А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Пятая колонна?».
— Впрочем, я-то не считаю это великим изобретением, — сказал Тезей. — Ковырять глиняные таблички или царапать папирус не пристало мужчине.
— А что же пристало, мой господин?
— Пахать, сеять, пилить, строить, ходить на охоту, ходить в море, воевать, любить и оставить надежный дом для семьи и честное имя для потомков. А для нас, царей, — защищать и укреплять свои царства.
Лошади заржали. Тезею понадобилась целая минута, чтобы с помощью бича и вожжей справиться с ними. После этого он держал вожжи обеими руками, глядел вперед и говорил монотонно, не оборачиваясь:
— Я расскажу тебе, это не тайна. Полвека назад каледоняне со своими союзниками организовали поход, высадились на юге Крита и разграбили несколько городов так основательно, что их до сих пор не отстроили. Поход был успешным потому, что готовили его втайне и потому, что трое правивших один за другим Миносов были слабы и изнежены, запустили свой флот. Крит к тому времени обезлесел, а ввозить предпочитали не бревна, а предметы роскоши.
Но вот назначили нового адмирала. Он собрал остатки флота и на следующий год разгромил каледонян. Вскоре на трон взошел новый Минос и поддержало адмирала Рекла. Они решили подвести под свое ярмо ахейцев, владеющих морскими портами и могущих угрожать Талассократии. Талассократия (др. греч.) — власть над морем.

Так они и сделали. Где сами воевали, и где натравливали нас друг на друга.
Двадцать семь лет назад отец мой Эгей решил избавиться от зависимости и объединить Атику. Он восстал, но восстание было подавлено. Минос оставил Эгею его трон, но наложил тяжкую дань. Среди прочих ее условий есть и такое: каждые девять лет семь юношей и семь девушек из благородных семей отправляются в Кносс и живут там в качестве заложников до прибытия следующей партии.
— Что? — спросил Рейд. — Значит, их… не приносят в жертву Минотавру?
Тезей оглянулся на него:
— О чем ты говоришь? Какая жертва? Разве ты не понял этот коварный замысел? Заложников привозят в Кносс в том возрасте, когда происходит становление человека. Возвращаются они взрослыми людьми, готовыми заседать в наших советах и продолжать могущественные роды. Но всем им до смерти хочется жить, как критяне.
Так вот. Диор был уже в ту пору мудрым советчиком. Без него условия мира были бы еще тяжелее. Своих сыновей у моего отца тогда не было и, естественно, одним из первых заложников оказался мой дядя. Диор посоветовал моему отцу отправиться в Трезену, на полуостров Аргос. Тамошний царь наш родственник и тайный союзник. Они договорились, что отец соединится с дочерью царя, чтобы она зачала наследника — втайне. Этим наследником стал я.
Рейд подумал, что в этом мире, лишенном надежных средств связи и разделенном непроходимыми дебрями, такую тайну сохранить нетрудно.
— Я вырос в Трезене, — продолжал Тезей. — Она тоже платила дань Криту. Это бедное царство, и критянина там редко увидишь. Но нашим богатством было мужество. Я еще бриться не начинал, когда помог очистить окрестности от хищников и разбойников.
Диор часто навещал меня. А пять лет назад привез в Афины. Я требовал признать меня наследником. Но мои двоюродные братья, влюбленные в Крит, отказались. Правда, выхватить мечи не успели. Тут уж Минос не мог ничего поделать.
«Или не захотел, — подумал Рейд. — Империю интересует мир на границах и на торговых путях, а не дрязги вассалов. А потом будет поздно».
— Каковы же твои планы, мой господин? — Рейд чувствовал себя вправе задать этот вопрос.
Тяжелые плечи под развевающимся плащом приподнялись и опустились.
— Делать то, что надлежит. Вот что я скажу тебе, Дункан. Я знаю, что происходит в Талассократии. Я там бывал, и не только царским гостем, которого угощают вежливой болтовней и кому показывают только то, что нужно хозяевам. Нет, я бывал там под другими именами, и торговцем, и моряком. Я смотрел, слушал, разговаривал с людьми, узнавал.
Тезей снова повернулся и поглядел на Рейда тревожными глазами.
