Через город протекала река, полноводная во время зимних дождей, но пересыхающая летом. Стена не достигала в этом месте дна; воспользовавшись тем, что оно не охранялось, Александр с небольшим отрядом проник в город. Взломав ворота, он впустил и остальных солдат. Завязался бой. Александра ранили камнем в голову и шею; Кратер и некоторые другие военачальники были ранены стрелами. С трудом македоняне оттеснили оборонявшихся в крепость; не имея воды, они сдались [там же, 4, 3, 1–4]. По приказу победителя Кирополь разрушили [Страбон, 11, 517].
О взятии еще одного, седьмого, города у Арриана [4, 3, 5] сохранились противоречивые сведения. Птолемей рассказывает, что его жители сдались Александру; Аристобул – что город был взят штурмом и все жители перебиты (по Птолемею, Александр раздал их своим солдатам и приказал держать пленных в цепях, пока он не уйдет из страны).
Восстание семи городов македоняне залили потоками крови. Видимо, к этим событиям относится указание Диодора [Содерж., 17, 23], что Александр, воюя с восставшими согдийцами, убил более 120 тыс. (12 мириад) человек. Цифра, вероятно, преувеличена, однако она дает представление о размахе движения·
Чтобы закрепить свою власть над покоренной территорией, Александр решил привести в исполнение давний план и основать на берегу Орксанта город. Это была Александрия Крайняя (позже – Ходжент, ныне – Ленинабад). Здесь Александр поселил греков-наемников, македонян, ставших неспособными к ратным трудам, и тех из окрестных согдийцев, которые этого пожелали. Руф говорит даже, что в Александрию Крайнюю были водворены пленные, выкупленные у их владельцев; возможно, бывшие рабы (вольноотпущенники) Александра действительно составляли какую-то часть населения города [Арриан, 4, 4, 1; Руф, 7, 6, 25–27; ср.: Юстин, 12, 1, 12].
Однако меры, принятые Александром, не привели к умиротворению Средней Азии. Серьезную угрозу представляли действия Спитамена, овладевшего Маракандами и осадившего в тамошней крепости маке-· донский гарнизон. На борьбу с ним Александр отправил отряд из 860 всадников и около 1.5 тыс. (по другой версии – 3 тыс.) пехотинцев под командованием Андромаха, Менедема и Карана [Арриан, 4, 3, 6–7; Руф, 7, 6, 24]. Сам Александр не мог отлучиться с берегов Орксанта: к реке подошли отряды саков. В их намерения входило помочь восставшим согдийцам [Арриан, 4, 3, 6], заставить македонян покинуть берег Орксанта и разрушить построенный ими город [Руф, 7, 7, 1]. Александр переправился через реку и отогнал неприятеля. Во время преследования он отравился плохой водой и тяжело заболел [Арриан, 4, 4; Руф, 7, 7–9].
Между тем в Маракандах шли уличные бои. Попытка Спитамена овладеть крепостью не удалась; осажденные македоняне сделали вылазку и отогнали согдийцев от стен. Узнав, что к городу приближается отряд, посланный Александром, Спитамен ушел оттуда и направился к царскому дворцу, находившемуся, судя по дальнейшему ходу событий, северо-западнее Мараканд, недалеко от низовьев р. Политимет (соврем. Зеравшан). Македоняне преследовали его до границ Согдианы, а там ввязались в стычку с кочевниками-саками. В результате Спитамен получил поддержку саков и с их помощью заставил македонян отойти к лесу У р. Политимет. Когда Каран попытался переправить на левый берег Политимета всадников, на них напали согдийцы и саки и всех перебили. Другая часть экспедиции, посланной Александром, попала в засаду и тоже погибла [Арриан, 4, 5, 2–6, 2; Руф, 7, 7, 30–39]. Спитамен вернулся в Мараканды и принялся снова осаждать крепость. Теперь сам Александр бросился к Маракандам. Спитамен ушел в пустыню; Александр последовал за ним. Огнем и мечом прошелся он по долине Политимета, водворяя спокойствие [Арриан, 4, 6, 3–5; Руф, 7, 9, 20–22]. Наконец, оставив в Согдиане трехтысячный отряд пехоты под командованием Певколая [Руф, 7, 10, 10], Александр удалился в Зариаспы. Там была определена судьба Бесса и, вероятно, приняты решения по управлению восточными провинциями. В Зариаспах окончательно оформились и дружеские отношения Александра с саками, и его союз с хорезмийским царем Фарасманом [Арриан, 4, 15, 1–6].
