Ни третьей, ни сто третьей не хочу быть. Да и детей надо идти посмотреть. Жарко-то как для детей. Ведь мучаются, бедняжки. И вентиляция, как назло, не работает. Пропустите, милочка.Это относилось к Тосе, которая как-то непонятно, неестественно посторонилась. Зинаида Павловна пошла по коридору.— Дура! — убежденно сказал Семен.— Семка, — тихо прошептала Тося, но от этого шепота даже у меня мороз по спине прошел. А вот Семен сейчас, видно, был защищен какой-то непробиваемой броней. Он и на жену-то свою никакого внимания не обращал. Словно не до нее ему сейчас было.— Степан Матвеевич, — тихо позвал я, — посмотрите, что здесь.Степан Матвеевич очнулся. Значит, он опять весь уходил в свои гипотезы и планы спасения поезда, которому, кстати, пока ничего и не угрожало. В этом я сейчас был уверен.— Вот вы про бабусю… — начал он.— Да вы посмотрите, посмотрите сначала, — поторопил я его, но тихим голосом, потому что мне не хотелось привлекать внимание пассажиров к нашему купе.— Бабуся ведь неспроста… — продолжил он, но все же приподнялся, шагнул вперед и нагнулся, как только что я.Я ожидал испуга, удивления, хоть какого-то восклицания, хоть какого-то проявления взвинченных чувств. Но ничего такого со Степаном Матвеевичем не произошло. Он выпрямился и сказал мне:— Я уже начал об этом догадываться.— О чем? Об этом магазине?— Да, и о нем тоже…— Не понимаю, Степан Матвеевич.— Сам пока не все понимаю. Тут думать надо. Тут разгадка где-то близко.— Ну, пошли-поехали, — усмехнулся Валерий Михайлович. — Записать вас в очередь? — обратился он к Степану Матвеевичу.— Вот оно что… А ну-ка пошли, Артем, в тамбур к Ивану.— И я с вами, — попросилась Тося.Семен даже не удивился словам своей жены. Мешала она ему сейчас. Он только рукой махнул: иди, мол, куда хочешь, тут все равно не бабьего ума дело. Только охи да вздохи!— Идеалисты, — сказал Валерий Михайлович. — Вам бы все с чистенькими ручками, чистенькими мыслями. Вам бы не испачкаться. Другие пусть за вас все делают. Другие ассенизаторы, а вы, видишь ли…— Ей-богу, не вытерплю, — сказал я. — Пошли, Тося.— И лучше, и лучше, — засуетился Семен. — Простыночкой, простыночкой завесим, чтобы никто не лез. У нас тут, может, человек больной лежит. Вот мы и завесились. И никто ничего не скажет, потому что человек перегрелся, головка разбо…— Хватит, друг мой Семен, — остановил его Валерий Михайлович. — Простыночку навесь, да и полезай.Мы дошли до последнего купе. Я пропустил вперед Тосю и Степана Матвеевича, а сам немного задержался. Сын мой лежал на нижней полке и спал. Тут же сидели Зинаида Павловна и Инга. А напротив — Света и Клава.А Клава-то, Клава… Что делалось с этой студенткой! Лицо ее, прежде угристое, слегка землистого оттенка, теперь было чистым и свежим. И некрасивая горбинка носа, кажется, исчезла. И какое-то достоинство от сознания собственной красоты отчетливо проявлялось во всей ее фигуре, позе, движениях.— Что там еще? — спросила Инга.Я вкратце рассказал и про магазин, и про Тосю.Инга посмотрела на меня как-то странно. И во взгляде ее было что-то, что мне не понравилось: какой-то испуг, что ли, или недоверие, только не ко мне, а вообще. Короче, она что-то знала или просто догадывалась, так что подготавливать ее вовсе не было смысла. Она и сама могла кое-что объяснить.— Пошли, — вдруг сказала она.Солнце уже не жгло через стекла. Оно клонилось к закату, хотя жара от этого и не становилась слабее.Тося смотрела в северное окно. Напротив нее стоял Степан Матвеевич. А Иван чуть в сторонке, но ближе к Граммовесову.— Вот, — сказал я. — Познакомьтесь. Инга — Таисия Дмитриевна.— Да просто Тося, — сказала женщина.— Угу, просто Тося. А это моя жена, Инга.Они подали друг другу руки, но ничего при этом не сказали.В Иване что-то ломалось, бродило, корежило его душу, хотя он старался казаться спокойным. Но только я его уже хорошо знал. Настолько хорошо, будто всю жизнь прожил с ним бок о бок.— Ну ладно, — сказал он. — Что играть в прятки? Дело в том, что Усть-Манска не будет.— Как не будет? — Это вырвалось у Тоси совершенно машинально. — Нам ведь сходить… — И осеклась. Ведь вовсе и не надо было им с Семеном теперь сходить в Усть-Манске. Раздумал Семен, да и дело какое-то у него появилось. — И пусть не будет… Все равно.