– А отчество?
– Айн момент, – Мохов заглянул в блокнот. – Васильевна.
Совпадение это или что?
– Слушай, – обратился я тотчас же к Мохову. – Она была замужем?
– Пока еще – да.
– Нет, я имею в виду – до Дракова она была замужем?
– Нет.
– Точно?
– Неточных сведений не даю.
– Мне это очень важно.
– Володя, – прижал руку к сердцу Мохов, – как на духу – не была.
Значит, совпадение – имя и отчество. У мужа ее была другая фамилия, и Драков ничем не напоминает его. А странно? Такое совпадение… Но чего не бывает!
– Все? – спросил Мохов.
– Все. Спасибо.
– Ты бабник, Печегин, – твердо заявил Мохов.
– Угадал.
На том разговор и завершился. Потом мы стали прикидывать, что я скажу Дракову, если он спросит, как продвигается мое знакомство с Моховым.
– Пока на уровне баб, – сказал Мохов.
– То есть…
– Слабость такая у нас.
– Где мы бываем, он узнает, если захочет. Уши и глаза у него везде. Врать нельзя.
– Да, я кое-какие сведения подкину…
– Подготовь на всякий случай. Но еще рано. Я должен дольше тебя уламывать.
– Отлично. Мы расстались.
И вот однажды, помню, вызвал меня Драков. По обыкновению я всегда стоял в дверях, когда он вызывал к себе в кабинет. Тут у стены – стулья. Если надо было подождать, Драков жестом просил меня присесть. Я ему понадобился за тем, чтобы сопровождал его сына до Москвы и сдал его там по названному адресу в надежные руки. Я еще тогда подумал, что Драков обладает природным чутьем. Он почувствовал надвигающуюся опасность и, прежде всего, решил обезопасить сына, своего единственного наследника.
Конечно, хотелось узнать, почему он отправляет мальчика одного, без матери. Но разве я мог спросить? И стал бы он отвечать! Не твое собачье дело – и привет. Однако очень меня интересовало, прямо-таки раздирало любопытство – почему без матери?
Я и прежде замечал на большом столе Дракова небольшую фотографию в рамке, но мне никогда не приходилось смотреть с той стороны, мое место только с этой стороны, со стороны двери. И на этот раз, слушая Дракова, который говорил, на каком самолете мы полетим с мальчиком и по каким признакам я узнаю людей, которым его надо передать в Москве, я смотрел на обратную сторону фотографии и гадал – кто бы это мог быть.
Я совершенно не удивился бы, если б Драков держал перед собой портрет своего отца. Все-таки наследник. И потом – отца он явно любил. Он вспоминал покойного не раз, и в голосе его всегда при этом звучало живое чувство.
Если не отец, то кто? Тогда – женщина! И тут мне стало невтерпеж, так захотелось хоть краешком глаза глянуть.
– Позвольте, – сказал я и жестом показал на шторы окна, которое находилось за его спиной.
– Что такое? – озабоченно посмотрел он назад.
– Ничего особенного, – ответил я спокойно. – Я хотел поправить…
Он жестом позволил мне, и я приблизился к окну и поправил штору, которая в этом не очень-то нуждалась, а потом я сделал вид, что окинул взглядом, что там, за окном.
– Все в порядке, – сказал я, и направился назад. Он смотрел на меня.
– Что тебе показалось? – спросил он. Я посмотрел ему в глаза.
– Береженого бог бережет, – ответил я.
– А все-таки?
– Мне не нравятся окна напротив, – соврал я. Скользнув взглядом по столу, я, конечно, не забыл о фотографии. Это была она! Не могло оставаться никаких сомнений – на фотографии улыбалась именно Людмила Петровна Важенина!
– Что ты предлагаешь? – спросил сверхподозрительный Драков, кивнув на окно.
– Передвинуть стол, – сказал я и указал место. Драков неопределенно хмыкнул и углубился в бумаги.
У него была такая привычка – вдруг посреди разговора уткнуться в бумагу. Это он, видимо, обдумывал ход…
И все-таки я удивился, когда в следующий свой приход обнаружил стол как раз на том месте, которое указал. А Клин меня даже похлопал по плечу.
– Молодец!
– Чем угодил? – расплылся я в улыбке.
– Я походил по квартирам дома напротив.
– И что?
_ Из одного окна как раз просматривается кабинет.
Живет там алкаш. Его за бутылку купить можно.
Вот ведь как! Может, я спас шефа. А что? Подкупили бы алкаша, выставили в окно дуло – и нет моего шефа, а есть только траурный марш.