Спокойствие, которое Александр, казалось бы, водворил в Согдиане, было по-прежнему непрочным. Находясь в Зариаспах, он получил известие, что согдийцы опять отказываются повиноваться его сатрапам и собираются в крепости. Снова Александр повел свои войска к Оксу (весной 328 г.), снова переправился в Согдиану и, разделив армию на пять отрядов, послал их восстанавливать власть македонян. Сам он во главе одного из отрядов пошел в Мараканды; там же в конце концов собралась и вся его армия. Александр велел Гефестиону принять меры к заселению согдийских городов, остававшихся пустынными еще со времени предыдущего восстания. Вероятно, с деятельностью Гефестиона связаны рассказы о том, что Александр основал ряд городов в Бактрии и Согдиане [Страбон, 11, 517; Юстин, 12, 5, 13]. Оставалась еще одна проблема: Спитамен. Македонскому царю, довершавшему покорение Согдианы, сообщили, что Спитамен ушел к сакам, и он отправил к ним Кэна и Артабаза, очевидно, с требованием выдать мятежника [Арриан, 4, 15, 7 – 16, 3]. Тем временем Спитамен вторгся в Бактрию, захватил там крепость и пошел на Зариаспы. Напасть на город Спитамен не решился, однако нанес серьезный удар преследовавшему его македонскому отряду [там же, 4, 16, 6–7]. Теперь в погоню за ним бросился Кратер; в бою победили македоняне, но массагеты – воины Спитамена, а с ними и он сам ушли в пустыню [там же, 4, 17, 1].
Наступила зима. Александр расставил в Согдиане свои гарнизоны, а сам расположился в Наутаке. При таких обстоятельствах Спитамен во главе 3 тыс. массагетских всадников снова появился в Согдиане. В бою победили македоняне. Многие согдийцы и бактрийцы, участвовавшие в экспедиции Спитамена, сдались Кэну. Массагеты бежали в пустыню. С ними ушел и Спитамен. Распространились слухи, будто Александр собирается вторгнуться в пустыню и там захватить упорного врага. Чтобы предотвратить такое развитие событий, массагеты прислали Александру голову Спитамена [там же, 4, 17, 4–7; Страбон, 11, 518]. В дальнейшем жену и детей Спитамена можно было видеть при дворе Александра.
Зиму 328/27 г. Александр провел в Наутаке, а с началом весны отправился к Согдийской Скале, где собралось множество согдийцев. Здесь же находилась и семья бактрийца Оксиарта, – по всей видимости, одного из организаторов движения; оборону Скалы возглавлял Аримаз. Подойдя к ней, македоняне увидели отвесные стены. На предложение сдаться Александр услышал издевательские крики: пусть поищет крылатых воинов, только с их помощью он сумеет завладеть Скалой.
Захват Согдийской Скалы стал для Александра вопросом престижа. В греко-македонском лагере было объявлено, что тот, кто первым взойдет на Скалу, получит в награду 12 талантов, вторым – соответственно вторую награду, третьим – третью и т. д. Последнему обещали 300 дариков. В восхождении участвовали 300 солдат, имевших альпинистские навыки. С помощью костылей и веревок они поднялись на вершину по самой отвесной и потому никем не охранявшейся стене; во время операции сорвались и погибли 30 человек. Теперь Александр снова предложил согдийцам прекратить сопротивление. Последние решили, что Александру удалось поднять гораздо больше воинов, чем это было на самом деле, и отказались от дальнейшей борьбы. Захватив в плен Аримаза и близких к нему согдийских аристократов, Александр приказал их бичевать, а затем распять у подножия Скалы [Арриан, 4, 18–19; Руф, 7, 11].
