Он качался, пытаясь дотянуться ногой до стула, который я умышленно оставил неподалеку. Я решил, что это у него получится, и потому закрыл вторую дверь и помчался по тропинке к автостоянке.
Дорис уже закрыла пивную, и на стоянке находился лишь «ягуар». Машина была заперта, но это задержало меня на десять секунд. На заднем сиденье валялись наручники на короткой цепочке. Они предназначались для меня в конце пути.
Я быстро вернулся в «спортзал», открыл внешнюю дверь, затем распахнул внутреннюю и пробежал мимо Фитча в мастерскую. Но в последний момент я вдруг резко затормозил и обернулся, глядя на него с большим удивлением. Он стоял на стуле на цыпочках, чуть наклонившись, и дышал с таким скрежетом, словно кто-то пилил фанеру. Лицо его распухло и стало багрово-синим. В его взгляде появилась странная глубина, и эти два колодца были заполнены ужасом.
— Шалишь, Фитч, — сказал я и снова столкнул его со стула. Он прохрипел было: «Послушай», но веревка захлестнула ему горло, и он закачался, судорожно работая ртом, словно продолжал говорить. Я двинулся от него со стулом в руках, затем остановился, словно у меня возникли сомнения. «Ладно, — процедил я так, как будто меня распирала ненависть, — если хочешь помедленней, так хрен с тобой». И я снова поставил стул неподалеку от него.
В мастерской я стал собирать вещички: положил в сумку пару-тройку ножей, кольт тридцать второго калибра, потому как это оружие очень уважает Принцесса, разные медицинские принадлежности, а также кое-что еще полезное в таких делах. Когда я вышел в зал, Фитч опять взобрался на стул, но весь дрожал и шатался, пытаясь сохранить равновесие. Я прошел мимо и буркнул:
— Желаю приятно провести время.
Он заговорил хрипло, словно человек, у которого хронический бронхит:
— Гарвин… обожди… Она в замке Гленкрофт… — Он продолжал шевелить губами, но у него кончился воздух в легких. Я медленно подошел к нему, взялся рукой за спинку стула и сказал:
— Хитрая сволочь.
Он с шумом вдохнул воздух. Лицо его было в пятнах. Если можно завопить шепотом, то именно это он и сделал:
— Святая правда… Замок Гленкрофт… Инвернесс.
Я понимал, что он не врет. Он даже не пытался поторговаться, потому как понимал, что на это у него не будет времени. Он просто выложил все, что знал, и теперь смотрел на меня дикими глазами, надеясь на чудо. Я сказал недоверчиво:
— Ты должен был, значит, отвезти меня в Инвернесс?
Он кивнул, потом кое-как выдавил из себя:
— Ехать всю ночь. Завтра к полудню… срок.
Ну что ж… Я провел в уме подсчеты. По времени и расстоянию все совпадало. Ну, а Фитчу сейчас было трудно состряпать какую-нибудь убедительную небылицу. Я подошел к стене, отвязал веревку. Фитч свалился со стула и лежал на полу, тяжело дыша. Я открыл свою сумку, вынул шприц. Он не пытался сопротивляться. Я вколол ему дозу. Три грана фенобарбитонала. Это означает долгий крепкий сон.
Обращение не из деликатных, но он проснется с головой на плечах и уже за это скажет мне спасибо.
Затем я вернулся в мастерскую и оттуда позвонил Венгу, который вел хозяйство в доме Модести Блейз. Он сказал, что хозяйка в своем загородном коттедже в Уилтшире. Я сообщил ему свои новости. Он маленько одурел. Я коротко изложил ему суть и велел, не теряя времени даром, мчаться ко мне и заняться Фитчем.
На Венга можно положиться. У него хватит ума отыскать ключи Принцессы от спортзала, он свяжет Фитча так, что будет виднеться только нос, и станет караулить его с пистолетом наготове целую неделю, если того потребуют обстоятельства.
Я положил трубку, взял сумку и отправился в бар. Леди Джанет сидела в гостиной и смотрела журнал. Сначала она осведомилась своим мягким мурлыкающим голосом:
— Ну, что случилось с твоим приятелем? — Потом взглянула на меня и вскочила так, что и не скажешь, что у нее протез:
— Вилли, что стряслось с тобой?
Я стал складывать в сумку карты и путеводители по Шотландии, успев только буркнуть:
— Извини, Джен. Свидание откладывается. У меня неприятности.
Я отыскал в путеводителе замок Гленкрофт. На него было отведено три строчки, и он описывался как укрепленный дом. Что ж, судя по всему, он не отличался размерами, просто старинный особняк с зубчатыми стенами.
