А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Твоя работа лучше?
Лада отреагировала на мой вопрос так, словно я сказал о ней что-то нехорошее.
– Только не надо! Только не надо судить о том, чего не знаешь!.. Почапали вниз, не то этот больно умный дядечка слопает газету вместе с буквами.
Я придержал Ладу на выходе.
– Постарайся не вмешиваться в наш разговор и не отвечать, что бы этот дядечка тебе ни сказал.
– Ух ты! – обалдела от такой просьбы Лада. – Это уже извращение. Это слишком дорого будет стоить.
Мы пошли по темной лестнице вниз. Лада шла слева от меня, плечом к плечу, наступая на желтый круг света, расплавленным золотом стекающий по ступеням. Я на минуту задумался и чуть было не назвал ее Анной.
– Вам помочь? – спросил отец Агап, когда мы спустились в зал.
– Ну что вы, батюшка! – не отрываясь от газеты, за меня ответил Курахов. – Вы будете только путаться под ногами. У господина директора такая универсальная помощница, а тут вы…
Марина закончила штопать кофточку и надела ее поверх футболки. Я вынес из подсобки примус, поставил его на порог и положил в форсунку таблетку сухого топлива. Профессор негромко мурлыкал, шумно и часто переворачивая страницы газеты.
– «И вновь море принимает жертву!» – зачитал он заголовок. – Кошмар… Кошмар… Таких нельзя подпускать к воде на пушечный выстрел.
– Что там? – заинтересовалась Марина, отгибая край газеты так, чтобы видеть заметку.
– «Вчера вблизи пионерского пляжа поселка Приветное, – стал читать профессор, – обнаружен труп молодого мужчины. Тело утопленника прибоем вынесло на камни, в результате чего у несчастного во многих местах были поломаны кости, а также обезображено лицо. Личность утонувшего пока не установлена. Несчастье, по-видимому, произошло по вине пострадавшего, который не соблюдал правила поведения на воде». Все ясно? – спросил профессор, перелистывая страницу и поднимая глаза на Марину. – Нельзя купаться в шторм, заруби это себе на носу!
Это Олег, понял я, взял пачку салфеток и подошел к столу, за которым сидел профессор. Газетой уже занялась Марина. Она разложила ее перед собой, низко опустила голову и, тарабаня пальцами по столу, перечитывала заметку. Я, наполняя салфетницу, успел из-за ее плеча пробежать глазами по тексту. Вблизи пионерского пляжа поселка Приветное, мысленно повторил я. Ну да, это в двух-трех километрах от заповедника, где мы ныряли в тот день, будь он трижды проклят.
Марина подняла на меня многозначительный взгляд. Я выдержал его и даже сделал вид, что ничего не понял.
Вслед за мной к столу подошла Лада. В одной руке она держала свечу, а во второй – вилки и ножи.
– Вот так, – произнес профессор, сопровождая взглядом руки Лады. – В курортных зонах нет ничего опаснее, чем море и СПИД… Так с каким блюдом вы собираетесь сегодня дебютировать, уважаемая… э-э-э, не знаю вашего, так сказать, имени.
– Вам понравится, – обаятельно улыбнувшись, ответила Лада.
– Понравится! – повторил профессор и откинулся на спинку стула. – Мне понравится!.. Что меня откровенно шокирует в нынешней молодежи, так это неуемная самоуверенность. Может быть, без этого качества сегодня не прожить, спорить не стану, но так безапелляционно заявлять, даже не зная моих вкусовых пристрастий, – это высший пилотаж.
– Мне думается, Валерий Петрович, – вставил отец Агап, зачем-то протирая полотенцем и без того чистые бокалы, – что девушка сказала это без какого бы то ни было желания возвыситься перед вами. Ей всего лишь хочется сделать вам приятное.
– Если говорить о приятном, то это скорее область интересов господина директора, – нечленораздельно, словно комкая слова, произнес профессор и снова взглянул на Ладу: – Позвольте поинтересоваться, так сказать, в порядке праздного любопытства. Вот сейчас столько пишут, столько предупреждают… Нет-нет, я не вас имею в виду, я вообще, так сказать, в глобальном масштабе… Допустим, вас принимают на работу в качестве специалиста в области пищевого фронта. А требуют ли при этом какие-нибудь медицинские справки на предмет здоровья? Я имею в виду какие-нибудь кишечные заболевания. Или, к слову, венерические?
Я поморщился. Профессор, конечно, вел себя по-хамски, и не только Лада со своим отсутствием комплексов, но и любая другая девушка вряд ли стерпела бы это молча.
