Песах Амнуэль: «Российская фантастика: поиск предназначения»

Песах Амнуэль
Российская фантастика: поиск предназначения



Песах АмнуэльРоссийская фантастика: поиск предназначения Если в любом из русских книжных магазинов Тель-Авива или Иерусалима поглядеть на полки с фантастикой, можно придти к заключению, что в странах СНГ этот литературный жанр исчез, а недавние «молодые» и подававшие надежды авторы занялись более прибыльным бизнесом.Между тем, несмотря на старания израильских книжных торговцев нарисовать иную картину, российская фантастика (и говоря шире — фантастика СНГ) переживает сейчас весьма любопытное и очень бурное время.Года три-четыре назад российский книжный рынок фантастики усердно переваривал западную продукцию, которой был лишен в течение долгих десятилетий. Русскоязычные авторы оказались лишними на этом празднике жизни и пережидали «застойное время», обсуждая написанное и доказывая издателям, что российская фантастика не уступает лучшим американским образцам.Сейчас на московских и питерских «развалах» рейтинг российской фантастики уверенно растет. Покупатели предпочитают брать не Айзека Азимова, а Ника Перумова, не какого-то там Желязны, а своего, хоть и с псевдонимом на западный манер, Олди. Там-то рейтинг русской фантастики растет, а что мы здесь, в Израиле, читающие пока еще на русском языке, знаем об этом? Что говорят израильскому читателю фантастики имена Андрея Лазарчука и Г.Л.Олди, Андрея Столярова и Ника Перумова, Вячеслава Рыбакова и Александра Тюрина? Что говорят нам названия: «Интерпресскон», «Странник», «Бронзовая Улитка»?Эти фамилии и эти названия свидетельствуют о том, что российская фантастика пытается выйти на уровень западной — если не по сути, то хотя бы по видимости. Вот в этом и стоит для начала разобраться: где видимость, и есть ли суть.Как известно, в США ежегодно вручаются две премии за лучшие фантастические произведения: «Хьюго» (присуждаемая любителями) и «Небьюла» (премия профессионалов). В России (а до того — в СССР) до недавнего времени единственной официальной премией была «Аэлита», и утверждать, что именно она определяла кто есть кто в жанре фантастики, было бы неверно, а иногда и абсурдно.Свои премии присуждали клубы любителей фантастики, но это и вовсе была самодеятельность. Во всяком случае, нигде, кроме фэнзинов (самодеятельных клубных журналов), результаты голосований не публиковались, и «рядовые» читатели оставались в неведении о том, что, оказывается, по мнению фэнов, Кир Булычев вовсе не живой классик, а Е. и Л.Лукины из Волгограда, у которых даже ни одной книги не вышло до развала СССР, лучше пишут, чем С.Павлов, не говоря уже о Е.Парнове.Обсуждать тут нечего — нормальная ситуация для нормального тоталитарного государства.А потом государство рухнуло, и года через два как фэны, так и профессионалы поняли, наконец, что настало время для гамбургского счета.Каждый год, в мае месяце, собираются в Санкт-Петербурге профессионалы-фантасты и любители, обсуждают проблемы жанра и тайным голосованием определяют лучшие произведения прошедшего года: роман, повесть, рассказ, лучший перевод зарубежного автора, лучшую критическую работу, лучшее издательство фантастики. Премию «Странник» присуждает жюри профессионалов, премию «Интерпресскон» — жюри любителей, а премию «Бронзовая улитка»… Об этой премии — позже.В прошлом году «Странника» получил роман А.Лазарчука «Иное Небо». Место действия — Россия, время — 1991 год. Нет, не эпоха развала Союза и августовского путча. Ибо Союз развалился полвека назад — в отличие от нашей реальности, в мире Лазарчука гитлеровским войскам удалось не только взять Москву, но продвинуться до Сибири. Сибирь отделилась от Европейской России, образовав самостоятельное государство. Московской мэрией руководит не Лужков, а назначенный из Берлина губернатор.Для российской фантастики идея альтернативного развития известных исторических событий — явление новое, хотя в фантастике англо-американской этот поджанр пик своей популярности прошел давно, до наступления «эры фэнтези». Немцы с японцами захватывали США еще в романе Ф.Дика «Человек в высоком замке», и было это задолго до появления на прилавках «Иного Неба».