— Я, — продолжал Иван, — изъездил всю Сибирь вдоль и поперек. Пригороды Усть-Манска уже должны были начаться. Поселки и платформы, куда ходят пригородные электрички. Но только ничего этого нет.Нет, Тося не испугалась. Она, кажется, просто ничего не поняла, не расслышала, потому что что-то искала сейчас в своей душе, в потемках, без всякого света впереди, да и не зная даже, что же ей нужно. Инга слегка прикусила нижнюю губу.— Дело в том, Инга и Тося, — сказал я, — что наш поезд, как предполагают Степан Матвеевич и Иван, попал в другую реальность, которая во многом похожа на нашу. А как вернуться назад, мы не знаем.Инга, как мне показалось, облегченно вздохнула. Вот как! Значит, чужая реальность ее вовсе не очень и страшит. Или она еще не совсем поняла, что произошло?— Скорее всего и не другая реальность, — сказал Иван, — а нуль-упаковка.— Да, — поддержал его Степан Матвеевич.О, бог мой! У них уже было другое предположение. У них уже не другая реальность, а нуль-упаковка! Ну конечно, нуль-упаковка! Тут и бабуся, и ее чемоданы, и рюкзак, и телеграмма! Все объяснилось так же просто, как и в случае с другой реальностью.Я так и сказал:— Сначала другая реальность, теперь нуль-упаковка, а, через час будет еще три или двадцать объяснений. И все они правильны и единственно возможны, но только по очереди, а, впрочем, может быть, и безо всякой очереди.— Я пойду соберу стройотряд, — вдруг сказала Инга.— Это правильно, — согласился Степан Матвеевич, — только не надо всех, а человека три-четыре.— А мама мне всего, да, всего в дорогу положила, — прошептала Тося.Иван постучал по стене кулаком.— Начальника поезда надо пригласить и радиста, — сказал Степан Матвеевич.— Так я к ребятам? — спросила Инга. Она торопилась. Она хотела что-то сделать. Побыстрее. А потом к Сашеньке. Она теперь его ни на миг от себя не отпустит. — Я быстро.— Хорошо, Инга.Она рванулась чуть ли не бегом.— И я, — сказала Тося.— А вы куда? — спросил я.— Не знаю. Я так. Узнать. — И она тоже вышла.В тамбур из перехода протиснулся официант со своей корзинкой, наполненной все теми же кусками жирной жареной колбасы. Вид у него был довольно обалделый.— Колбаса, — испуганно прохрипел он, — со скидкой. Вам сколько порций?— Колбасы нам не надо, — твердо отверг все его притязания Степан Матвеевич.— Как же? — не понял официант. — Ведь со скидкой!— Нет, нет. Спасибо, не требуется.— И все так. Весь поезд. По четвертому кругу пошел. Никому колбаса не требуется. А суп только детям и престарелым.— Да не нужен нам суп. Антрекотов даже не нужно! — вспылил Степан Матвеевич. — Понимаете? Мы не хотим есть.— Так, так, — официант все равно ничего не понимал. — А в ресторан? Все места свободны… Никто не идет.— Нам сейчас не хочется есть, — как можно спокойнее, но уже еле сдерживаясь, сказал Степан Матвеевич.— Вот и все так. Весь поезд не хочет колбасы. Никто не хочет в ресторан. А у нас план. У нас премия с перевыполнения.— Весь поезд? — переспросил Иван.— Весь поезд, — подтвердил официант. — С ума народ сошел. Игнатий Филиппович, прекрасной души человек, повесился от недоверия.— Кто?! — вскрикнул Степан Матвеевич.— Игнатий Филиппович. Он у нас по мясным и рыбным… Не совсем, впрочем, повесился, а так, угрожал, раз, говорит, никто не хочет есть мои отбивные, раз меня игнорируют, раз… ну и там все прочее. Он у нас оч-чень строгий мужчина. Так отказываетесь?— Отказываемся, — подтвердил Степан Матвеевич.— Тогда его не удержат.— Кого?— Да Игнатия Филипповича. Его ведь за руки держат. Из-за этого и картофеля начистить не успели, а гарнир теперь из лапши. А ведь лапшу-то, ее ведь сразу можно вываливать, все равно никто есть не будет. Так, значит, нет?— Нет. Попозже. Сейчас и без того дел много.— Ну, ну, не бережете вы поваров… Он же квалификацию из-за этого потерять может…Официант еще раз обиженно взглянул на всех нас и рванулся в вагон. Он еще на что-то надеялся. 21 — Времени сейчас терять нельзя, — сказал Степан Матвеевич. — Начнем, пожалуй. Я к начальнику поезда, как наиболее представительный из нас троих. Ивана прошу к радисту. А вы, Артем, если только это возможно, подготовьте как-нибудь место для нашего совещания.