— Ее высочество? — осведомилась Джанет. Так она величает Модести. Поначалу в этом обращении хватало ехидства, но потом они познакомились — когда Принцесса гостила у меня, — и все стало на свои места. Джанет по-прежнему называла ее за глаза «ее высочество», но уже в шутку, без подначки.
— Ее поймали, Джен, — сказал я. — Старые счеты. Ничего хорошего. Это люди, какие могут присниться только в кошмарном сне. Они увезли ее в замок Гленкрофт и завтра в полдень начнут резать ее на куски.
У Джанет, понятно, возникли разные вопросы, но она не стала ничего спрашивать. Я подошел к телефону, а она, положив руку на плечо, сказала:
— Но Принцесса ведь умеет за себя постоять.
Так-то оно так, если бы только знать наперед, что случится. Я это и сказал Джанет, пока искал телефон Дейва Крейторпа. У него есть самолет «бигл-пап», который стоит неподалеку от «Мельницы». Он уже не раз возил нас с Принцессой в разные места, и я молил Бога, чтобы Дейв был дома и согласился лететь или по крайней мере одолжил мне самолет, чтобы я сам слетал в Глазго.
Пока я ждал ответа, Джанет спросила:
— Кого ты хочешь найти, Вилли? И зачем?
Когда я объяснил ей, она разъединила телефон.
— Господи, у отца есть «бичкрафт барон» в Хитроу. Он прилетел на нем во вторник и пока что находится в Лондоне. Я сама доставлю тебя в Глазго.
Батюшки! Папочка-граф! Я не стал выяснять, позволит ли он ей такое, потому как подозревал, что она не станет утруждать себя просьбой. И в Хитроу никто не посмеет остановить ее, потому как она окинет их взглядом, в котором они сразу увидят десять поколений шотландских графов. К тому же «бичкрафт» развивает скорость до двухсот двадцати пяти миль в час, а «бигл» — в два раза меньше.
Я обнял и поцеловал ее. Вполне искренне. Она была такая свежая и милая, что поцеловать ее было одно удовольствие. Тут я позвонил уже в Глазго и с ходу дозвонился. Я велел Малышу Джоку Миллеру, чтобы он подготовил мне машину в аэропорту Глазго с двух ночи. Он сказал «Угу», и я положил трубку. Джок получал пенсию от Принцессы, потому как, работая на нее, нарвался на пулю, которая лишила его глаза. Теперь у него был гараж в Глазго. Он говорил редко, но если уж, как сейчас, вы слышали его «Угу», то можно было не волноваться.
— Однажды, еще девочкой, я была в замке Гленкрофт, — сказала Джен. — Это просто большой особняк к северу от Лох-Шила. А вокруг на многие мили ни души.
Я сказал ей на это, что теперь там есть телефон и вроде бы в замке кто-то жил. Я говорил и ходил по комнате, открывая ящики, что-то вынимал из сумки, что-то туда укладывал. Джанет смотрела и не задавала лишних вопросов. Она уже кое-что поняла насчет нас с Принцессой, а чего не знала, то, похоже, вычислила.
— Да, там жила семья, — кивнула она. — Но года три назад они уехали. Не знаю уж, удалось ли им продать Гленкрофт. Но они вполне могли сдать его.
Я застегнул молнию на сумке и кивнул. Пока Джанет разбиралась с машиной, я сбегал наверх, надел черные брюки и куртку. С внутренней стороны куртки была прилажена сбруя, в которой имелись ножны, куда я и сунул свои ножи. Теперь я немножко поостыл. Не было необходимости гнать во весь опор в Хитроу. Фитч должен был притащить меня к полудню. И только после этого Родель собирался начать работать с Модести. Если не случится ничего непредвиденного, мы приземлимся в Глазго в половине третьего, а в половине пятого я уже буду в Гленкрофте. Стало быть, в моем распоряжении оставалось несколько часов темноты и все утро.
В Хитроу нам удалось быстро получить разрешение на взлет. Джанет вывела «барона» на заданный курс, включила автопилот и попросила у меня сигарету. Она сообщила мне, что замок Гленкрофт обнесен стеной и выстроен в форме буквы Е с отсутствующей средней перекладинкой. Одно крыло уже много лет назад сделалось непригодным для жилья, и семья обитала в другой половине.
