Не могу объяснить вам, как они проявляют себя, но замечу, что сегодня мы видели нечто подобное. Потому станем же верить, что то был добрый знак.
Потом она произнесла защитное заклинание и призвала стихии. Большинство людей приободрились. Ведь, в конце концов, они почитали Ильянди. К тому же многие и прежде плавали с Калавой и вернулись благополучно. Остальных они заставили слушаться.
— Разойдись! — приказал капитан. — Вечером каждый получит порцию спиртного.
Ответом было вялое веселье. Судно шло своим путем.
Наутро они и вправду увидели широкую бухту, укрытую от ветра. Вода в ней была мутной от ила. Придерживая хуукина, Калава осторожно ввел в нее корабль и наконец увидел реку, о которой говорил. Вместе с несколькими смельчаками он сел в шлюпку и поплыл к берегу. В болотах, лугах и лесах, похоже, водилась богатая дичь. Росло тут множество незнакомых трав, но иные Калава узнал, и меж ними — съедобные ягоды и коренья.
— Хорошо, — сказал он. — Этот край созрел, пора прибрать его к рукам.
И земля под ним не разверзлась.
Разыскав удобное место, Калава вернулся на корабль, дождался прилива и выбросил «Гончую» на сушу там, где, как он видел, вода порой поднималась еще выше, — так ее было бы легко вновь вывести в море, когда придет время. Спешить Калава не хотел. Пусть, думал он, люди разобьют лагерь, отдохнут и подкормятся, а потом уж берутся за работу. Сети, силки и запруды обещали обильную добычу. В команде было несколько искусных охотников, а среди них — и сам капитан.
Взгляд его устремился вдаль, к холмам. Да, сегодня же он поведет отряд, чтобы узнать, что там.
5
Гея никогда не скрывала, что воссоздает историю человечества. Вероятно, то было величайшее из ее достижений. Но постепенно собратья Геи по галактическому мозгу начали понимать, что она одержима работой. В последнее время — измеряемое сотнями тысяч лет — ее сообщения стали обрывочными и малоинформативными. Создалось впечатление, что Гея избегает делиться новостями. На нее не давили — в распоряжении галактического мозга вся терпеливость Вселенной. Однако беспокойство нарастало. Особенно волновалась ближайшая к Гее по расстоянию и потому чаще других выходившая с нею на связь Альфа, а значит, и Странник. Деятельность и мнение Геи играли решающую роль в судьбе Земли. Не поняв ее, нельзя было судить, верно ли будет спасти планету.
Разумеется, важной частью ее психики стали история и археология, которые она помнила от зарождения животного мира до технологического расцвета вида homo. Помимо того, в нее влилось бессчетное число индивидуальных сознаний, больше, чем в любой другой узел. Что делала она с ними в течение множества лет и что они сделали с ней?
Отказать Страннику в доступе к данным Гея не могла: наследие планеты принадлежало всей общине разума. Под ее руководством он просмотрел все записи наблюдений и действий во внешней реальности — здесь были геология, биология, астрономия…
Для того же, чтобы оценить внутреннюю работу Геи, ее мысли и эксперименты с искусственно созданным образом человечества, нужно было поговорить с ней по-человечески. Для этих целей в составе Странника имелся человек.
Кристиана Брэннока выбрали из множества тех, чьи копии устремились когда-то к звездам, потому что он был одним из первых и меньше других изменился, общаясь с машинами. Среди его положительных качеств были также энергичность, острый ум и способность адаптироваться.
Личность его была старательно воссоздана Альфой на основе компонентов его сознания и интегрирована в один из аспектов Странника. Конечно, получился не самый точный дубликат оригинала. Да, он хранил воспоминания Кристиана Брэннока о его жизни, но выглядел не стариком, а довольно молодым парнем. Вдобавок обладал он и кое-какими знаниями (всего лишь поверхностными, упрощенными, чтобы не перегружать рассудок) о том, что происходило после смерти его организма. В глубоком подсознании таилось стремление вернуться когда-нибудь к жизни более полной, чем он мог теперь вообразить. Но, зная, что, когда задача будет выполнена, он вновь воссоединится с Альфой, Кристиан Брэннок не испытывал тоски по утраченному. Скорее он — насколько их со Странником можно было различить — радовался давно и прочно забытым ощущениям, мыслям и эмоциям.