Дело, конечно, не в схожести идей. Одна и та же идея может стать основой для очень разных произведений. Как писатель, А.Лазарчук и смелее, и ярче Ф.Дика. Игорь Валинецкий, герой романа Лазарчука, специалист по борьбе с терроризмом — более сильная и неоднозначная личность, нежели герой романа Дика. Да и однолинейность диковского романа куда проще многослойности и избыточности сюжетных и смысловых линий «Иного Неба».Любопытно, как в «Ином Небе» решают фашисты «еврейский вопрос». Оказывается, вполне благородно — зачем уничтожать людей, если их можно спасти? Позволю себе процитировать кое-что из речи престарелого Геринга: «Создавая Иудею, мы выполняли волю народов — кстати, и еврейского народа. Если вспомнить погромы в Польше, в Литве, на Украине, в России… если вспомнить то, что начинали делать Гитлер и Розенберг… я думаю, мы спасли евреев от тотального истребления. И я не вижу сегодня иного выхода из той ситуации. Другое дело, что идеального решения не бывает вообще. Да, евреи теперь говорят, что насильственная депортация — это геноцид, а арабы недовольны тем, что им пришлось потесниться — хотя всем переселенцам была выплачена солидная по тем временам компенсация, и те, и другие обвиняют Берлин во всех смертных грехах, но только представьте, что начнется, если Берлину, наконец, все это надоест и он умоет руки…»Если вести речь о литературных достоинствах, то у романа Лазарчука, казалось бы, больше шансов остаться в памяти читателей, чем у романа Дика. Однако… «Человек в высоком замке» стал вехой в американской фантастике, «Иное Небо» бестселлером не стало, несмотря на присуждение ему престижной премии.В чем причина? Отчасти ее можно понять, прочитав книгу другого лауреата — «Монахи под луной» А.Столярова. Это притча о конце света, во всяком случае, так я воспринял роман, и, вполне возможно, что глубоко ошибся, и речь идет, всего лишь, о кризисе власти в одной, отдельно взятой, стране. Проблема — для меня как читателя — в том, что книга воспринимается не как река, в которую можно погрузиться и плыть по течению, задаваемому авторской мыслью, но именно как текст, сочиненный, сконструированный согласно определенным правилам литературного творчества. Идея становится ясна с первой главы, сюжет как таковой балансирует на грани полного исчезновения — вот и остается чтение и осмысливание как достаточно тяжелый физический процесс. Собственно, тяжелый настолько, что, добравшись до финальной строки, спрашиваешь себя: а нужно ли было тратить столько усилий (говорю о своих усилиях читателя, но и авторские усилия тоже имею в виду, ибо они видны невооруженным глазом)?И вот тут-то, ставя рядом упомянутые книги лауреатов и присоединяя к ним еще две — «Поиск предназначения» С.Витицкого и «Гравилет 'Цесаревич'» В.Рыбакова — начинаешь понимать, в чем истинные проблемы современной российской фантастики. Похоже (имею в виду книги лауреатов, определяющие процесс развития жанра), что авторы-россияне стесняются своей принадлежности к «цеху фантастов». Тому есть немало подтверждений и, по крайней мере, две причины.Причина первая — фантасты долгое время находились в положении изгоев от Большой литературы. Общее мнение литературоведов и критиков было однозначным: фантастика (а также и детектив) есть литература второго сорта, которую не стоит обсуждать на страницах приличных литературных изданий. Бывало, что, говоря о сортности, критики даже и словом «литература» не пользовались, относя фантастику к жанру скорее паралитературному (нечто вроде парапсихологии, которая, вроде бы и существует, но уж наукой ни в коей мере не является). Но ведь кому хочется быть всю жизнь причисленным к неким негроидам от высоких материй? Внушенный комплекс неполноценности оказался живуч, хотя «больной» в собственной болезни и не признается…Причина вторая — непререкаемый авторитет братьев Стругацких. Много и справедливо говорят о том вкладе, что внесли книги А. и Б.Стругацких в советскую фантастику. Много и справедливо вспоминают, что на этих книгах воспитывалось целое поколение молодых читателей. Прошли десятилетия, а «Трудно быть богом» и «Понедельник начинается в субботу» все так же интересны, так же популярны, о чем свидетельствует и успех собрания сочинений А.