Во время полета мы почти не разговаривали. Джанет, собственно, не знала, что и сказать, а я провел умственную гимнастику, которая помогает экономить нервную энергию. Только в какой-то момент она вдруг произнесла неуверенно, словно опасаясь, что я отреагирую не так:
— Вилли, она для тебя так много значит…
Ну, я не люблю распространяться на эту тему, потому как все равно не в словах дело. Но Джанет, конечно, имела право услышать что-то вразумительное. Это слишком долгая история, и я мог только передать ей самую суть, которая, если честно, мало что проясняла.
Большую часть своей сознательной жизни я был мерзким, гадким, тупым подонком, который ненавидел всех и вся и постоянно попадал в неприятные истории. И вот тогда-то в моей жизни и возникла Принцесса. Ей было двадцать лет, но она уже два года возглавляла Сеть и развернулась на полную катушку. Она вытащила меня из канавы, а вернее, из тюрьмы, дала работу, а главное — поверила мне. Это все равно что тебя бросили в чан на переплавку и потом придали тебе совсем другую форму. Я сильно изменился… Раньше я копошился где-то на дне морском, а потом вдруг понял, что можно жить там, наверху, на свежем воздухе, под солнцем. Или все равно как всю жизнь ползать, а потом вдруг понять, что ты можешь летать, как птица…
Какое-то время я говорил, путаясь в словах, потом умолк. Джанет посмотрела на меня и медленно произнесла:
— Я понимаю тебя, Вилли. Ты единственный, кого я знаю, кто… всегда радуется жизни… Да, я понимаю, что она для тебя значит. Но, возможно, и ты для нее значишь не меньше. — Она улыбнулась и коснулась пальцами моей щеки со словами: — Отлично. Она Принцесса, ты ее верноподданный. Что ж, тут кое-что остается и для меня.
Мы приземлились в два тридцать. Малыш, Джок Миллер, подогнал нам две машины на выбор. Я взял «ягуар», бросил в багажник сумку, потом представил Джанет Миллеру. Его сморщенная хитрая физиономия побагровела от удовольствия. Не то чтобы он был таким уж снобом, но всегда готов поднять свой шотландский меч за аристократа, если тот, конечно, шотландец. Я рассказал ему насчет Роделя, и в его глазах появилось опасное выражение. Он сказал, глядя на меня снизу вверх:
— Погоди, Вилли, я захвачу бритву и поеду с вами.
— Нет уж, Джок, — сказал я. — Тут нужно действовать по-тихому.
Я обнял Джанет, поцеловал на прощание, сел в машину и поехал. В зеркальце было видно, как они стояли и смотрели мне вслед.
Зимний снег успел сойти, и дорога была неплохой. Я промчался мимо Лох-Лемонда и не потерял темпа, когда шпарил через Грампианские горы. Я миновал Раннох-Мур, дал кругаля до Форта, потом свернул на дорогу, что вела на север. Еще через полчаса я свернул на проселок к замку Гленкрофт. До него было с милю, но я ехал, потушив фары. Через полмили я свернул с проселка, поставил машину в укромном местечке, вытащил свою сумку и двинулся дальше на своих двоих.
Еще не было и четырех часов, а в этих северных краях рассветало не раньше восьми. Теперь я совсем успокоился. Я на месте, времени вагон и маленькая тележка, и опять же инициатива была у меня, а это, сами понимаете, уже полдела. Родель-то был уверен, что Фитч везет меня к нему в своей машине и мы еще где-то в Средней Англии.
Гленкрофт был большим особняком, или маленьким замком. Он действительно был обнесен зубчатой стеной высотой в тридцать футов. Стена казалась несоразмерно высокой, потому что сам замок был всего в три этажа. Трудно сказать, зачем понадобилось возводить такую преграду, впрочем, эти шотландские кланы так жутко враждовали между собой, что, наверное, они знали, что делали.
Я осмотрел стену. Главные ворота были украшены острыми зубцами. Они выглядели поновей, чем сам замок, — им было лет сто. Сделаны из прочного дерева и запирались на засов снаружи. Поверх зубцов была натянута колючая проволока. Она, понятно, выглядела новее ворот и даже не успела проржаветь. Ворота прятались в арке, созданной стеной, и свободное пространство было как раз заполнено зубцами и проволокой. В восточной части стены имелась небольшая дверь, тоже из массивного дерева и запиравшаяся изнутри.
Я решил перелезть через стену, а потому извлек из сумки самое необходимое и переложил в маленький рюкзачок, который надел на спину. Затем я взял моток нейлоновой веревки с кошкой на конце. Зубья кошки были почти до самых кончиков обуты в резину, и потому, когда я забросил ее, она не пикнула.