— Обрати внимание, — сказал он, — что сегодня я не произнес ни одного слова, которое могло бы мне повредить. В Кноссе и без того знают, что на материке неспокойно. Но они уверены в своей безопасности, пока их флот превосходит по численности объединенные флоты ахейцев. Поэтому наше ворчание их не волнует. Время от времени нам даже бросают кость — мы прикрываем их от нашествия горцев. Я не сказал ничего такого, чего не слышал бы здешний критский резидент, ничего такого, чего не мог бы повторить первому министру Миноса во время официального визита в Кносс.
— Да я и не обвиняю тебя ни в чем, мой господин! — Рейд искренне пожалел, что он не дипломат.
— А теперь и тебя затянуло в эту игру, — проворчал Тезей. — Твои знания, твое волшебство — что за этим кроется? Я хочу знать правду.
— Ты видишь свою правду, — подумал Рейд. — А у Эриссы своя. А я пока вообще слеп.
— Мне не нравится, что тебе нашептывает твоя критянка. Или то, что она делает с тобой благодаря своим чарам. Диор предупредил меня, что она ведьма и ей покровительствует ее Богиня.
— Не знаю… Вы ведь тоже поклоняетесь этой Богине, мой господин.
Внезапно личина государственного мужа спала с Тезея, обнаружив под собой первобытный страх. Тезей прошептал:
— Она очень древняя, очень сильная. Если бы я нашел оракула, который подтвердил, что она всего лишь жена отца нашего Зевса… Гей! — прикрикнул он на лошадей и щелкнул бичом. — Вперед!
Колесница покатилась быстрей.

10

Возможность поговорить без свидетелей представилась три дня спустя, когда Диор привез Олега и Ульдина назад в Афины. Для Рейда это были дни, полные впечатлений, каскад зрелищ, звуков, запахов, песен, рассказов. То и дело он внезапно осознавал, что на самом деле означает такой-то миф, такая-то поэтическая строка. А по ночам они по молчаливому уговору с Эриссой не говорили о своей судьбе. Тревога, тоска по дому, культурный шок притупились в нем.
Русский и гунн вернулись в прекрасном настроении. Олег рассуждал о новшествах, которые он внесет в судостроение и металлургию. Сдержанный Ульдин тоже был полон энтузиазма. В Аттике оказалось полно быстрых и выносливых лошадей, годных под седло, и молодых людей, интересующихся кавалерийским делом. Он сказал, что через несколько лет смог бы создать войско, которое никто в этом мире не сможет остановить. И все это говорилось в зале перед Эгеем, Тезеем, Диором и военачальниками.
Рейд тоже прочистил горло:
— Вы полагаете, мы не сможем вернуться в свои дома?
— А как? — спросил Ульдин.
— Вот об этом и надо поговорить, — сказал Рейд. — Господин наш царь, нам четверым нужно о многом потолковать между собой. В том числе и о том, как нам отблагодарить тебя. Люди мы разные, достигнуть соглашения нам будет нелегко, а сейчас, в суете приема, и вовсе невозможно. Ты не подумаешь о нас дурного, если мы удалимся?
Эгей колебался. Тезей нахмурился. Диор же улыбнулся и спокойно сказал:
— Разрази меня Зевс — нет! Вот что мы сделаем. Завтра будет готова повозка с удобными сиденьями, со съестными припасами и вином, и надежный воин повезет вас, куда захотите, — он протестующе поднял руку. — Только не отказывайтесь, друзья мои, я настаиваю. Для товарищей по плаванию мне ничего не жаль. Одних вас нельзя отпустить: с вами красивая женщина, а мечом владеют лишь двое…
«Вот оно что, — угрюмо подумал Рейд. — Нам никогда не позволят поговорить наедине».
Когда он сказал об этом Эриссе, она почему-то не огорчилась.
Погода стояла прекрасная, воздух был чист, солнце освещало золотую листву. Экипаж, запряженный мулами, действительно оказался удобным. Возница, молодой рослый воин по имени Пенелеос, держался с пассажирами вежливо, хоть и поглядывал настороженно. Рейд был уверен, что выбрали его не столько из-за физической силы, как из-за острого слуха да знания языка кефту.
— Куда? — спросил он, когда они покинули дворец.
— В тихое место, — опередила всех Эрисса. — В такое место, где никого бы не было, кроме нас.
— Хм, может, роща Перибеи? Доберемся туда к обеду. Если ты поклоняешься Богине, как я слышал, госпожа, то ты знаешь, как умилостивить нимфу рощи.