и Б. Стругацких, выпущенного издательством «Текст». Но кто, где и когда пробовал разобраться в том отрицательном влиянии на советскую (ныне — российскую) фантастику, что оказали те же братья Стругацкие?Сказано же — не сотвори себе кумира. А братья Стругацкие уже в конце шестидесятых стали кумирами не только читателей фантастики, но и молодых авторов, и даже издателей с цензорами. Я имею в виду наиболее мыслящую, наиболее способную к собственным суждениям и часть авторов, издателей и цензоров. Наименее способные сплотились вокруг редакции фантастики издательства «Молодая гвардия» — Ю.Медведев, В.Щербаков, С.Павлов, А.Гуляковский… Не о них речь, их отрицательная роль была очевидна, борьба с этой группой не требовала усилий на художественном уровне.Наиболее способные, талантливые и перспективные молодые авторы стали членами семинаров фантастики в Малеевке (а впоследствии — в Дубулте), в Москве и Ленинграде, причем питерским семинаром неизменно руководил (и делает это по сей день) Борис Натанович Стругацкий. Авторитет братьев Стругацких был непререкаем — их книги определяли уровень, к которому должен стремиться каждый автор. С уровнем — согласен. Но было еще кое-чт о…Пример — А.и Б.Стругацкие утверждали, что фантастика должна быть социальной, что героями фантастики должны быть наши современники, что «характер придумать невозможно». Результат — социальная фантастика и антиутопия стали синонимом фантастики вообще. Произведение, написанное в любом другом из многочисленных поджанров фантастики, априори полагалось находящимся вне пределов Большой литературы. Разумеется, при этом декларировалось, что нужно «много фантастики, хорошей и разной». Это естественно — попробуйте найти у нас в Израиле человека, который сказал бы, что он вообще против мира! Но одновременно говорилось и другое: фантастика — это метод, фантастика должна быть социальной, фантастика должна …А. и Б.Стругацкие почитались как борцы с тоталитаризмом, с советским строем (вообще говоря, не с со строем как таковым, но с дураками-начальниками и бюрократами — перечитайте «Улитку на склоне» и «Сказку о Тройке»), их не публиковали, тем самым поднимая в глазах читателей и молодых авторов на еще менее досягаемую высоту. Результат — строй-то братья Стругацкие не развалили, но цензоры под микроскопом начали выискивать «криминал» не только у них, но у всех авторов-фантастов, и находили его там, где криминала не было даже в подсознании у автора. Хочу сказать, к слову, что произведения братьев Стругацких, безусловно, оказали немалое влияние на умонастроения интеллигенции, в том числе и диссидентской, но, несмотря на все это, тоталитарный строй в СССР просуществовал бы века, если бы не иные причины — прежде всего, экономические.Это, впрочем, одна сторона медали. Вторая — на всех заседаниях своего семинара (напомню — именно из этого семинара вышли и А.Столяров, и В.Рыбаков, и С.Логинов, и другие талантливые авторы) Борис Натанович говорил о необходимости писать Большую литературу. Да, фантастику, но фантастический элемент, идея, сюжет — детали конструкции, важные, конечно, но в Большой литературе есть вещи, гораздо более необходимые.А.Николаев, критик, один из редакторов питерского журнала «200», писал недавно: «Сколько умных слов было сказано о Большой Литературе на семинаре Б.Н. Одного я там почти не слышал — о читателе. В Малеевке было модно писать непроходняк. Потом это вошло в кровь. Не принято думать о легкости чтения — наоборот. Чем сложнее, тем лучше. Однажды на семинаре я не выдержал, сказав: 'За шесть лет я слышал здесь много рассуждений от вас, Борис Натанович. Но ни разу вы не говорили об интересном сюжете, об антураже, об интриге. И как следствие — ваши ученики об этом не думали.' Не хотят участники семинара писать ничего, кроме Большой Литературы.»Вот парадокс: сами братья Стругацкие писали именно фантастику, не пренебрегая сюжетом, идеями, антуражем — достаточно перечитать «Пикник на обочине», «За миллиард лет до конца света» или «Жука в муравейнике». В качестве учителя, Б.Н. вводил «семинаристов» в мир Большой литературы, законы которой не всегда совпадают, а иногда противоречат законам фантастики как жанра.