Подъем шел гладко. Но вдруг я почувствовал, что веревка поехала. Штукатурка, державшая большой камень, за который я зацепился кошкой, явно ослабла, и я увидел, что камень восемнадцать дюймов в длину и в фут толщиной вдруг зашатался и вылез из кладки.
Потом мы оба, я и камень, полетели вниз. Я не хвастаюсь, когда говорю, что для меня нипочем падение с высоты двадцать пять футов на землю, но, хотя я и впрямь отлично умею падать, радоваться тут нечему. Радоваться имеют право те, кто не падает.
Но это падение оказалось не из легких. Я не мог упасть на спину, потому как у меня был рюкзачок, а в нем много всякой всячины. Кроме того, мне вовсе ни к чему было, чтобы на меня упал еще и здоровенный камень, поэтому пришлось отбиваться от него всеми силами. Это было мое последнее воспоминание о падении. Когда я открыл глаза, то дрожал, словно кот в морозильнике. Только мое левое плечо горело огнем. Камень валялся в ярде от меня, и он меня не ушиб. И на спину я тоже, вопреки опасениям, не приземлился. Зато я вывихнул себе левое плечо. Когда я сел и стал его ощупывать, то сразу нашел то место, где сустав вышел из паза.
Большая удача…
Я кое-как встал и оперся на стену здоровым плечом, обдумывая ситуацию. В некоторых кругах мое имя полюбуется уважением. Трудно сказать почему. Лично я глубоко убежден в том, что Гарвин из тех, кто мог бы с помощью протекции кое-как добиться звания сумасшедшего.
Я ничего не мог поделать с проклятым плечом, по крайней мере без посторонней помощи, а потому стоял и баюкал боль, завернув ее в черное бархатное покрывало, чтобы она там уснула и больше не терзала меня. Это один из того миллиона приемов, которым я обязан Принцессе. Ну, конечно, за час или за день этой премудрости не научишься. В пустыне Тар, к северу от Джодпура, например, жил старик Сиваджи, который уверял, что ему сто двадцать семь лет. Он явно сочинял, потому как было ему никак не меньше ста пятидесяти. В свое время Принцесса отправила меня к нему на стажировку, и я провел у него два самых чудных месяца в жизни — и научился разным полезным штучкам.
Когда боль наконец забылась сном, я продвинулся еще немного по стене и забросил кошку. На этот раз я повисел на веревке минут пять и лишь потом начал подниматься. Нет ничего приятного в подъеме с помощью одной руки и двух ног, но это, похоже, вполне осуществимо, потому что лично мне удалось забраться на стену. Затем я перекинул веревку вниз и стал спускаться.
Две минуты спустя я подкрался к окну в западной части замка, в котором горел свет. Занавеси не были задернуты, и я заглянул внутрь. Я увидел камин, который горел вовсю, и пятерых парней. Четверо сидели за столом и резались в карты. На столе были пепельницы, полные окурков, и полупустые стаканы. Пятый был Родель. Он сидел в кресле-каталке с бокалом бренди в руке и смотрел на огонь. Колени его были накрыты пледом. Я помнил его крупным мужчиной с жестким темным лицом. Он и сейчас сохранил свои габариты, но лицо его пожелтело, а кроме того, сильно исхудало. Казалось, изнутри его разъедала какая-то ржавчина. Скорее всего, так оно и было.
Остальные соответствовали моим ожиданиям — нечто вроде Фитча. Такие ребята обходятся недешево, но у Роделя подобные траты окупаются. Меня не удивило, что в столь поздний час они не спят, а играют в карты.
Родель всегда был совой.
За оконным стеклом имелась решетка с частыми прутьями. Она не отличалась новизной, и я решил, что такие же решетки поставлены и на всех прочих окнах первого этажа, чтобы не забрались воры, когда в замке никто не живет. Я проверил свои догадки на прочих окнах и убедился в своей правоте. Возможно, верхние окна не имели таких украшений, но, прежде чем начать восхождение, я решил еще разок заглянуть в освещенное окно.
К этому времени один из четверки принес и поставил на стол тарелки и большое блюдо с сандвичами. Родель не пошевелился в своем кресле и не стал ничего есть, зато остальные набросились на жратву. Затем дверь открылась, и появился еще один тип, толкая Принцессу пистолетом в спину.
В животе у меня забилась какая-то рыбина. Руки Принцесса держала за спиной, на ней был свитер и брюки, в которых она обычно ездит верхом у себя в Бенилдоне. Волосы растрепаны, на лице синяк, но в остальном все было в порядке. Она вошла невозмутимая, словно манекенщица на показе мод, и даже в этой своей одежде выглядела так, словно сошла со страниц журнала «Вог».
