– Таллинн, Таллинн… – у Розниекса возникла какая-то ассоциация с этим городом. – Ну да, на ней было эстонское белье.
На эту мысль Стабиньш отреагировал сразу, как хороший футболист на точный пас.
– А также польский плащ, английские туфли, а в руке – японский складной зонтик! – четко перечислил он. – Так что можно значительно расширить район розыска. Сегодня же напишу рапорт, чтобы нас с Розниексом командировали в Варшаву, Лондон и Токио!
Женщины в углу захихикали. Лиепниекс бросил на подчиненного укоризненный взгляд. Но Улдис не смутился.
– Я хотел сказать, – столь же уверенно продолжал он, – что на пострадавшей была кружевная блузка фирмы «Ригас Апгербс». Новый фасон, только что запущенный в производство.
– Думаешь, такую нельзя купить в Москве, Ленинграде или Таллинне? – с сомнением спросил Розниекс.
– Думаю, что без чемодана ни один пассажир не поедет из Риги дальше, чем в Пиекрастес.
– Без сумочки женщины вообще из дому не выходят. Однако никто такой сумочки у пострадавшей не видел. А то, что карманы у нее оказались совершенно пустыми, свидетельствует о том, что сумочка должна быть, – Розниекс пожал плечами. – Что касается чемодана, то она могла оставить его в камере хранения на вокзале в Риге. Надо проверить, не находятся ли там и сейчас какие-то вещи, положенные в день происшествия.
«И все же она не приезжая, – ощутил уверенность Розниекс. – Это чувствуется по виду, манере одеваться. Да и само происшествие в какой-то мере подтверждает это. В нем завязались узлом какие-то неизвестные нам обстоятельства, и концы вряд ли уходят слишком уж далеко».
Его мысли прервал майор.
– Товарищи правы, – примирительно проговорил он. – Пострадавшая не ехала издалека. Я направил на экспертизу ее обувь, и только что получил ответ из лаборатории.
«Хитрый старикан наш Ваболе! Никогда не бросает на стол все козыри разом, а выдает понемножку, в зависимости от игры. И делает это не спеша, словно бы без всякого умысла, на самом же деле с умным расчетом. Ему нравится потомить других ожиданием. Ну-ка, что он там еще раскопал?»
– Обнаруженная на подошвах земля по консистенции – городская: много сажи, асфальта и типично городской пыли. Следовательно, товарищи, больше внимания Риге. Призовите на помощь печать, радио, телевидение. Кто-нибудь да отзовется.
Кубулис повернулся к Лиепниексу.
– Сколько времени потребуется, чтобы раскрыть преступление?
Лиепниекс расправил плечи.
– Три дня! – уверенно произнес он. – Ну если с запасом – неделя. Уже ведь почти все ясно. Где искать машину – известно, откуда приехала пострадавшая – тоже. Остается связать концы, и дело сделано. Да, по-моему, в деле и с самого начала не было ничего сложного. Надо только форсировать розыск!
Розниекс досадливо скривился.
«Этому деятелю всегда все ясно. В голове у него все разложено по полочкам и абзацам, как в армейском дисциплинарном уставе. Идеальный порядок. И ничто никогда не переоценивается, не подвергается сомнению. Черное – черное, белое – белое, контуры всегда четки, смешения цветов не существует. Все запрограммировано, как в счетной машине. Ну, погоди, дружок, сейчас я тебе подпорчу настроение…»
Розниекс резко встал, зацепив пуговицей пиджака за стол. Все повернулись к нему.
– Не надо бросать непродуманные обещания, как песок против ветра, – сказал он, – нам же в глаза попадет. Мы не должны связывать себя обязательствами и сроками. Дело это намного сложнее, чем кажется со стороны. И никому иному, как нам со Стабиньшем придется в нем разбираться. – Он старался сдерживаться. – Преступление совершено не случайно, а с заранее обдуманным намерением. Скажу даже больше: оно готовилось по плану. А если существовал план совершения преступления, то, надо полагать, не обошлось и без другого плана: как замести следы и избежать ответственности.
– Факты, факты! – прервал его прокурор.
