«НФ. Выпуск 36»: Знание; Москва; 1992
Песах Амнуэль
Не могу поступиться принципом
«Я не стану проводить никаких аналогий с чем-нибудь всем нам знакомым, а просто расскажу как обстоит дело».
Р. ФЕЙНМАН «Характер физических законов»
С одной стороны — все, чему меня учили. С другой — истина. Истина ли? Вот в этом я и не уверен. Принцип презумпции искусственности — основа всего. Это знает каждый ребенок.
Помню, мне было три года и я проказничал: разбирал игрушки. Конечно, они сразу превращались в металлическую и пластиковую пыль, я сидел перед невзрачной кучкой и просеивал песок между пальцев. Подошел отец, спросил:
— Кто это сделал?
— Никто, — ответил я, не подумав.
Тогда отец и преподал мне первый урок презумпции искусственности. Объяснил (кое-какие части тела у меня потом долго болели), что само собой в природе ничего не делается, не случается, не происходит.
Всё, что мы видим, слышим, осязаем, чувствуем, было кем-то и когда-то сделано. Сделано, понятно? И если кто-то сделал игрушки, то другой кто-то (надо полагать, не тот же самый) вернул им первоначальную технологическую форму. И пора бы, сказал отец, — знать ключевые движения. Последовал второй урок, — к счастью, не в виде телесных наказаний, — в результате которого я научился собирать игрушки из технологических форм.
Когда в школе, на одном из первых уроков, учитель рассказал о принципе презумпции искусственности, я уже твердо его знал и готов был объяснить каждому тем же способом, что применил отец. Тогда мне, конечно, в голову не приходило, что принцип презумпции искусственности можно оспорить хотя бы мысленно. Правда, и собственное «никто», за которым последовал отцовский урок, я помнил тоже. Оно затаилось в подсознании как шип, который время от времени натыкался на какую-нибудь мысль и делал ей больно, не настолько, впрочем, чтобы вскрикнуть и задуматься.
В отрочестве меня больше интересовали проблемы контактов с полностью негуманоидными цивилизациями. После школы я поступал в Институт цивилизаций, провалился на экзамене, потому что не отличил облакоподобных от кашеобразных (каждый, кто пробовал, знает, как это порой безнадежно трудно), но прошел со второй попытки благодаря подсказке Лойны. На экзамене мы с ней и познакомились, а потом поженились. Пять лет в институте — кошмар.
Любой здравомыслящий человек лучше других знает, что ему изучать, как и в какой последовательности. Насилие в этом вопросе оборачивается белым пятном в образовании. Я хочу сказать, что если индивидуум не формирует себя сам, то никто за него это не сделает. Поэтому годы учебы я провел в постели, предпочитая гипнопедию и наркопедагогику. Говорят, что знания, полученные подобным образом, надолго не запоминаются. Может быть. На мой век хватит, а передавать знания тем, кто потом будет пользоваться моим мозгом, я не намерен. Пусть копят сами.
Многие спрашивают: неужели я еще в институте понимал, в чем будет заключаться мой эпохальный опыт? Нет, конечно, в то время принцип презумпции искусственности не вызывал у меня ни малейших сомнений. Как и все, кто занимался изучением логики познания созидания, я любил строить цепочки вопросов-ответов: начинал, скажем, с закона пропорциональности электрического тока и сопротивления. Пропорциональность эта была введена цивилизацией старошляков, которая занималась унификацией электронов во Вселенной. Все электроны должны быть неотличимы друг от друга, утверждали старошляки, — так проще управлять частицами, индивидуальности мешают. Тем самым старошляки свели на нет многовековую работу энжебоков, которые всю свою сознательную жизнь потратили на то, чтобы придать каждой элементарной частице индивидуальность. Каждой! Энжебоки были вынуждены это делать, потому что кочеврасы — их прямые предки — не нашли ничего лучшего, нежели создавать разумные миры величиной с атом. И кстати (продолжим цепочку) кочеврасы эти были порождением нашей собственной цивилизации, которая этак восемь миллиардов лет назад занималась изменением постоянной излучения. Согласен, это был побочный результат, но что делать? Из песни слова не выкинешь, а правда нужна или вся, или никакая. Честно говоря, дальше и я эту цепочку не продолжал, потому что о деятельности своей цивилизации в столь давнее время мало что знал. Возникли мы вскоре после Большого Взрыва, еще до того, как кротампы занялись конструированием галактик. Кротампы и мы — следствие Большого Взрыва, это понятно. Ну а почему? Чья деятельность была причиной нашего-то появления? Вот он: коренной вопрос философии.