1 2 3 4
Дорис уже закрыла пивную, и на стоянке находился лишь «ягуар». Машина была заперта, но это задержало меня на десять секунд. На заднем сиденье валялись наручники на короткой цепочке. Они предназначались для меня в конце пути.
Я быстро вернулся в «спортзал», открыл внешнюю дверь, затем распахнул внутреннюю и пробежал мимо Фитча в мастерскую. Но в последний момент я вдруг резко затормозил и обернулся, глядя на него с большим удивлением. Он стоял на стуле на цыпочках, чуть наклонившись, и дышал с таким скрежетом, словно кто-то пилил фанеру. Лицо его распухло и стало багрово-синим. В его взгляде появилась странная глубина, и эти два колодца были заполнены ужасом.
— Шалишь, Фитч, — сказал я и снова столкнул его со стула. Он прохрипел было: «Послушай», но веревка захлестнула ему горло, и он закачался, судорожно работая ртом, словно продолжал говорить. Я двинулся от него со стулом в руках, затем остановился, словно у меня возникли сомнения. «Ладно, — процедил я так, как будто меня распирала ненависть, — если хочешь помедленней, так хрен с тобой». И я снова поставил стул неподалеку от него.
В мастерской я стал собирать вещички: положил в сумку пару-тройку ножей, кольт тридцать второго калибра, потому как это оружие очень уважает Принцесса, разные медицинские принадлежности, а также кое-что еще полезное в таких делах. Когда я вышел в зал, Фитч опять взобрался на стул, но весь дрожал и шатался, пытаясь сохранить равновесие. Я прошел мимо и буркнул:
— Желаю приятно провести время.
Он заговорил хрипло, словно человек, у которого хронический бронхит:
— Гарвин… обожди… Она в замке Гленкрофт… — Он продолжал шевелить губами, но у него кончился воздух в легких. Я медленно подошел к нему, взялся рукой за спинку стула и сказал:
— Хитрая сволочь.
Он с шумом вдохнул воздух. Лицо его было в пятнах. Если можно завопить шепотом, то именно это он и сделал:
— Святая правда… Замок Гленкрофт… Инвернесс.
Я понимал, что он не врет. Он даже не пытался поторговаться, потому как понимал, что на это у него не будет времени. Он просто выложил все, что знал, и теперь смотрел на меня дикими глазами, надеясь на чудо. Я сказал недоверчиво:
— Ты должен был, значит, отвезти меня в Инвернесс?
Он кивнул, потом кое-как выдавил из себя:
— Ехать всю ночь. Завтра к полудню… срок.
Ну что ж… Я провел в уме подсчеты. По времени и расстоянию все совпадало. Ну, а Фитчу сейчас было трудно состряпать какую-нибудь убедительную небылицу. Я подошел к стене, отвязал веревку. Фитч свалился со стула и лежал на полу, тяжело дыша. Я открыл свою сумку, вынул шприц. Он не пытался сопротивляться. Я вколол ему дозу. Три грана фенобарбитонала. Это означает долгий крепкий сон.
Обращение не из деликатных, но он проснется с головой на плечах и уже за это скажет мне спасибо.
Затем я вернулся в мастерскую и оттуда позвонил Венгу, который вел хозяйство в доме Модести Блейз. Он сказал, что хозяйка в своем загородном коттедже в Уилтшире. Я сообщил ему свои новости. Он маленько одурел. Я коротко изложил ему суть и велел, не теряя времени даром, мчаться ко мне и заняться Фитчем.
На Венга можно положиться. У него хватит ума отыскать ключи Принцессы от спортзала, он свяжет Фитча так, что будет виднеться только нос, и станет караулить его с пистолетом наготове целую неделю, если того потребуют обстоятельства.
Я положил трубку, взял сумку и отправился в бар. Леди Джанет сидела в гостиной и смотрела журнал. Сначала она осведомилась своим мягким мурлыкающим голосом:
— Ну, что случилось с твоим приятелем? — Потом взглянула на меня и вскочила так, что и не скажешь, что у нее протез:
— Вилли, что стряслось с тобой?
Я стал складывать в сумку карты и путеводители по Шотландии, успев только буркнуть:
— Извини, Джен. Свидание откладывается. У меня неприятности.
Я отыскал в путеводителе замок Гленкрофт. На него было отведено три строчки, и он описывался как укрепленный дом. Что ж, судя по всему, он не отличался размерами, просто старинный особняк с зубчатыми стенами.
