Вильям ездил верхом не хуже, чем Чарльз, как настоящий всадник, упал не с лошади, а вместе с лошадью. «Большая разница», – как заметил Пушкин, знавший это по собственному опыту. Еще бы!
Король был роста маленького, здоровья слабенького. Падение оказалось для него роковым. Он очень скоро скончался.
И закатилась звезда Дефо.
А злопыхатели пили здоровье той лошади!
Место короля Вильяма III заняла Анна, вторая дочь Джеймса II. Правда, хотя и дочь короля-католика, она сама была протестанткой. Новая правительница поддерживала протестантство лишь в наиболее умеренной, официальной форме, что, естественно, сказалось на положении Дефо: пусть он сам призывал своих собратьев к терпимости и разумности, но у внешних противников, церковных ортодоксов, имел репутацию раскольника неумеренного.
Дефо не сдавался, хотя при новом правлении сразу почувствовал, что ветер дует не в его паруса. Первого декабря того же года тиснул он – с грохотом! – новый памфлет, скрыв и на этот раз свое авторство.
«Простейший способ разделаться с раскольниками» – так назывался злополучный памфлет. С видимой серьезностью, впадая в негодование столь же правдоподобное, сколь и «благородное», анонимный автор доказывал, что инакомыслящих (каковым был он сам) лучше всего просто уничтожить.
Петух как-то попал в стойло к лошадям (вел окольным путем свою мысль Дефо) и видит: затопчут! «Друзья, – воззвал петух, – не будем толкаться, а то, чего доброго, мы нанесем друг другу физический ущерб». – «Так-то вы заговорили, когда увидели, что не ваш верх! – голосом противной стороны продолжал Дефо. – Где же было у вас чувство милосердия, – злорадствовал он, – пока ваша брала? Не подлость ли это? И подлостью ли будет теперь раздавить гадину?»
Обличительный тон в адрес единомышленников получился у Дефо до того неподделен, что они ему этого вполне не простили, даже когда обман раскрылся. Нечего говорить о ярости врагов. Не разглядев сразу полемической подкладки, они приветствовали поначалу этот памфлет, а в результате оказались осмеянными.
Шум, произведенный Дефо, был такой, что историки считают «Простейший способ» самым громким литературным событием века. «Громкое литературное событие» и «крупное литературное произведение», разумеется, далеко не одно и то же, но для судьбы Дефо важно: почти за два десятка лет до «Робинзона» он уже оказался в центре общего внимания, и все за счет того же «честного обмана» читающей публики.
Подняв бурю страстей, обрушившихся на него со всех сторон, Дефо в итоге очутился в положении поистине Робинзоном, в одиночестве. Обманутые противники стали его преследовать, обиженные единомышленники не защищали. Дефо пришлось скрываться. Объявили сыск. Благодаря этому из полицейского описания, опубликованного «Лондонской газетой» 10 января 1703 года, мы и представляем себе облик Дефо: среднего роста, смугл, темные волосы, нос крючком. На издевательском портрете, который нарисовали уже не власти, а прямые враги Дефо, не пожалевшие сил и чернил, он был изображен еще старательнее, вплоть до морщин и бородавок. А уж родинка в левом углу рта – этот бугорок, судя по всему, производил впечатление или, лучше сказать, окончательно выводил из себя. Он отмечен на всех портретах, означен в описаниях, и, помимо того, что был как примета удобен для сыска, он, на взгляд некоторых современников, средоточие, символ, суть Дефо. Прыщ какой-то!
«Что за противный вид у этого субъекта, надо ж иметь такую гадкую и страшную физиономию! Совесть у него, разумеется, темна не менее, чем рожа. Нечто трупное, черное, сине-зеленое, непригодное для всеобщего обозрения. Глаза мерзкие, сальные, выпученные, нос длинный, и под стать ему огромный рот, губы толстые, челюсть баранья, весь в бородавках, морщинах, желваках и прочих отметинах, бородка тощая, шея шелудивая, одежда – тряпье» – так разрисовали Дефо ненавистники.
