Не дожидаясь больше, чтобы Хокану взял дочь из ее рук, она снова прижала Касуму к груди и, застыв в царственной позе оскорбленного достоинства, спросила:— Ты полагаешь, что женщина не может претендовать на мантию знатного рода и прославить имя своих предков? Ты полагаешь, что мужчина сумел бы привести Акому к большему величию? Как ты смеешь, Хокану? Как ты смеешь предполагать, что наша дочь хоть в чем-то окажется слабее меня? Она не увечная и не глупая! Она будет воспитываться под нашим руководством! Она станет живым олицетворением чести семьи Шиндзаваи, и ей совсем не обязательно быть каким-то бахвалом мальчишкой, чтобы найти свой путь к величию, которое предназначено ей судьбой!Хокану поднял руки, словно сдаваясь, и тяжело опустился на подушку — усталый, растерянный и пристыженный. Он мечтал о том, что мог бы обрести в Айяки и Джастине: о том, чтобы стать товарищем для сына, которого будет наставлять в ратном деле и в искусстве власти и политики. Ему не хватало сердечной близости, которую он утратил, когда его старший брат остался по ту сторону Бездны, в мире варваров; он хотел стать для сына тем, чем стал для него самого отец, недавно ушедший в чертоги Туракаму. Потерянного не вернуть, но сыну он мог бы передать все лучшее, что связывало его с отцом, с братом, с обоими сыновьями Мары — и погибшим, и живым.— Ты не понимаешь… — мягко сказал он.— Чего не понимаю? — возмутилась Мара, опасно близкая к слезам. — Вот твоя дочь, которую я выносила у себя во чреве. Что еще тебе требуется от наследника?— Послушай, — взмолился Хокану, — пожалуйста, Мара, не принимай мои слова так близко к сердцу. Я выразился необдуманно. Конечно же, я смогу полюбить Касуму.Безошибочно угадав боль, спрятанную под маской гнева Мары, он умиротворяющим жестом потянулся к жене.— Не прикасайся ко мне! — выкрикнула Мара, отпрянув. — Коснись своей дочери и скажи ей, что ты рад ее появлению на свет!Хокану закрыл глаза. Мысленно он поносил себя последними словами за то, что его хваленая чуткость покинула его именно тогда, когда была особенно необходима. Как же он мог ворваться подобным образом в покои Мары и так непоправимо испортить радость долгожданной встречи! Он чувствовал бы себя лучше, если бы на него напал сагуньян или если бы имперский хадонра одержал над ним верх.Он принял запеленутую малышку из одеревеневших рук Мары, прижал к себе и покачал. Его сердце оттаяло, едва он ощутил ее энергичные движения и увидал маленькие розовые губки и блестящие глаза на сморщенном красном личике. Она была прелестна и в самом деле рождена, чтобы стать его наследницей, но не в ее власти было прогнать разочарование, которое он испытал оттого, что она не родилась мальчиком.Он знал, что у Мары больше не будет детей, и прикинул в уме, есть ли у него иные возможности обзавестись сыном. Да, он мог бы взять себе наложницу или воспользоваться услугами какой-либо куртизанки, чтобы дом Шиндзаваи получил наследника мужского пола. Но сама мысль о другой женщине в его постели заставила его содрогнуться от отвращения. Большинство правителей, не моргнув глазом, остановились бы именно на таком решении, но для Хокану этот путь был неприемлем.Подняв глаза, он увидел, что Мара плачет.— Жена моя, — ласково сказал он, — ты подарила мне совершенное дитя. Я не имел права проявлять такую грубость и омрачать минуты, которые могли стать одними из самых радостных в моей жизни.Мара подавила рыдание. За те недели, которые она провела во дворце, она успела стать воистину правой рукой императора, и ей часто доводилось присутствовать на совещаниях высших сподвижников монарха. Ей открылось многое, и она знала о существовании партий, стремящихся покончить с незыблемостью золотого трона, воспрепятствовать совершающимся переменам и восстановить старый, чреватый бесконечными кровопролитиями порядок, когда средоточием мирской власти был пост Имперского Стратега. Близость открытой гражданской войны, которая могла разразиться с минуты на минуту, ощущалась Марой как нож, приставленный к горлу. Больше, чем когда-либо прежде, был необходим единый фронт, противостоящий союзу поборников традиционного метода правления.— Касума — это часть нового порядка, — сказала Мара мужу. — Она должна понести факел после нас, а Джастин будет ей братом. Она поведет в бой армии, если этого потребует долг, точно так же как Джастин будет направлять свои усилия для поддержания мира без применения оружия, если такой способ даст возможность построить лучшее будущее.Хокану не стал спорить:— Я понимаю, любимая. И согласен с тобой.Но он не мог окончательно избавиться от ощущения потери.Мара чувстовала эту полуправду. Она напустила на себя вид холодной отчужденности, забрала у Хокану дочку и разгладила одеяльце, которым та была укрыта.Он знал, что потеря невосполнима, потому что у Мары больше не будет детей— так сказал жрец Хантукаму. Но она-то этого не знала и не скоро простит ему невольное прегрешение — отсутствие восторга при известии о рождении девочки, которой предстоит унаследовать мантию Шиндзаваи.