Установка на создание произведений Большой литературы, установка на сознательное мученичество (писать «непроходняк» — престижно!) плюс авторитет Б.Н., с которым, даже споря, соглашались, сделала свое дело.Советский Союз почил в бозе, цензоры стали просто читателями, а фантасты, наконец-то, получили возможность причислить себя к авторам Большой литературы. Плюс остаточный синдром представлений о фантастике как о литературе прежде всего социально-обличающей. Результат не замедлил сказаться. Вторичность идеи «Иного неба» по сравнению с «Человеком в высоком замке» можно считать несущественным недостатком — что делать, фантастика России вынужденно проходит через стадии, давно пройденные фантастами США. Но Ф.Дик писал фантастику, сообразуясь с законами жанра и читательского восприятия. А.Лазарчук писал «Иное небо», стараясь не сойти со столбовой дороги российской словесности, с пути Большой литературы. Цитирую того же А.Николаева: «читатель с этой дороги не просматривался».Оно, конечно, правильно, — нужно читателя поднимать на некий уровень понимания текста, а не самому опускаться до низин смысла. И если бы речь шла только о том, что на книжных развалах Москвы, Питера и Тель-Авива берут Дика и Хайнлайна, а Лазарчука не берут, это утверждение было бы не лишено смысла. Пусть читатель дорастет. Но скандал, разразившийся в 1994 году на «Интерпрессконе», когда против «лучшего романа года» выступили фэны — профессиональные и самые вдумчивые читатели фантастики — говорит об ином.Тот же А.Николаев пишет в «200»: «Мне нравятся произведения членов семинара. Очень нравятся. Но я не уверен, что смогу своих пацанов лет через дцать уговорить прочитать любимые мои книги. То есть, книги Стругацких — вне всякого сомнения. А вот книги Столярова — не знаю…»В отличие от А.Николаева, я знаю, что и сейчас не рискнул бы рекомендовать своим детям «Послание к коринфянам» А.Столярова, лучшую повесть прошлого года. Да, это Большая литература, согласен. Но это литература для литературы, вещь в себе. Читатель даже не просматриваетс я…Профессиональные читатели — фэны — назвали лучшим романом 1993 года «Гравилет 'Цесаревич'» В.Рыбакова. Роман этот принадлежит к тому же поджанру альтернативной фантастики, что и «Иное Небо» А.Лазарчука. Альтернатива, правда, использована иная: в 1917 году не произошла Октябрьская революция. В мире «Гравилета», впрочем, не было не только Октябрьской, но Февральской революции, равно как и событий 1905 года. Мир, по В.Рыбакову, начал развиваться «не по нашей» линии в последней трети ХIХ века — в результате не родился В.И.Ульянов. Коммунисты — да, были, но, по В.Рыбакову, стали чем-то вроде религиозной секты с очень высокими (коммунистическими!) нравственными принципами. Герой романа, князь Трубецкой, офицер госбезопасности России, — коммунист, что не мешает ему возглавить расследование гибели наследника престола. И докопаться до истины, каковая ставит героя перед сложной нравственной проблемой, ибо, как выясняется, теракт устроили… коммунисты из «нашего мира». Сталкиваются два коммунистических мировоззрения: то, каким оно должно быть, и то, каким оно стало во всем известной нам реальности.«Гравилет», как принято говорить, не лишел недостатков: от концептуальных (почему «разветвление» произошло в ХIХ веке — неужто прежде человечество жило по верным этическим принципам?) до чисто литературных (в конце ХХ века герои разговаривают языком семидесятых годов века прошлого — неужели развитие русского разговорного языка определялось приходом к власти коммунистов?). Вероятно, в «Гравилете» литературных недостатков больше, нежели в «Монахах под луной» А.Столярова. Но фэнов, отдавших этому произведению свои симпатии, понять можно — роман В.Рыбакова написан, а роман А.Столярова сделан, и, мне кажется, читателю не нужно объяснять разницу между этими определениями. Причем, «сделанность» «Монахов» и «Послания к коринфянам» направлена на то, чтобы ввести автора в ряд писателей, «делающих» Большую литературу, а «Гравилет», при всех его недостатках, наверняка из Большой литературы не выпадает, как не выпадает из нее, на самом деле, всякая хорошая фантастика.
1 2 3