Конечно, было множество людей, которые смотрели на него совсем иначе, чем те, кто, цепляясь за неровную кожу его лица, видел в Дефо сплошной нарыв, нарост, гнойный напор. И все же, однако, впечатление от личности Дефо, изливается ли оно в ненависти или одобрении, не обманчиво. Крупность и подвижность черт заметны даже по злой карикатуре. Сила, дающая себя знать хотя бы через сопротивление, ей оказываемое. «Силой Дефо» обозначают писательскую энергию, подобно тому как «ампер» или «кулон» служат мерой электрического тока. Причем современники не оказались близоруки до того, чтобы не различить этой силы. Крупную фигуру признали фактически сразу, как обычно бывает, и столь же закономерно совершалась координация этой фигуры с эпохой, с окружением – далеко не сразу. «Кидай в него чем попало!»
Трудно ощутить нам остроту споров, в которых Дефо наживал себе яростных врагов и сам же платил им неугасимой ненавистью. Уделом специалистов остается чтение сотен страниц, исписанных создателем «Робинзона» ради полемики, во имя страстей, которые давно окаменелость. Рука Дефо почти всегда дает себя знать, но – темы! С нарисованными волнами можно сравнить дошедшую до нас картину тех волнений. Даже перо Дефо сохранило лишь картинно-застывший вид бури, бушевавшей некогда, низвергавшей правительства, двигавшей государствами и народами.
Но кто был главным врагом Дефо? Выдал его, как считают исследователи, тот же человек, профессиональный провокатор, который относил рукопись «Простейшего способа» в типографию. Мы вынуждены даже еще и поблагодарить предателя, потому что именно ему принадлежит словесный портрет Дефо. Своеобразная добросовестность этого человека была проверена и подтверждена полтора века спустя, когда из-за ремонта пришлось вскрыть гробницу Дефо. Оказалось, действительно, рост средний, сто шестьдесят два сантиметра. Особенное впечатление произвела на всех эта «баранья», то есть массивная, выдающаяся далеко вперед нижняя челюсть.
Итак, имя раскрыто, внешность известна, виновность признана, дело в суде разбирается, только подсудимого нет: почти полгода Дефо скрывался. В подполье не сидел сложа руки. Он развернул самозащиту – анонимную в печати, а под своим именем послал он письмо тогдашнему государственному секретарю Даниелю Финчу, графу Нотингемскому.
«Милорд, – писал Нотингему Дефо, и это первое из сохранившихся его писем, – я глубоко сознаю, что нанес обиду ее величеству и правительству, что из-за меня пострадало несколько совершенно безвинных людей, и все это вынуждает меня обратиться к вашему превосходительству непосредственно, за каковую дерзость смиренно прошу вас простить меня.
Давно бы я отдал себя на милосердие ее величества, если бы не угрозы должностных лиц вашего превосходительства, которые довели до моего сведения о таком негодовании ее величества и вашего превосходительства, каковое представляется чересчур ужасным и к тому же касается еще более давних событий, к которым не причастен, хотя и заслужил плачевную известность как виновный в них.
Укрываться от суда ее величества, милорд, это в своем роде значит объявить войну, что является для меня до крайности тягостным. Прошу ваше превосходительство помочь мне сложить оружие или, по крайней мере, заключить такое перемирие, каковое дало бы мне возможность заслужить прощение ее величества.
Милорд, лишь бренное тело, не приспособленное к тяготам тюрьмы, и разум, не способный вынести условий заключения, вынуждают меня скрываться. Но, милорд, слезы многочисленной гибнущей семьи, возможность длительного изгнания из родной страны и надежда на милосердие ее величества подвигают меня на то, чтобы броситься к стопам ее величества, прося при этом вашего вмешательства.
Молю ваше превосходительство уверить ее величество, что я совершенно не питаю никаких злонамеренных замыслов и, хотя был не по заслугам оскорблен, я по-прежнему предан интересам и благу ее величества.
С нижайшим почтением прошу ее величество простить мне ошибку, в каковой готов публично покаяться, а потому прежде прошу вас явить терпение и милость и выступить перед ее величеством от моего имени. Ибо, хотя, быть может, это и небывалый случай, чтобы ее величество вступало в какие-либо переговоры с непослушным подданным, все же и ослушание бывает разное, а милосердие ее величества безгранично.