– Вот они, – ответил Розниекс, подняв блокнот повыше к глазам. – Женщина сбита в двухстах метрах от станции. Средняя скорость пешехода – шесть километров в час, или километр за десять минут. А может быть, и за пятнадцать. Следовательно, двести метров женщина прошла за две-три минуты. Дежурный по станции видел женщину, когда она вышла из вагона и двинулась по направлению к морю. Поезд стоял на станции одну минуту, и дежурный, едва успев вернуться в свое помещение, услыхал крик. Значит, это случилось через две-три минуты. Это подтверждает мое предположение о скорости, с какой шла женщина. Можно сделать вывод, что от станции до места трагического происшествия она шла не более трех минут. Поезд прибыл на станцию в двадцать три часа пятьдесят две минуты. Пострадавшая сбита в двадцать три пятьдесят пять.
Когда поезд прибыл на станцию, то есть в двадцать три пятьдесят две, закрылся автоматический шлагбаум. Скорость автомобиля, по оценке нашего эксперта, была не меньше шестидесяти километров в час. Расстояние от переезда до места происшествия – пятьсот метров. Это расстояние машина могла бы преодолеть за тридцать шесть секунд, если бы миновала переезд, пока он был еще открыт. Но в это время пострадавшая только выходила из вагона, и сбить ее на месте происшествия никто не мог.
– Интересно, интересно, – кивнул Кубулис.
В кабинете наступило молчание.
– Второй вариант, – негромко продолжал Розниекс после паузы. – Машина оставалась по ту сторону переезда. Мы знаем, что шлагбаум опустился в двадцать три пятьдесят две, когда на станцию прибыл пассажирский поезд. В двадцать три пятьдесят восемь через станцию Пиекрастес проследовал товарный поезд. Переезд открылся только в ноль часов семь минут. И лишь тогда машина могла бы начать движение. За это время пострадавшая успела бы удалиться от станции не менее, чем на километр, находясь в пути десять-двенадцать минут. В этом случае дежурный по станции наверняка не услышал бы ее крик через две или три минуты после отправления поезда. – Розниекс нервно провел рукой по волосам. – Но из всего этого следует вывод, что машина вообще не пересекала железной дороги. Ни одна машина не выезжала и со стороны Каюрского торфяника. Это проверено. Шофер подстерегал свою жертву близ станции и поехал вслед за нею. Завтра с утра мы при дневном свете вновь очень тщательно осмотрим место происшествия и окрестность станции. Таковы факты, – закончил следователь и устало опустился на стул.
– М-да, – протянул Кубулис. – Логично, ничего не скажешь. И это многое меняет. Значит, искать надо не только машину, но и людей, заинтересованных в устранении этой женщины, надо установить мотивы преступления. – Кубулис, казалось, был огорчен новой перспективой. – Ладно, давайте приступим к разработке плана следственных и оперативных действий.
VIII
– Это ваша мать? – вопрос прозвучал где-то далеко и едва пробился через густой туман, лежавший вокруг.
Ромуальд старался удержать в трясущейся руке стакан с лекарством. Стакан стучал о зубы, рука не повиновалась.
– Да, – с трудом проговорил он. – Мать.
Спазма стиснула горло, слезы прорывали плотину, копились под оправой темных очков, медленно сползая по щекам. Ромуальд не замечал их.
Рука следователя мягко прикоснулась к плечу юноши.
– Соберитесь с силами и мужайтесь. Случилось несчастье, и тут помочь ничем нельзя. Остается одно: постараться как можно скорее схватить преступника.
Слова звучали резковато, и в то же время сочувственно. Туман развеивался, сквозь него стал проступать потолок, контуры отдельных предметов – шкафчики, операционный стол, низко расположенная хромированная лампа, блестящие инструменты. Ромуальд обнаружил, что сидит на узкой больничной кушетке. Рядом с ним был молодой еще следователь с короткими светлыми волосами и острыми чертами лица. Человек постарше, врач, что-то писал. В дверях, прислонившись к косяку, стоял рослый парень – старший лейтенант милиции. Он тоже смотрел на Ромуальда.
Он устыдился слабости, попытался взять себя в руки. И внезапно его охватил приступ дикой ненависти к неизвестному, убившему его мать. То был почти истерический припадок.
– Я его сам… своими руками! – выдохнул он, не узнавая собственного голоса.
Ромуальд чувствовал себя, словно жестоко избиваемый, у которого болит все тело и который, собрав последние силы, кидается в решительную атаку. Затем, как будто исчерпав эти силы, он устало согнулся. Следователь молча наблюдал за ним.
– Прежде всего преступника надо найти, – сказал он, и в голосе его прозвучало неудовольствие, тотчас же подавленное. – И лишь тогда мы сможем… – он умолк, подыскивая слова, – сможем отдать его под суд. Самому – не надо… Закон справедлив, и в таких случаях – строг.
