сказал: ночью на лестничной площадке в доме на Заозерной улице обнаружили труп Силиванова. Выясняем.
Спустя пять дней допросили Сергея.
Когда через сорок дней Сергей позвонил в прокуратуру, ему ответили: дело закрыто.
Мать Виктора только через полгода смогла поехать в милицию. Все это время она почти не выходила из дома - только на кладбище к сыну. По её настоянию её допросили, но потерпевшей не признали. Адвокат помог написать жалобу в прокуратуру воинской части № 95006.
Потерпевшей Веру Николаевну признали. А 1 ноября 1999 года вызвали в прокуратуру и сообщили, что расследование дела снова прекращено.
Что же случилось в тот вечер?
Из протокола допроса свидетеля Елены Шикиной 7 февраля 1999 года: "Полторы недели назад я окончательно порвала с Виктором и ушла жить к своему бывшему мужу А. Шикину, где в настоящее время и проживаю. Дома у Виктора у нас состоялся разговор, где я сообщила ему, что ухожу насовсем к бывшему мужу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Быть может, следователь и судья сделали для себя однозначные выводы, быть может, их сделали и те, кто был в зале суда, - но я не могу взять да и найти место для хорошей жирной точки, чтобы с абзаца перейти к последней части этой сумрачной хроники.
Я не могу понять, решила ли для себя Л. что-нибудь окончательно. Я не могу понять, решала ли она это вообще, - ибо, если сослаться на многочисленные мнения знавших её людей, у неё были и другие "варианты", и тогда решать было нечего, а нужно было просто как-то отделаться от утомительной страсти Виктора.
Наверное, это невнятная, но безусловная разница между тем, что происходило с Виктором, и тем, что вроде скверной погоды докучало Л. и стала кошмаром для потерявшего самообладание человека. Может быть, все, что он делал и говорил, было на самом деле тяжело, утомительно, невыносимо, - а для тех, кто холодными глазами пробегает сейчас эти строчки, может, и смешно, - но это неважно. Любовь ужасна. Она не только мгновенно приживляет крылья туда, где им не дано быть, но делает человека совершенно беззащитным ввиду своей дерзкой силы.
"Я не мог с ней долго не встречаться, звонил ей, но она не хотела меня видеть, 8 февраля я проводил её с работы, мы стали разговаривать на лестничной площадке, я спрашивал её, за что она меня ненавидит, что я готов любым поступком загладить свою вину, искупить кровью, как говорили на фронте. Л. сказала, что я приношу ей одни неприятности, и просила хотя бы некоторое время не встречаться. Я разволновался, сказал, что не могу без неё жить, и, чтобы как-то доказать свою любовь, ударил несколько раз кулаком в стену подъезда и сломал себе правую руку. Л. помогла мне, перевязала руку, и я пошел в больницу..."
В том, что Л. человек этот, безумно, безудержно влюбленный, надоел, сомневаться не приходится.
Она стала его избегать.
Одно только поразительно: окончательный разрыв тоже не происходил именно из-за неё же.
Отталкивая его одной рукой, она держала его другой. И эта вторая сила была столь же внятной, как и первая, отторженная.
Двадцать восьмого февраля она попросила его не встречаться с ней хотя бы неделю. Подозревать Л. в мягкосердечной попытке сделать разрыв менее болезненным, то есть постепенным, не приходится - не её стилистика. Не менее, чем безусловное желание быть с ней рядом во что бы то ни стало, ему было очевидно, что она сама держит его - зачем? почему? - было уже не его дело. Но держала.
Отлучение на неделю он выдержал невероятным усилием воли. Он дал ей слово и сдержал его.
Седьмого марта утром она ему позвонила, и они условились, что вечером он придет к ней.
"Мы зашли на кухню, где проговорили около часа. Мы говорили о том, как будем жить дальше, но разговор был бестолковый... Я спросил, как она спит по ночам. Л. ответила, что всю эту неделю спала просто прекрасно, а я ей сказал, что всю эту неделю почти не спал, так как все время думал о ней. Л. сказала, что у неё есть хорошее снотворное, и дала мне из пачки одну упаковку в 10 таблеток какого-то лекарства. Я сказал, что мне этого мало, и взял у неё ещё две упаковки...
Я пошел домой, взял сберкнижку, на которой лежало 278 рублей, и 122 рубля наличными и снова пошел к Л. Придя к ней, я отдал ей сберкнижку и деньги, после чего попросил её раскупорить таблетки, но она сказала, чтобы я раскупоривал сам. Я собрал в ладонь таблетки, около 27 штук, и все их сразу проглотил. После этого я помню только, что сижу уже дома и меня мать отпаивает водой. На сберкнижку я написал завещание на бланке сберегательной кассы на имя Л. ..."