Когда же Странник выделил его из себя, чувство того, что он снова стал человеком, захлестнуло Кристиана Брэннока. И ему это нравилось. Таким уж он был еще при земной жизни.
Чтобы описать, как это происходило, мы вновь будем вынуждены прибегнуть к языку мифа. Скажем, что Странник переписал подпрограмму «Кристиан Брэннок» в основной системный компьютер Геи. Иначе ты все равно ничего не поймешь: надо знать математику волновой механики и концепцию многоуровневой реальности переменных измерений, а над ней и умам помощнее человеческого приходится поломать голову.
Однако мы можем заметить, что дело было в системе, являвшейся не симуляцией, а эмуляцией. События в ней не имели ничего общего с теми, что случаются среди молекул плоти и крови, но реальностью ничуть не уступали им. Созданные Геей люди имели такую же свободную волю, как любой смертный, и опасности им грозили не меньшие.
Представь себе нескольких человек. Каждый из них чем-нибудь занимается: или думает, или что-нибудь вспоминает, или спит. А параллельно идут всякие психологические и биохимические процессы. К тому же люди взаимодействуют друг с другом и с окружающей средой, с любым листком, с любым камнем, с любым фотоном солнечного света. Кажется, что все это так сложно, что его и вообразить тяжело, не то что просчитать. Но продолжим: в каждый отдельно взятый момент всякая частичка этого мира, как бы крохотна она ни была, пребывает в некоем одном состоянии. А значит, то же самое можно сказать и обо всем целом. Каждый конкретный электрон находится на своей орбите, каждый атом встроен в молекулу, причем именно в данной конфигурации; силовые поля в каждой конкретной точке имеют строго определенные параметры. В общем, получается как бы фотография с идеально мелким зерном.
В следующий момент все меняется. Поля пульсируют, атомы смещаются, электроны прыгают с орбиты на орбиту, тела движутся. Но согласно законам природы, любое новое состояние есть производная от предыдущего, и так далее.
Говоря шершавым языком мифа, каждую переменную любого состояния можно выразить в числах или, что то же самое, внести состояние в n-мерную диаграмму. Дополним ее законами природы и запустим программу. Компьютерная модель начнет эволюционировать от одного состояния к другому в точном соответствии с развитием нашего изначального материально-энергетического мира. А значит, в ней появятся жизнь и разум. Цифровые копии организмов будут делать то же самое, что и прототипы, один к одному, в том числе чувствовать и думать. С их точки зрения, их мир и они сами будут неотличимы от оригинала. Вопрос, какая реальность более настоящая, не имеет смысла.
Конечно, мой рассказ примитивен и неточен. На самом деле программа не в точности повторяла ход событий «снаружи». Ведь Гее не хватало ни данных, ни мощности, чтобы смоделировать всю Вселенную или хотя бы всю Землю. Не хватило бы их и любому другому узлу, и даже всему галактическому мозгу. Если ему и было суждено когда-нибудь обрести такие силы, то лишь в далеком-далеком будущем. А возможности Геи были настолько невелики, что количественные различия обращались в качественные.
Например, если события разыгрывались на поверхности планеты, то звезды приходилось делать всего лишь огоньками на небесной тверди, и ничем другим. В сколько-нибудь полных подробностях можно было отобразить лишь небольшой участок Земного шара, а все остальное по мере удаления от этого места делалось более и более размытым и условным. На той стороне Земли Гея вынуждена была ограничиваться лишь простейшей географией, гидрографией и метеорологией, так что в результате погода над сценой ее эксперимента могла стоять совсем не такая, как в действительности. Возникали и другие, более сложные несоответствия.
Кроме того, воссоздание реальности атом за атомом было технически недоступно, оставалось довольствоваться статистической механикой и приближениями. Хаос и квантовая неопределенность делали расчет развития в принципе невозможным. Оказывали свое влияние и другие факторы, которые я не могу выразить в известных мне терминах.
В общем, в порядке мифа скажем, что создания Геи сами творили себе судьбу.