Среди сдавшихся было много женщин и детей, и в их числе – Роксана, дочь Оксиарта, Александр увидел ее в хороводе на пиру, который Оксиарт, искавший примирения с македонским царем, давал в честь победителя [Руф, 8, 4. 22 – 23J, влюбился и сделал своей, женой [Арриан, 4, 19, 5–6]. Характерно для эпохи, что даже в сочинениях поздних авторов [ср.: Плутарх, О судьбе, 1, 11] Александр восхваляется за то, что не принудил ее к сожительству силой. Объясняется такой поступок отношением Александра к Роксане. Это было первое и единственное большое чувство к женщине, которое македонскому завоевателю довелось испытать [там же, 2, 6; Руф, 8, 4, 25]. Женитьба на Роксане создавала Александру связи в среде согдо-бактрийской аристократии и позволяла привлечь местную знать на его сторону [ср.: Плутарх, Алекс, 47], Брак был заключен по македонскому обычаю: жених и невеста вкусили в присутствии свидетелей от общего хлеба, разрезанного мечом [Руф, 8, 4, 27].
Последним крупным предприятием Александра в Средней Азии стал его поход в горную страну парэтаков – юго-западнее Согдианы. В Парэтакене одним из центров сопротивления должна была стать неприступная Хориенова Скала, на которой укрылись правитель страны Хориен, местные аристократы и великое множество другого народа. Когда воины Александра стали устраивать мост через пропасть, окружавшую Скалу, Хориен сдался. Армия Александра страдала от зимней стужи и нехватки пищи, и Хориен доставил ей продовольствие [Арриан, 4, 21]. В Парэтакене продолжались антимакедонские выступления. Тем не менее Александр ушел в Бактрию, а на подавление восстания отправил Кратера. В ожесточенном сражений парэтаки были разбиты [там же, 4, 22, 2; Руф, 8, 5, 2]. Кровавые расправы, учиненные Александром в Согдиане, сопоставимые только с последствиями нашествия Чингисхана, привели к опустошению страны и ее обезлюдению. Согдийцы покидали родину; согдийская колонизация охватила обширные районы Ферганы, Семиречья и Центральной Азии. Пройдут многие годы, прежде чем Средняя Азия оправится от разгрома греко-македонскими захватчиками.
Казнь Филоты и убийство Пармениона заставили недовольных в греко-македонской армии замолчать. Однако раздражение не исчезло и летом 328 г., когда Александр находился в Маракандах, снова выплеснулось наружу. На этот раз выразителем оппозиционных настроений стал Клит – один из ближайших друзей царя (друзей не только по их положению в придворной иерархии, но и по характеру взаимоотношений с Александром). Клит, сын Дропида (по прозвищу Черный), был братом Ланики – кормилицы Александра. Он участвовал в войнах Филиппа II [Руф, 8, 1, 20]; традиция, отложившаяся у Юстина [12, 6, 10], именовала его стариком. Это был выходец из старинной нижнемакедонской знати, который, хотя и не мог претендовать на то исключительное положение, которое занимал Парменион, но во многом разделял его взгляды. В битве при Гранике Клит, командовавший царской илой и сражавшийся рядом с Александром, спас ему жизнь. При Гавгамелах он тоже возглавлял царскую илу. После казни Филоты осенью 330 г. Клит вместе с Гефестионом был назначен гиппархом всадников-дружинников [Арриан, 3, 27, 7], заняв, таким образом, пост, ранее принадлежавший Филоте.
Если учесть все обстоятельства, как предшествующие, так и в особенности последующие, можно предположить, что перед нами следствие политического компромисса царя со знатью. Назначая преданного ему лично и воспринявшего персидские обычаи Гефестиона [Плутарх, Алекс, 47], Александр ставил во главе конницы дружинников, важнейшего воинского формирования в его армии, средоточия недовольной македонской аристократии, своего человека. Назначение Клита должно было нейтрализовать в глазах македонской верхушки персофильские устремления царя.
Летом 328 г. Александр решил удовлетворить настойчивые просьбы Артабаза и освободить его по старости от обязанностей сатрапа Бактрии и Согдианы; эта должность передавалась Клиту [Руф, 8, 1, 19]. Положение сатрапа богатых окраинных областей созданной Александром державы было, разумеется, почетно и выгодно: вдали от центральной власти сатрап становился почти бесконтрольным правителем. Однако, делая Клита сатрапом, Александр удалял его из армии, отстранял от командования всадниками-дружинниками. Создается впечатление, что, как и в ситуации с Парменионом, назначенным в свое время на ответственный пост в Мидии, важная и ответственная, казалось бы, миссия представляла собой род почетной ссылки, что Александр хотел избавиться от человека, ставшего нежелательным и даже опасным.