– Конечно! – сияя улыбкой, ответила Лада. – Можете не сомневаться, я регулярно прохожу медицинское обследование. И вообще я очень щепетильна и осторожна в отношении своего здоровья. Но разговор с вами не напугал меня только потому, что я точно знаю: маразм и стойкая козлиная вонь хоть и неизлечимые, но не заразные заболевания.
– Совсем не пойму, о чем вы говорите, девушка, – озабоченным голосом произнес отец Агап, – но слова ваши недобрые… Кирилл Андреевич, хлеб какой прикажете подавать? Белый или черный?
– И тот и другой! – опередила меня Лада и, повернувшись ко мне, хлопнула в ладоши: – У тебя так мило, Кирилл Андреевич! Какие замечательные люди! Просто зайчики!
– М-да, – протянул профессор, с прищуром глядя на Ладу. – Этой лисичке ни палец, ни что иное в рот не клади… Интересно, где вы нашли такой редкостный экземплярчик, господин директор? Сколько лет занимаюсь раскопками, но ничего подобного еще не видел.
Марина зевала. Она не проявляла интереса ни к разговору, ни к Ладе, ни к ужину, который в четыре руки стряпали путана и священник. Я успокоился. Мне стало ровным счетом наплевать, что думает о моей гостье профессор и насколько несдержанной может быть Лада в ответ на грубость Курахова. Завтра или послезавтра Валерий Петрович вместе со своей морально устойчивой падчерицей уедет, и мы, вероятнее всего, расстанемся навсегда. Гостиница опустеет. Отец Агап будет подметать двор и мыть бокалы, а я встану за стойкой. По вечерам батюшка будет тайно лакать портвейн, а я тайно выслеживать Анну. И так будет продолжаться до конца сезона. Или вечно.
Глава 27
Ветер затих, но дождь продолжал отвесно сыпать, и вымокшие насквозь, во многих местах порванные зонты, нагроможденные друг на друга, представляли собой печальное зрелище. Окно запотело, словно сейчас стояла сырая, холодная осень, а не середина июня.
– Могу представить, чем бы вы кормили меня, господин директор, останься я у вас еще на неделю, – сказал профессор, рассматривая бутерброд с тертым сыром, майонезом и чесноком, покрытый сверху печеным помидором.
– А мне очень нравится, – попытался смягчить прессинг отец Агап.
– Естественно, батюшка, – усмехнулся Курахов, возвращая бутерброд на поднос. – Вы же принимали активное участие в производстве этого шедевра кулинарного искусства.
– У вас не осталось просто сыра? – спросила меня Марина. – Я хочу обыкновенного сыра без чеснока.
– Чеснок чрезвычайно полезен, – сказал священник, откусывая от бутерброда. – Он очищает не только организм от шлаков, но и душу от скверны. Я бы посоветовал всем употреблять чеснок ежедневно и в натуральном виде.
– Я не хочу, – отрицательно покачала головой Марина. – Я плохо себя чувствую.
– Что случилось? – без тревоги в голосе поинтересовался профессор, скручивая пучок зелени и отправляя его в рот.
– У меня болит голова. Я больше не могу.
– Иди к себе и ложись в постель, – посоветовал профессор.
– Да, я так и сделаю, – согласилась Марина, встала, придвинула стул и посмотрела на меня: – Вы проводите?
Эта просьба была столь неожиданной, что я, словно нуждаясь в чьем-то согласии, растерянно взглянул сначала на профессора, который с угрюмым видом жевал зелень, затем на Ладу, сидящую верхом на вертящемся стуле у стойки со стаканом клюквенного аперитива.
– Конечно, – согласился я. – Конечно, провожу.
Марина взяла со стола свечу и, прикрывая ладонью пламя, неслышно прошла через зал к лестнице. Поравнявшись со стойкой, она приостановилась и слегка поклонилась Ладе:
– До свидания, девушка.
– Чао! – улыбнулась Лада и послала ей воздушный поцелуй.
Мы молча поднялись по лестнице. Выйдя в коридор, Марина резко повернулась и, внимательно глядя мне в глаза, произнесла:
– А теперь вы идите впереди!
– Что? – не понял я.
– Идите впереди, я сказала!
– Почему?
– Потому что так вам будет труднее меня убить.
Я почувствовал, как у меня онемела нижняя челюсть, а шея стала неповоротливой, словно гипсовой. К умалишенным я всегда испытываю брезгливый страх, потому что они воздействуют на меня, как удав на кролика.
– Ты что несешь? – едва смог произнести я. – С чего ты решила, что я хочу тебя убить? Ты успокойся, ты подумай, что говоришь!