Но я отвлекся. С этого момента мои мысли стала занимать жена Дракова. В те времена, когда я был знаком с ней, она была замужем за учителем рисования Иваном Важениным. Я не помню отчества его, да и едва ли его знал. А если и знал, то не старался запомнить. Меня тогда волновала только моя сумасшедшая любовь к Людмиле!
Мог, конечно, тот Важенин стать Драковым. Сотворить нужные документы таким людям, как Драков, ничего не стоило и не стоит. Но не мог он так внешне измениться.
Конечно, ему тогда было чуть более двадцати. Я имею в виду мужа Людмилы. Он был какой-то нескладный, сутулый, книжный юноша с большими голубыми глазами. Все, конечно, может быть в этом мире. Хрупкий юноша мог превратиться в крепкого матерого волка с налитыми мышцами. Изменилась, естественно, походка, исчезла сутулость, голубые глаза выцвели и стали стальными, пронизывающими насквозь. Все это допустимо, но лицо – лицо-то! – должно было хоть как-то сохранить прежние черты. Нос, губы, щеки, волосы, подбородок…
Но ведь ничто в лице не напоминало того учителя рисования. А на фотографии была она! Точно! Мохов не мог ошибиться, Людмила была замужем только раз.
А если она ему не жена? Если любовница? Такое может быть? Или нет?
Не будет держать на письменном столе портрет любовницы. А если Драков таков, что позволит себе и такую вольность? Но нет! Я-то знаю точно: любовницы у Дракова нет. Тогда что получается?
А тогда получается то, что надо тебе, дорогой мой Печегин, выяснить одну маленькую деталь – жена Дракова и та женщина, что на фото, одно и то же лицо или нет. Пока необходимо выяснить хотя бы это.
Я почему-то с первой минуты решил никого не посвящать в свои исследования, даже Василия Мохова. Это касалось только меня – и никого более.
Людмила и Драков… Вот уж ребус подкинула мне жизнь!
Я веду великую охоту за Драковым. Уже настигаю зверя, загоняю, можно сказать, в угол. И тут выясняется, что он женат на той самой женщине, которую я так и не смог забыть, которая живет в моей душе, словно и не прошло столько лет.
Вот и говори теперь, что каждая история имеет свой конец. Нет, она порождает новую историю…»
Людмила Петровна вышла в сад. Садом муж называл участок, огороженный решетчатым забором, на котором росли березы. Когда еще строили дом, строителям было приказано оставить эти деревья, которые вытянулись цепочкой, куда-то шли друг за другом – и внезапно остановились.
Расчет мужа был здравым. Березы защищали от северного ветра плодовые деревья, которые выросли со временем на остальных сотках. Вдоль ограды кустилась смородина. На той стороне большого двухэтажного дома располагалась зеленая полянка. Но Людмила Петровна не любила то место; ей нравилось сидеть на скамейке под березами.
С тех пор, как муж разлучил ее с сыном, она не находила места. Она не понимала, почему нужно было отправлять мальчика учиться в Германию. Но если это так уж нужно было, так почему и ей не поехать с ним? Все равно же кого-то наймут ухаживать за мальчиком. Этим могла бы заниматься она!
С печалью вспоминались долгие уговоры и мольбы Людмилы Петровны, на которые муж отвечал только одно:
– Ты нужна мне здесь.
Что ей было делать? Она всегда зависела от мужа. Он когда-то заставил бросить любимую работу учительницы. Как она любила детей, их любопытные глазенки! И они тянулись к ней. Это было подлинное счастье – общаться с этим интересным юным племенем. Но она подчинилась мужу. И с тех пор уступала ему во всем.
Она жила по его указаниям – поезжай туда-то, живи там-то, жди меня тогда-то, делай то-то и не делай того-то. Когда родился сын, Людмила Петровна обрела новое счастье. Она всю свою нерастраченную нежность отдала ему, а когда он подрос, научила читать и сама много ему читала вслух. Они стали друзьями, одинаково смотрели на мир и понимали друг друга с полуслова, чего никогда не было с мужем.
И вот ее лишили сына.
Людмила Петровна опустилась на дощатую скамейку, на которой много раз сиживала со своим золотым мальчиком, и открыла книгу. Это был Кнут Гамсун.
Она попыталась читать, но буквы расплывались, потому что слезы опять выступили на глазах.
Она достала платок и вытерла глаза, вздохнула и посмотрела на дорогу через решетчатый забор.
И снова он! Тот человек…
По ту сторону дороги, которая вела в город, начинался лес. Он стоял плотной стеной, метрах в десяти от обочины. Из этого леса, как и в прошлый раз, вышел человек в сапогах, серой куртке и шляпе с большими полями. В руке он нес корзину с грибами. Он точно так же выбрался на дорогу и пошел по асфальту, потом сбежал по насыпи и зашагал вдоль забора.
