е. трех первых евангелий) Христа не больше, чем «несовместимость» ксенофонтовского и платоновского Сократа. Психологическая «невозможность» Иоанновского Христа Самого по Себе совершенно недоказуема; множество самых «свободомыслящих» и даже враждебных христианству читателей, начиная от язычников Цельза и Порфирия и кончая Ренаном и Гарнаком (Гарнак говорит о иоанновском образе Спасителя, что он, в сравнении с павловым, «гораздо человечественнее и все же гораздо божественнее»(«weit menschlicher und doch weit gottlicher»)), решительно не видят такой невозможности. Особенно странен довольно часто слышанный упрек, будто Иоанновский Х. совсем не «развивается». С церковной точки зрения, конечно, Богочеловек не развивался внутренне, а лишь постепенно раскрывал Свое существо и учение перед своими современниками. Но и с общечеловеческой точки зрения, разве должен непременно всякий мыслитель проходить заметный путь внутреннего развития втечение – не жизни, а всего 3 1/2 ее лет, от 30 до 33-летнего возраста? На целом ряде мыслителей, древних и новых, мы видим, что их система бывала закончена к 30-му году их жизни, и существенно вовсе не изменилась с тех пор не только до 35-го года, но и гораздо дольше; сравните хотя бы только предисловия Шопенгауера к первому, второму и третьему изданиям его главного труда: «Welt als Wille und Vorstellung», из которых первое вышло в свет (в 1818 г.), когда автору шел тридцатый год, третье (в 1859 г.) – когда ему шел семьдесят второй. Что касается до «психологической невозможности», чтобы автор евангелия любви был одним лицом с «сыном Грома» евангелия от Марка – то здесь критика, упрекавшая евангелиста, зачем его Богочеловек не «развивается» в течение 3 1/2 лет, не хочет дать никакого развития простому человеку, апостолу Иоанну, от 15 – 20 до 85 – 90-летнего возраста. Чтобы ей поверить, нужно считать апостола Иоанна человеком невероятной нравственной и умственной, косности: мимо него проходят распятие Христово, убиение евреями Стефана и обоих Иаковов, деятельность апостола Павла, апостольский собор, Нероново гонение, разрушение Иepycaлима и его храма, зарождение гностицизма в лице Симона волхва и Киринфа, сам он из почти мальчика делается дряхлым старцем – а он все там же, где был! Не гораздо ли вероятнее, что чем дольше жил, чем больше переживал св. апостол, тем более и более ярким светом озарялись перед его духовным взором те глубочайшие по содержанию беседы его Учителя с апостолами и народом, о которых сам Учитель говорил ученикам: «не можете носити ныне», «разумееши же по сих». Эти-то беседы, которые, сперва не вполне понимая, благоговейно хранила его еще почти детская память, он, уже будучи старцем, счел своевременным письменно завещать мужавшей на его глазах церкви. Что касается александрийских, именно филоновских, влияний в четвертом евангелии, то 1) речь может быть собственно не о влиянии Филона – к учению его евангелие относится, в сущности, отрицательно – а лишь о знакомстве евангелиста с Филоном; 2) такое знакомство столь же возможно предполагать у апостола Иоанна, сколько и у «Иоанна пресвитера», и у всякого другого ефесского писателя около 100 года; а что четвертое евангелие возникло здесь и в это время – факт несомненный. Противоречия между евангелиями если и существуют действительно (абсолютно непримиримых противоречий нет), то не идут далее разностей, обычных в исторических источниках; они могут возбуждать частные историко критические вопросы, но не могут подрывать принципиально историческую достоверность евангелий. То, что науке в 40-х годах XIX. века казалось ошибками евангелий (в частности – четвертого) против истории, языка, права – почти все получило благоприятное евангелиям разъяснение (вопрос о дне смерти Спасителя, избиение вифлеемских младенцев, возраст Саломии (дочери Иродиады) в год казни Крестителя, ценз Квириния, перевод «Силоам» через «послан» и т. д.). Современная отрицательная критика евангелий, особенно четвертого, сколько бы ученых представителей она ни имела, висит на воздухе, так как она хочет удержать отрицательные выводы, отказавшись ото всех почти аргументов, из которых эти выводы были сделаны. То, что во времена Баура составляло крупный научный успех, теперь представляет