Взрыв произошел на царском пиру во время праздника в честь Диониса. Как это обычно бывает в таких случаях, в пьяной откровенности произносилось немало льстивых речей, деяния Александра ставились выше подвигов, совершенных героями мифической древности, С удовольствием слушая, Александр сам охотно добавил, что и победа при Херонее в сущности принадлежит ему, только злоба и зависть Филиппа лишили его там славы победителя. Пирующие затянули песни; среди них была одна, в которой осмеивались македоняне, разбитые Спитаменом. Македонские аристократы почувствовали себя глубоко оскорбленными. Больше и громче всех негодовал Клит. Нехорошо, восклицал он, в присутствии врагов и варваров поносить македонян, которые и в несчастья все-таки выше своих противников. Называя трусость несчастьем, возразил Александр, явно провоцируя своего друга, Клит, разумеется, желает выгородить себя. Эти слова подействовали на старого воина как удар плети. Он грубо напомнил Александру о Гранике, где его «трусость» спасла царя от гибели. Вообще, продолжал Клит, он не позволит кощунствовать и принижать подвиги древних героев. Сам Александр ничего особенного не совершил; все сделали македонские воины, и они же возвеличили Александра, выдающего себя теперь за сына Аммона и отрекающегося от своего отца Филиппа. Особенно сильное воздействие на присутствующих оказало, видимо, то, что Клит не только осмелился произнести запретное имя Пармениона, но и отозвался о нем с похвалой, противопоставляя его царю. Александр вскочил. «Неужели ты думаешь, гнусная рожа, – закричал он, – что мне приятно слышать, как ты всякий раз о пас говоришь подобные вещи и призываешь македонян к бунту?». «Нам тоже неприятно, Александр, – отвечал Клит, – что мы получили такую награду за наши труды. Счастливы те, кто уже умерли, не увидев, как ливийские палки полосуют македонян и как македоняне просят персов пропустить их к царю». Начались брань и крики. Присутствовавшие старались унять ссору, но в этот момент Александр заметил, обращаясь к кардийцу Ксенодоху и колофонцу Артемию, но так, чтобы его слышали окружающие: «Не кажется ли вам, что эллины ходят среди македонян, как полубоги среди зверей?». Оскорбление вызвало новую бурю. «Пусть Александр не говорит обиняком, а высказывается прямо, – раздался снова громкий голос Клита, – и пусть не зовет на свои пиры людей свободных и откровенных, пусть живет с варварами и рабами, которые станут простираться перед его персидским поясом и беловатым хитоном». Швырнув в Клита яблоко, Александр бросился искать меч, предусмотрительно спрятанный телохранителем Аристофаном. Окруженный собутыльниками, умолявшими его успокоиться, Александр стал звать гипаспистов и велел играть тревогу. Трубач медлил, и царь отвесил ему оплеуху, восклицая, что он, Александр, оказался в положении Дария, арестованного придворными. Клит рвался к нему. Могла произойти драка, но Клита держали друзья, а потом Птолемей, сын Лага, вытащил его из зала и увел из крепости.
Оставив Клита проветриваться на свежем воздухе, Птолемей возвратился к царю. Клит вернулся через другие двери, декламируя стихи из Еврипидовой «Андромахи» [693–698]: «Беда, как скверно в Элладе повелось! Когда памятники в честь победы ставит войско, не деяние сражавшихся отмечается этим, но полководец снискивает славу, один он, который вместе с другими мириадами потрясает копьем; ничего не сделав больше, чем под силу одному человеку, он приобретает наибольшую известность…». Окончательно потеряв контроль над собой, Александр выхватил у ближайшего стражника копье и метнул его в Клита. Клит пал мертвым к его ногам. Протрезвление наступило мгновенно. Все источники единодушно говорят об отчаянии Александра, который даже пытался покончить с собой. Нам трудно судить, насколько внешние выражения этого чувства, запомнившиеся античной традиции, украсившей повествование всевозможными драматическими эффектами, были искренними. Остается фактом, что пьяная ссора с Клитом выплеснула на Поверхность глубокие расхождения между царем и его Македонскими приближенными, что Клит либо являлся, либо мог стать лидером оппозиции и говорил то, Что после гибели Филоты никто не смел высказывать вслух. Замыслам Александра и его претензиям он противопоставил греческую демократическую традицию и старомакедонские представления о царе как о первом среди равных. Трагическая смерть Клита от руки царя, сам царь в роли палача македонских аристократов – · такая ситуация могла оттолкнуть от Александра даже тех, кто по карьеристским соображениям склонен был его поддерживать. Бурная скорбь, отказ от пищи, оплакивание друга, покушение на самоубийство должны были убедить македонян, что царь глубоко раскаивается в содеянном ц что больше ничего подобного не повторится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
О взятии еще одного, седьмого, города у Арриана [4, 3, 5] сохранились противоречивые сведения. Птолемей рассказывает, что его жители сдались Александру; Аристобул – что город был взят штурмом и все жители перебиты (по Птолемею, Александр раздал их своим солдатам и приказал держать пленных в цепях, пока он не уйдет из страны).