И все-таки что за могучая была система! Она ведь из ничего порождала планеты, эволюции, жизни, экологии, сознания, истории, целые временные шкалы. И вовсе то были не микроскопические копии чего-то «настоящего»-, влачащие ущербное существование, пока узел из жалости не уничтожит их. Они отнюдь не происходили от чего-либо «внешнего». Гея могла придумывать, например, сказочные миры, где правили добрые боги и неудержимой рекой текло волшебство. Развитие их шло в соответствии с логикой установления границ.
Вселенная не знала подобного инструмента, поставленного на службу искусству, науке и философии.
Итак, Кристиан Брэннок вновь вернулся к жизни и молодости в мире, который Гея и Странник выбрали для него.
Он стоял в саду, залитом полуденным солнцем. Веял теплый ветерок. Пахло цветами. Дорожки были усыпаны гравием, кусты аккуратно подстрижены, на клумбах росли розы и лилии, а в обложенном мхом каменном прудике плавали золотые рыбки. С трех сторон сад окружали кирпичные стены, густо поросшие плющом; ворота с узорной решеткой вели на луг. С четвертой же стоял белый дом с двускатной крышей, выстроенный в классическом стиле, показавшемся ему старомодным. Жужжали пчелы. В ветвях большого тиса щебетали пташки.
Навстречу ему шла женщина. На ней было вышитое цветами платье с большим вырезом, широкими рукавами и подолом, изящные туфельки, на груди висела камея, в руках она несла зонтик от солнца, — рядом с нею его комбинезон образца двадцать третьего века казался по-варварски грубым. Женщина — высокая, стройная — шла легко, несмотря на свое одеяние. Каштановые волосы, зачесанные кверху, обрамляли ясное лицо.
Она приблизилась, остановилась и взглянула Кристиану в глаза.
— Бенвени, капита Брэннок, — сказала она глубоким, музыкальным голосом.
— Э-э… привет, Зорита… — промямлил он.
— Прошу извинить меня, капитан Брэннок, — покраснела она. — Я забылась и заговорила с вами по-энглайски… на английском моих времен. Но меня… меня снабдили знанием вашего языка, и оба мы способны говорить на современном наречии.
Кристиану казалось, что он спит и видит сон. Он старался говорить как можно суше, получалось, будто жуешь кирпич.
— Значит, ты из моего будущего? Она кивнула:
— Я родилась примерно на двести лет позже, чем вы.
— То есть лет через восемьдесят или девяносто после моей смерти?
По ее лицу словно скользнула тень.
— Прости. Я не хотел тебя огорчать.
Женщина была совершенно спокойна, даже чуть улыбнулась:
— Ничего страшного. Мы оба знаем, кто мы есть, и привыкли к этому.
— Но…
— Да, «но». — Она покачала головой. — Так странно… снова…
Он быстро понял ситуацию и почувствовал себя увереннее.
— Я знаю. У меня есть такой опыт. — Был, за много световых лет отсюда, у звезды, где жила Альфа. — Не беспокойся, скоро привыкнешь.
— Я тут долго была одна. Я опять молода… но помню долгую жизнь, старость, смерть. — Зонтик выпал у нее из рук, она, не замечая, прошептала: — Помню, когда жизнь подошла к концу, я оглянулась и подумала: «И это все?»
Кристиан хотел взять ее за руки и успокоить, но решил, что лучше сказать просто:
— Вот видишь, это был еще не конец.
— Да, конечно. Со мной было не так, как когда-то с другими. Одряхлевшее тело безболезненно умертвили, а матрицу личности записали в компьютер… — Она подняла взгляд. — Мы ведь теперь не можем вспомнить свое прежнее состояние, да?
— Можем ждать, когда вернемся к нему.
— О да. А знаете… — Она расправила плечи, впитывая кожей воздух и солнце, потом окинула его взглядом — статный мужчина, светловолосый, с довольно суровым лицом, говорит звучным баритоном — и расцвела в улыбке: — Мне начинает нравиться.
— Спасибо, — ответил Кристиан. — Мне тоже. Можно, я, чтобы завязать разговор, спрошу твое имя?
— Ой, извините! — воскликнула она. — Я-то думала, что хорошо подготовилась! Я… появилась со знанием своей роли и обстановки, а потом еще долго репетировала в уме, но когда мы наконец встретились, позабыла все свои задумки. Меня зовут… звали… меня зовут Лоринда Эшкрофт.