Иногда спрашивают: почему я, с моим философским складом мышления, стал практиком-хронодинамиком? Отвечаю: из принципа. Не люблю намеков. Все думали, что благотворно подействуют на формирование моей личности, если не будут давить, а так, осторожненько, вскользь, каждый раз… Уверяю, этот метод вовсе не универсален.
В последний год учебы в институте я о философии уже и слышать не мог. Кстати, стань я резонером-философом с десятью уровнями рефлексии, получился бы у меня этот опыт? В кабинете я повесил на стену плакат: «Никто этого не делал???» В память об отцовской порке. И в память о ней же читал все статьи экстрасайенсистов, какие мне попадались. Опусы на тему о том, что то-то, наблюдавшееся тем-то и там-то, представляет собой естественное явление природы, появившееся и развившееся самопроизвольно, разумеется, считались явлением лженауки. Экстрасайенсисты плохо разбирались в логике познания созидания, вот и все.
Когда я стал оператором машин времени, то и сам получил возможность проверять и опровергать эти антинаучные бредни. Наверняка, многие читатели, дойдя до этого момента в моих рассуждениях, начали хихикать: о, уличили автора! Выступает против лженауки, а сам-то? Видите ли, у нас принято считать: никакой порядочный научный работник не станет терять драгоценное время на опровержение того, что могут напридумывать лжеученые. Психологию своих коллег я могу понять: подавляющая часть идей лженауки — бред. Но остается некая малая доля процента вероятности, что в данном антинаучном по видимости высказывании есть зерно истины. Бывает такое? Бывает.
Сама теория хроноперемещений возникла из идеи хроноклазмов, придуманной фантастами и долгое время считавшейся антинаучной. Просто никому из ученых не хочется копаться в лженаучном хламе в поисках гипотетического жемчужного зерна. И скажите мне, разве это не чисто психологический барьер? Разве сама наука не есть, в свою очередь, копание в аналогичной куче в поисках все того же зерна? В чем дело, граждане ученые? Да ни в чем — в психологии. Неприлично, видите ли, копаться в куче, на которой написано «лженаука». Вот и начинаешь искать в другой куче, на которой надписи нет, хотя и в ней ахинеи предостаточно, все дело в том, что научная ахинея не так дурно пахнет.
Может, я все-таки не вполне доступно объяснил, почему после стажировки в Институте времени занялся проверкой идей, шедших по разряду антинаучных? Ну так были еще две причины. Во-первых, моя женитьба на Лойне. Я быстро понял, что действуя сугубо научным методом (пробы и ошибки!), лишь после пятидесятой или сотой пробы — и, соответственно, ошибки — найду себе подругу жизни, полностью соответствующую идеалу. Нужно было выбрать: либо вполне по-научному разойтись, либо плюнуть в данном конкретном случае на научные методы и оставить все как есть. То есть действовать классическим методом лжеученых! Уцепиться за первую же идею и с упорством кротампов считать ее правильной. Я предпочел не терять времени на поиски новой жены, поступил как лжеученый, и это, конечно, выбило несколько камней из психологического барьера в моем сознании. Вторая причина была куда более весомой.