Мне сообщили, милорд, что, когда моя несчастная жена обратилась с прошением к вашему превосходительству, вам было угодно передать мне, чтобы я отдал себя в руки правосудия и ответил на те вопросы, какие мне поставят. Милорд, не снизойдете ли вы до того, чтобы подумать о возможности послать мне эти самые вопросы в письменном виде или прямо оставить их у меня в доме, а я, как только получу их, тотчас дам на них прямые, ясные и честные ответы, как если бы я говорил под страхом смертного приговора, могущего воспоследовать от вашего превосходительства. И, как знать, милорд, возможно, мои ответы настолько, удовлетворят вас, что вы склонны станете думать, что были введены относительно меня в заблуждение.
Но, милорд, если и после всего сказанного я все же буду иметь несчастие оставаться в немилости у ее величества и ее величество пожелает все-таки подвергнуть меня всей строгости суда, то я, будучи признан виновным, могу ли все же надеяться получить как джентльмен наказание несколько более сносное, чем тюрьма, позорный столб или нечто подобное, что хуже для меня самой смерти.
Молю, милорд, обратите внимание на то, что убийцы и воры, чьим наказанием должна служить смерть, часто получают освобождение за счет службы у ее величества. И я, если ее величеству угодно будет приказать мне, готов год или даже более служить за свой собственный счет, и я запишусь в передовые отряды ее величества в Нидерландах, вступлю в любой из кавалерийских полков, к любому из командиров, какому только ее величество пожелает, и, без сомнения, милорд, я охотнее умру там на пользу ее величества, чем в тюрьме. А если таким способом я искуплю свою вину и заслужу прощение ее величества, то буду считать это для себя более почетным, чем даже прямое помилование.
Поскольку, милорд, прибегаю я к милости ее величества, то, быть может, ее величеству, не имея в виду тюрьму и телесные наказания, угодно будет наложить на меня любой обет, какой только в силах снести буду, и я с радостью готов подчиниться, отдав себя на врожденную доброту ее величества.
А если милосердие ее величества распространится так далеко, что с меня полностью снято будет обвинение, и если, да позволено мне предположить, ее величеству угодно будет принять мои услуги, то я на свой собственный счет поставлю ко двору ее величества взвод кавалерии, и сам, возглавив его, буду служить ее величеству до той поры, пока жив.
Итак, милорд, всем сказанным заверяю вас, что готов делом, пером и разумом своим доказать ее величеству благодарность помилованного подданного, готов ради ее величества на все, будучи глубоко опечален, что нанес ей такое оскорбление. Смиренно прошу ваше превосходительство об участии в моей судьбе, о каковом не придется вам пожалеть, когда узнаете вы, что даровали его исполненному радения, признательному и верному подданному.
К вашей милости, с чем и остаюсь,
Ваш нижайший, несчастнейший,
скромный проситель и слуга
Де Фо».
Красноречивым ответом на письмо было объявление солидной денежной суммы в награду за поимку «скромного просителя».
Не менее красноречивым был акт, совершенный по постановлению парламента: конфискованные у издателя экземпляры «Простейшего способа» были публично сожжены палачом.
И в это самое время выходит… сборник, целый сборник произведений Дефо, включающий среди прочего и «Простейший способ»!
В тот год, 1703-й, вышло даже два таких сборника. Расстояние между ними в несколько месяцев, а различие в том, что один называется «Собрание произведений автора „Чистопородного англичанина“», другой – «Подлинное собрание». В «Подлинном собрании» на одиннадцать произведений больше, но зато двух памфлетов, имеющихся в первом сборнике, почему-то нет. На титульном листе «Подлинного собрания» имя автора также не названо, но зато приложен портрет, под которым прямо указано – Даниель Де Фо (Дефо стали писать после его смерти).
Это первый и вообще редкий случай, когда он так открыто объявлял о своем авторстве. В «Опыте о проектах», который не вошел ни в тот, ни в другой сборник, Дефо подписался только под предисловием и одними литерами Д. Ф. В большинстве же случаев он скрывался под псевдонимом или приписывал авторство какому-то другому лицу. А на этот раз постарался закрепить в сознании читателя, что известный автор «Чистопородного англичанина» и «Простейшего способа», вошедшего в оба сборника, один и тот же человек, вот он, и зовут его так-то – запомните!
