– А деньги? – спросил Резака.
– Мы отдадим их эскорту, чтобы их доставили в банк, – засмеялся Макс. – Никогда не знаешь, что может случиться.
– А на какое имя мы их поместим? – робко поинтересовался Резака.
– На имя, которое не будет ни вашим, ни моим: оно явится нашим общим псевдонимом.
– Ладно, – согласился Резака, питавший большое доверие к своему сообщнику.
Вечером Жоанн удивился, не видя Альберта. После скромного ужина он поделился своим беспокойством с четой ирландцев.
– Счастье меняет людей, – ответил мужчина, – он пойдет ужинать в таверну и будет развлекаться.
– Может быть, – сказал Жоанн со вздохом.
Когда он лег спать, ему приснились странные явления. В них Альберт мелькал несколько раз. Жоанн не был суеверен, и все же он проснулся более беспокойным, чем был накануне.
– Пойдемте со мной, – попросил он ирландца, – мы должны заглянуть в палатку Альберта.
Бросив взгляд внутрь, ирландец весело расхохотался:
– Он еще не возвращался! Ну, да это часто случается в молодости.
– Не знаю, почему, но у меня нет желания смеяться. Взгляните, его инструментов нет.
– Он просто оставил их в яме, – сказал сосед Жоанна.
– Это меня удивляет, потому что ему известно, что их могут украсть. Идемте на его участок.
Они называли участками клочки земли, полученные золотоискателями по концессии.
Ирландец, не отвечая, набил свою трубку и двинулся следом за Жоанном. Несколько раз они звали Альберта около ямы, сложив руки рупором.
– Его нет здесь, – сказал ирландец, – нечего терять зря время, лучше пойдемте работать.
– Это странно, – прошептал Жоанн, сделав несколько шагов, чтобы уйти. Затем он вдруг остановился и сказал:
– Спустимся в его яму.
– Ну, нет, – ответил ирландец, – я уж лучше спущусь в свою.
– Ваша яма дает только немного золотой пыли, тогда как эта дает золота на большие суммы, – заметил Жоанн, чтобы заставить его решиться.
– Это верно, – сказал ирландец, поскребывая лоб, – пойдем посмотрим.
И он спустился первым, как человек, решивший не тратить времени впустую. Он искал в земле признаки золота, тогда как Жоанн искал следы Альберта.
Вдруг он остановился.
– Вот его инструменты и куртка, – крикнул он.
– Да, – ответил ирландец, который все разглядывал землю, – и вот даже его башмаки.
Он указал пальцем на концы ступней Альберта, которые высовывались из-под засыпавшей его земли.
Жоанн приблизился, наклонился к указанному предмету, затем вздрогнул и отскочил назад, издав пронзительный крик.
– Что с вами? – спросил его товарищ.
– Там, там… мертвый человек! – воскликнул Жоанн, протянув руку, – может быть, бедный Альберт.
– Невозможно, – ответил сперва ирландец. Потом он взял лопату, оставшуюся возле кучи земли и отрыл труп молодого человека.
При виде этого к Жоанну вернулась храбрость. Он стал на колени возле тела и принялся его осматривать.
– На него обвалилась земля, – сказал ирландец со вздохом.
– Нет, – отозвался Жоанн, положив руку на сердце Альберта. – Нет, это похоже на преступление. Впрочем, посмотрите, его пояса нет, у него украли золото.
– У него есть раны? – спросил ирландец.
– Нет, – ответил Жоанн, продолжая свой осмотр. Он потрогал галстук, оставшийся на шее молодого человека и воскликнул:
– Его задушили!
Ирландец испустил громкое проклятье, две слезы скатились с ресниц Жоанна. Потом он встал с колен и принялся осматривать повсюду.
– Вот каким путем они проникли сюда, – сказал Жоанн, указывая на недавно сделанный лаз.
– Бедный паренек! – вздохнул ирландец, проводя рукой по глазам, – он был такой славный, такой добрый! Разве мы оставим его здесь?
– Нет, конечно. Мы его вынесем отсюда и похороним. Наш долг найти виновников преступления.
– У нас нет никаких доказательств, – возразил ирландец, покачав головой. – Вы зря потеряете время.
– Кто знает? Всегда можно выяснить, кто работал в яме, которая соседствует с ямой Альберта.