Когда он оказался на очень близком расстоянии от Людмилы Петровны, то обратил на нее взгляд и чуть приподнял шляпу.
Сердце Людмилы Петровны забилось тревожно. Но нет, это был не страх. Ее второй раз удивило то, что этот человек ей очень кого-то напоминал. Но кого?
Ей достаточно было подать голос, и тут же выскочил бы Клин, то есть Николай Николаевич. Клином его почему-то называл муж. Людмила Петровна в мыслях называла его Ник-Ником.
Ник-Ник в это время сидел на кухне возле открытого окна и варил себе кофе. Свою роль на дежурстве он определял так – «я охраняю дом, а хозяйка никому не нужна». Когда тут находился отпрыск Дракова, можно было опасаться, что его постараются выкрасть и шантажировать отца. Но едва ли кто-то станет покушаться на жизнь этой женщины, которую Драков почему-то мало ценит. Так казалось. Клину.
Да и сама хозяйка была, по мнению Клина, несколько странной, слегка сдвинутой; она постоянно молчала и только читала книги. Клин не знал, что там происходило во внутренних покоях дома, но видел, как мать провожала сына. Хоть бы слезинку уронила. Все-таки ведь расстаются! Нет, лицо сонное, будто таблеток наглоталась.
Честно признаться, Клин таких женщин не любил. Смотрит на тебя темными глазищами и не знаешь, что у нее на уме. И говорить с ней не о чем.
Так и молчали целыми днями.
Клин не так давно, да и сегодня заприметил тут одного грибника. Явно переодетый. Под мужичка нарядился, а в плечах военная выправка. Но одно Клин сразу определил: то не наемный убийца, и по этой части можно быть спокойным.
Если бы человек в шляпе, низко надвинутой на лоб, замышлял пристрелить хозяйку, то сделал бы это при первом своем появлении, проходя в семи шагах от женщины, мимо ограды.
А сегодня он даже поднял шляпу, поздоровался с ней. Появился ухажер – в этом не было сомнений!
Клин никогда не увлекся бы такого типа женщиной. Он любит простых откровенных баб, которым на уши лапшу вешать не надо, которые понимают, что к чему и что почем. С ними просто, и никаких тебе умственных напряжений. Извилины отдыхают.
У этого ряженого одна цель – познакомиться и поговорить с хозяйкой. Вот он и придумал себе маршрут.
Но вот ведь что интересно! Хозяйка не испугалась чужака, а вроде бы даже проявляет к нему интерес. Ничего себе, если завяжется роман. Приключеньице!
Клин прикинул, стоит ли сразу сообщить о своих наблюдениях Дракову. Он никогда ничего не скрывал от хозяина. Если хозяин сам об этом узнает и, к тому же, не от Клина, то дело может принять неприятный оборот. Куда, мол, смотрел? За что тебе, козлу, деньги плачу? И пошло, и поехало.
Надо будет, видимо, информировать.
Возможность такая выпала вечером того же дня. Сергей Драков ведь не всегда ночевал дома. У него была оборудована комната в офисе, где он всегда мог отдохнуть. Была еще квартира в городе. Но Клин знал, что Драков держит и еще одну квартиру, в которой фактически никогда не бывает; понятно, зачем она ему вообще нужна. Хозяин перед ним не отчитывается, Клин с вопросами не лезет. Не суй нос, куда не надо, и сохранишь его в целости.
Уже перед тем, как пора было ложиться спать, хозяин спустился на первый этаж, где находилась комната Клина.
– Не спишь? – спросил равнодушно Драков и опустился на стул.
– Успею, высплюсь, – ответил Клин.
– Моя жена, – начал Драков, – завтра поедет в город.
– Понял, – кивнул Клин. – Машину приготовлю.
– Ты не понял.
– Чего не понял, шеф? – удивился Клин.
– Она поедет без машины.
– Тогда не понял, – опешил Клин.
– На рейсовом автобусе.
– На рейсовом?
– Да, Клин. Тут далеко остановка?
– Не так, чтобы очень, но и…
– Проводишь. Но только до остановки!
– Поедет одна?
– Нет. С ней будет Нюра…
В доме жила молодая женщина по имени Нюра. Приехала из деревни. Тихая, безропотная, работящая. Она все делала по дому и даже с какой-то непонятной охотой. Не говорила только. Повариха была приходящей.
Клин как-то постучался к ней. Дело шло к ночи. Она ему доверилась. С той поры они тайком встречались. Она была уступчивой, покорной и молчаливой. Клин любил прижиматься к ее мягкому податливому телу.