Он протянул женщине руку. После секундной заминки Лоринда пожала ее. Он вспомнил, что на закате его смертных дней этот жест стал выходить из моды.
— Наверное, ты обо мне немало знаешь, но я совсем незнаком с тобой и твоими временами. Когда я улетал с Земли, тут все менялось с бешеной скоростью, а отсутствовал я долго.
В конце концов личность Кристиана слилась по собственному желанию с другой, большей. Этой же копии, когда она выделилась, не сообщили никаких подробностей земной истории после его отбытия: все равно в сколь-либо полезном объеме информация не уместилась бы в сознании.
— Вы отправились к звездам почти сразу после того, как записались в компьютер? — спросила Лоринда.
— А чего ждать? Мне всегда хотелось полететь в космос.
— Рады, что полетели?
— Не то слово. — Несколько мгновений он боролся со своим языком, пытаясь составить не слишком корявую фразу. Он ведь был не только инженером, а еще и песни порой сочинял. — Но я также доволен, что оказался здесь. В столь приятном обществе.
Он надеялся, что хорошо выразил свою мысль. Ведь им с Лориндой предстояло долгое путешествие в поисках душ друг друга.
— К тому же, вернувшись, я привнесу в свое бытие что-то новое. Например, понимание того, как человек видит запредельное.
Как видит он солнца, планеты — на иных, чудесных, есть жизнь, — и пламенеющие туманности, и бесконечные воронки в зевах черных дыр, и галактики — они похожи на жемчужное ожерелье, рассыпанное бездумной рукой по бескрайнему космосу, — и хрупкую, но величественную структуру пространства-времени. Как видит он все то, что доселе неведомо смертным, ибо ни одно органическое существо не способно узреть его.
— А я решила, что останусь на Земле. Наверное, вы сочтете меня пугливой и лишенной воображения?
— Ни в малейшей степени, — возразил он. — У тебя тоже были приключения, просто другие.
— Очень мило с вашей стороны. — Она помолчала. — А вы знали Джейн Остин?
— Кого?
— Это писательница начала девятнадцатого века. Прожила незаметную жизнь, никогда не уезжала далеко от дома, умерла молодой, но как никто умела раскрывать человеческий характер.
— Хорошо бы почитать ее книги. Может, мне тут выдастся такая возможность. — Он хотел показаться Лоринде не таким уж., м-м… техногенщиком — такое он выдумал слово. — Я вообще много читал, особенно во время полетов. Гомер, Шекспир, Ду Фу, Басе, Бэллмен, Берне, Омар Хайям, Киплинг, Миллэй, Холдмен… — Вскинув руки, он рассмеялся. — Не обращай внимания. Просто выучил несколько фамилий, чтобы было чем побахвалиться.
— Нам еще много надо друг о друге узнать, да? Пойдемте в дом, а то решите, что я негостеприимна. Сядем, поговорим.
Кристиан поднял ее зонтик и, припомнив все исторические фильмы, какие видел, предложил ей руку. Медленным шагом они пошли между клумбами. Ветер стих, пела птица, и розы благоухали под лучами солнца.
— Где мы? — спросил он.
— И в каком времени? — добавила Лоринда и сама же ответила: — В Англии середины восемнадцатого столетия, в каком-то поместье в графстве Суррей. — Кристиан кивнул: он и в самом деле был изрядно начитан. Она, помолчав, продолжила: — Гея и Странник решили, что лучше всего для нашей встречи подойдет такой безмятежный уголок.
— В самом деле? Мне тут не по себе, как жабе на клавиатуре.
Лоринда улыбнулась шутке, но ответила серьезно:
— Помните, меня же заранее познакомили со здешней атмосферой. Но мы с вами побываем и в других местах, в каких вы захотите, и я как смогу объясню вам, чем она занимается все эти годы. Правда, я мало знаю — я почти не бывала в других ее мирах. Вам придется взять на себя роль лидера.
