Его губ коснулась мимолетная улыбка, улыбка свершения, и тогда он перестал сдерживаться. Одно завершающее движение — и он с хриплым криком выгнулся и запрокинул голову.
Этот крик полетел к далеким холмам, словно торжествующий клич древнего воина, одержавшего победу. Задыхаясь, он рухнул на Медлин, накрыв ее тяжелым, горячим телом.
Долгое время на вершине холма царила полная тишина, нарушаемая лишь шелестом вереска да криками чаек, летящих к морю.
Перекатившись набок, Анатоль прижал Медлин к мокрой от пота груди. Солнце уже опускалось, ветер стал более резким, но Медлин не чувствовала холода, все еще погруженная в блаженную истому.
Но Анатоль прикрыл ее краем плаща, и она уютно устроилась, положив голову на его грудь, слыша затихающий стук его сердца.
Медлин, однако, никак не могла успокоиться. Душа ее была преисполнена благоговейным восторгом и изумлением, словно она только что стала свидетельницей чуда.
Она давно чувствовала, что в Анатоле есть тайный огонь, потребность в любви. Нужна была лишь женщина, способная пробиться сквозь броню его показной грубости, найти путь к его сердцу, полному страсти и нежности.
Но Медлин никогда не была полностью уверена, что сама на это способна, а с недавних пор утратила всякую надежду. Ее глаза наполнились слезами радости, облегчения и благодарности, но она поскорее смахнула слезы, боясь напугать Анатоля. Его лицо выражало полный покой, резкие складки разгладились, морщинки исчезли, словно время для него повернуло вспять.
Он взглянул на нее и с улыбкой спросил:
— Ну и как?
Медлин понимала, о чем он спрашивает, и с радостью отметила, что в его голосе нет и следа тревоги или неуверенности.
— Это было… терпимо.
В одно мгновение уверенность исчезла, в глазах мелькнула боль. Ее сердце преисполнилось раскаянием, а всякое желание его дразнить пропало.
Медлин легла на грудь мужу, подперев рукой подбородок.
— Ты прекрасно знаешь, что со мной сделал, — промурлыкала она, — и я тоже кое-что узнала.
— Что же?
— Я поняла, почему твоя бабушка не выпускала из постели твоего деда три дня подряд.
Зубы Анатоля блеснули в улыбке, полной мужской гордости и истинно сентледжского самодовольства. Медлин нашла эту улыбку очаровательной.
— Я подумываю о том, чтобы продержать тебя голым на этом холме целую неделю. Он ухмыльнулся:
— Ничего не имею против, мадам. Но как же мой конь?
— Просто сними с него узду, и пусть бежит на волю… искать свою выбранную кобылу.
— Он мерин.
— О-о, — огорчилась Медлин. — Бедная лошадка!
Анатоль громко рассмеялся. Потом сжал ее лицо в ладонях, поцеловал кончик носа, и Медлин поняла, что все изменилось.
Они больше не были двумя отчаянно одинокими» людьми, сведенными вместе волею блаженного старца. Они стали настоящими любовниками, которые обмениваются нежными словечками, игривыми ласками, понятными лишь им двоим шутками.
Анатоль прикусил зубами мочку ее уха, и Медлин в блаженстве закрыла глаза. Теперь она действительно понимала, почему жены Сентледжей так неохотно отпускали от себя своих мужчин. Конечно, если эти мужчины были похожи на Анатоля.
Дело было не только в мгновениях безумной страсти, важно было все, что следует за этими мгновениями, — смех, нежные поцелуи, ощущение безопасности, которое дарят его сильные надежные руки. Волнующее сознание того, что этот величественный, суровый человек принадлежит ей и только ей.
Внезапно Анатоль замер и склонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то.
Медлин уже не впервые видела на его лице это настороженное выражение, и оно неизменно вселяло в нее тревогу. Однако она решила не обращать на него внимания, ей казалось, что ничто не в силах нарушить очарования этого волшебного дня.
Она погладила Анатоля по щеке, но он ласково отвел ее руку, присел на корточки. Каждый мускул его тела напрягся, глаза потемнели, а на лице появилось отрешенно-сосредоточенное выражение.
— Проклятие, — проговорил он, наконец, и виновато улыбнулся Медлин. — Если хочешь, чтобы я неделю провел нагишом, то нам лучше уединиться в моей спальне. Кто-то едет.
Как Медлин ни напрягала слух, она слышала лишь шум ветра, гулявшего в траве, и далекое ржание лошади Анатоля.
— Ничего не слышу, — пожаловалась она. Но Анатоль уже вскочил на ноги и торопливо одевался.