— Ее высочество? — осведомилась Джанет. Так она величает Модести. Поначалу в этом обращении хватало ехидства, но потом они познакомились — когда Принцесса гостила у меня, — и все стало на свои места. Джанет по-прежнему называла ее за глаза «ее высочество», но уже в шутку, без подначки.
— Ее поймали, Джен, — сказал я. — Старые счеты. Ничего хорошего. Это люди, какие могут присниться только в кошмарном сне. Они увезли ее в замок Гленкрофт и завтра в полдень начнут резать ее на куски.
У Джанет, понятно, возникли разные вопросы, но она не стала ничего спрашивать. Я подошел к телефону, а она, положив руку на плечо, сказала:
— Но Принцесса ведь умеет за себя постоять.
Так-то оно так, если бы только знать наперед, что случится. Я это и сказал Джанет, пока искал телефон Дейва Крейторпа. У него есть самолет «бигл-пап», который стоит неподалеку от «Мельницы». Он уже не раз возил нас с Принцессой в разные места, и я молил Бога, чтобы Дейв был дома и согласился лететь или по крайней мере одолжил мне самолет, чтобы я сам слетал в Глазго.
Пока я ждал ответа, Джанет спросила:
— Кого ты хочешь найти, Вилли? И зачем?
Когда я объяснил ей, она разъединила телефон.
— Господи, у отца есть «бичкрафт барон» в Хитроу. Он прилетел на нем во вторник и пока что находится в Лондоне. Я сама доставлю тебя в Глазго.
Батюшки! Папочка-граф! Я не стал выяснять, позволит ли он ей такое, потому как подозревал, что она не станет утруждать себя просьбой. И в Хитроу никто не посмеет остановить ее, потому как она окинет их взглядом, в котором они сразу увидят десять поколений шотландских графов. К тому же «бичкрафт» развивает скорость до двухсот двадцати пяти миль в час, а «бигл» — в два раза меньше.
Я обнял и поцеловал ее. Вполне искренне. Она была такая свежая и милая, что поцеловать ее было одно удовольствие. Тут я позвонил уже в Глазго и с ходу дозвонился. Я велел Малышу Джоку Миллеру, чтобы он подготовил мне машину в аэропорту Глазго с двух ночи. Он сказал «Угу», и я положил трубку. Джок получал пенсию от Принцессы, потому как, работая на нее, нарвался на пулю, которая лишила его глаза. Теперь у него был гараж в Глазго. Он говорил редко, но если уж, как сейчас, вы слышали его «Угу», то можно было не волноваться.
— Однажды, еще девочкой, я была в замке Гленкрофт, — сказала Джен. — Это просто большой особняк к северу от Лох-Шила. А вокруг на многие мили ни души.
Я сказал ей на это, что теперь там есть телефон и вроде бы в замке кто-то жил. Я говорил и ходил по комнате, открывая ящики, что-то вынимал из сумки, что-то туда укладывал. Джанет смотрела и не задавала лишних вопросов. Она уже кое-что поняла насчет нас с Принцессой, а чего не знала, то, похоже, вычислила.
— Да, там жила семья, — кивнула она. — Но года три назад они уехали. Не знаю уж, удалось ли им продать Гленкрофт. Но они вполне могли сдать его.
Я застегнул молнию на сумке и кивнул. Пока Джанет разбиралась с машиной, я сбегал наверх, надел черные брюки и куртку. С внутренней стороны куртки была прилажена сбруя, в которой имелись ножны, куда я и сунул свои ножи. Теперь я немножко поостыл. Не было необходимости гнать во весь опор в Хитроу. Фитч должен был притащить меня к полудню. И только после этого Родель собирался начать работать с Модести. Если не случится ничего непредвиденного, мы приземлимся в Глазго в половине третьего, а в половине пятого я уже буду в Гленкрофте. Стало быть, в моем распоряжении оставалось несколько часов темноты и все утро.
В Хитроу нам удалось быстро получить разрешение на взлет. Джанет вывела «барона» на заданный курс, включила автопилот и попросила у меня сигарету. Она сообщила мне, что замок Гленкрофт обнесен стеной и выстроен в форме буквы Е с отсутствующей средней перекладинкой. Одно крыло уже много лет назад сделалось непригодным для жилья, и семья обитала в другой половине.
Во время полета мы почти не разговаривали. Джанет, собственно, не знала, что и сказать, а я провел умственную гимнастику, которая помогает экономить нервную энергию. Только в какой-то момент она вдруг произнесла неуверенно, словно опасаясь, что я отреагирую не так:
— Вилли, она для тебя так много значит…
Ну, я не люблю распространяться на эту тему, потому как все равно не в словах дело. Но Джанет, конечно, имела право услышать что-то вразумительное. Это слишком долгая история, и я мог только передать ей самую суть, которая, если честно, мало что проясняла.