Восстание семи городов македоняне залили потоками крови. Видимо, к этим событиям относится указание Диодора [Содерж., 17, 23], что Александр, воюя с восставшими согдийцами, убил более 120 тыс. (12 мириад) человек. Цифра, вероятно, преувеличена, однако она дает представление о размахе движения·
Чтобы закрепить свою власть над покоренной территорией, Александр решил привести в исполнение давний план и основать на берегу Орксанта город. Это была Александрия Крайняя (позже – Ходжент, ныне – Ленинабад). Здесь Александр поселил греков-наемников, македонян, ставших неспособными к ратным трудам, и тех из окрестных согдийцев, которые этого пожелали. Руф говорит даже, что в Александрию Крайнюю были водворены пленные, выкупленные у их владельцев; возможно, бывшие рабы (вольноотпущенники) Александра действительно составляли какую-то часть населения города [Арриан, 4, 4, 1; Руф, 7, 6, 25–27; ср.: Юстин, 12, 1, 12].
Однако меры, принятые Александром, не привели к умиротворению Средней Азии. Серьезную угрозу представляли действия Спитамена, овладевшего Маракандами и осадившего в тамошней крепости маке-· донский гарнизон. На борьбу с ним Александр отправил отряд из 860 всадников и около 1.5 тыс. (по другой версии – 3 тыс.) пехотинцев под командованием Андромаха, Менедема и Карана [Арриан, 4, 3, 6–7; Руф, 7, 6, 24]. Сам Александр не мог отлучиться с берегов Орксанта: к реке подошли отряды саков. В их намерения входило помочь восставшим согдийцам [Арриан, 4, 3, 6], заставить македонян покинуть берег Орксанта и разрушить построенный ими город [Руф, 7, 7, 1]. Александр переправился через реку и отогнал неприятеля. Во время преследования он отравился плохой водой и тяжело заболел [Арриан, 4, 4; Руф, 7, 7–9].
Между тем в Маракандах шли уличные бои. Попытка Спитамена овладеть крепостью не удалась; осажденные македоняне сделали вылазку и отогнали согдийцев от стен. Узнав, что к городу приближается отряд, посланный Александром, Спитамен ушел оттуда и направился к царскому дворцу, находившемуся, судя по дальнейшему ходу событий, северо-западнее Мараканд, недалеко от низовьев р. Политимет (соврем. Зеравшан). Македоняне преследовали его до границ Согдианы, а там ввязались в стычку с кочевниками-саками. В результате Спитамен получил поддержку саков и с их помощью заставил македонян отойти к лесу У р. Политимет. Когда Каран попытался переправить на левый берег Политимета всадников, на них напали согдийцы и саки и всех перебили. Другая часть экспедиции, посланной Александром, попала в засаду и тоже погибла [Арриан, 4, 5, 2–6, 2; Руф, 7, 7, 30–39]. Спитамен вернулся в Мараканды и принялся снова осаждать крепость. Теперь сам Александр бросился к Маракандам. Спитамен ушел в пустыню; Александр последовал за ним. Огнем и мечом прошелся он по долине Политимета, водворяя спокойствие [Арриан, 4, 6, 3–5; Руф, 7, 9, 20–22]. Наконец, оставив в Согдиане трехтысячный отряд пехоты под командованием Певколая [Руф, 7, 10, 10], Александр удалился в Зариаспы. Там была определена судьба Бесса и, вероятно, приняты решения по управлению восточными провинциями. В Зариаспах окончательно оформились и дружеские отношения Александра с саками, и его союз с хорезмийским царем Фарасманом [Арриан, 4, 15, 1–6].