– Она сейчас заброшена, – заметил ирландец. –
Те, кто совершает подобные преступления, почти всегда могут быть уверены в безнаказанности. В этот час они более спокойны, чем вы или я. Здесь в горах и лесах находится более ста тысяч эмигрантов, а это почти все бродяги, дезертиры, воры и убийцы. Им предоставлено свободное поле деятельности, а вам говорят: принимайте меры предосторожности. Поверьте мне, не ищите слишком рьяно. Если вы обнаружите убийцу, то будете принуждены вершить правосудие сами и можете дорого поплатиться за то, что вы узнали.
Жоанн вздохнул, ничего не ответив. Он понимал, что его товарищ прав.
Эта часть Австралии была самостоятельной, сила являлась здесь подобием права.
Несколько дней Жоанном овладела мрачная грусть. Но привычка к жизненным лишениям мало-помалу начала стирать это тяжелое воспоминание. Впрочем, человек, который ведет дикую жизнь, полную опасностей и лишений, не слишком чувствителен как к чужим, так и к своим собственным страданиям. Жоанна мучила рана, полученная во время плавания, он не мог выздороветь, его силы не восстанавливались.
В то утро ему сделалось так плохо, что он трижды падал обратно на свое убогое ложе, бормоча с отчаянием:
– Это конец, я умру.
Так он оставался весь день, сжигаемый лихорадкой без стакана воды, который немного успокоил бы жар, не произнеся ни единой жалобы. Он ждал конца, надеясь на смерть с покорностью святого мученика.
Сосед, придя повидаться с ним вечером, был испуган переменой, происшедшей с Жоанном и таким прогрессом его болезни.
– Он умирает, – сказал ирландец своей жене, возвратившись.
– Только бы он перед смертью расплатился бы со мной, – ответила она.
Жоанн должен был ей деньги за недельное питание.
Они остерегались звать доктора, потому что за визиты врачам надо было платить заранее и дорого. У одного молодого человека за несколько дней до этого произошел перелом ноги, он был беден, а медик, которого ему разыскали, не посочувствовал его страданиям и безжалостно отказал в помощи. Тогда каждый решил прийти ему на помощь и была собрана кругленькая сумма, но требовалось подождать, пока она станет еще круглее, чтобы доктор согласился лечить его.
Жоанн провел ужасную ночь. Утром, когда соседка принесла ему чашку чая, она нашла его распростертым у входа в палатку. Эта женщина помогала мужу рыться в земле и была сильной. Подняв больного, она вновь положила его на убогое ложе.
В то время, когда Жоанн приехал на золотые прииски в Балларэт, тысячи людей устремились туда, как и он, преодолевая огромные трудности. Горя надеждой на удачу, женщины, дети, старики – все прибывали на прииски, привлеченные золотой приманкой. Наивные бедняги, они ожидали найти здесь реки золота, полагали увидеть землю, испаряющую этот чудесный металл, потому что в городах золото блестит чуть не на каждом шагу. Они не подозревали, что золото было в Австралии добыто двумястами тысячами человек и что из пота этих двухсот тысяч жертв золотого безумия могла бы образоваться река. Нет! Они надеялись на успех, не думая о борьбе, опасностях, изнурительном труде.
Итак, люди все прибывали и прибывали на прииски. Среди путников, усеявших дорогу, у которых на спине находился сверток с необходимым инструментом, одеялом и башмаками, шла молодая девушка.
Она была одна и, казалось, избегала людей, которые иногда подходили к ней, чтобы побеседовать или помочь ей, потому что у нее был очень усталый вид.
Юность всегда сохраняет свои розы, несмотря на страдание и усталость. Она шла с трудом, часто останавливаясь на краю рвов, прорытых в Австралии дождями, которые в дождливое время года струились потоками.
Время от времени, остановившись под деревом, она смотрела на небо и, казалось, обращалась к нему с немой мольбой. Проезжающие мимо возчики предлагали ей место рядом с товарами, которые они везли. Девушка всегда отказывалась и, забыв свою усталость, убегала в лес, как испуганный зверек. Затем она возвращалась на дорогу, испещренную отпечатками колес и, посмотрев во все стороны, чтобы не быть схваченной врасплох, садилась на облюбованное место. Тут она доставала из корзинки сухари и изюм и принималась за еду.
Как-то днем женщина сорока лет остановилась близ нее и стала непринужденно рассматривать ее, так как девушка ее не видела.
– Какой счастливый у нее возраст! – пробормотала подошедшая. – Она ест с таким аппетитом, что я испытываю желание тоже приняться за еду.