Большую часть своей сознательной жизни я был мерзким, гадким, тупым подонком, который ненавидел всех и вся и постоянно попадал в неприятные истории. И вот тогда-то в моей жизни и возникла Принцесса. Ей было двадцать лет, но она уже два года возглавляла Сеть и развернулась на полную катушку. Она вытащила меня из канавы, а вернее, из тюрьмы, дала работу, а главное — поверила мне. Это все равно что тебя бросили в чан на переплавку и потом придали тебе совсем другую форму. Я сильно изменился… Раньше я копошился где-то на дне морском, а потом вдруг понял, что можно жить там, наверху, на свежем воздухе, под солнцем. Или все равно как всю жизнь ползать, а потом вдруг понять, что ты можешь летать, как птица…
Какое-то время я говорил, путаясь в словах, потом умолк. Джанет посмотрела на меня и медленно произнесла:
— Я понимаю тебя, Вилли. Ты единственный, кого я знаю, кто… всегда радуется жизни… Да, я понимаю, что она для тебя значит. Но, возможно, и ты для нее значишь не меньше. — Она улыбнулась и коснулась пальцами моей щеки со словами: — Отлично. Она Принцесса, ты ее верноподданный. Что ж, тут кое-что остается и для меня.
Мы приземлились в два тридцать. Малыш, Джок Миллер, подогнал нам две машины на выбор. Я взял «ягуар», бросил в багажник сумку, потом представил Джанет Миллеру. Его сморщенная хитрая физиономия побагровела от удовольствия. Не то чтобы он был таким уж снобом, но всегда готов поднять свой шотландский меч за аристократа, если тот, конечно, шотландец. Я рассказал ему насчет Роделя, и в его глазах появилось опасное выражение. Он сказал, глядя на меня снизу вверх:
— Погоди, Вилли, я захвачу бритву и поеду с вами.
— Нет уж, Джок, — сказал я. — Тут нужно действовать по-тихому.
Я обнял Джанет, поцеловал на прощание, сел в машину и поехал. В зеркальце было видно, как они стояли и смотрели мне вслед.
Зимний снег успел сойти, и дорога была неплохой. Я промчался мимо Лох-Лемонда и не потерял темпа, когда шпарил через Грампианские горы. Я миновал Раннох-Мур, дал кругаля до Форта, потом свернул на дорогу, что вела на север. Еще через полчаса я свернул на проселок к замку Гленкрофт. До него было с милю, но я ехал, потушив фары. Через полмили я свернул с проселка, поставил машину в укромном местечке, вытащил свою сумку и двинулся дальше на своих двоих.
Еще не было и четырех часов, а в этих северных краях рассветало не раньше восьми. Теперь я совсем успокоился. Я на месте, времени вагон и маленькая тележка, и опять же инициатива была у меня, а это, сами понимаете, уже полдела. Родель-то был уверен, что Фитч везет меня к нему в своей машине и мы еще где-то в Средней Англии.
Гленкрофт был большим особняком, или маленьким замком. Он действительно был обнесен зубчатой стеной высотой в тридцать футов. Стена казалась несоразмерно высокой, потому что сам замок был всего в три этажа. Трудно сказать, зачем понадобилось возводить такую преграду, впрочем, эти шотландские кланы так жутко враждовали между собой, что, наверное, они знали, что делали.
Я осмотрел стену. Главные ворота были украшены острыми зубцами. Они выглядели поновей, чем сам замок, — им было лет сто. Сделаны из прочного дерева и запирались на засов снаружи. Поверх зубцов была натянута колючая проволока. Она, понятно, выглядела новее ворот и даже не успела проржаветь. Ворота прятались в арке, созданной стеной, и свободное пространство было как раз заполнено зубцами и проволокой. В восточной части стены имелась небольшая дверь, тоже из массивного дерева и запиравшаяся изнутри.
Я решил перелезть через стену, а потому извлек из сумки самое необходимое и переложил в маленький рюкзачок, который надел на спину. Затем я взял моток нейлоновой веревки с кошкой на конце. Зубья кошки были почти до самых кончиков обуты в резину, и потому, когда я забросил ее, она не пикнула.
Подъем шел гладко. Но вдруг я почувствовал, что веревка поехала. Штукатурка, державшая большой камень, за который я зацепился кошкой, явно ослабла, и я увидел, что камень восемнадцать дюймов в длину и в фут толщиной вдруг зашатался и вылез из кладки.