– Я подумала, – произнесла Марина, медленно отступая подальше от меня. На стене дрожала огромная тень от ее головы. – Там, в газете, было написано про Олега, правда ведь? И там было написано, что утонувший сам виноват. Но это не так. Виноваты вы!
Она сделала паузу, отступила еще на шаг, слегка согнулась, словно готовилась к молниеносному прыжку в сторону на тот случай, если я попытаюсь приблизиться.
– Никто, кроме меня, не знает, кто на самом деле виноват… И если я пойду в милицию и скажу… – с легким придыхом произнесла Марина. – Что тогда с вами будет?
– Ничего не будет, – ответил я. – Милиции обо всем известно.
– Не думаю, что обо всем… Не смейте приближаться ко мне!
– Да не приближаюсь я к тебе! Зачем ты мне обо всем этом сказала? Что ты хочешь?
– Я хочу быть уверена, что вы меня не убьете.
– Ты в своем уме?! Я не трону тебя пальцем!
– Ваши слова – это еще не гарантия.
– А что тогда может быть гарантией?
– Вы должны… – медленно произнесла Марина, словно торгуясь и боясь продешевить. – Вы должны забыть меня, вычеркнуть меня из памяти, никогда и ни при каких обстоятельствах не искать встречи со мной! Обещайте!
– Обещаю с превеликим удовольствием!.. Только позволь дать тебе один совет на будущее. Если тебе кажется, что кто-то хочет причинить тебе зло, то не надо уединяться с этим человеком и выяснять у него, насколько серьезны его намерения. Это может плохо закончиться.
– А вот и нет! – с мстительной улыбкой произнесла Марина и отошла еще дальше. – Все видели, как вы уходили со мной на второй этаж. Три свидетеля! И теперь если что-то со мной случится, то подозрение в первую очередь упадет на вас. Вам теперь выгоднее оберегать меня до самого утра.
– Ну, это слишком высокая для меня честь, – ответил я. – Спокойной ночи, Марина!
– Ага! – ответила девушка, но не шелохнулась.
Я пожал плечами, пошел к лестнице и, придерживаясь в полной темноте за перила, спустился в зал.
– Ну, что там? – неопределенно спросил Курахов.
– Я довел ее до двери номера, – ответил я.
– Пока ты провожал Марину, – отозвалась из темного угла Лада – я видел только огонек ее сигареты, – остыл твой кофе и погас примус.
– В самом деле, – подтвердил профессор, словно оправдываясь за то, что он в отличие от меня успел выпить горячий кофе, – вы слишком долго отсутствовали.
– Разве долго? – деланно удивился я.
Отец Агап уносил использованные тарелки и складывал их рядом с посудомоечной машиной. Лада тихонько напевала про тучи, которые не так жестоки, как люди, и крутилась на стуле. Профессор, откинувшись на спинку стула, смотрел на пламя свечи, и в его невыразительных, неопределенного цвета глазах плясали огоньки.
– Кирилл Андреевич, – очень серьезным тоном сказал священник, стоя передо мной и закатывая рукава. – Завтрак к какому часу приготовить?
Батюшка отчаянно боролся за освободившиеся должности кухарки, посудомойки и официантки. Дармовой хлеб, видимо, встал у него поперек горла. Я дал возможность батюшке уладить отношения со своей совестью.
– Спросите у Валерия Петровича, в котором часу он спустится к завтраку.
Священник повернулся к профессору.
– Знаете что, батюшка, – ответил Курахов. – Завтракайте без меня. Если вас не затруднит, проследите, чтобы Мариша не осталась голодной и поела без всяких там ведических выкрутасов… Пойду-ка я спать! – Профессор поднялся. – До свидания, господа! – Он обернулся в сторону темного угла, где сидела Лада. – Доброй вам ночи, милая!..
Лада, покачивая изящной ножкой в моей домашней тапке, салютуя, выкинула вверх руку с сигаретой.
У самого входа на лестницу профессор чиркнул зажигалкой, поднял ее повыше, но вдруг повернулся и посмотрел на меня.
– Господин директор, э-э-э… сделайте одолжение…
– Проводить вас? – догадался я.
– Именно так. Наверное, звезды к вам благосклонны. Сегодня вы нарасхват.
Я включил фонарик и пошел вслед за профессором. В отличие от Марины он не просил меня идти впереди. Поравнявшись с моим кабинетом, Курахов шепотом предложил:
– Может быть, зайдем на минуту к вам?