Он не мог помнить, что произошло с ним после того, как он принял лекарство, потому что потерял сознание.
А женщина, к ногам которой было брошено все, чем он владел, вызвала милицию и позвонила его матери.
Примечательна её профессиональная предусмотрительность.
Она знала, что "доза" нешуточная и может его убить и убьет - но не у неё дома.
С достойным самообладанием она дала ему возможность подойти к последней черте и корректно не стала вмешиваться не в свое дело - человек сам распоряжается своей жизнью, не так ли?
Мать на себе принесла его из милиции, полумертвого.
Отпоила.
На другой день родители чуть не силой показали его врачу, и врач (психиатр) сказал, что ему нужно лечь в больницу.
Ни о какой больнице не могло быть и речи.
Он рвался к ней.
"...Я зашел в подъезд дома напротив и стал ждать, когда придет Л. В подъезде я стоял примерно с 13.30 до 17.30. Около 18 часов мне показалось, что по улице в сторону станции идет Л. Я подошел к автобусной остановке и увидел её.
Она мне сказала, что идет домой.
Мы зашли в подъезд, сели в лифт, и я нажал на третий этаж. На третьем этаже мы вышли из лифта и встали на лестничной площадке. По дороге к дому Л. мне сказала, что видеть меня больше не желает и что вообще между нами все кончено. После этих слов у меня на душе стало тошно. Это же она говорила, и когда мы стояли в подъезде. Я захотел её погладить и протянул руку..."
Два человека стояли на лестничной площадке.
Один был сильный, другой - слабый.
Сильный мог одним словом остановить сердце слабого.
Сильной была женщина.
И она произнесла это слово.
Как он её убил, он не помнит.
Она начала хрипеть, он выбежал на улицу и стал звать на помощь.
В машине он держа её за руку, целовал в разбитые губы.
О том, что убил её, узнал в тюрьме.
Хотел повеситься в камере - вынули из петли.
Умереть не дали.
Жить тоже.
...Жизнь свою он не защищал - она у него кончилась там, в подъезде. Пытался защитить любовь.
Наверное, таких кассационных жалоб не увидишь, хоть сто лет проживи. Он возражал на приговор суда: двенадцать лет лишения свободы за умышленное убийство, - но возражал тому, что его обвинили в умышленном убийстве.
Слово "умышленное" его потрясло. Одно это слово, не арифметика, не цифра двенадцать. Да нет, нет, убивали его все время именно слова.
Вот что он написал в кассационной жалобе:
"Я любил и люблю Л. и не могу спокойно жить, зная, что меня обвинили в умышленном убийстве, в том, что я сознательно пошел на преступление.
Я не прошу Верховный суд о снисхождении, а прошу лишь правильно разобраться в моем деле и дать правильную оценку.
Если я в чем-то ошибаюсь и мои действия квалифицированы правильно, прошу Верховный суд изменить мне меру наказания, приговорив к исключительной мере".
...Я искала те слова и нашла их в тонкой зеленой тетрадке: "Она мне сказала, что я ей больше не нужен. Я растерялся. Спросил, зачем же ты морочила мне голову с квартирой, с обменом. Она заявила: "Если тебе жалко денег, то ты как взрослый человек должен понимать, что те простыни, которые ты измял в моей постели, стоят дороже, а если ты будешь мне счет предъявлять, я тебя посажу".
Мол, простыни - и те мять не научился.
Импотент, короче.
Постановлением Президиума Верховного суда РСФСР от 28 июня 1989 года Виктору переквалифицирована статья и изменен срок отбытия наказания. Теперь это не умышленное убийство и вместо 12 лет - 8 лет лишения свободы.
Преступление или суицид: уточнить забыли
А может, и правда: все, чему суждено произойти, едва мы появляемся на свет, уже записано где-то, а мы, простодушные, думаем, что все зависит от нас. Или от тех, кого мы любим. Может, и в самом деле люди, которых мы встречаем, предсказаны нам и никто не оказывается на нашем пути случайно. Так или нет? Спросить не у кого, да и не всякому нужен ответ. Но одно я знаю точно. Я никогда не забуду, как Вера Николаевна пришла ко мне тогда, десять лет назад, и как тихо она плакала. Дом ли у неё сгорел? Последнюю копейку украли? Да нет. Те слезы громкие, а эти были беззвучные, и у кого есть дети, тот ни с чем не спутает боль от того, что не можешь помочь своему ребенку.
Сын Веры Николаевны, Виктор Силиванов, убил женщину, которую без памяти любил.