Потом мы оба, я и камень, полетели вниз. Я не хвастаюсь, когда говорю, что для меня нипочем падение с высоты двадцать пять футов на землю, но, хотя я и впрямь отлично умею падать, радоваться тут нечему. Радоваться имеют право те, кто не падает.
Но это падение оказалось не из легких. Я не мог упасть на спину, потому как у меня был рюкзачок, а в нем много всякой всячины. Кроме того, мне вовсе ни к чему было, чтобы на меня упал еще и здоровенный камень, поэтому пришлось отбиваться от него всеми силами. Это было мое последнее воспоминание о падении. Когда я открыл глаза, то дрожал, словно кот в морозильнике. Только мое левое плечо горело огнем. Камень валялся в ярде от меня, и он меня не ушиб. И на спину я тоже, вопреки опасениям, не приземлился. Зато я вывихнул себе левое плечо. Когда я сел и стал его ощупывать, то сразу нашел то место, где сустав вышел из паза.
Большая удача…
Я кое-как встал и оперся на стену здоровым плечом, обдумывая ситуацию. В некоторых кругах мое имя полюбуется уважением. Трудно сказать почему. Лично я глубоко убежден в том, что Гарвин из тех, кто мог бы с помощью протекции кое-как добиться звания сумасшедшего.
Я ничего не мог поделать с проклятым плечом, по крайней мере без посторонней помощи, а потому стоял и баюкал боль, завернув ее в черное бархатное покрывало, чтобы она там уснула и больше не терзала меня. Это один из того миллиона приемов, которым я обязан Принцессе. Ну, конечно, за час или за день этой премудрости не научишься. В пустыне Тар, к северу от Джодпура, например, жил старик Сиваджи, который уверял, что ему сто двадцать семь лет. Он явно сочинял, потому как было ему никак не меньше ста пятидесяти. В свое время Принцесса отправила меня к нему на стажировку, и я провел у него два самых чудных месяца в жизни — и научился разным полезным штучкам.
Когда боль наконец забылась сном, я продвинулся еще немного по стене и забросил кошку. На этот раз я повисел на веревке минут пять и лишь потом начал подниматься. Нет ничего приятного в подъеме с помощью одной руки и двух ног, но это, похоже, вполне осуществимо, потому что лично мне удалось забраться на стену. Затем я перекинул веревку вниз и стал спускаться.
Две минуты спустя я подкрался к окну в западной части замка, в котором горел свет. Занавеси не были задернуты, и я заглянул внутрь. Я увидел камин, который горел вовсю, и пятерых парней. Четверо сидели за столом и резались в карты. На столе были пепельницы, полные окурков, и полупустые стаканы. Пятый был Родель. Он сидел в кресле-каталке с бокалом бренди в руке и смотрел на огонь. Колени его были накрыты пледом. Я помнил его крупным мужчиной с жестким темным лицом. Он и сейчас сохранил свои габариты, но лицо его пожелтело, а кроме того, сильно исхудало. Казалось, изнутри его разъедала какая-то ржавчина. Скорее всего, так оно и было.
Остальные соответствовали моим ожиданиям — нечто вроде Фитча. Такие ребята обходятся недешево, но у Роделя подобные траты окупаются. Меня не удивило, что в столь поздний час они не спят, а играют в карты.
Родель всегда был совой.
За оконным стеклом имелась решетка с частыми прутьями. Она не отличалась новизной, и я решил, что такие же решетки поставлены и на всех прочих окнах первого этажа, чтобы не забрались воры, когда в замке никто не живет. Я проверил свои догадки на прочих окнах и убедился в своей правоте. Возможно, верхние окна не имели таких украшений, но, прежде чем начать восхождение, я решил еще разок заглянуть в освещенное окно.
К этому времени один из четверки принес и поставил на стол тарелки и большое блюдо с сандвичами. Родель не пошевелился в своем кресле и не стал ничего есть, зато остальные набросились на жратву. Затем дверь открылась, и появился еще один тип, толкая Принцессу пистолетом в спину.
В животе у меня забилась какая-то рыбина. Руки Принцесса держала за спиной, на ней был свитер и брюки, в которых она обычно ездит верхом у себя в Бенилдоне. Волосы растрепаны, на лице синяк, но в остальном все было в порядке. Она вошла невозмутимая, словно манекенщица на показе мод, и даже в этой своей одежде выглядела так, словно сошла со страниц журнала «Вог».
1 2 3 4