Спокойствие, которое Александр, казалось бы, водворил в Согдиане, было по-прежнему непрочным. Находясь в Зариаспах, он получил известие, что согдийцы опять отказываются повиноваться его сатрапам и собираются в крепости. Снова Александр повел свои войска к Оксу (весной 328 г.), снова переправился в Согдиану и, разделив армию на пять отрядов, послал их восстанавливать власть македонян. Сам он во главе одного из отрядов пошел в Мараканды; там же в конце концов собралась и вся его армия. Александр велел Гефестиону принять меры к заселению согдийских городов, остававшихся пустынными еще со времени предыдущего восстания. Вероятно, с деятельностью Гефестиона связаны рассказы о том, что Александр основал ряд городов в Бактрии и Согдиане [Страбон, 11, 517; Юстин, 12, 5, 13]. Оставалась еще одна проблема: Спитамен. Македонскому царю, довершавшему покорение Согдианы, сообщили, что Спитамен ушел к сакам, и он отправил к ним Кэна и Артабаза, очевидно, с требованием выдать мятежника [Арриан, 4, 15, 7 – 16, 3]. Тем временем Спитамен вторгся в Бактрию, захватил там крепость и пошел на Зариаспы. Напасть на город Спитамен не решился, однако нанес серьезный удар преследовавшему его македонскому отряду [там же, 4, 16, 6–7]. Теперь в погоню за ним бросился Кратер; в бою победили македоняне, но массагеты – воины Спитамена, а с ними и он сам ушли в пустыню [там же, 4, 17, 1].
Наступила зима. Александр расставил в Согдиане свои гарнизоны, а сам расположился в Наутаке. При таких обстоятельствах Спитамен во главе 3 тыс. массагетских всадников снова появился в Согдиане. В бою победили македоняне. Многие согдийцы и бактрийцы, участвовавшие в экспедиции Спитамена, сдались Кэну. Массагеты бежали в пустыню. С ними ушел и Спитамен. Распространились слухи, будто Александр собирается вторгнуться в пустыню и там захватить упорного врага. Чтобы предотвратить такое развитие событий, массагеты прислали Александру голову Спитамена [там же, 4, 17, 4–7; Страбон, 11, 518]. В дальнейшем жену и детей Спитамена можно было видеть при дворе Александра.
Зиму 328/27 г. Александр провел в Наутаке, а с началом весны отправился к Согдийской Скале, где собралось множество согдийцев. Здесь же находилась и семья бактрийца Оксиарта, – по всей видимости, одного из организаторов движения; оборону Скалы возглавлял Аримаз. Подойдя к ней, македоняне увидели отвесные стены. На предложение сдаться Александр услышал издевательские крики: пусть поищет крылатых воинов, только с их помощью он сумеет завладеть Скалой.
Захват Согдийской Скалы стал для Александра вопросом престижа. В греко-македонском лагере было объявлено, что тот, кто первым взойдет на Скалу, получит в награду 12 талантов, вторым – соответственно вторую награду, третьим – третью и т. д. Последнему обещали 300 дариков. В восхождении участвовали 300 солдат, имевших альпинистские навыки. С помощью костылей и веревок они поднялись на вершину по самой отвесной и потому никем не охранявшейся стене; во время операции сорвались и погибли 30 человек. Теперь Александр снова предложил согдийцам прекратить сопротивление. Последние решили, что Александру удалось поднять гораздо больше воинов, чем это было на самом деле, и отказались от дальнейшей борьбы. Захватив в плен Аримаза и близких к нему согдийских аристократов, Александр приказал их бичевать, а затем распять у подножия Скалы [Арриан, 4, 18–19; Руф, 7, 11].
Среди сдавшихся было много женщин и детей, и в их числе – Роксана, дочь Оксиарта, Александр увидел ее в хороводе на пиру, который Оксиарт, искавший примирения с македонским царем, давал в честь победителя [Руф, 8, 4. 22 – 23J, влюбился и сделал своей, женой [Арриан, 4, 19, 5–6]. Характерно для эпохи, что даже в сочинениях поздних авторов [ср.: Плутарх, О судьбе, 1, 11] Александр восхваляется за то, что не принудил ее к сожительству силой. Объясняется такой поступок отношением Александра к Роксане. Это было первое и единственное большое чувство к женщине, которое македонскому завоевателю довелось испытать [там же, 2, 6; Руф, 8, 4, 25]. Женитьба на Роксане создавала Александру связи в среде согдо-бактрийской аристократии и позволяла привлечь местную знать на его сторону [ср.: Плутарх, Алекс, 47], Брак был заключен по македонскому обычаю: жених и невеста вкусили в присутствии свидетелей от общего хлеба, разрезанного мечом [Руф, 8, 4, 27].