Она посмотрела вокруг, и, не увидя никого, задала себе вопрос: действительно ли такая молодая девушка странствует одна? Несмотря на то, что она была крепкой для своего возраста, заметно было, что она едва вышла из отрочества, черты ее лица не были изящны или правильны, но ее большие голубые глаза, которые окружали маленькие фиолетовые круги, вызванные усталостью, блестели живым огнем, ее рот был немного великоват, но когда она открывала его, то можно было видеть два ряда ровных и белых зубов. Ее светлые волосы оказались настолько густыми, что сбивали назад маленькую соломенную шляпку.
Ни одна из этих деталей не ускользнула от осмотра подошедшей женщины.
– Она очень мила, эта малышка, – сказала та себе. Если говорят о каком-то человеке, что он мил, это значит, что он приятен, а когда женщина так выразилась о другой женщине, это значит одно – «мы с ней поговорим».
Итак, незнакомка поднялась по склону рва и уселась рядом с молодой девушкой, которая, совершенно изумившись, с бисквитом в одной руке и изюмом в другой, спрашивала себя, откуда вдруг появилась эта некрасивая женщина со следами оспы на лице, со спутанными поседевшими волосами, с фигурой толстой и низенькой, но с живыми и добрыми глазами, взгляд которых свидетельствовал о ее расположении к ней.
– Что вы здесь делаете? – спросила она молодую девушку.
– Вы же видите – я ем и отдыхаю, – ответила та.
– Вы далеко идете, дитя мое?
– Нет, мадам, я почти пришла. Я добираюсь из Мельбурна до Балларэта.
– И я тоже, – отозвалась толстая женщина, которая хотела сделать попутчицу более разговорчивой, открыв ей свое имя и семейное положение. – Меня зовут мадам Жозеф, я француженка. Мой муж хороший человек, хоть у него нет никакого звания. Он храбр и честен. Сейчас он работает на приисках, а я иду туда, чтобы быть с ним. Тот, кто трудится там, должен хорошо питаться, чтобы восстанавливать свои силы. Я могла бы подработать, готовя пищу за плату для других старателей, но мне больше по душе кормить моего бедного мужа. Я уверена, что найду его очень изменившимся, похудевшим… У вас находятся на приисках родители?
– Нет, – ответила юная собеседница, качая головой и вздыхая, – мои родители остались в Англии.
– Как? – воскликнула мадам Жозеф, подскочив от изумления. – Кого же вы разыскиваете?
– Никого, – ответила молодая девушка, нагнувшись, чтобы взять из рва свои башмаки. Она пыталась надеть их, но распухшие ноги не могли в них влезть.
– Вот, – сказала она с грустью, говоря сама с собой. – Увидите, что я буду вынуждена заканчивать путь босая.
– Почему же? – поинтересовалась мадам Жозеф. – Ну-ка, моя малышка, вы меня заинтересовали. Расскажите мне, что вы идете делать на прииски и откуда вы приехали. И отчего вы хотите идти босая, когда у вас новые башмаки?
Юная путница, казалось, была не слишком расположена беседовать и рассказывать о себе первой встречной, но женщина спрашивала с таким добрым и искренним видом, что она не заставила ее ждать.
– Мадам, меня зовут Луиза Дэвис, мне семнадцать лет, родители мои живут в Лондоне. Я приплыла в Австралию на судне, которое вместе со мной перевозило семьсот эмигрантов.
Мадам Жозеф сначала удивилась, затем нахмурила брови и сморщила кончик носа, будто ей в голову пришла какая-то скверная мысль.
Луиза, возможно, догадалась об этом, так как продолжала более серьезно:
– Мои родители бедны, мадам, так бедны, что мой отец, чтобы забыть свою нищету… – Она понизила голос и, краснея, опустила голову. – Да, чтобы забыть о своей нищете, мой отец пристрастился к выпивке, опьянение часто увлекало его в драки, весьма жестокие и бурные, а потом он старался выместить на матери все удары, которые он получил. Он избивал всех нас. Я и моя сестра терпели это, но мама, такая робкая и слабая, приходила в отчаяние. Она умоляла нас искать средство заработать себе па жизнь. «Идите просить милостыню на улицу, – говорила она мне, – отец, обезумев от злости, когда-нибудь совсем прибьет вас. Господь, зная нашу бедность, простит вас. Идите, идите, мои бедные дети».