– Расскажи о себе, – попросил как-то Клин.
– А что рассказывать?
– Ну, как жила…
– Родилась и живу… Только-то.
– Родители есть?
– Нет.
И не стала пускаться в подробности.
– Откуда родом-то?
– Издалека, – неопределенно махнула она рукой. /Ей было все равно, что осталось в прошлом, должно быть, не о чем было сожалеть. И она ничего не хотела от жизни больше того, что имела. Ласки Клина она принимала благодарно, однако если б он перестал приходить к ней, то опять же не стала бы возмущаться и роптать.
Это было тихое создание, полностью покорное судьбе. Клин никогда не встречал людей, которые так, полностью и целиком, отдавались бы течению жизни. Как будет, мол, так и будет…
Клин отогнал от себя мысли о Нюре.
– С Нюрой, значит, – кивнул он и тут позволил себе улыбнуться: – Не боитесь, шеф?
– Чего? – уставился на него Драков.
– Женщины – они ведь такие, – покрутил пальцами перед собой Клин.
– На что ты намекаешь? – в голосе Дракова появились стальные нотки.
– Я не намекаю… Я на всякий случай…
– Какой такой случай? – Драков сверлил глазами Клина.
– Ну, это… понятное дело – женщина. Не мужчина.
– Вот что, Клин, – медленно отчеканил Драков, будто гвозди в мозги вбивал. – Никогда… Слышишь? Никогда не смей думать дурно о моей жене. Если еще хоть раз что-нибудь подобное услышу, сверну голову. Понял?
– Чего тут не понять? – пожал плечами Клин, однако затаил обиду.
Он же добра хотел хозяину! Предупредил о возможной шашне. А тот ишь как взъярился! Подумаешь. Ах, она вне подозрений! Пусть будет так, хозяин. Посмотрим, поживем – увидим. Как бы у тебя на голове рожки не выросли. Как у троллейбуса. Вот тогда что ты тут зачирикаешь!..
Клин тут же решил не говорить о своих подозрениях, об этом грибнике в шляпе, потому что аргументов не хватало, только злобу вызовешь. Подозрения – это не факты.
Не надо суетиться. Нюрка – вот свой человек, своя баба, вернее сказать.
Когда хозяин ушел и в доме стало тихо, Клин, как обычно, прокрался к Нюре, которая была уже в постели, и пристроился рядом. Кровать жалобно заскрипела.
Возвратившись в спальню, Драков сказал жене:
– Я исполнил твою просьбу.
– Спасибо, – ответила она, сидя перед зеркалом и нанося кончиками пальцев крем на лицо.
– И все? – Драков полез под одеяло и взбил подушку, чтобы устроиться полусидя.
– А что еще? – спросила жена.
– Ты могла бы посвятить меня…
– Во что?
– Зачем тебе надо в город, что ты там потеряла?.. Людмила Петровна поднялась со стула, подошла и села на краю постели.
– А тебе не понятно? – спросила она, глядя мужу прямо в глаза.
– Не очень.
– Воли глотнуть.
– Чего, чего?
– Сергей, я живу в клетке. Да, именно в клетке, пусть и золотой. Ты когда-нибудь думал об этом?
– И в мыслях не было! Какая же клетка? Ездила на Канарские острова недавно… Ничего себе клетка! Я вот не помню, когда отдыхал.
– Не хочу я никаких островов! Никаких курортов!
– Они надоели тебе?
– Не в этом дело!
– А в чем? Тебе только захотеть – и желание твое исполнится. Этого мало?
– Не хочу…
– Позволь узнать, чего же ты хочешь?
– Хочу быть обыкновенной российской бабой.
– Со всеми ее проблемами?
– А у меня их, по-твоему нет? – горько усмехнулась жена.
– Какие – скажи только, и их не будет.
– Ты не можешь их решить!
– Я все могу!
– Не все, Сергей.
– Но в чем твои проблемы? Объясни.
– Женщины в гареме Восточного султана были счастливее меня. Они хоть могли общаться друг с другом. Но я даже этого не имею. А теперь, когда ты отобрал сына…
– Я не отбирал. Он наш сын. Был и есть. Я его люблю не меньше тебя. И мы с тобой должны думать о его будущем. Ему надо учиться. Что он в России получит? Чему он научится в этой стране? Мне тоже очень больно расставаться с ним. Но так надо ради него.
– Да я верю, что ты любишь его, – согласилась Людмила Петровна.
– Может, ты сомневаешься, что я тебя люблю?
– Нет, не сомневаюсь.
– Это уже много. Чего же тебе еще нужно?