Наш Музей книги при Ленинской библиотеке в Москве располагает этой редкостью. Не крупного формата, но объемистая книга в триста страниц. Книга политического публициста. Портрет: Дефо как будто шел своей дорогой, но его окликнули, и он обернулся… Родинка на месте, челюсть выдвинута, он как бы ничего не считает нужным скрывать, но предлагает судить о себе без пристрастия. Краткое предисловие, в котором автор предупреждает читателей, что некое «Собрание», вышедшее некоторое время тому назад, – это литературная кража, совершенная к тому же в трудное для автора время. Мало того, в «Собрание» попали трактаты, к которым автор «Подлинного собрания» непричастен. Осмелился этот дерзкий грабитель перепечатать и злополучный памфлет «Простейший способ», из-за которого автор и навлек на себя всеобщее негодование, незаслуженное, как уверял Дефо.
Что это такое? По тем временам ясно: пираты! Только не те, что хозяйничали на море, а на книжном рынке. Выходит, они издали первое «Собрание» без ведома Дефо, желая нажиться на его скандальной популярности. Однако откуда такое сходство между двумя сборниками? Ведь даже опечатки совпадают.
Не говоря уже о том, что, упрекая некоего литературного вора за приписывание ему «Простейшего способа», сам автор включил тот же трактат в «Подлинное собрание». (Только вот куда из «Подлинного собрания» подевались еще два трактата? От них автор отрекся?)
На вопросы ответил один из крупнейших знатоков Дефо. Это был Джон Роберт Мур, тот самый, что не поленился прочесть или хотя бы просмотреть все пятьсот разнообразных сочинений, принадлежащих автору «Робинзона Крузо». Произведя тщательное сличение двух сборников, Мур установил, что это одно и то же издание. Дефо, как видно, и на этот раз разыграл читающую публику, представив себя «обкраденным». Зачем? Понятно, в его положении было чересчур рискованно напоминать о себе. «Собрание», будто бы «краденое», было пробным, разведывательным, а в принципе его, как и «Подлинное собрание», можно считать одинаково авторским.
Надо сказать, это похоже на Дефо, считавшего нападение лучшей формой защиты. Даже в эти мрачные дни, когда Дефо, как Робинзон, увидевший след ноги на песке и запрятавшийся в свою пещеру, будто зверь в нору, сам был вынужден где-то таиться, он не побоялся вступить в схватку с человеком, который случайно опознал его. С оружием в руках поставил этого человека на колени и взял с него клятву, что тот не выдаст. И вышедшее в разгар травли Дефо первое собрание его сочинений, – факт знаменательный. Запрещают и казнят «Простейший способ», ах, так, тогда вот вам целый том того же автора! Да, автора «Чистопородного англичанина» и еще «Простейшего способа» в придачу. Ответный удар, двойной удар – «пиратский» и «подлинный»!
Такой вывод Мур сделал в 1939 году. Однако прошло два десятка лет, за время которых профессор из Чикаго, по его собственному выражению, общался с Дефо чаще, чем его «несчастная жена», вынужденная обивать пороги приемной государственного секретаря, и в биографии Дефо, изданной в 1958 году, Мур рассматривал «Собрание» как незаконное безо всяких скидок. Обвинения Дефо по адресу «книжного разбойника» исследователь толковал прямо, без подтекста. Прежнее мнение сохранил он только по одному пункту, при ответе на вопрос, куда из «Подлинного собрания» пропали два памфлета, имеющиеся в «Собрании» просто.
«Господа, я знаю этого Дефо и могу сказать вам, что это порядочнейший человек и т. д.» – в таком духе примерно рассуждал анонимный автор этих двух памфлетов, то есть сам Дефо. Вообще, как мы знаем, он не раз себя хвалил, но уже не так открыто. Вот он и убрал из сборника, который назвал «Подлинным», свою откровенную апологию.
А подлинность или поддельность первого «Собрания»? Мур не оставил вовсе этого вопроса и еще через несколько лет, в 1960 году, выпустил фундаментальную библиографию произведений Дефо. Эта книга сама по себе читается как летопись его жизни. И вот опять, подойдя к истории первого «Собрания», Мур сделал ссылку на свою работу 30-х годов, предлагая учесть все его старые выводы, и основной из них:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30