Моей сестре исполнилось тринадцать лет, мне было шестнадцать. Мы были еще слишком молоды, чтобы устроиться на какое-нибудь Место. Кроме того, – продолжала она еще тише, – моего отца все опасались. Нас не брали на работу, но лишь только мы являлись домой, он гнал нас прочь. Если он видел у нас в руках хлеб, то отнимал его, чтобы продать и купить себе вино или водку. Зато он в избытке потчевал нас ударами. Слезы матери и крики сестры приводили его в еще большую ярость. Тогда я отправилась к одной доброй даме и заклинала ее Господом Богом взять к себе мою сестру в полуслужанки-полукомпаньонки. Та согласилась. Что касается меня, то, поскольку я уже не была ребенком, я отважилась на смелое решение. Одна знакомая работница написала мне, что в Мельбурне женщины зарабатывают по фунту стерлингов в день и, если я отважусь на путешествие, то смогу ее отыскать довольно легко. Мать согласилась на мой отъезд, так как она думала, что я всюду буду менее несчастной, чем в родном доме. Отец также был доволен – я обещала ему высылать деньги. Он мне ссудил необходимую для путешествия сумму, и я верну ее ему, когда смогу. Во время плавания я не испытывала ни малейшего страха и была бы очень счастлива, если бы рядом со мной находились моя мать и младшая сестра.
Когда я прибыла в Мельбурн, то первым делом справилась о местопребывании прачки, написавшей мне письмо. Оказалось, что ее уже не было в городе – она отправилась на прииски, чтобы открыть там прачечную. Мне дали ее адрес и теперь я иду к ней.
– Бедная девочка! – пробормотала мадам Жозеф.
– Сейчас я присела здесь, потому что проголодалась и устала, – сказала Луиза, смеясь, – а, поскольку у меня мало денег и я не могу покупать мясо и хлеб, то довольствуюсь сухарями с изюмом – моя корзина к вашим услугам, если желаете. Что же касается моих башмаков, то это самая грустная часть моей истории. Представьте себе, что дама, у которой устроилась моя сестра, дала мне две пары башмаков незадолго до моего отъезда. Я износила одну пару, а другую берегла. Но за время путешествия я, как видно, выросла, это особенно стало заметно по ногам, а, может быть, они еще распухают от усталости. Теперь этим башмаки причиняют мне такую боль, что я вынуждена часто останавливаться. Раньше я их снимала на время, потом снова надевала, но в этот раз я уже не смогла их натянуть.
Она сделала усилие, но больно придавила палец, который пыталась всунуть в узкие башмаки.
– О, Боже мой, Боже мой! – вздохнула она, поднимая голову с безнадежным видом, – какая же я несчастная! Мне придется идти босиком. Видите, они еще совсем новые…
И бедная девушка протянула башмак своей соседке.
Правда, Луиза не обладала ножкой Золушки, но ее новые башмачки были красивой формы, и мадам Жозеф сказала с видом искренней грусти:
– О, это печально, очень печально! – Но вдруг она тихонько ойкнула и засмеялась: – В моей дорожной сумке есть башмаки моего мужа. Он оставил их мне для починки. Эти башмаки довольно легкие. Правда, они вам велики, но для ходьбы лучше слишком просторная обувь, чем тесная.
Луиза стала смеяться, но от предложения не отказалась.
– Ну, дайте мне руку, – сказала мадам Жозеф, – я вам помогу приладить башмаки моего мужа, а поскольку мы идем в одно место, мы можем разговаривать по дороге.
Луиза пожала руку своей новой приятельнице, и две женщины, довольные друг другом, весело двинулись в путь.
– Если вы не отыщите вашу прачку, то останетесь с нами, – предложила мадам Жозеф, – там, где есть место для двоих, может жить и третий. Видите ли, у нас была дочка, похожая на вас, мы лишились ее, когда ей исполнилось восемь лет. Мой муж обожает детей.
– Но я уже не ребенок! – возразила Луиза, которая была выше своей спутницы на целую голову.
– Это не имеет значения, – ответила мадам Жозеф, пожимая ей руку. Остаток пути показался им коротким. Мадам Жозеф встретилась со своим мужем, это был невысокий человек с открытым честным лицом.
Первые слова его жены были:
– Смотри-ка! А ты не очень похудел!
Эти добрые люди отвели маленький уголок своей палатки для молодой девушки, которую они, едва зная, полюбили уже, как родную. В Луизе было непреодолимое очарование, которое пленяло всех. Некоторые создания невозможно не любить. Глаза девушки являлись отражением ее чистой души. На борту судна, привезшего ее в Австралию, жена капитана прониклась к ней симпатией и держала почти всегда подле себя, чтобы девушка не вступала в контакт с разношерстными пассажирами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23