Однажды я работал с индексами гуманоидных цивилизаций. Не помню, какую цепочку я тогда проверял: кажется, добирался до истоков происхождения звезд класса А. В памяти компьютера я случайно встретил индекс цивилизации, о которой было сказано: пример антинаучного подхода к мирозданию. Нелепо: лжеученым может быть человек, ну, группа людей. А цивилизация? Заниматься лженаукой можно в одиночку, но общество, действуя методом проб и ошибок, непременно должно было бы выйти на правильную научную дорогу, ибо наука объективна! Народ этот (они называют себя землянами) вполне типичен для гуманоидов: прямоходящие, две ноги, две руки, одна голова с двумя глазами, носом и ртом и так далее. Судя по всему, создали их те же кротампы. Может, сами залетали в дальний уголок космоса, а может, туда попали кротамповы споры. Лженаукой земляне занимаются по крайней мере несколько сотен лет. Они, видите ли, считают, что все в мире естественно, то есть никем не придумано, не создано, не сконструировано. Правда, есть у них течение мысли — религия, утверждающая, что все во Вселенной создано неким богом, существом почему-то нематериальным. В принципе — это хоть какой-то аналог презумпции искусственности. Землянам и развивать бы религию, очистив основную идею от нагромождения нелепостей. Нет, не пожелали. Отбросили идею бога, провозгласив принцип презумпции естественности. Ошибка, насколько я понял, заключалась в том, что они видимое приняли за истинное. Почему-то они постоянно проходят мимо совершенно недвусмысленных искусственных сигналов, не умея или не желая их распознать. Наблюдали, например, как на их глазах лепнучки создавали звезды. Медленно, конечно, создавали, лепнучки вообще неторопливы. Земляне наблюдали, как сжимается межзвездный газ, отмечали противоречия в этом естественном, по их мнению, процессе и говорили: ах, мы еще многого не знаем, вот узнаем, и противоречий не будет.
Не будет этих, появятся другие, ибо неверен ход мысли: сжатие ведут лепнучки, которые сами и сконструировали нужную им газообразную среду, и звезды они же с кочеврасами придумали в давние времена. Я читал и все более приходил в ужас. Даже прямое послание — рентгеновские вспышки, которыми обмениваются кротампы, — земляне ухитрились объяснить, не привлекая принципа презумпции искусственности. Ими действительно можно было восхищаться! Полагая, что приближаются к истине, они удалялись от нее все дальше. Прямого вмешательства в дела землян не допустил в свое время Совет миров. Решили подождать: не могло же это тянуться до бесконечности, кто-нибудь из наиболее прозорливых землян обязан был понять, наконец, что их так называемая наука — чепуха. Совет принял решение, и тогда же сведения о Земле и ее лженауке были переведены в особый сектор памяти. Я получил эти данные исключительно из-за сбоя в программном обеспечении. Подозреваю, что кому-то здорово влетело. Мне-то ничего, я просто был автоматически записан в списки допущенных и получил розовый жетон: сведения не разглашать! Однако, в памяти компьютеров я так и не нашел ничего о том, где эта Земля расположена. Вот, кстати, недостаток нашей социальной системы. Согласен, что цивилизация лжеученых не может служить примером для подражания, но, с другой стороны, и ошибки ведь нужно знать не только избранным!
Размышляя о землянах, я пришел к выводу: в нашей системе познания и преобразования мира есть брешь. Все мы в поисках разумной деятельности доходим до Большого Взрыва и останавливаемся. Говорим: Большой Взрыв следствие деятельности цивилизаций, живших до. Но каким был мир создателей нашей Вселенной, мы не знаем, и похоже, никого это не волнует. Не знаем и не знаем. Не похоже ли это на лженауку землян, где существует целая группа вопросов, задавать которые считается неприличным? Но если вопрос может быть задан, он должен быть задан!
Я сказал о своих сомнениях на институтском философском семинаре. Ответить мне взялся один из учеников профессора Гугенолиса — самоуверенный молодой человек, настолько глубокий знаток взглядов своего учителя, что, погрузившись на глубину мыслей профессора, достойный ученик выбросил все свои собственные суждения, поскольку они тянули его наверх, будучи слишком легковесными. Так вот, сей философ заявил, что вопроса не существует.
Все развивается, поскольку есть понятие времени. Нет времени — нет развития. Наука показала, что до Большого Взрыва время как свойство материи не существовало. Значит, те, кто произвел Большой Взрыв, жили вне времени. Поэтому нельзя сказать, что они жили до Взрыва. Мы живем после — это так. А спрашивать, что было до — антинаучно. Ясно?