— Хочешь сказать, что я лучше ориентируюсь в необычной обстановке и общаюсь со странными людьми? Вряд ли. Я ведь в основном имел дело с дикой природой — и на Земле, и в космосе. Она не агрессивна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Потом она произнесла защитное заклинание и призвала стихии. Большинство людей приободрились. Ведь, в конце концов, они почитали Ильянди. К тому же многие и прежде плавали с Калавой и вернулись благополучно. Остальных они заставили слушаться.
— Разойдись! — приказал капитан. — Вечером каждый получит порцию спиртного.
Ответом было вялое веселье. Судно шло своим путем.
Наутро они и вправду увидели широкую бухту, укрытую от ветра. Вода в ней была мутной от ила. Придерживая хуукина, Калава осторожно ввел в нее корабль и наконец увидел реку, о которой говорил. Вместе с несколькими смельчаками он сел в шлюпку и поплыл к берегу. В болотах, лугах и лесах, похоже, водилась богатая дичь. Росло тут множество незнакомых трав, но иные Калава узнал, и меж ними — съедобные ягоды и коренья.
— Хорошо, — сказал он. — Этот край созрел, пора прибрать его к рукам.
И земля под ним не разверзлась.
Разыскав удобное место, Калава вернулся на корабль, дождался прилива и выбросил «Гончую» на сушу там, где, как он видел, вода порой поднималась еще выше, — так ее было бы легко вновь вывести в море, когда придет время. Спешить Калава не хотел. Пусть, думал он, люди разобьют лагерь, отдохнут и подкормятся, а потом уж берутся за работу. Сети, силки и запруды обещали обильную добычу. В команде было несколько искусных охотников, а среди них — и сам капитан.
Взгляд его устремился вдаль, к холмам. Да, сегодня же он поведет отряд, чтобы узнать, что там.
5
Гея никогда не скрывала, что воссоздает историю человечества. Вероятно, то было величайшее из ее достижений. Но постепенно собратья Геи по галактическому мозгу начали понимать, что она одержима работой. В последнее время — измеряемое сотнями тысяч лет — ее сообщения стали обрывочными и малоинформативными. Создалось впечатление, что Гея избегает делиться новостями. На нее не давили — в распоряжении галактического мозга вся терпеливость Вселенной. Однако беспокойство нарастало. Особенно волновалась ближайшая к Гее по расстоянию и потому чаще других выходившая с нею на связь Альфа, а значит, и Странник. Деятельность и мнение Геи играли решающую роль в судьбе Земли. Не поняв ее, нельзя было судить, верно ли будет спасти планету.
Разумеется, важной частью ее психики стали история и археология, которые она помнила от зарождения животного мира до технологического расцвета вида homo. Помимо того, в нее влилось бессчетное число индивидуальных сознаний, больше, чем в любой другой узел. Что делала она с ними в течение множества лет и что они сделали с ней?
Отказать Страннику в доступе к данным Гея не могла: наследие планеты принадлежало всей общине разума. Под ее руководством он просмотрел все записи наблюдений и действий во внешней реальности — здесь были геология, биология, астрономия…
Для того же, чтобы оценить внутреннюю работу Геи, ее мысли и эксперименты с искусственно созданным образом человечества, нужно было поговорить с ней по-человечески. Для этих целей в составе Странника имелся человек.
Кристиана Брэннока выбрали из множества тех, чьи копии устремились когда-то к звездам, потому что он был одним из первых и меньше других изменился, общаясь с машинами. Среди его положительных качеств были также энергичность, острый ум и способность адаптироваться.
Личность его была старательно воссоздана Альфой на основе компонентов его сознания и интегрирована в один из аспектов Странника. Конечно, получился не самый точный дубликат оригинала. Да, он хранил воспоминания Кристиана Брэннока о его жизни, но выглядел не стариком, а довольно молодым парнем. Вдобавок обладал он и кое-какими знаниями (всего лишь поверхностными, упрощенными, чтобы не перегружать рассудок) о том, что происходило после смерти его организма. В глубоком подсознании таилось стремление вернуться когда-нибудь к жизни более полной, чем он мог теперь вообразить. Но, зная, что, когда задача будет выполнена, он вновь воссоединится с Альфой, Кристиан Брэннок не испытывал тоски по утраченному. Скорее он — насколько их со Странником можно было различить — радовался давно и прочно забытым ощущениям, мыслям и эмоциям.