Мы вышли в коридор. Зинаида Павловна пеленала Сашеньку, собираясь, наверное, нести его к кормящей матери в соседний вагон.Тетя Маша вперевалочку выкатилась из своего купе и завела речитативом:— Кому слазить в Усть-Манске? Кому в Усть-Манске? Стоянка четырнадцать минут. Прибываем! Стоянка…Она неторопливо шла по проходу, а человек пять пассажиров уже приготовились к высадке, правда, еще не загромождая коридор своими вещами, потому что ясно видели, как за окнами вагона расстилается бескрайняя степь.Тетя Маша поравнялась со мной. Я не утерпел и спросил:— Да где же Усть-Манск? Степь одна!— А меня это не касается, — спокойно ответила тетя Маша. — По расписанию должен быть Усть-Манск.— Так ведь нету его! Может, поезд опаздывает?— Ну, гражданин! Да такого с нашим фирменным поездом еще и не бывало. Да и предупредить должны по радио, если какая задержка случилась. А и не предупреждали. Значит, по расписанию.— Ну, ну. Посмотрим.— Посмотри, гражданин, посмотри, да не больно глаза-то просматривай. Кому в Усть-Манске сходить?Я не стал слушать ее дальше. Поколебать уверенность проводницы тети Маши было наверняка невозможно. Да и не требовалось этого по крайней мере сейчас.Я заглянул в купе. Наши со Степаном Матвеевичем полки были пусты. А нижняя, на которой должен был стоять макет Марградского универмага, оказалась плотно занавешенной двумя простынями. Перед этой завесой стоял Валерий Михайлович, непоколебимый и решительный. Ясно, что он никого не пустит взглянуть, что там за этими простынями делается. Ну ладно… Тут мы еще посмотрим! На противоположной полке сидела Тося и смотрела на Валерия Михайловича ненавидящим взглядом, только это не производило на стража никакого впечатления. Я даже почему-то был уверен, что он только что не пропустил ее туда, и при этом еще изрекал двусмысленные шуточки и слегка заигрывал с женщиной. И еще мне показалось, что Тося только что плакала. Такой быстрой перемены в человеке, какая произошла с Тосей, я бы никогда даже и не предположил. Она выглядела измученной, уставшей и еще… и еще ни во что не верящей.Валерий Михайлович улыбнулся мне вполне нормальной улыбкой и сделал жест рукой, как бы говоря: тише, не входить, идет эксперимент.— Где Семен? — спросил я.— Их жена уже изволили спрашивать. Интересовались. Семен Кирсанов выполняет важное задание.— Так где же все-таки Семен?— В Марградском универмаге, так сказать.— Вот что, — сказал я, — я вижу, вы со мной шутите. Так мне сейчас совершенно не до шуток. Я ведь вас спрашиваю не из праздного любопытства. Мне нужно знать точно.— В Марградском универмаге, — повторил Валерий Михайлович.Убил он его, что ли? А тело прячет за простынями. Даже такая абсурдная мысль мелькнула у меня. Я уже начинал верить во всякую чушь. Этого мне сейчас только не хватало! Я протянул было руку к простыне, с намерением заглянуть в таинственный закуток, сооруженный Валерием Михайловичем и Семеном. Крестобойников осторожно, но властно и твердо отвел мою руку.— Вот и жена означенного Семена Кирсанова пыталась сорвать простыни. Невозможно! Просьба самого Семена Кирсанова.— Это еще почему?— Чтобы не создавать толкучку и беспорядки.— Они что-то затеяли, — тихо, но с вызовом сказала Тося.— Все для блага человека! — отпарировал Крестобойников.Костюм его до сих пор не был приведен в порядок. Валерий Михайлович все так и стоял в одних носках, забыв почему-то о своих туфлях. Вот ведь до чего важное у него сейчас было дело!— Вот что, Валерий Михайлович, — сказал я. — Сейчас здесь будет нечто вроде собрания. Начальник поезда придет, радист, студенты строительного отряда… Может, еще кто. Народу наберется много. Надо сделать так, чтобы все вошли. Так что макет этот я сейчас поставлю в чемодан.— И произведете убийство Семена Кирсанова, — с ухмылочкой сказал Валерий Михайлович.— Какое еще убийство?! Что за чушь! Я никого не намерен убивать. Я хочу только убрать с полки макет, чтобы на нее могли сесть люди.— Невозможно!— А вот сейчас посмотрим!Все-таки я довел дело до пустой перебранки, и пассажиры, которым сейчас совершенно нечего было делать, потому что есть они не хотели, а преферанс и шахматы умерли для игры еще утром, начали обращать на нас внимание и даже подсаживаться поближе, чтобы получше рассмотреть, что же будет дальше.