Суд приговорил его к 12 годам тюрьмы.
Статья ли в "МК" помогла или мать его отмолила, но через восемь лет он вернулся. Так и запомнилось: он сидит напротив, а в руке тюльпаны головками вниз.
Вернулся в институт, но учиться не смог, тюрьма просто так никого не отпускает.
Мы с Верой Николаевной звонили друг другу, потом Виктор женился.
Значит, десять лет прошло?
Все прошло, говорит Вера Николаевна, вся жизнь.
Из постановления о возбуждении уголовного дела: "7 февраля 1999 года около часа ночи на улице Заозерной в городе Одинцово-10 Московской области, у кабины лифта обнаружен труп гражданина Силиванова В.Н., проживавшего в г. Одинцово, с признаками насильственной смерти: одним колото-резаным ранением левой части груди. Принимая во внимание, что имеются данные, указывающие на признаки преступления, предусмотренного ч.1 статьи 105 УК РФ..."
А в левой части груди - сердце.
И в него кто-то воткнул нож.
Вернувшись из тюрьмы, Виктор никак не мог найти себе занятие по душе. Нигде не мог притулиться. Все ему казалось - люди на него пальцем показывают. И так ему было худо, что Вера Николаевна нашла в газете объявление о приеме на работу, приехала в строительную фирму, все как есть рассказала и попросила: если нужен вам работник - возьмите, а нет - не обманывайте его. И Виктора взяли на работу.
Работать он любил. А когда не был занят - ходил на концерты, на выставки, всегда знал, что в Москве занимательного.
С Еленой Шикиной он познакомился в компании.
Шикина приехала в Одинцово с Урала. Вышла замуж, родила сына, к моменту, о котором идет речь, с мужем развелась и работала на закрытом предприятии электромехаником.
По-видимому, влюбился Виктор молниеносно.
Через три месяца после знакомства Елена переехала к Виктору. Места хватало: Вера Николаевна, Виктор и Елена в трехкомнатной квартире друг другу не мешали.
Из протокола допроса свидетеля Шикиной: "Виктор любил меня очень сильно, этим и покорил меня. Мне было с ним интересно, мы проводили досуг в Москве, гуляли, делали то, чего я не видела с мужем".
От первого брака у Елены был сын Алексей. Сын остался у мужа. Возможно, это был самый безусловный повод к её частым возвращениям к мужу: повидать сына. У Виктора с Алексеем отношения были хорошие. Вера Николаевна сразу обратила внимание на то, что мать и сын живут порознь, и предложила подростку переехать к ним. Однако мальчик оставался у отца, и Елена постоянно бывала там. Более того, она готовила и стирала не только одежду сына, но и первого мужа - на стиральной машине, которую подарил ей Виктор. Нередко Александр Шикин звонил бывшей жене и спрашивал, где его вещи, у неё или у него, найти не может. Получалась такая жизнь втроем, однако Виктор упорно не хотел этого замечать. Как не замечал и странностей в поведении жены: она любила погулять, не ночевала дома - с рук сходило все. Потому что Виктор любил её, и все об этом знали.
В его комнате повсюду висели её фотографии - десятка два. Каждая в красивой дорогой рамке.
Проблемы начались, когда начались перебои с деньгами. В августе 1998 года у Виктора, как у всех, резко уменьшилась зарплата. Это не осталось незамеченным. Елена открыто высказывала недовольство. Ее успокаивали всей семьей, но она видела, как сильно Виктор зависит от её настроения, и постоянно этим пользовалась.
Когда-то один старый следователь учил меня читать уголовные дела. Он сказал: обращай внимание, о чем человек рассказывает в начале допроса. Именно на первой странице. Это всегда то, что человека волнует. Так вот, с первых же строк допроса 12 февраля 1999 года Елена Шикина говорит: "Я поднимала вопрос о прописке у Силиванова, но родственники рекомендовали маме не делать этого... Силиванов покупал вещи себе, брату, и только в период ухаживания он покупал мне основную массу вещей. Периодически я уходила к прежнему мужу Шикину... Я любила сама Виктора и люблю до настоящего времени".
Да, правильно. Вещи, деньги и прописка очень интересовали Елену. Она тщательно следила, чтобы Виктор потратил на неё как можно больше денег. Не спорю - каждой женщине хочется быть в центре внимания мужа, но не каждая устроит такой скандал, какой Елена устроила в день 60-летия Веры Николаевны. Виктор купил матери два костюма. Первый Елена перенесла стоически, а на втором сорвалась. Прямо на празднике она стала объяснять мужу в самых энергичных выражениях, что хватило бы и одного - второй надо отдать. Он пытался успокоить жену - все тщетно. Костюм пришлось вернуть.