– Хоть немного воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Айн момент, – Мохов заглянул в блокнот. – Васильевна.
Совпадение это или что?
– Слушай, – обратился я тотчас же к Мохову. – Она была замужем?
– Пока еще – да.
– Нет, я имею в виду – до Дракова она была замужем?
– Нет.
– Точно?
– Неточных сведений не даю.
– Мне это очень важно.
– Володя, – прижал руку к сердцу Мохов, – как на духу – не была.
Значит, совпадение – имя и отчество. У мужа ее была другая фамилия, и Драков ничем не напоминает его. А странно? Такое совпадение… Но чего не бывает!
– Все? – спросил Мохов.
– Все. Спасибо.
– Ты бабник, Печегин, – твердо заявил Мохов.
– Угадал.
На том разговор и завершился. Потом мы стали прикидывать, что я скажу Дракову, если он спросит, как продвигается мое знакомство с Моховым.
– Пока на уровне баб, – сказал Мохов.
– То есть…
– Слабость такая у нас.
– Где мы бываем, он узнает, если захочет. Уши и глаза у него везде. Врать нельзя.
– Да, я кое-какие сведения подкину…
– Подготовь на всякий случай. Но еще рано. Я должен дольше тебя уламывать.
– Отлично. Мы расстались.
И вот однажды, помню, вызвал меня Драков. По обыкновению я всегда стоял в дверях, когда он вызывал к себе в кабинет. Тут у стены – стулья. Если надо было подождать, Драков жестом просил меня присесть. Я ему понадобился за тем, чтобы сопровождал его сына до Москвы и сдал его там по названному адресу в надежные руки. Я еще тогда подумал, что Драков обладает природным чутьем. Он почувствовал надвигающуюся опасность и, прежде всего, решил обезопасить сына, своего единственного наследника.
Конечно, хотелось узнать, почему он отправляет мальчика одного, без матери. Но разве я мог спросить? И стал бы он отвечать! Не твое собачье дело – и привет. Однако очень меня интересовало, прямо-таки раздирало любопытство – почему без матери?
Я и прежде замечал на большом столе Дракова небольшую фотографию в рамке, но мне никогда не приходилось смотреть с той стороны, мое место только с этой стороны, со стороны двери. И на этот раз, слушая Дракова, который говорил, на каком самолете мы полетим с мальчиком и по каким признакам я узнаю людей, которым его надо передать в Москве, я смотрел на обратную сторону фотографии и гадал – кто бы это мог быть.
Я совершенно не удивился бы, если б Драков держал перед собой портрет своего отца. Все-таки наследник. И потом – отца он явно любил. Он вспоминал покойного не раз, и в голосе его всегда при этом звучало живое чувство.
Если не отец, то кто? Тогда – женщина! И тут мне стало невтерпеж, так захотелось хоть краешком глаза глянуть.
– Позвольте, – сказал я и жестом показал на шторы окна, которое находилось за его спиной.
– Что такое? – озабоченно посмотрел он назад.
– Ничего особенного, – ответил я спокойно. – Я хотел поправить…
Он жестом позволил мне, и я приблизился к окну и поправил штору, которая в этом не очень-то нуждалась, а потом я сделал вид, что окинул взглядом, что там, за окном.
– Все в порядке, – сказал я, и направился назад. Он смотрел на меня.
– Что тебе показалось? – спросил он. Я посмотрел ему в глаза.
– Береженого бог бережет, – ответил я.
– А все-таки?
– Мне не нравятся окна напротив, – соврал я. Скользнув взглядом по столу, я, конечно, не забыл о фотографии. Это была она! Не могло оставаться никаких сомнений – на фотографии улыбалась именно Людмила Петровна Важенина!
– Что ты предлагаешь? – спросил сверхподозрительный Драков, кивнув на окно.
– Передвинуть стол, – сказал я и указал место. Драков неопределенно хмыкнул и углубился в бумаги.
У него была такая привычка – вдруг посреди разговора уткнуться в бумагу. Это он, видимо, обдумывал ход…
И все-таки я удивился, когда в следующий свой приход обнаружил стол как раз на том месте, которое указал. А Клин меня даже похлопал по плечу.
– Молодец!
– Чем угодил? – расплылся я в улыбке.
– Я походил по квартирам дома напротив.
– И что?
_ Из одного окна как раз просматривается кабинет.
Живет там алкаш. Его за бутылку купить можно.
Вот ведь как! Может, я спас шефа. А что? Подкупили бы алкаша, выставили в окно дуло – и нет моего шефа, а есть только траурный марш.