— Да. Превосходно. — Эрисса повернулась к Олегу. — Расскажи-ка мне про поместье Диора. Я же сидела как привязанная. О нет, я не жалуюсь: царица весьма великодушна. Но все же ахейцы живут не так, как критяне.
Рейд понял: она что-то задумала. Сердце забилось чаще. Вести разговоры на нейтральные темы было нетрудно: у всех было что порассказать о доме, о Греции. Но и без этого Эрисса справилась бы. Она не прибегала к женским уловкам. Она действительно влекла Олега, Ульдина и Пенелеоса, задавая им умные вопросы и делая умные замечания. («Если ваши корабли, Олег, такие прочные, что эти… норвежцы, так? — сумели переплыть Реку Океан, то почему? Ваша древесина прочнее? Или из-за металлических гвоздей? Или из-за снастей? В чем тут дело?»). Потом, склонив голову, выслушивала ответ. Невозможно было глаз оторвать от ее точеной фигуры, от меняющихся глаз, от губ, обнажавших белоснежные зубы, от стройной шеи. Солнечный свет играл на ее волосах, ветер играл ахейским платьем, обтягивая грудь и талию.
«Она знает мужчин, — подумал Рейд. — Ох, знает!».
Священная лавровая роща окружала небольшую поляну. Посередине поляны возвышался камень, посвященный полубогине Перибее. С одной стороны за рощей тянулся оливковый сад, с другой — поля, сжатые и пустые. На горизонте дремали на солнцепеке горы. Деревья негромко, успокоительно шумели, пожухлая трава была густой и теплой. Мир царил здесь.
Эрисса почтительно поклонилась, отломила хлеба и положила на камень — для птиц нимфы. Потом сказала:
— Нам разрешено остаться. Тащите из повозки еду и вино. Пенелеос, почему бы тебе не снять шлем и латы? Всякую опасность мы увидим издали, а во владениях женского божества негоже быть при оружии.
— Я попрошу ее простить меня, — сказал воин. Он был рад снять такую тяжесть и отдохнуть.
— Что ж, обсудим наши дела, — предложил Ульдин.
— Пока нет, — сказала Эрисса. — Я лучше придумала. Нимфа расположена к нам. Если мы ляжем и уснем, она может ниспослать нам вещий сон.
Пенелеос заерзал.
— Не хочу я спать, — сказал он. — К тому же мой долг…
— Конечно, твой долг перед царем — узнать как можно больше об этих странных делах. Верно?
— Ну… в общем, да.
— А вдруг ты понравишься нимфе больше, чем мы? Ведь ты на своей земле. Она будет рада, если ты обратишься к ней за советом. Пойдем, — Эрисса взяла его за руку. Он встал. — Вот сюда. На солнышко. Садись, откинься, ощути теплоту камня. А теперь… — она достала бронзовое зеркальце. — Смотри на эту святыню Богини, матери всех нимф.
Она склонилась к нему. Он непонимающе взглянул на нее, на сверкающий диск.
— Нет, — прошептала она. — Только на зеркало, Пенелеос. В нем ты увидишь то, что Она хочет сказать тебе, — и медленно стала вращать зеркало.
«О Господи!» — подумал Рейд и увлек Олега и Ульдина за большой камень.
— Что она делает? — с тревогой спросил русский.
— Тише, — прошептал Рейд. — Сидите и не шумите. Это священнодействие!
— Боюсь, что языческое, — сказал Олег и перекрестился. Но и он, и гунн подчинились.
Солнечный свет лился сквозь шелестящую листву. Навстречу ему поднимался сладкий запах сухой травы. Пчелы гудели в кустах шиповника. Эрисса негромко напевала.
Когда она зашла за камень, от утреннего оживления не осталось и следа. Она была серьезна.
— Тебе удалось? — Рейд встал.
Она кивнула.
— Он не проснется, пока я не прикажу. А потом будет думать, что дремал вместе со всеми, — она пристально взглянула на американца. — Не знала, что тебе знаком Сон.
— Это что за чары? — спросил Олег.
«Да гипноз, — мысленно ответил Рейд. — И она умеет делать это лучше любого врача моей эпохи. Впрочем, все дело в личности».
— Это Сон, — сказала Эрисса, — который я насылаю на больных и раненых, чтобы отогнать от них кошмары. Сон не всегда приходит по моему желанию. Но Пенелеос простой парень, а я по дороге приводила его в нужное состояние.
Ульдин кивнул.
— Однажды я видел, как это делал шаман, — заметил он. — Не бойся, Олег. Но никогда не думал, что встречу женщину-шамана.