Когда же Странник выделил его из себя, чувство того, что он снова стал человеком, захлестнуло Кристиана Брэннока. И ему это нравилось. Таким уж он был еще при земной жизни.
Чтобы описать, как это происходило, мы вновь будем вынуждены прибегнуть к языку мифа. Скажем, что Странник переписал подпрограмму «Кристиан Брэннок» в основной системный компьютер Геи. Иначе ты все равно ничего не поймешь: надо знать математику волновой механики и концепцию многоуровневой реальности переменных измерений, а над ней и умам помощнее человеческого приходится поломать голову.
Однако мы можем заметить, что дело было в системе, являвшейся не симуляцией, а эмуляцией. События в ней не имели ничего общего с теми, что случаются среди молекул плоти и крови, но реальностью ничуть не уступали им. Созданные Геей люди имели такую же свободную волю, как любой смертный, и опасности им грозили не меньшие.
Представь себе нескольких человек. Каждый из них чем-нибудь занимается: или думает, или что-нибудь вспоминает, или спит. А параллельно идут всякие психологические и биохимические процессы. К тому же люди взаимодействуют друг с другом и с окружающей средой, с любым листком, с любым камнем, с любым фотоном солнечного света. Кажется, что все это так сложно, что его и вообразить тяжело, не то что просчитать. Но продолжим: в каждый отдельно взятый момент всякая частичка этого мира, как бы крохотна она ни была, пребывает в некоем одном состоянии. А значит, то же самое можно сказать и обо всем целом. Каждый конкретный электрон находится на своей орбите, каждый атом встроен в молекулу, причем именно в данной конфигурации; силовые поля в каждой конкретной точке имеют строго определенные параметры. В общем, получается как бы фотография с идеально мелким зерном.
В следующий момент все меняется. Поля пульсируют, атомы смещаются, электроны прыгают с орбиты на орбиту, тела движутся. Но согласно законам природы, любое новое состояние есть производная от предыдущего, и так далее.
Говоря шершавым языком мифа, каждую переменную любого состояния можно выразить в числах или, что то же самое, внести состояние в n-мерную диаграмму. Дополним ее законами природы и запустим программу. Компьютерная модель начнет эволюционировать от одного состояния к другому в точном соответствии с развитием нашего изначального материально-энергетического мира. А значит, в ней появятся жизнь и разум. Цифровые копии организмов будут делать то же самое, что и прототипы, один к одному, в том числе чувствовать и думать. С их точки зрения, их мир и они сами будут неотличимы от оригинала. Вопрос, какая реальность более настоящая, не имеет смысла.
Конечно, мой рассказ примитивен и неточен. На самом деле программа не в точности повторяла ход событий «снаружи». Ведь Гее не хватало ни данных, ни мощности, чтобы смоделировать всю Вселенную или хотя бы всю Землю. Не хватило бы их и любому другому узлу, и даже всему галактическому мозгу. Если ему и было суждено когда-нибудь обрести такие силы, то лишь в далеком-далеком будущем. А возможности Геи были настолько невелики, что количественные различия обращались в качественные.
Например, если события разыгрывались на поверхности планеты, то звезды приходилось делать всего лишь огоньками на небесной тверди, и ничем другим. В сколько-нибудь полных подробностях можно было отобразить лишь небольшой участок Земного шара, а все остальное по мере удаления от этого места делалось более и более размытым и условным. На той стороне Земли Гея вынуждена была ограничиваться лишь простейшей географией, гидрографией и метеорологией, так что в результате погода над сценой ее эксперимента могла стоять совсем не такая, как в действительности. Возникали и другие, более сложные несоответствия.
Кроме того, воссоздание реальности атом за атомом было технически недоступно, оставалось довольствоваться статистической механикой и приближениями. Хаос и квантовая неопределенность делали расчет развития в принципе невозможным. Оказывали свое влияние и другие факторы, которые я не могу выразить в известных мне терминах.
В общем, в порядке мифа скажем, что создания Геи сами творили себе судьбу.