собой ненаучный произвол и староверство. Если доселе так много у отрицательной критики последователей, то причины тому – ненаучного характера. При таком положении дела нет надобности в подробном разборе по существу обоих отрицательных взглядов. Первый, отрицающий самое существование Христа, принужден прибегать к такому отчаянному средству, как отрицание подлинности всех посланий апостола Павла, потому что в них мы имеем самое ясное свидетельство о Христе, записанное всего лет 20 после распятия. Но и это средство едва ли достаточно. Тацит пишет, что в Риме, в 64 г., «огромное множество» людей, которых народ звал с христианами, предано было изысканнейшим казням. Христос, родоначальник этой сеты, был казнен прокуратором Понтием Пилатом, и подавленное на время гибельное суеверие вновь не раз прорывалось наружу (rursus erumpebat) не только в Иудее, где оно первоначально зародилось, но в самом Риме. Спрашивается: если даже Тацит пишет о Христе только со слов христиан (что отнюдь не доказано) – в кого же веровали, по ком назывались (vulgus appellabat) христиане (Christiani, т. е. последователи некоего Христа) как в 64-м году, так и ранее, еще во времена прокуратора Понтия Пилата, впервые «на время подавившего суеверие»? По Светонию, уже император Клавдий, около 50 года, изгнал из Рима иудеев из-за упорных волнений, возникших среди них impulsore Chresto, т. е. вследствие проповеди о Христе; известие это подтверждается Кассием Дионом и Деяниями Апостолов (гл. 18, 2). Вообще, если бы церковь выдумала своего сверхъестественного родоначальника, она несомненно отодвинула бы его мнимое существование подальше в глубь времен, уже ради простого вероподобия, как это и имеет место в аналогичных случаях. Никому, ни друзьям новорожденной церкви, ни врагам ее не приходило и в голову ставить вопрос: существовал ли Иисус Назаретский? Сходство новой теории с древним докетством – чисто внешнее. Докеты не отрицали того, что Х. своим современникам казался пришедшим в теле, а утверждали, что этому телу-явлению не соответствовало никакой вещи в себе; Х. телесный у них – не выдумка евангелистов, а их (и всего мира) иллюзия. Основания для такого взгляда были отнюдь не историко-критические, а чисто метафизические: докеты не могли принять Бога воплощенного, так как материю они отожествляли со злом. Поэтому и докеты могли бы фигурировать в защиту разбираемой теории лишь как аргумент вспомогательный; можно бы было, пожалуй, предполагать, что в их учении уцелела смутная память о той истине, что в действительности Х. никогда не существовал – если бы за эту теорию хоть что-нибудь говорило прямо. Между тем прямо не говорит за нее ничто. Что касается попыток второго рода, то надо сознаться: рисуемый ими человеческий образ Христа сам по себе выходит довольно живым и естественным, и многие общие всем исследователям черты его способны внушить мысль, что это – прочный результат истинно-научной работы. Единство выводов покоится, однако, исключительно на двух, одинаково ненаучных основаниях: 1)на более или менее полном отрицании исторического значения за четвертым евангелием, и 2) на отрицательном отношении к идее сверхъестественного. Понятно, что когда материал так урезан, придти к соглашению уже легче, тем более, что три первые евангелия по содержанию в значительной степени покрывают друг друга. Скрытый субъективизм критики, коренная ошибка всего направления, выходит, далее, наружу и, проявляясь в той или иной форме, в большей или меньшей степени, определяет особенности образа Христа, по представлению различных писателей, так, что они далеко расходятся между собой. У одних Х. – нежный, кроткий, непрактичный мечтатель и визионер; у других – суровый социальный реформатор, враг капитала и властей, политический демагог. По одним Он мыслитель, «трезвый» едва ли не до атеизма; по другим Он весь напоен иудейскими фантазиями о видимом царстве Мессии, только ими живет и дышит и за них погибает. По одним Он ученик ессеев и Крестителя, по другим – их противник. По одним Он истинный «человеколюбец», предрешивший, если не осуществивший призвание всех людей в царствие Божие; по другим Он, в отношении к самарянам и хананеям, был «engherzig wie nur Einer der Pharisaer» (узкосердечен