— Поверь, милая, сейчас сюда во весь опор несется Квимби. Он хоть и смахивает на старого повесу, душа у него пуританская. Я не могу упасть в глазах своего лучшего конюха.
Он со смехом бросил Медлин одежду. Та повиновалась, хотя ее не покидало чувство недоумения.
Не успела она надеть амазонку, как сама услышала вдалеке топот копыт.
На вершине соседнего холма показался всадник. Медлин вгляделась в даль и наконец увидела блестящую под солнцем лысину.
Рот ее удивленно приоткрылся.
— Это действительно Квимби! — Медлин порывисто повернулась к Анатолю. — Как ты узнал?
— Я… Как раз это я собираюсь тебе объяснить. Когда мы вернемся домой.
Избегая ее взгляда, он поднял плащ, отряхнул его от приставших травинок и стал спускаться по склону навстречу стремительно приближавшемуся всаднику.
— Квимби! — Он помахал рукой. — Что у вас там стряслось? Почему ты гонишь несчастное животное так, будто за тобой несется свора Мортмейнов… — Слова замерли у него на устах, когда Квимби на полном скаку осадил гнедую кобылу так, что она взвилась на дыбы. Даже издалека по лицу Квимби было видно, что случилось что-то серьезное.
Старик дышал, как загнанная лошадь. До Медлин долетали лишь обрывки фраз:
— Милорд… Повсюду вас искал… Мы послали за доктором Мариусом. Это Уилл, юный Уилл Спаркинс.
Анатоль окаменел, однако не задавал вопросов, просто кивнул. Квимби развернул кобылу и с той же скоростью поскакал обратно. Анатоль бросился к своей лошади.
— Анатоль! — крикнула ему вслед Медлин, поспешно надевая туфли.
Он даже не обернулся. Он забыл о ней. Растерянная и чуть испуганная, она побежала следом, но сумела догнать его, лишь когда он уже стоял, держа повод лошади.
— Анатоль! — воскликнула она. — Что случилось? Что с Уиллом?
Муж глянул на нее, и у нее перехватило дыхание. Никогда еще она не видела в человеческих глазах выражения столь безграничного отчаяния.
— Ты… ты даже не спросил, что случилось, нерешительно проговорила она.
— Я и так знаю, — хрипло ответил Анатоль.
Вскочив в седло, он наклонился, обхватил ее одной рукой за талию и усадил перед собой. Потом развернул коня, цокнул языком и послал в, галоп, лишив Медлин возможности задавать вопросы.
Она могла лишь сидеть, испуганно скорчившись и изо всех вцепившись в высокую луку седла. Хотя солнце все так же сияло в небесах и вереск по-прежнему колыхался от ветра, для Медлин все изменилось.
Тени вернулись.
17
В большой приемной толпились слуги. Лакей Тим утешал Нэнси, кухонную девушку, которая рыдала, уткнувшись в передник, дородная кухарка шепталась со старым Раули, егерем. Конюхи с грубыми лицами жались к хорошеньким горничным, и все тихо переговаривались.
— А-а, стало быть, темная сила его светлости опять принялась за работу?
— Да, у него снова было видение.
— Но он ведь предупреждал парня, разве нет? Он сказал ему: «Держись подальше от топора».
— Даже если б Уилл и послушал, толку бы все равно не вышло. Ты хоть раз слыхал, чтобы предсказание хозяина не сбывалось?
Шепот прекратился, едва в приемную вихрем ворвался сам хозяин замка Ледж. Он сбросил плащ, не глядя отшвырнул его. Встревоженная жена шла за ним следом.
При виде собравшихся слуг Анатоль резко остановился, свирепо огляделся по сторонам. Никто не пошевелился, но Анатоль почувствовал, как они внутренне отшатнулись от него — все эти добрые люди, которые, как уверяла Медлин, так его обожали.
Он видел в их лицах не любовь, а страх. Никто из них не решался встретиться с ним взглядом — они рассматривали носки башмаков, теребили завязки передников — словом, старались смотреть куда угодно, только не на него.
— Убирайтесь отсюда, — рявкнул Анатоль, — и займитесь своими делами! Вы ничем не поможете Уиллу, если будете слоняться здесь.
Они стали торопливо расходиться, только у Бесс Киннок хватило смелости метнуть в него полный ненависти взгляд. Один за другим слуги исчезали, пока он не остался в одиночестве. Так бывало уже не раз, вернее, каждый раз, когда его видения превращались в жуткую реальность.
Вот только на этот раз Анатоль был не один. Он стиснул руку Медлин… и вдруг осознал, что цепляется за нее, словно за единственное звено, соединяющее его с миром разума. Несмотря на тревогу и недоумение, вызванное поведением слуг, жена осталась рядом с ним.