Последним крупным предприятием Александра в Средней Азии стал его поход в горную страну парэтаков – юго-западнее Согдианы. В Парэтакене одним из центров сопротивления должна была стать неприступная Хориенова Скала, на которой укрылись правитель страны Хориен, местные аристократы и великое множество другого народа. Когда воины Александра стали устраивать мост через пропасть, окружавшую Скалу, Хориен сдался. Армия Александра страдала от зимней стужи и нехватки пищи, и Хориен доставил ей продовольствие [Арриан, 4, 21]. В Парэтакене продолжались антимакедонские выступления. Тем не менее Александр ушел в Бактрию, а на подавление восстания отправил Кратера. В ожесточенном сражений парэтаки были разбиты [там же, 4, 22, 2; Руф, 8, 5, 2]. Кровавые расправы, учиненные Александром в Согдиане, сопоставимые только с последствиями нашествия Чингисхана, привели к опустошению страны и ее обезлюдению. Согдийцы покидали родину; согдийская колонизация охватила обширные районы Ферганы, Семиречья и Центральной Азии. Пройдут многие годы, прежде чем Средняя Азия оправится от разгрома греко-македонскими захватчиками.
Казнь Филоты и убийство Пармениона заставили недовольных в греко-македонской армии замолчать. Однако раздражение не исчезло и летом 328 г., когда Александр находился в Маракандах, снова выплеснулось наружу. На этот раз выразителем оппозиционных настроений стал Клит – один из ближайших друзей царя (друзей не только по их положению в придворной иерархии, но и по характеру взаимоотношений с Александром). Клит, сын Дропида (по прозвищу Черный), был братом Ланики – кормилицы Александра. Он участвовал в войнах Филиппа II [Руф, 8, 1, 20]; традиция, отложившаяся у Юстина [12, 6, 10], именовала его стариком. Это был выходец из старинной нижнемакедонской знати, который, хотя и не мог претендовать на то исключительное положение, которое занимал Парменион, но во многом разделял его взгляды. В битве при Гранике Клит, командовавший царской илой и сражавшийся рядом с Александром, спас ему жизнь. При Гавгамелах он тоже возглавлял царскую илу. После казни Филоты осенью 330 г. Клит вместе с Гефестионом был назначен гиппархом всадников-дружинников [Арриан, 3, 27, 7], заняв, таким образом, пост, ранее принадлежавший Филоте.
Если учесть все обстоятельства, как предшествующие, так и в особенности последующие, можно предположить, что перед нами следствие политического компромисса царя со знатью. Назначая преданного ему лично и воспринявшего персидские обычаи Гефестиона [Плутарх, Алекс, 47], Александр ставил во главе конницы дружинников, важнейшего воинского формирования в его армии, средоточия недовольной македонской аристократии, своего человека. Назначение Клита должно было нейтрализовать в глазах македонской верхушки персофильские устремления царя.
Летом 328 г. Александр решил удовлетворить настойчивые просьбы Артабаза и освободить его по старости от обязанностей сатрапа Бактрии и Согдианы; эта должность передавалась Клиту [Руф, 8, 1, 19]. Положение сатрапа богатых окраинных областей созданной Александром державы было, разумеется, почетно и выгодно: вдали от центральной власти сатрап становился почти бесконтрольным правителем. Однако, делая Клита сатрапом, Александр удалял его из армии, отстранял от командования всадниками-дружинниками. Создается впечатление, что, как и в ситуации с Парменионом, назначенным в свое время на ответственный пост в Мидии, важная и ответственная, казалось бы, миссия представляла собой род почетной ссылки, что Александр хотел избавиться от человека, ставшего нежелательным и даже опасным.