не менее любого фарисея). В частности, отвергнув объективное чудо, исследователи наталкиваются на вопрос, в какой мере допустима иллюзия чуда или мнимое чудо: какие, сообразно с тем, евангельские чудеса можно допустить (исцеления бесноватых и других нервных больных, воскрешения мнимо умерших – дочери Иаира или наинского юноши), какие надо истолковать косвенно (хождение по водам), какие мифологизировать (проклятие смоковницы, умножение хлебов). Тут открывается субъективизму широкое поле, исхоженное, действительно, вдоль и поперек разными «Жизнями Иисуса». Тоже и с учением Спасителя. Тут субъективистыисследователи каждый по своему решают вопрос, какие изречения подлинны, какие составлены и приписаны Христу первыми христианскими поколениями, какие «ретушированы» позднейшим преданием. В результате, если верить иным исследователям, совершенно нельзя понять, почему именно этому рядовому раввину, без малейшего не только божественного, но и политического и психологического предведения, без всякой глубины и оригинальности, а только с добрым сердцем и некоторым художественным даром и остроумием, выпала первая роль во всемирной истории. Все самое глубокое, потрясающее душу – лучшие притчи и беседы Христа, эти авторы (напр. Штраус и Вейцзеккер) разносят по разным анонимам, оставляя Христу пять-шесть притч, с десяток изречений (Отче наш, блаженства, воздадите Кесарево Кесареви, Боже мой, вскую...) – и только. Тут школа исследователей, обещавшая дать нам образ человека Христа, постепенно урезывая новозаветный образ, доходит почти до полного упразднения его и подает руку теории, отрицающей Его вовсе: крайности сходятся. Если 0,9 изречений Христа выдуманы другими, то почему не выдуманы и оставшаяся 0,1, и Он Сам? Так судит себя сама субъективная критика. В какие странные «тупики» она иногда заходит – и тем вернее, чем тщательнее и серьёзнее ведется – показывает такой недавний пример. Многократно в евангелиях Х. зовет себя «Сыном Человеческим», и нет сомнения, что для еврея тех времен это выражение означало Мессию. Сначала критика решила, на основании текстов вроде Матф. что Х. сознал себя Мессией не сразу, а сперва учил только о близости пришествия Мессии. Поворотным пунктом, с которого Он открыл себя, как Мессию, ученикам, было исповедание Петра в Кесарии Филипповой (Марка 8, 27-29). Вреде ("Das Messiasgeheimniss in den Evangelien>, 1901) указывает, что Х. зовет себя у того же Марка «женихом» и «Сыном Человеческим» гораздо ранее (гл. 2, 10, 28; 2, 19 – 20). Казалось бы, из этого если что-нибудь следует, то вот что: по евангелиям, Х. не «развивался» в течение своей проповеди, а с самого ее начала сознавал Себя Мессией и лишь открывался ученикам и народу, как таковой, сначала намеками. Если Он говорил: «покайтеся, приблизилось царствие Божие», то это значило: «Мессия (Я) пришел и скоро выступить, как таковой, открыто» (что Он и сделал в беседе с Петром и при входе в Иерусалим). Вроде думает не так. По апостолу Павлу, говорит он, Иисус открыто заявил себя Мессией только в своем воскресении (Римл. 1, 3-4; на деле тут только общецерковная мысль, что в воскресении Своем Х. дал явное тактическое доказательство, что Он – Сын Божий); это и есть первичное представление христиан. Отсюда следует, что до воскресения Х. вовсе не называл Себя ни Мессией, ни Сыном Человеческим; все эти выражения вложили Ему в уста позднейшие христиане, уверовавшие в Его мессианство. Результат логический, и вместе с тем – очевидно нелепый. Раз Х. не воскресал (конечно, воскресения Вреде не признает), никогда себя Мессией не называл, не заявлял на мессианство никаких претензий, не давал и не обещал дать тому никаких доказательств – то с чего же, спрашивается, вообразили христиане, что Он есть Мессия и что Он воскрес? Опять скорее можно поверить, что христиане целиком выдумали Христа, чем что они так нелепо дополнили Его о Себе учение. С научной точки зрения можно заявить лишь то сомнение относительно тожества новозаветного Христа с историческим, что все наши источники о Нем – христианские, и стало быть не выполнено знаменитое правило: audiatur et altera pars. Но помочь в этом случае нечем. Altera pars в данном случае представлена Талмудом и Цельзом, и представляет собой