Ромуальд поднял голову и посмотрел на Розниекса широко открытыми глазами.
– Что же мне делать? Как жить дальше? – Снова хлынули слезы. Ромуальд снял очки, вынул платок и отвернулся к стене.
Розниекс вдруг почувствовал, как похолодели руки, хотя в помещении было тепло. «Странно, – подумал он, – человек, даже самый лучший, всегда был и останется в определенном смысле эгоистом. Так, наверное, он устроен. Эгоизм вытекает из инстинкта самосохранения. Все зависит от его степени. Вот этот Ромуальд: хороший парень, но ему сейчас жаль не только матери – самого себя жаль. И сколько людей на кладбище, оплакивая умерших, причитает: „На кого ты меня покинул! Как я стану жить без тебя!“ Розниекс зябко потер руки.
Наконец Ромуальд медленно повернулся к остальным.
Он успел немного успокоиться. Стабиньшу надоело стоять в дверях, и он, взяв табуретку, уселся напротив Ромуальда.
– Что тебе делать, спрашиваешь? – повторил он вопрос юноши. – Если захочешь, сможешь нам помочь.
– Я? – Ромуальд впился в Стабиньша взглядом. – Сделаю все, что смогу. Скажите только, что делать!
– Делать пока ничего не нужно, – вмешался Розниекс – Но попытайтесь рассказать нам все, что знаете. Это важно. Мы можем поговорить в другой комнате. – Розниекс бросил взгляд на секционный стол, где под белой простыней лежала покойная.
– Но я ничего не знаю. Все случилось до того неожиданно, так ужасно…
– Верно. Но часто человек и сам не подозревает, какие важные вещи есть в его, казалось бы, совсем простых показаниях.
Когда они перешли в другую комнату, Розниекс спросил:
– Вы знаете, куда направлялась ваша мать?
Ромуальд присел к столику, подпер подбородок ладонью.
– Она поехала в гости к подруге по работе. У нее вроде бы дача в Пиекрастес, в очень красивом месте.
– Так поздно? – невольно спросил Розниекс и тут же смолк. Вопрос мог показаться неоправданно двусмысленным.
Ромуальд насторожился.
– Да, и правда, странно. Но мать никогда не лгала мне.
– Верю. – Розниекс прошелся по комнате. – Имя, фамилию подруги мать не называла?
– Я не спрашивал.
– Может быть, адрес?
– Нет. Она обещала вернуться на следующий вечер. Я всегда верил ей.
Следователь некоторое время внимательно изучал висевшую на стене анатомическую карту человека, потом повернулся к юноше.
– Вы уже взрослый, Ромуальд. У матери могли быть и свои секреты, которыми ей… ну, скажем, не хотелось делиться с вами. У вас ведь есть такие секреты?
Ромуальд втрепенулся:
– Нет, это невозможно. Мама не такая. Она не встречалась ни с одним мужчиной.
– Вы относились к матери хотя и с любовью, но все же несколько эгоистически. – Розниекс старался говорить осторожно. – Почему у нее не могло быть и своей личной жизни? Почему она должна была жить только для вас? У вас ведь есть девушка, верно? Как ее зовут?
– Дана.
– Почему же у вашей матери не могло быть кого-то, с кем бы она… ну, дружила?
Ромуальд снова ушел в себя.
– Это разные вещи.
– Разные? Потому, что у нее были обязанности по отношению к вам, а у вас их не было? Она же была еще молодой и привлекательной женщиной.
– Н-не знаю… Но друга у нее не было. Я уверен. – В голосе Ромуальда на сей раз, однако, слышалось сомнение.
– Ну ладно, – сказал Розниекс. – Скажите, это был единственный раз, когда мать проводила где-то день, два или хотя бы вечера? – он направлял разговор по наиболее безопасной дороге.
– Вечерами иногда ходила с товарищами по работе в кино или театр. А выезжать не выезжала. Только в санаторий, лечиться.
– В санаторий? – повторил Розниекс. – Когда это было в последний раз?
– Прошлой осенью, – осторожно ответил Ромуальд.
– А писем после этого она не получала?
– Получала, – ответил Ромуальд еще осторожнее. – Но я их не читал. Думаю, что они были от подруги. – Юноша старался, насколько возможно было, защитить честь матери.
– Письма сохранились?
Ромуальд поколебался, но лгать не стал.
– Заперты в столе.
– Почему заперты?
– Это такой ящик – секретный. Мне с раннего детства было запрещено туда лазить.