— Вы не имеете морального права! — повысил голос Валерий Михайлович. Но он уже немного струсил и напирал только на человеколюбие. Он еще очень хорошо помнил, как его сегодня били. И не хотел больше. — Не имеете морального права! — повторил Валерий Михайлович и этим нажал какой-то спусковой крючок моего терпения.Я резким движением дернул простыню. Крестобойников попытался удержать ее с другого конца, но преграда рухнула почти мгновенно. А так как Валерий Михайлович тоже рвал простыню то на себя, то на верхнюю полку, что для него было крайне неудобно, то и запутался в ней, как в коконе. Да еще свирепость какая-то напала на него. Это потому, что я что-то испортил в их с Семеном затее. Он заметался, совсем запутался и упал в проходе между двумя полками. Он еще что-то пытался говорить, но слишком торопился, и понять его поэтому было совершенно невозможно.Я-то предполагал увидеть за этой самодельной ширмой что-то страшное, в крайнем случае непонятное, необъяснимое. Но там как стоял раньше, так и продолжал стоять макет универмага. Это повергло меня в какую-то растерянность. Появился Иван и, довольно легко приподняв извивающегося Валерия Михайловича, усадил его в угол нижней полки рядом с Тосей.— В чем же дело? — спросил я.— Вы еще пожалеете об этом, — с угрозой произнес Валерий Михайлович. — Вы всю жизнь будете жалеть.— Да ладно, — успокоил я его.— А Семена в вагоне нет, — совершенно замученным голосом сказала Тося. — Пропал Семка.Раз она назвала своего мужа Семкой, значит, уже жалела, значит, у нее уже проходило давешнее настроение и какое-то неприятие Семкиных действий.— Может, вышел в другой вагон?— Нет, не выходил.— Ну и ну! То, что перед вашими глазами, разглядеть не можете! — раздраженно крикнул Валерий Михайлович. Он уже заметно поуспокоился, не рвался, не дергался, но простыни сами теперь не спеша скатывались с него. Он был почти свободен, но не делал попыток вскочить и начать защищать что-то свое и Семена, чего мне было не понять. Он вообще, казалось, жалел сейчас не себя и Семена, а нас. Совершенно очевидно, что своими действиями я принес вред или новую беду не им, а себе. Может, даже и другим пассажирам, которых, кстати, становилось возле нашего купе все больше и больше.— Пропустите! — Это возвращалась тетя Маша. — Через десять минут отправляемся. Провожающих прошу выйти из вагона!Да что же это она?! Ведь поезд еще и не останавливался. Ведь и никакой станции за окнами не было.— Граждане! Не толпитесь!— Тетя Маша! — вскричал я. Я уже совершенно запутался во всем и чувствовал, что этот процесс все более нарастает. — Тетя Маша! Какая остановка?! Какая станция?! Откуда через десять минут отойдет поезд?! Ведь ничего же нет!— А по расписанию! — хитро ответила тетя Маша.— Так и что, что по расписанию? Вы в окна посмотрите!— А ты, гражданин, не верь своим глазам, а верь расписанию.— Почему нет Усть-Манска? — раздалось несколько встревоженных голосов около выхода из вагона.— По расписанию есть, — сказала тетя Маша. — И через девять минут поезд отойдет от перрона. Прошу не задерживаться. Кто окажется без билета, с того штраф по всей форме.Пассажиры растерянно крутили головами, но спрыгивать на ходу поезда не решались, хотя по расписанию сейчас и именно здесь должен был находиться вокзал Усть-Манска.Ну ладно. Время-то шло. Из купе Инги уже начали выглядывать нетерпеливые студенты строительного отряда. Валерка старательно не смотрел на полку, где лежал не совсем по-комсомольски рожденный ребенок.Со стороны я, наверное, выглядел нелепо. Конечно. Потому что я сейчас и изнутри выглядел точно так.Валерий Михайлович окончательно распеленался, но не делал попыток броситься на меня или снова водрузить импровизированную ширму. Он только сказал:— Учтите, Артюша, что следующая очередь моя. Ну а потом начнется столпотворение. И вы за это будете отвечать.— Ладно, — снова успокоил я его. — Отвечу, если потребуется.— И ответите! Перед судом людским ответите! Потому как хотели лишить людей блага.— А черт с ним, с вашим благом. Давай, Иван, затолкнем этот макетик в чемодан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24