Очевидно, Виктор человеческих недостатков Елены не воспринимал в принципе. В целом они были меньше, чем её притягательность, преобладавшая над всем. Даже над тем, чего нельзя было не заметить.
По сути дела, Елена так и не прервала своих отношений с бывшим мужем. Я говорю не о стирке носков, а о внутренней связи. Постоянные уходы от Виктора с сумкой, которая, как вещмешок солдата на марше, всегда была наготове, были едва ли не основным элементом их семейной жизни. По поводу и без повода Елена уходила к Александру, а Виктор шел за ней, и она возвращалась. Интересно, что Виктора она называла или по фамилии, или по имени, а мужем был Александр. Однажды она радостно сообщила Вере Николаевне: "А мы покупаем машину!" Вера Николаевна удивилась: откуда деньги? Ведь у Виктора сейчас проблемы. Да нет, покупаем с мужем, с Сашей, он стал хорошо зарабатывать.
И ещё прописка. Елене смертельно хотелось прописаться в трехкомнатной квартире Силивановых. Судя по всему, официальным поводом к последней ссоре послужила именно прописка. И Виктор, когда Елена в очередной раз ушла к бывшему мужу, сказал матери, что получается нехорошо: обещали...
Дело в том, что документы на прописку уже были отданы в ЖЭК, но Вера Николаевна в сердцах забрала их, видя, что Елена больше живет у бывшего мужа, чем дома с Виктором. К тому же в это же время она увезла и все свои вещи. Правда, как увезла, так могла и привезти, дело такое, но просто именно в этот раз, когда Вера Николаевна, упрятав подальше свои невеселые думы, все же прошла прописывать невестку, это уж ни в какие ворота не лезло.
Кстати, родители Шикина тоже не стали прописывать невестку - их, видно, тоже насторожило поведение Елены.
Но для Виктора все это просто не существовало. Ему во что бы то ни стало нужно было вернуть жену.
А она жила у Шикина.
И вот утром 6 февраля 1999 года Вера Николаевна вернулась домой с ночного дежурства, и они с Виктором снова заговорили на проклятую тему.
- Кого прописывать-то? - сказала она, показывая на пустые шкафы.
- Я обещал, - ответил Виктор.
- Обещания надо выполнять, - сказала Вера Николаевна. - Сделаем как ты хочешь.
И он успокоился. Они ещё поговорили, попили чаю, и она пошла к знакомым, которые попросили посидеть с больным ребенком. Вернулась за час до полуночи. Вити не было. Возле одной из Лениных фотографий лежала записка. "Лена! Прости. Много говорил, мало дела. Виктор.
P.S. Люблю. Всегда с тобой".
Вроде бы все, как обычно. Виктор часто писал Лене записки. Но Вера Николаевна места себе не находила. Позвонила Сергею, младшему сыну, он приехал.
На следующее утро, в восьмом часу утра, в квартире Сергея раздался звонок. К телефону подошла жена Сергея Светлана. Звонил друг Виктора Ушаков: "Света, ночью был странный звонок. В половине третьего звонили из милиции, спросили: вы друг Силиванова? Я ответил: да. Говорят: он умер. Я спросил, откуда мой телефон, - ответили, что дала его жена. Только она сильно пьяная".
Видно, все знали Елену как мастера по части экстремальных выходок, и Виктор Ушаков не придал значения ночной беседе. Но утром все же решил рассказать о ней Свете.
Та позвонила в милицию. Что с Виктором?
Он в морге.
Что случилось?
Приезжайте.
Приехали.
Начальник милиции сказал: ночью на лестничной площадке в доме на Заозерной улице обнаружили труп Силиванова. Выясняем.
Спустя пять дней допросили Сергея.
Когда через сорок дней Сергей позвонил в прокуратуру, ему ответили: дело закрыто.
Мать Виктора только через полгода смогла поехать в милицию. Все это время она почти не выходила из дома - только на кладбище к сыну. По её настоянию её допросили, но потерпевшей не признали. Адвокат помог написать жалобу в прокуратуру воинской части № 95006.
Потерпевшей Веру Николаевну признали. А 1 ноября 1999 года вызвали в прокуратуру и сообщили, что расследование дела снова прекращено.
Что же случилось в тот вечер?
Из протокола допроса свидетеля Елены Шикиной 7 февраля 1999 года: "Полторы недели назад я окончательно порвала с Виктором и ушла жить к своему бывшему мужу А. Шикину, где в настоящее время и проживаю. Дома у Виктора у нас состоялся разговор, где я сообщила ему, что ухожу насовсем к бывшему мужу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10