И все-таки что за могучая была система! Она ведь из ничего порождала планеты, эволюции, жизни, экологии, сознания, истории, целые временные шкалы. И вовсе то были не микроскопические копии чего-то «настоящего»-, влачащие ущербное существование, пока узел из жалости не уничтожит их. Они отнюдь не происходили от чего-либо «внешнего». Гея могла придумывать, например, сказочные миры, где правили добрые боги и неудержимой рекой текло волшебство. Развитие их шло в соответствии с логикой установления границ.
Вселенная не знала подобного инструмента, поставленного на службу искусству, науке и философии.
Итак, Кристиан Брэннок вновь вернулся к жизни и молодости в мире, который Гея и Странник выбрали для него.
Он стоял в саду, залитом полуденным солнцем. Веял теплый ветерок. Пахло цветами. Дорожки были усыпаны гравием, кусты аккуратно подстрижены, на клумбах росли розы и лилии, а в обложенном мхом каменном прудике плавали золотые рыбки. С трех сторон сад окружали кирпичные стены, густо поросшие плющом; ворота с узорной решеткой вели на луг. С четвертой же стоял белый дом с двускатной крышей, выстроенный в классическом стиле, показавшемся ему старомодным. Жужжали пчелы. В ветвях большого тиса щебетали пташки.
Навстречу ему шла женщина. На ней было вышитое цветами платье с большим вырезом, широкими рукавами и подолом, изящные туфельки, на груди висела камея, в руках она несла зонтик от солнца, — рядом с нею его комбинезон образца двадцать третьего века казался по-варварски грубым. Женщина — высокая, стройная — шла легко, несмотря на свое одеяние. Каштановые волосы, зачесанные кверху, обрамляли ясное лицо.
Она приблизилась, остановилась и взглянула Кристиану в глаза.
— Бенвени, капита Брэннок, — сказала она глубоким, музыкальным голосом.
— Э-э… привет, Зорита… — промямлил он.
— Прошу извинить меня, капитан Брэннок, — покраснела она. — Я забылась и заговорила с вами по-энглайски… на английском моих времен. Но меня… меня снабдили знанием вашего языка, и оба мы способны говорить на современном наречии.
Кристиану казалось, что он спит и видит сон. Он старался говорить как можно суше, получалось, будто жуешь кирпич.
— Значит, ты из моего будущего? Она кивнула:
— Я родилась примерно на двести лет позже, чем вы.
— То есть лет через восемьдесят или девяносто после моей смерти?
По ее лицу словно скользнула тень.
— Прости. Я не хотел тебя огорчать.
Женщина была совершенно спокойна, даже чуть улыбнулась:
— Ничего страшного. Мы оба знаем, кто мы есть, и привыкли к этому.
— Но…
— Да, «но». — Она покачала головой. — Так странно… снова…
Он быстро понял ситуацию и почувствовал себя увереннее.
— Я знаю. У меня есть такой опыт. — Был, за много световых лет отсюда, у звезды, где жила Альфа. — Не беспокойся, скоро привыкнешь.
— Я тут долго была одна. Я опять молода… но помню долгую жизнь, старость, смерть. — Зонтик выпал у нее из рук, она, не замечая, прошептала: — Помню, когда жизнь подошла к концу, я оглянулась и подумала: «И это все?»
Кристиан хотел взять ее за руки и успокоить, но решил, что лучше сказать просто:
— Вот видишь, это был еще не конец.
— Да, конечно. Со мной было не так, как когда-то с другими. Одряхлевшее тело безболезненно умертвили, а матрицу личности записали в компьютер… — Она подняла взгляд. — Мы ведь теперь не можем вспомнить свое прежнее состояние, да?
— Можем ждать, когда вернемся к нему.
— О да. А знаете… — Она расправила плечи, впитывая кожей воздух и солнце, потом окинула его взглядом — статный мужчина, светловолосый, с довольно суровым лицом, говорит звучным баритоном — и расцвела в улыбке: — Мне начинает нравиться.
— Спасибо, — ответил Кристиан. — Мне тоже. Можно, я, чтобы завязать разговор, спрошу твое имя?
— Ой, извините! — воскликнула она. — Я-то думала, что хорошо подготовилась! Я… появилась со знанием своей роли и обстановки, а потом еще долго репетировала в уме, но когда мы наконец встретились, позабыла все свои задумки. Меня зовут… звали… меня зовут Лоринда Эшкрофт.