Да, прозвучал в голове его въедливый голос, но останется ли она рядом, если узнает правду? Или отшатнется от него, как все остальные?
А если это случится сейчас, после того, как они любили друг друга под волшебным камнем, — сможет ли Анатоль это пережить? Или сердце разорвется, душа умрет?
Он погладил Медлин по щеке, и она улыбнулась в ответ. Ее глаза цвета весенней травы излучали утешение и поддержку. Как ему хотелось раствориться в свете этих глаз, вернуться вместе с ней обратно в холмы. Но день, который Анатоль провел в ее объятиях, уже казался далеким прошлым. Солнце и вереск, смех и любовь были только сном. Теперь его грубо разбудили, и он вернулся к привычному кошмару.
Кошмару, который он не станет делить с Медлин.
Анатоль разжал пальцы.
— Тебе лучше присмотреть за девушками, — сказал он. — Нэнси вот-вот ударится в истерику. А я пойду к Уиллу.
— Но, Анатоль, мне больше хотелось бы пойти с тобой.
— Нет! Там Мариус. Уилл в тебе не нуждается.
— Я думала не об Уилле, милорд. Мне казалось, что, может быть… — Она подняла на него серьезные глаза. — Может быть, я вам нужна?
Нужна ли? Так нужна, что страшно разлучиться с ней хоть на минуту. Но еще сильнее было желание уберечь Медлин от мрачной сцены, от вида крови и боли, от диких воплей Уилла. И более всего — от самого себя.
Анатоль отвернулся и вынудил себя произнести повелительно:
— Делайте, как я вам велю, мадам.
Медлин вздрогнула от боли… и эта боль тяжким грузом легла на его сердце.
Он прошел по длинному проходу, который вел в помещения для слуг, подошел к буфетной. Эта комната рядом с кухней служила чем-то вроде лазарета еще с тех времен, когда леди Дейдра варила свои целебные снадобья. Анатоль издали ощутил присутствие Уилла, и страдания юноши нахлынули на него кровавой волной.
Он скакал во весь опор, чтобы поскорее попасть домой, но теперь замедлил шаг, вспоминая свои прежние бесплодные попытки предотвратить то, чего предотвратить нельзя.
Анатоль выходил в холодное море, пытаясь спасти потерпевших кораблекрушение моряков, хотя знал, что они должны утонуть. Скакал, как безумный, к дому Кинноков лишь затем, чтобы увидеть предсмертный взгляд Мэри Киннок на ее новорожденного младенца. Бежал в полночь по дорожкам сада, чтобы остановить мать.
А теперь — Уилл.
Анатоль не знал, хватит ли у него сил снова пройти через это. Ну да выбора у него все равно нет. Сентледж может рассчитывать только на себя. Пожалуй, это был единственный урок, который он твердо усвоил. Только добрый наставник мистер Фитцледж забыл упомянуть о том, сколько неудач ждет его на этом пути.
Стиснув зубы, Анатоль распахнул дверь. В буфетной горели свечи, потому что за окном уже смеркалось, и в их свете вырисовывалась мрачная картина. Уилл лежал на дубовом столе, под его плечи были подложены подушки, тело сотрясалось от невыносимой боли. Одна штанина была отрезана, обнажая страшную рану ниже колена — кровавое месиво, из которого торчали обломки костей и обрывки сухожилий. Анатоль застыл на пороге, хотя зрелище не отличалось от того, что он ожидал увидеть. Но это не умаляло его ужаса. Как всегда.
Люциус Тригхорн стоял в головах раненого, словно Часовой, а Мариус трудился над раной. Худое лицо молодого врача светилось странной мрачной красотой — словно лицо ангела смерти. В нем были нежность и бесконечное терпение, чувствительный рот время от времени слегка подергивался, ибо Мариусу было дано ощущать страдания ближнего, как собственные.
Мариус бормотал что-то ласковое и одновременно накладывал на бедро Уилла тяжелый зажим. С губ юноши вырвался крик боли, Триггу пришлось придерживать его. Уилл извивался и стонал в руках старика, слипшиеся пряди соломенных волос закрывали его обезумевшие от боли глаза.
Эти глаза были такими чистыми и доверчивыми в ту ночь, когда Анатоль прочел в них приговор юноше. Тогда он приказал Уиллу не брать в руки топор, а потом… Потом просто о нем забыл.
«Да, — с болью подумал Анатоль, — в те дни я был слишком поглощен Медлин, каждую минуту думал только о ней».