Но я отвлекся. С этого момента мои мысли стала занимать жена Дракова. В те времена, когда я был знаком с ней, она была замужем за учителем рисования Иваном Важениным. Я не помню отчества его, да и едва ли его знал. А если и знал, то не старался запомнить. Меня тогда волновала только моя сумасшедшая любовь к Людмиле!
Мог, конечно, тот Важенин стать Драковым. Сотворить нужные документы таким людям, как Драков, ничего не стоило и не стоит. Но не мог он так внешне измениться.
Конечно, ему тогда было чуть более двадцати. Я имею в виду мужа Людмилы. Он был какой-то нескладный, сутулый, книжный юноша с большими голубыми глазами. Все, конечно, может быть в этом мире. Хрупкий юноша мог превратиться в крепкого матерого волка с налитыми мышцами. Изменилась, естественно, походка, исчезла сутулость, голубые глаза выцвели и стали стальными, пронизывающими насквозь. Все это допустимо, но лицо – лицо-то! – должно было хоть как-то сохранить прежние черты. Нос, губы, щеки, волосы, подбородок…
Но ведь ничто в лице не напоминало того учителя рисования. А на фотографии была она! Точно! Мохов не мог ошибиться, Людмила была замужем только раз.
А если она ему не жена? Если любовница? Такое может быть? Или нет?
Не будет держать на письменном столе портрет любовницы. А если Драков таков, что позволит себе и такую вольность? Но нет! Я-то знаю точно: любовницы у Дракова нет. Тогда что получается?
А тогда получается то, что надо тебе, дорогой мой Печегин, выяснить одну маленькую деталь – жена Дракова и та женщина, что на фото, одно и то же лицо или нет. Пока необходимо выяснить хотя бы это.
Я почему-то с первой минуты решил никого не посвящать в свои исследования, даже Василия Мохова. Это касалось только меня – и никого более.
Людмила и Драков… Вот уж ребус подкинула мне жизнь!
Я веду великую охоту за Драковым. Уже настигаю зверя, загоняю, можно сказать, в угол. И тут выясняется, что он женат на той самой женщине, которую я так и не смог забыть, которая живет в моей душе, словно и не прошло столько лет.
Вот и говори теперь, что каждая история имеет свой конец. Нет, она порождает новую историю…»
Людмила Петровна вышла в сад. Садом муж называл участок, огороженный решетчатым забором, на котором росли березы. Когда еще строили дом, строителям было приказано оставить эти деревья, которые вытянулись цепочкой, куда-то шли друг за другом – и внезапно остановились.
Расчет мужа был здравым. Березы защищали от северного ветра плодовые деревья, которые выросли со временем на остальных сотках. Вдоль ограды кустилась смородина. На той стороне большого двухэтажного дома располагалась зеленая полянка. Но Людмила Петровна не любила то место; ей нравилось сидеть на скамейке под березами.
С тех пор, как муж разлучил ее с сыном, она не находила места. Она не понимала, почему нужно было отправлять мальчика учиться в Германию. Но если это так уж нужно было, так почему и ей не поехать с ним? Все равно же кого-то наймут ухаживать за мальчиком. Этим могла бы заниматься она!
С печалью вспоминались долгие уговоры и мольбы Людмилы Петровны, на которые муж отвечал только одно:
– Ты нужна мне здесь.
Что ей было делать? Она всегда зависела от мужа. Он когда-то заставил бросить любимую работу учительницы. Как она любила детей, их любопытные глазенки! И они тянулись к ней. Это было подлинное счастье – общаться с этим интересным юным племенем. Но она подчинилась мужу. И с тех пор уступала ему во всем.
Она жила по его указаниям – поезжай туда-то, живи там-то, жди меня тогда-то, делай то-то и не делай того-то. Когда родился сын, Людмила Петровна обрела новое счастье. Она всю свою нерастраченную нежность отдала ему, а когда он подрос, научила читать и сама много ему читала вслух. Они стали друзьями, одинаково смотрели на мир и понимали друг друга с полуслова, чего никогда не было с мужем.
И вот ее лишили сына.
Людмила Петровна опустилась на дощатую скамейку, на которой много раз сиживала со своим золотым мальчиком, и открыла книгу. Это был Кнут Гамсун.
Она попыталась читать, но буквы расплывались, потому что слезы опять выступили на глазах.
Она достала платок и вытерла глаза, вздохнула и посмотрела на дорогу через решетчатый забор.
И снова он! Тот человек…
По ту сторону дороги, которая вела в город, начинался лес. Он стоял плотной стеной, метрах в десяти от обочины. Из этого леса, как и в прошлый раз, вышел человек в сапогах, серой куртке и шляпе с большими полями. В руке он нес корзину с грибами. Он точно так же выбрался на дорогу и пошел по асфальту, потом сбежал по насыпи и зашагал вдоль забора.