Взрыв произошел на царском пиру во время праздника в честь Диониса. Как это обычно бывает в таких случаях, в пьяной откровенности произносилось немало льстивых речей, деяния Александра ставились выше подвигов, совершенных героями мифической древности, С удовольствием слушая, Александр сам охотно добавил, что и победа при Херонее в сущности принадлежит ему, только злоба и зависть Филиппа лишили его там славы победителя. Пирующие затянули песни; среди них была одна, в которой осмеивались македоняне, разбитые Спитаменом. Македонские аристократы почувствовали себя глубоко оскорбленными. Больше и громче всех негодовал Клит. Нехорошо, восклицал он, в присутствии врагов и варваров поносить македонян, которые и в несчастья все-таки выше своих противников. Называя трусость несчастьем, возразил Александр, явно провоцируя своего друга, Клит, разумеется, желает выгородить себя. Эти слова подействовали на старого воина как удар плети. Он грубо напомнил Александру о Гранике, где его «трусость» спасла царя от гибели. Вообще, продолжал Клит, он не позволит кощунствовать и принижать подвиги древних героев. Сам Александр ничего особенного не совершил; все сделали македонские воины, и они же возвеличили Александра, выдающего себя теперь за сына Аммона и отрекающегося от своего отца Филиппа. Особенно сильное воздействие на присутствующих оказало, видимо, то, что Клит не только осмелился произнести запретное имя Пармениона, но и отозвался о нем с похвалой, противопоставляя его царю. Александр вскочил. «Неужели ты думаешь, гнусная рожа, – закричал он, – что мне приятно слышать, как ты всякий раз о пас говоришь подобные вещи и призываешь македонян к бунту?». «Нам тоже неприятно, Александр, – отвечал Клит, – что мы получили такую награду за наши труды. Счастливы те, кто уже умерли, не увидев, как ливийские палки полосуют македонян и как македоняне просят персов пропустить их к царю». Начались брань и крики. Присутствовавшие старались унять ссору, но в этот момент Александр заметил, обращаясь к кардийцу Ксенодоху и колофонцу Артемию, но так, чтобы его слышали окружающие: «Не кажется ли вам, что эллины ходят среди македонян, как полубоги среди зверей?». Оскорбление вызвало новую бурю. «Пусть Александр не говорит обиняком, а высказывается прямо, – раздался снова громкий голос Клита, – и пусть не зовет на свои пиры людей свободных и откровенных, пусть живет с варварами и рабами, которые станут простираться перед его персидским поясом и беловатым хитоном». Швырнув в Клита яблоко, Александр бросился искать меч, предусмотрительно спрятанный телохранителем Аристофаном. Окруженный собутыльниками, умолявшими его успокоиться, Александр стал звать гипаспистов и велел играть тревогу. Трубач медлил, и царь отвесил ему оплеуху, восклицая, что он, Александр, оказался в положении Дария, арестованного придворными. Клит рвался к нему. Могла произойти драка, но Клита держали друзья, а потом Птолемей, сын Лага, вытащил его из зала и увел из крепости.
Оставив Клита проветриваться на свежем воздухе, Птолемей возвратился к царю. Клит вернулся через другие двери, декламируя стихи из Еврипидовой «Андромахи» [693–698]: «Беда, как скверно в Элладе повелось! Когда памятники в честь победы ставит войско, не деяние сражавшихся отмечается этим, но полководец снискивает славу, один он, который вместе с другими мириадами потрясает копьем; ничего не сделав больше, чем под силу одному человеку, он приобретает наибольшую известность…». Окончательно потеряв контроль над собой, Александр выхватил у ближайшего стражника копье и метнул его в Клита. Клит пал мертвым к его ногам. Протрезвление наступило мгновенно. Все источники единодушно говорят об отчаянии Александра, который даже пытался покончить с собой. Нам трудно судить, насколько внешние выражения этого чувства, запомнившиеся античной традиции, украсившей повествование всевозможными драматическими эффектами, были искренними. Остается фактом, что пьяная ссора с Клитом выплеснула на Поверхность глубокие расхождения между царем и его Македонскими приближенными, что Клит либо являлся, либо мог стать лидером оппозиции и говорил то, Что после гибели Филоты никто не смел высказывать вслух. Замыслам Александра и его претензиям он противопоставил греческую демократическую традицию и старомакедонские представления о царе как о первом среди равных. Трагическая смерть Клита от руки царя, сам царь в роли палача македонских аристократов – · такая ситуация могла оттолкнуть от Александра даже тех, кто по карьеристским соображениям склонен был его поддерживать. Бурная скорбь, отказ от пищи, оплакивание друга, покушение на самоубийство должны были убедить македонян, что царь глубоко раскаивается в содеянном ц что больше ничего подобного не повторится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25