Может быть, кому-то и ясно. В философии я не силен. Если вы думаете, что после семинара я и решил провести свой эксперимент, то вы ошибаетесь. Я зачитывался Марксом и Эйнштейном, Плутархом и Кантом (это земные деятели, у нас они не известны), и наряду с изумлением испытывал возраставшее ощущение необходимости что-то сделать самому. Земная лженаука имела видимость четкого, логически непротиворечивого, внутренне совершенного построения! Чтобы не подпасть окончательно под это мощное влияние, я просто обязан был совершить что-нибудь, что могло бы подтвердить: да, это лженаука. Не мог же я поступиться принципом презумпции искусственности!
Ну, я и придумал.
Сначала поделился идеей с Лойной. Жена выслушала меня и одарила взглядом, который был красноречивее слов. Тогда я подготовил доклад и выступил на Ученом совете, не упоминая, понятно, о том, что идея родилась в заочном споре с лженаукой землян. На меня живо навесили ярлык «пособника лженауки», а дирекции рекомендовано было воздержаться от заключения со мной договора на новый трехлетний срок. Вот так раз! Я предлагал всего лишь экспериментально ответить на основной вопрос философии. До сих пор не понимаю, почему это вызвало взрыв негодования? Пришлось форсировать подготовку к эксперименту. Энергоемкости в моей лаборатории работали с полной нагрузкой, сотрудники — у меня их двое почти не уходили домой, и я знал, что они вот-вот меня предадут, забыв о научной и производственной этике, побегут докладывать начальству. В общем, я был почти уверен, что эксперимент, который готовится в такой спешке, успехом увенчаться не может. Утром в день эксперимента я не выдержал: рассказал Лойне. В конце концов должен я был предупредить собственную жену о том, что, скорее всего, опоздаю к ужину? Следствие: не успел я забраться в машину времени, а Лойна уже с надрывом в голосе (представляю!) спрашивала у директора института, кто дал разрешение на опыт, последствия которого для здоровья экспериментатора совершенно непредсказуемы? Женская психология создавалась, по-моему, отдельно от самих женщин и способом, сугубо волюнтаристским — нужно спросить об этом у кротампов. С одной стороны, Лойна действительно пеклась о моем здоровье, понимая, что опыт опасен. Но, с другой стороны, именно поэтому его нельзя было прервать, и это понял даже директор, который, разъярившись, ворвался в лабораторию, уволил сотрудников, включая меня, но опыта все же не прервал.
Обо всем этом я, конечно, не знал — прозвучала сирена, капсула герметизировалась сначала в пространстве, а затем и во времени, все, как обычно. Едва машина пересекла момент «ноль», едва я оказался в Коконе Вселенной, время исчезло. Задерживаться я не стал, проскочил в прошлую Вселенную на полном ходу. Остался жив. Дал «стоп». Открыл иллюминаторы и включил телекамеры. Увидел. Теперь самое сложное: рассказать, что я увидел во Вселенной номер «минус один», которая существовала вне времени. Во-первых, здесь все было бесформенным и заполняло всю Вселенную. То есть: каждый атом заполнял Вселенную. Каждая молекула, составленная из атомов, заполняла Вселенную. Каждый предмет, сконструированный из молекул, заполнял Вселенную в точно такой же степени. Все было во всем, включая тех разумных, которые в этой Вселенной жили и не только разбирались в самом совершенном из хаосов, но еще и думали о том, как переделать свой мир и создать новый. Во-вторых, попав в прошлую Вселенную, я тоже заполнил ее всю и потому знал все обо всем. Проблемы знаний здесь не существовало. Все знали всё, потому что все были всем. Удивительно: при этом они сохраняли свои индивидуальности, их — разумных — было вполне определенное число, но какое именно, я не скажу, потому что число это менялось. Понятия последовательности событий — времени — не было, и потому число разумных менялось совершенно хаотически от нуля до бесконечности, и происходило это одновременно, поскольку я-то никак не мог отрешиться от привычки располагать события друг за другом. Попробуйте представить себе, что вы одновременно видите, чувствуете, осязаете всю историю планеты от первичного бульона, созданного чалдонами, до последнего заседания Ученого совета, и не можете ни одно из событий разделить во времени. Если вы не сойдете с ума, значит, психика у вас сверхустойчива, и я беру вас к себе в ассистенты. Конечно, если мне вернут лабораторию.
1 2