Когда он оказался на очень близком расстоянии от Людмилы Петровны, то обратил на нее взгляд и чуть приподнял шляпу.
Сердце Людмилы Петровны забилось тревожно. Но нет, это был не страх. Ее второй раз удивило то, что этот человек ей очень кого-то напоминал. Но кого?
Ей достаточно было подать голос, и тут же выскочил бы Клин, то есть Николай Николаевич. Клином его почему-то называл муж. Людмила Петровна в мыслях называла его Ник-Ником.
Ник-Ник в это время сидел на кухне возле открытого окна и варил себе кофе. Свою роль на дежурстве он определял так – «я охраняю дом, а хозяйка никому не нужна». Когда тут находился отпрыск Дракова, можно было опасаться, что его постараются выкрасть и шантажировать отца. Но едва ли кто-то станет покушаться на жизнь этой женщины, которую Драков почему-то мало ценит. Так казалось. Клину.
Да и сама хозяйка была, по мнению Клина, несколько странной, слегка сдвинутой; она постоянно молчала и только читала книги. Клин не знал, что там происходило во внутренних покоях дома, но видел, как мать провожала сына. Хоть бы слезинку уронила. Все-таки ведь расстаются! Нет, лицо сонное, будто таблеток наглоталась.
Честно признаться, Клин таких женщин не любил. Смотрит на тебя темными глазищами и не знаешь, что у нее на уме. И говорить с ней не о чем.
Так и молчали целыми днями.
Клин не так давно, да и сегодня заприметил тут одного грибника. Явно переодетый. Под мужичка нарядился, а в плечах военная выправка. Но одно Клин сразу определил: то не наемный убийца, и по этой части можно быть спокойным.
Если бы человек в шляпе, низко надвинутой на лоб, замышлял пристрелить хозяйку, то сделал бы это при первом своем появлении, проходя в семи шагах от женщины, мимо ограды.
А сегодня он даже поднял шляпу, поздоровался с ней. Появился ухажер – в этом не было сомнений!
Клин никогда не увлекся бы такого типа женщиной. Он любит простых откровенных баб, которым на уши лапшу вешать не надо, которые понимают, что к чему и что почем. С ними просто, и никаких тебе умственных напряжений. Извилины отдыхают.
У этого ряженого одна цель – познакомиться и поговорить с хозяйкой. Вот он и придумал себе маршрут.
Но вот ведь что интересно! Хозяйка не испугалась чужака, а вроде бы даже проявляет к нему интерес. Ничего себе, если завяжется роман. Приключеньице!
Клин прикинул, стоит ли сразу сообщить о своих наблюдениях Дракову. Он никогда ничего не скрывал от хозяина. Если хозяин сам об этом узнает и, к тому же, не от Клина, то дело может принять неприятный оборот. Куда, мол, смотрел? За что тебе, козлу, деньги плачу? И пошло, и поехало.
Надо будет, видимо, информировать.
Возможность такая выпала вечером того же дня. Сергей Драков ведь не всегда ночевал дома. У него была оборудована комната в офисе, где он всегда мог отдохнуть. Была еще квартира в городе. Но Клин знал, что Драков держит и еще одну квартиру, в которой фактически никогда не бывает; понятно, зачем она ему вообще нужна. Хозяин перед ним не отчитывается, Клин с вопросами не лезет. Не суй нос, куда не надо, и сохранишь его в целости.
Уже перед тем, как пора было ложиться спать, хозяин спустился на первый этаж, где находилась комната Клина.
– Не спишь? – спросил равнодушно Драков и опустился на стул.
– Успею, высплюсь, – ответил Клин.
– Моя жена, – начал Драков, – завтра поедет в город.
– Понял, – кивнул Клин. – Машину приготовлю.
– Ты не понял.
– Чего не понял, шеф? – удивился Клин.
– Она поедет без машины.
– Тогда не понял, – опешил Клин.
– На рейсовом автобусе.
– На рейсовом?
– Да, Клин. Тут далеко остановка?
– Не так, чтобы очень, но и…
– Проводишь. Но только до остановки!
– Поедет одна?
– Нет. С ней будет Нюра…
В доме жила молодая женщина по имени Нюра. Приехала из деревни. Тихая, безропотная, работящая. Она все делала по дому и даже с какой-то непонятной охотой. Не говорила только. Повариха была приходящей.
Клин как-то постучался к ней. Дело шло к ночи. Она ему доверилась. С той поры они тайком встречались. Она была уступчивой, покорной и молчаливой. Клин любил прижиматься к ее мягкому податливому телу.