набор грубых сплетен, выдающих свою лживость на каждом шагу. Любопытно, однако, что иудеи не видели возможности отрицать чудеса Христа и таинственность Его происхождения. Прочие известия о Христе (Иосифа Флавия, Лукиана) по своей краткости ничего не дают; к тому же часть их сомнительной подлинности. Пробел, с исторической точки зрения, немаловажный; но, раз мы считаем возможным судить о персидских войнах без персидских источников, о пунических – без пунийских, то можем судить и о Христе без нехристианских. Если же мы хотим быть возможно строгими и осторожными, то нам нет иного выбора как или принять целиком новозаветного Христа, или вовсе отказаться от надежды знать о Нем что-либо достоверное.
Канонические евангелия (кроме Луки 2, 41-52) говорят только об обстоятельствах рождества и младенчества И. Христа и об эпохе Его общественной деятельности, от крещения до вознесения на небо. Они сами свидетельствуют, что в них записаны далеко не все вообще дела и слова Его (Иоанна 20, 30 и 21, 25; Деян. 1, 3). Поэтому написать на их основании полную биографию Спасителя невозможно. Пытаться дать хотя общий Его нравственный образ – тоже задача слишком высокая и трудная; кто бы пожелал получить такой образ, тому нельзя дать лучшего совета, как внимательно читать самое евангелие; никакая «жизнь Иисуса Христа», даже писанная человеком верующим, ученым и даровитым (Фаррар), не дает такого сильного и цельного впечатления, как евангелия. Восстановить точную хронологию всех дел и слов Х. по всем четырем евангелистам – тоже дело едва ли возможное. Хронологическую рамку, по которой следует распределять представляемый синоптиками материал, дает евангелие от Иоанна; но как именно расположить этот материал внутри этой рамки – на это не может быть точного ответа. Все «согласия четырех евангелий» имеют за себя лишь большую или меньшую вероятность, и ни одно из них не авторизуется церковью безусловно. Принятое вообще в православной церкви «согласие» читатель найдет в любой хорошей священной истории Нового Завета или, еще лучше, в 3-м томе «Толкового Евангелия» архимандрита Михаила (стр. 629-643). Год рождения и смерти Спасителя также едва ли когда-нибудь удастся определить вполне точно. Несомненно, что Спаситель родился при Ироде Великом или Старшем (умер 750 г. Рима весной), и следовательно на несколько лет (не менее 3) раньше христианской эры (1 г. =754 г. от основания Рима, считая начало года 1-го января); распят при прокураторе Понтии Пилате, отозванном в 36 г. христианской эры.
Выступление Спасителя на проповедь падает не раньше 15-го года правления кесаря Тиверия, по-видимому – даже именно на этот год (Луки гл. 3). Спасителю было в это время около 30 лет (гл. 3-ст. 23). Но и из этих данных нельзя заключить о годе рождения Спасителя с полной точностью, ибо 1) что значит около30 лет? 2) неизвестно, откуда евангелист считает 15-й год Тиверия – от его единодержавия (это будет 782 г. от осн. Рима), или от объявления его соправителем Августа (780 г.); последнее вероятнее, ибо тогда год Рождества Христова падает еще на эпоху Ирода Великого (749-750 г.), считая Спасителю при крещении 31-й год, как прямее всего явствует из показания евангелиста. Кроме того, ев. Лука ставит Рождество Христово в связь с переписью, бывшей в иудее при президе Сирии Квиринии; а Квириний был в первый раз президом Сирии в 4-2 гг. до христианской эры, или в 750-752г. от основания Рима (сама перепись, упоминаемая у Луки – конечно не та, что ценз Квириния 7-го года по Р. Хр., упоминаемый Иосифом Флавием: так поздно Х. не мог родиться, так как в 7 г. Ирода Старшего давно уже не было в живых). Итак, по наиболее естественному пониманию имеющихся данных, Спаситель родился в 4 г. до христианской эры, в 749 или 750 году от основания Рима (Приблизительно к этому же времени ведет и указание Матфея на звезду Рождества Христова, которую уже Кеплер ставил в связь с конъюнкцией Юпитера и Сатурна в созвездии Рыб в 747 г. от основания Рима.). Учил он, по евангелисту Иоанну, не менее 2 1/2 лет, по самому вероятному толкованию его данных – 3 1/2 года; распят накануне еврейской Пасхи 783 г. от основания Рима, 14 нисана, в пятницу (Иоанна 18, 28).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90