– Ну вот, – сказал он, – а вы говорите, что у нее не было секретов.
– Это совсем другое. Я думаю, там у нее спрятано что-то, напоминающее о молодости – письма отца, сувениры. Альбом для стихов, может быть. Говорят, такое бывает у каждой женщины.
– Где ваш отец?
– Не знаю. Я его не помню. Мать разошлась с ним, когда я был еще маленьким. Мы о нем никогда не говорили. Мама считала, что он не заслуживал того, чтобы о нем помнили, – неохотно проговорил Ромуальд и умолк, закрыв лицо ладонями.
– Знаете что, Ромуальд, – словно не заметив этого, сказал Розниекс, – давайте попытаемся все вместе понять, к кому ваша мать поехала в Пиекрастес и какие дела там у нее были. Ни у кого из ее коллег нет дачи в Пиекрастес, это мы проверили.
– Как это нет? – Ромуальд выпрямился. – Не может быть!
– Вот мы и хотим разобраться в ее друзьях и знакомых, с кем она могла там встретиться.
– Ничего не понимаю, – глухо сказал юноша.
– Вы человек умный. Это несчастье может оказаться и случайным: ехал пьяный шофер или юнец, угнавший машину для развлечения. Но все же есть основания подозревать обдуманное преступление. И сразу возникает вопрос: кому было нужно, чтобы ваша мать умерла? Кому она мешала? Мы расследуем дело в двух направлениях: ищем машину, вернее – ее водителя, и одновременно – людей, знавших вашу мать и заинтересованных в ее смерти. И в этом вы можете нам помочь.
– Она была такая добрая! – воскликнул Ромуальд. – Никогда никому не делала зла.
– Верю. – Розниекс подошел к Ромуальду, присел рядом с ним. – Но это еще не значит, что она никому не мешала. Честность, порядочность, желание бороться со злом могут встать поперек дороги негодяям.
– Мама всегда была честной, и меня учила этому. Терпеть не могла неправды. За это… – Ромуальд умолк.
– Что ей за это сделали? – быстро спросил Розниекс.
– Насколько я знаю, были неприятности на работе.
– Вы знаете какие-то факты? Ромуальд помолчал, как видно, вспоминая.
– Точно я ничего не знаю, – пожал он плечами. – Но однажды слышал разговор…
– Это очень важно. Постарайтесь вспомнить, когда, где и какие разговоры вы слышали и кто разговаривал.
– Мать, взволнованная, сказала, что не может понять, как один-другой может за деньги продать душу дьяволу.
Следователь вынул из внутреннего кармана сложенный поперек бланк протокола и тщательно разгладил его ладонью.
– Попробуйте вспомнить, когда она сказала это.
– Это я слышал не раз, – медленно ответил юноша. – Но однажды… – он снова замолчал.
– Рассказывайте по порядку.
– В тот вечер я поссорился с Даной и вернулся домой рано. Тихо отпер дверь и прошел в свою комнату. Дверь ее комнаты была приоткрыта, у нее был гость. По голосу я узнал Зале – директоршу магазина, где работала мама. Сперва я не вслушивался. Но потом они заговорили громче, директорша сказала, что она не советует поднимать шум, матери это не касается и нечего ей в это дело лезть. Пусть мать зарубит на носу, – она так и сказала, – что в этом деле заинтересованы многие вышестоящие лица, и рикошетом – именно так она сказала – рикошетом все это ударит по матери. И что это – дружеское предупреждение.
Мама ответила: «Я не единственная, кому это известно».
«Это пусть будет моя забота. Как-нибудь справлюсь».
И Зале выбежала, хлопнув дверью. А мама сама себе с обидой сказала: «Есть же люди! За деньги родного отца с матерью продадут!» Увидела меня и испугалась: «Ты уже дома? Давно пришел?»
Розниекс старался не пропустить ни слова.
– Вы не поинтересовались причиной разговора?
– Я ничего не стал спрашивать. Мама о работе вообще не любила говорить, – сказал Ромуальд охрипшим голосом. Он словно бы сам пытался сейчас заново понять услышанные тогда слова.
– Вы хорошо запомнили этот разговор? – Розниекс продолжал писать.
– Да. Он показался мне необычным и запомнился.
– У вас хорошая память?
– Да. Особенно слуховая.
– Почему вы сразу не рассказали мне об этом разговоре? – спросил следователь, не отрывая глаз от бумаги.
– Не пришло в голову, что он может иметь отношение к этому.
– А теперь подумали так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21