– Расскажи о себе, – попросил как-то Клин.
– А что рассказывать?
– Ну, как жила…
– Родилась и живу… Только-то.
– Родители есть?
– Нет.
И не стала пускаться в подробности.
– Откуда родом-то?
– Издалека, – неопределенно махнула она рукой. /Ей было все равно, что осталось в прошлом, должно быть, не о чем было сожалеть. И она ничего не хотела от жизни больше того, что имела. Ласки Клина она принимала благодарно, однако если б он перестал приходить к ней, то опять же не стала бы возмущаться и роптать.
Это было тихое создание, полностью покорное судьбе. Клин никогда не встречал людей, которые так, полностью и целиком, отдавались бы течению жизни. Как будет, мол, так и будет…
Клин отогнал от себя мысли о Нюре.
– С Нюрой, значит, – кивнул он и тут позволил себе улыбнуться: – Не боитесь, шеф?
– Чего? – уставился на него Драков.
– Женщины – они ведь такие, – покрутил пальцами перед собой Клин.
– На что ты намекаешь? – в голосе Дракова появились стальные нотки.
– Я не намекаю… Я на всякий случай…
– Какой такой случай? – Драков сверлил глазами Клина.
– Ну, это… понятное дело – женщина. Не мужчина.
– Вот что, Клин, – медленно отчеканил Драков, будто гвозди в мозги вбивал. – Никогда… Слышишь? Никогда не смей думать дурно о моей жене. Если еще хоть раз что-нибудь подобное услышу, сверну голову. Понял?
– Чего тут не понять? – пожал плечами Клин, однако затаил обиду.
Он же добра хотел хозяину! Предупредил о возможной шашне. А тот ишь как взъярился! Подумаешь. Ах, она вне подозрений! Пусть будет так, хозяин. Посмотрим, поживем – увидим. Как бы у тебя на голове рожки не выросли. Как у троллейбуса. Вот тогда что ты тут зачирикаешь!..
Клин тут же решил не говорить о своих подозрениях, об этом грибнике в шляпе, потому что аргументов не хватало, только злобу вызовешь. Подозрения – это не факты.
Не надо суетиться. Нюрка – вот свой человек, своя баба, вернее сказать.
Когда хозяин ушел и в доме стало тихо, Клин, как обычно, прокрался к Нюре, которая была уже в постели, и пристроился рядом. Кровать жалобно заскрипела.
Возвратившись в спальню, Драков сказал жене:
– Я исполнил твою просьбу.
– Спасибо, – ответила она, сидя перед зеркалом и нанося кончиками пальцев крем на лицо.
– И все? – Драков полез под одеяло и взбил подушку, чтобы устроиться полусидя.
– А что еще? – спросила жена.
– Ты могла бы посвятить меня…
– Во что?
– Зачем тебе надо в город, что ты там потеряла?.. Людмила Петровна поднялась со стула, подошла и села на краю постели.
– А тебе не понятно? – спросила она, глядя мужу прямо в глаза.
– Не очень.
– Воли глотнуть.
– Чего, чего?
– Сергей, я живу в клетке. Да, именно в клетке, пусть и золотой. Ты когда-нибудь думал об этом?
– И в мыслях не было! Какая же клетка? Ездила на Канарские острова недавно… Ничего себе клетка! Я вот не помню, когда отдыхал.
– Не хочу я никаких островов! Никаких курортов!
– Они надоели тебе?
– Не в этом дело!
– А в чем? Тебе только захотеть – и желание твое исполнится. Этого мало?
– Не хочу…
– Позволь узнать, чего же ты хочешь?
– Хочу быть обыкновенной российской бабой.
– Со всеми ее проблемами?
– А у меня их, по-твоему нет? – горько усмехнулась жена.
– Какие – скажи только, и их не будет.
– Ты не можешь их решить!
– Я все могу!
– Не все, Сергей.
– Но в чем твои проблемы? Объясни.
– Женщины в гареме Восточного султана были счастливее меня. Они хоть могли общаться друг с другом. Но я даже этого не имею. А теперь, когда ты отобрал сына…
– Я не отбирал. Он наш сын. Был и есть. Я его люблю не меньше тебя. И мы с тобой должны думать о его будущем. Ему надо учиться. Что он в России получит? Чему он научится в этой стране? Мне тоже очень больно расставаться с ним. Но так надо ради него.
– Да я верю, что ты любишь его, – согласилась Людмила Петровна.
– Может, ты сомневаешься, что я тебя люблю?
– Нет, не сомневаюсь.
– Это уже много. Чего же тебе еще нужно?
– Хоть немного воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27