Но ему следовало бы найти время подумать и об Уилле. Он мог бы сделать для его спасения больше, чем раздавать бессмысленные приказы. Например, приставить к нему кого-то из слуг, чтобы постоянно следил за парнем, приказать убрать из замка все топоры или…
«Мог бы, мог бы, мог бы…» Эти слова стучали в висках Анатоля, словно литания, слишком знакомая и бесполезная. Он прислонился к дверному косяку.
Первым заметил его Мариус. Велев Триггу промывать рану, он вытер руки о фартук, подошел к Анатолю и заговорил, понизив голос, чтобы Уилл его не слышал:
— Да, кузен, твой слуга хорошо поработал над своей ногой, но он не умрет.
— Я знаю, — хрипло сказал Анатоль.
— Но рана слишком глубокая. Я не смогу сшить все мускулы и сухожилия, повреждения слишком серьезны. Его нога… ногу придется отрезать.
— Черт побери, я знаю!
Мариус пристально посмотрел на Анатоля, в его глазах мелькнуло понимание.
— Прости, — сказал он, — я не сразу понял… Сочувствие Мариуса лишь усугубляло боль и отчаяние Анатоля. Он прошел мимо кузена, заставил себя подойти к Уиллу, взглянул ему в лицо. Миловидный юноша исчез, превратившись в перепуганного мальчишку, и в то же время в его лице уже угадывался будущий жалкий калека.
При виде Анатоля глаза Уилла расширились от ужаса.
— Хозяин, — пролепетал он, — простите меня. Я этого не хотел. Не хотел вас ослушаться. Только я забыл, что вы сказали насчет топора.
— Ничего, Уилл, ничего, — пробормотал Анатоль. Извинения Уилла словно лезвием топора вонзались в его собственную грудь.
— Он выставлялся перед девицами — Нэнси и этой дочкой Кинноков, — проворчал Тригхорн, скрывая участие под маской неодобрения.
— Я только хотел показать, какой я сильный… а топор был слишком тяжелый. Он соскользнул. Простите, хозяин, мне так…
— Перестань извиняться, черт тебя побери! — бросил Анатоль куда резче, чем хотел. Уж лучше бы Уилл проклинал его, плюнул бы ему в лицо, как это сделала Бесс Киннок, когда умерла ее мать…
Крупные слезы катились по лицу Уилла, и Анатоль неловко погладил его по голове, убрал волосы с лица.
— Я сержусь не на тебя, парень, — уже мягче проговорил он.
— Но… Я же испортил свою новую ливрею. Что я скажу хозяйке?
— Она не будет сердиться. Она купит тебе новую ливрею, и все будет…
«Хорошо». Эта ложь застряла у Анатоля в глотке, потому что он увидел, что Мариус уже разложил на столе хирургические инструменты. Свет свечей холодно играл на острых зубьях пилы, ампутационном ноже, иглах.
Анатоль ощутил приступ тошноты. Он схватил кузена за руку, уволок его в дальний угол.
— Ради всего святого, Мариус, — зашептал он в отчаянии, — ты уверен, что это единственный выход? Ты же учился в университете, перечитал все секретные записки Дейдры. Вопреки всем обычаям ты стал и врачом, и хирургом одновременно. Никто из живущих не смыслит в медицине больше тебя. Ты должен…
Мариус печально покачал головой, и Анатоль умолк.
— Прости, Анатоль. Моя способность ощущать чужую боль намного превосходит дар исцеления.
В сущности, Анатоль и не ожидал другого ответа, но все равно ощутил крушение надежды. Надежды, которая вспыхнула на миг и тут же угасла.
Он выпустил руку Мариуса, устало прислонился к стене.
— Тогда начинай.
— Да, но, думаю, тебе лучше уйти. Тебе незачем здесь оставаться и…
— И опять проходить через все это? — С губ Анатоля сорвался полный горечи смешок. — Это часть моего наследства, кузен. Переживать каждое несчастье дважды.
— Тогда возьми себя в руки. Я не уверен, что смогу сделать все, как надо, ощущая и его боль, и твою.
Тихие слова Мариуса, мука в его глазах пристыдили Анатоля. Он забыл о том, что он не единственный из Сентледжей, кто страдает от своего дара.
Но в жизни Мариуса уже никогда не будет света. А у него есть Медлин.
Анатоль никогда не умел утешать, так же как не умел принимать утешение. Он только положил руку на плечо Мариуса, слегка сжал пальцы. На секунду их взгляды скрестились, и оба с новой силой ощутили свое родство и близость.
Мариус вернулся к своему печальному занятию, а Анатоль постарался исполнить просьбу кузена — подавить чувства, посадить их под замок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40