Он заинтриговал меня. Я отпер дверь, широко раскрыл ее и жестом пригласил профессора зайти. Он тотчас сел в кресло, стоящее у самого входа, видимо опасаясь что-нибудь задеть и уронить в незнакомой ему темной комнате. Дождавшись, когда я закрою за собой дверь и зажгу декоративные свечи, похожие на маленькие ледобуры для зимней рыбалки, профессор сказал:
– Только между нами: я собираюсь уехать завтра утром. Рано утром, первым автобусом. Вы мне должны, кажется, за четыре или пять дней проживания. Но этого долга может и не быть, если вы окажете мне небольшую услугу.
– Какую?
– Я ученый. У меня не только весьма напряженный график работы. Моя жизнь зачастую сопряжена с опасностями, и вы сами были свидетелем тому. Сами понимаете, что в таких условиях Марише очень нежелательно находиться рядом со мной.
– Вы решили уехать, не предупредив об этом Марину, – озвучил я вывод, к которому профессор шел слишком медленно.
– М-м… Да!
– А чем я могу быть вам полезен?
– Мне нужно всего пять дней, от силы – неделя. Затем я снова вернусь сюда и, думаю, поживу в ваших высококлассных апартаментах еще несколько дней. То есть я хочу сказать, что свой номер я как бы оставляю за собой. Вас это устраивает?
– Вполне.
– Но это не все. Мариша – очень энергичная и рисковая девушка. Она не знает, куда я еду, это не суть важно, но Мариша может начать какие-то безумные поиски, возможно, даже предложит вам какой-нибудь авантюрный план. Прошу вас как мужчина мужчину: проявите благоразумие, постарайтесь ее успокоить, удержать на месте и вместе с батюшкой возьмите ее под свою опеку.
Представляю, подумал я, что будет с Мариной, когда она узнает, что ее папочка коварно сбежал, а я ненавязчиво контролирую каждый ее шаг.
– Вы знаете, Валерий Петрович, – признался я, – опекун из меня никудышный. Мне кажется, что батюшка вполне справится без меня.
– Батюшка, конечно, справится, – несерьезно сказал Курахов и другим тоном добавил: – Меня беспокоит Уваров. Как бы он после моего отъезда не выкинул какой-нибудь финт.
– Напрасно вы воспринимаете Уварова всерьез, – сказал я то, что уже давно хотел сказать профессору. – Это вполне безобидный человек.
– Вы так считаете? Вы всерьез так думаете? – со скрытым возмущением сказал Курахов, но сам же себя приструнил: – Ладно! Сейчас не время для споров.
Он встал с кресла и протянул мне руку.
– Я на вас очень надеюсь, Кирилл Андреевич!
Оказывается, он прекрасно помнил, как меня зовут. Мы вышли в коридор. На цыпочках пройдя мимо двери падчерицы, профессор надолго застрял у своего номера, сначала отыскивая в карманах ключ, а затем – замочную скважину. Я светил ему до тех пор, пока Курахов не махнул мне рукой и не скрылся за дверью номера.
– Наконец-то! – вздохнула Лада, отставила бокал и обвила мою шею руками. – Этот батюшка очень милый человек. А Марина хитрая и лживая. А профессор жадный и самовлюбленный.
– Все-то ты знаешь! А я какой?
– Ты невыносимый зануда!.. Мы поднимемся наверх или останемся здесь?
Она мне понравилась, это факт.
Глава 28
Я уже засыпал, полулежа в кресле, как Лада змеей взвилась в постели.
– Что это? – прошептала она.
– О чем ты? – не понял я.
Она прижала палец к губам и, накинув простыню на плечи, встала с постели и подошла к двери. Теперь уже и я услышал, как где-то внизу прозвенело бьющееся стекло.
– Как мне это все надоело! – сказал я, нехотя расставаясь с креслом. – Выгляни в окно – на улице есть кто-нибудь?
Не успела Лада подойти к витражу и потянуть ручку на себя, как к нам в дверь постучали.
– Кирилл Андреевич! – донесся до меня слабый, с трудом узнаваемый голос священника. – Ради бога, откройте! Ради всех святых, не дайте погибнуть…
– Подождите секунду, я найду свет!
Я кинулся на пол, пошарил руками под диваном – фонарика там не было.
– Лада! – крикнул я. – Найди фонарь, черт бы его подрал!.. Открываю, батюшка, не стоните!
– Ради бога!! – громче завыл священник и стал стучать кулаком в дверь. – Христом богом прошу, Кирилл Андреевич!!
Я щелкнул замком. Из мрака вывалился батюшка и едва не сбил меня с ног. Лада включила фонарь и направила луч на его лицо. Меня словно ледяной волной окатило. Бледное до синевы лицо отца Агапа было искажено гримасой неописуемого ужаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46