— А теперь поговорим, — сказала Эрисса.
Решительность ее была подобна удару меча и показала Рейду, что перед ним не испуганная изгнанница в поисках убежища, не пылкая и тоскующая любовница, которую он знал. Все это рябь на поверхности глубокого моря. Она изменилась и по сравнению с той девушкой, о которой говорила — беглая рабыня, странница, выжившая среди варваров, глава крепкой семьи, которую она создала сама, целительница, ведьма, жрица и прорицательница. Внезапно он почувствовал благоговейный страх, словно сама триединая Богиня явилась сюда и вселилась в нее.
— Какая судьба ждет Атлантиду? — спросила она.
Рейд налил себе вина, чтобы скрыть смятение.
— Разве ты не помнишь? — сказал он.
— В самом конце — не помню. А вот месяцы, которые мы с тобой провели на священном острове и в Кноссе — никогда не забуду! Но говорить об этом не стану. Скажу одно: я выясняла, сколько лет прошло от воцарения последнего Миноса и от войны с Афинами. И поняла, что до того момента, как меня унесло с Родоса в Египет, еще 24 года. Скоро ты уедешь отсюда, Дункан.
Олег побледнел. Ульдин замер.
Рейд отхлебнул терпкого красного вина. Он не смотрел на Эриссу: взгляд его остановился на горной вершине.
— Что ты ясно помнишь из последних событий? — спросил он.
— Весной мы, сестры по обряду, отправились в Кносс. Я танцевала с быками, — ее равнодушный тон смягчился. — Потом появился ты, и мы… Но Тезей тоже был там, были и другие, которых я плохо помню. Наверное, была слишком занята своим счастьем. Наше счастье до сих пор живет во мне, — и добавила шепотом: — И будет жить, пока живу я. И я унесу его с собой к Богине.
И снова она стала мудрой женщиной на совете.
— Нам не хватит этих смутных воспоминаний и того, что я узнала здесь. А что ты скажешь?
Рейд крепко стиснул кубок.
— Твоя Атлантида, — сказал он, — это не вулканический остров милях в шестидесяти к северу от Крита?
— Да, я думаю, что из-за дыма, который поднимается из горы, ее и назвали «Землей Столпа». Атлантида — резиденция Ариадны, которая руководит всеми обрядами и жрицами в стране, как Минос правит морскими делами.
Ариадна? Значит, это не имя, как в мифе, а титул. Он означает «Священнейшая».
— Я знаю, что Атлантида погибнет в огне, пепле, буре и распаде, — сказала Эрисса.
— Выходит, ты знаешь почти столько же, сколько я, — ответил Рейд. — Мало сведений об этом дошло до моего века, слишком давно это было.
Он читал несколько популярных книг, в которых, по результатам раскопок, излагалось несколько гипотез об Атлантиде. Группа небольших островов казалась незначительной. Но это были остатки острова Санторин, взорвавшегося некогда во время извержения, затмившего извержение Кракатау. А потом некоторые ученые — прежде всего Ангелос Галанопулос — стали реконструировать погибший остров и получили картину, удивительно напоминающую описание платоновской Атлантиды. Известно, что под лавой и пеплом погребены древние стены. Там могли, как в Помпее, сохраниться участки огорода, не тронутые катастрофой.
Разумеется, Платон в своих диалогах «Тимей» и «критий» приукрасил картину. Погибший континент он поместил в середину океана, отдалил и наделил могуществом, равным современным ему Афинам. Но были основания считать, что сквозь классическую легенду просвечивают воспоминания о Минойской империи.
Предположим, его вычисления ошибочны. Платок утверждал, что заимствовал свой рассказ у Солона, а тот слышал его от египетского жреца, а жрец, в свою очередь, прочел его в древней рукописи. При переводе египетского счисления на греческое легко ошибиться: количество месяцев может быть принято за количество лет.
Логика вынудила Платона перенести свою Атлантиду за Столбы Геракла. В Средиземном море для нее попросту не было места. Итак, отбросим явно придуманные страны по ту сторону Океана, уменьшим размеры города. И получим остров Санторин. Теперь заменим годы на месяцы. Тогда дата гибели Атлантиды будет находиться где-то между 1500 и 1300 годами до нашей эры. А это совпадает с 1400 годом до нашей эры плюс-минус десять лет — временем, которым археологи датируют гибель Кносса и падение Талассократии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19