Он протянул женщине руку. После секундной заминки Лоринда пожала ее. Он вспомнил, что на закате его смертных дней этот жест стал выходить из моды.
— Наверное, ты обо мне немало знаешь, но я совсем незнаком с тобой и твоими временами. Когда я улетал с Земли, тут все менялось с бешеной скоростью, а отсутствовал я долго.
В конце концов личность Кристиана слилась по собственному желанию с другой, большей. Этой же копии, когда она выделилась, не сообщили никаких подробностей земной истории после его отбытия: все равно в сколь-либо полезном объеме информация не уместилась бы в сознании.
— Вы отправились к звездам почти сразу после того, как записались в компьютер? — спросила Лоринда.
— А чего ждать? Мне всегда хотелось полететь в космос.
— Рады, что полетели?
— Не то слово. — Несколько мгновений он боролся со своим языком, пытаясь составить не слишком корявую фразу. Он ведь был не только инженером, а еще и песни порой сочинял. — Но я также доволен, что оказался здесь. В столь приятном обществе.
Он надеялся, что хорошо выразил свою мысль. Ведь им с Лориндой предстояло долгое путешествие в поисках душ друг друга.
— К тому же, вернувшись, я привнесу в свое бытие что-то новое. Например, понимание того, как человек видит запредельное.
Как видит он солнца, планеты — на иных, чудесных, есть жизнь, — и пламенеющие туманности, и бесконечные воронки в зевах черных дыр, и галактики — они похожи на жемчужное ожерелье, рассыпанное бездумной рукой по бескрайнему космосу, — и хрупкую, но величественную структуру пространства-времени. Как видит он все то, что доселе неведомо смертным, ибо ни одно органическое существо не способно узреть его.
— А я решила, что останусь на Земле. Наверное, вы сочтете меня пугливой и лишенной воображения?
— Ни в малейшей степени, — возразил он. — У тебя тоже были приключения, просто другие.
— Очень мило с вашей стороны. — Она помолчала. — А вы знали Джейн Остин?
— Кого?
— Это писательница начала девятнадцатого века. Прожила незаметную жизнь, никогда не уезжала далеко от дома, умерла молодой, но как никто умела раскрывать человеческий характер.
— Хорошо бы почитать ее книги. Может, мне тут выдастся такая возможность. — Он хотел показаться Лоринде не таким уж., м-м… техногенщиком — такое он выдумал слово. — Я вообще много читал, особенно во время полетов. Гомер, Шекспир, Ду Фу, Басе, Бэллмен, Берне, Омар Хайям, Киплинг, Миллэй, Холдмен… — Вскинув руки, он рассмеялся. — Не обращай внимания. Просто выучил несколько фамилий, чтобы было чем побахвалиться.
— Нам еще много надо друг о друге узнать, да? Пойдемте в дом, а то решите, что я негостеприимна. Сядем, поговорим.
Кристиан поднял ее зонтик и, припомнив все исторические фильмы, какие видел, предложил ей руку. Медленным шагом они пошли между клумбами. Ветер стих, пела птица, и розы благоухали под лучами солнца.
— Где мы? — спросил он.
— И в каком времени? — добавила Лоринда и сама же ответила: — В Англии середины восемнадцатого столетия, в каком-то поместье в графстве Суррей. — Кристиан кивнул: он и в самом деле был изрядно начитан. Она, помолчав, продолжила: — Гея и Странник решили, что лучше всего для нашей встречи подойдет такой безмятежный уголок.
— В самом деле? Мне тут не по себе, как жабе на клавиатуре.
Лоринда улыбнулась шутке, но ответила серьезно:
— Помните, меня же заранее познакомили со здешней атмосферой. Но мы с вами побываем и в других местах, в каких вы захотите, и я как смогу объясню вам, чем она занимается все эти годы. Правда, я мало знаю — я почти не бывала в других ее мирах. Вам придется взять на себя роль лидера.
— Хочешь сказать, что я лучше ориентируюсь в необычной обстановке и общаюсь со странными людьми? Вряд ли. Я ведь в основном имел дело с дикой природой — и на Земле, и в космосе. Она не агрессивна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15