Эту тайну Хокану держал при себе, хотя и сознавал, что Мара поняла бы все мгновенно, если бы он открыл ей правду. Но, глядя на жену, он видел, как ввалились ее щеки за время пребывания в императорском дворце, — и принял решение. Небольшое отчуждение между ними пройдет само по себе, это всего лишь дело времени; но горечь от сознания, что отныне она бесплодна, может отравить Маре всю оставшуюся жизнь. Пусть у нее останется надежда, думал он, не отрывая взгляда от жены и новорожденной дочери.— Мы все уладим, — тихо произнес он, не сознавая, что размышляет вслух. Затем, вспомнив предостережение Всемогущего по имени Фумита, он добавил:— Благодарение богам, что у Шиндзаваи нет оснований для вражды с Джиро Анасати. Это породило бы сложности, которых никто из нас не может себе позволить.Мара бросила на него странный взгляд, словно она вспомнила о чем-то неприятном. Хокану безошибочно истолковал значение этого взгляда.— Что случилось, любовь моя? — спросил он.Владевшее Марой недовольство не было позабыто, оно лишь по необходимости уступило место другим заботам.— Плохие новости, — ответила она резко. — Аракаси выполнил свою миссию против Обехана из тонга Камои, и вот что он принес.Кивком головы она указала на журнал, лежавший на боковом столике. Хокану наклонился, чтобы посмотреть на трофей. Письмена были начертаны жирными черными линиями и, по-видимому, составлены с использованием какого-то шифра. Хокану был уже готов спросить, где добыт журнал и какое значение он имеет, но тут он заметил на пергаменте водяной знак, который проявлялся в виде слабой выпуклости там, где на него падал солнечный свет. Очертания рисунка повторяли изображение цветка камои, и весь свиток, с его грубыми линиями, не мог быть ничем иным, кроме свода записей об оплаченных убийствах.Чувствуя на себе упорный взгляд жены, властитель Шиндзаваи спросил:— Что это?Мара глубоко вздохнула:— Любимый, мне очень жаль. У твоего отца были враги, много врагов. Он умер не от старости, не от каких-то естественных причин. Причиной его смерти стал яд, не оставляющий следов, отравленная стрела была пущена в него, когда он спал. Смерть твоего отца — дело рук убийцы из Братства, и она оплачена властителем Джиро из Анасати.Лицо Хокану окаменело.— Нет… — пробормотал он, не в силах поверить в услышанное и в то же время сознавая правду, заключавшуюся в словах Мары.Он снова вспомнил, о чем предупреждал его на похоронах Фумита, но это предостережение сейчас предстало в новом свете. Как видно, маг, приходившийся ему отцом по крови, знал кое-что о вмешательстве Братства в естественный ход вещей. Хокану снова пронзила скорбь о том, что Камацу безвременно ушел из жизни, что у мудрого и проницательного человека были украдены последние дни под солнцем.С этим было невозможно смириться! Такое оскорбление для чести! Вельможу из клана Каназаваи раньше времени отправили в чертоги Красного бога, и — с предостережением или без него, по воле Ассамблеи или вопреки ей — Джиро из Анасати должен ответить за нанесенное оскорбление. Честь семьи и честь клана взывали к мести: только смерть оскорбителя могла восстановить равновесие.— Где Аракаси? — хрипло произнес Хокану. — Я хотел бы с ним поговорить.Мара печально покачала головой:— Он доставил свиток и разгадал шифр, чтобы мы могли прочесть все секретные записи. После этого он попросил на время отпустить его по делу, касающемуся его личной чести. — Мара умолчала о том, какую сумму денег он у нее попросил, равно как и о том, что речь шла о судьбе молодой женщины. — Его нападение на Обехана было весьма рискованным предприятием и потребовало от него высочайшего мужества. При этом он сумел выжить. Я удовлетворила его просьбу.Она едва заметно нахмурилась, вспомнив мысль, пришедшую ей в голову во время разговора с Мастером: что он ни за что не попросил бы ее о таком благодеянии в столь опасный момент, если бы не отчаянное смятение его сердца.— Он даст нам знать о себе, когда сможет, — заключила она.Не было в Келеване никого, кто сознавал бы лучше Аракаси, какая взрывная сила заключена в содержании добытого им документа. Страницы свитка повествовали не только о смерти Камацу: там открывались условия других убийств, пока не состоявшихся, с указанием денежных выплат, сделанных правителями, желавшими гибели своим соперникам или врагам.Убийство в любой форме считалось бесчестьем для обеих сторон: и для жертвы, и (в случае если правда выплывет наружу) для семьи, оплатившей услуги тонга. Свиток, доставленный Аракаси, был начинен опасными сведениями; их хватило бы, чтобы ввергнуть Империю в хаос кровавых междоусобиц между семьями, ослепленными жаждой мести, как сейчас был ослеплен Хокану.Но то, что Камацу принял смерть от стрелы убийцы, было столь наглым оскорблением, что Мара не могла оставить его безнаказанным. Когда она заговорила, ее голос был тверд, как сталь из мира варваров:— Супруг мой, у нас нет выбора. Нужно найти способ обойти вердикт Ассамблеи и низвергнуть Джиро, властителя Анасати…— И во имя Айяки тоже, — подхватил Хокану. Никогда, никогда не забудет он эту страшную сцену — умирающий мальчик, придавленный бьющимся в агонии черным конем.— Нет. — В ее голосе послышалось сожаление. — За гибель Айяки мы уже расплатились.Со слезами на глазах она рассказала мужу о личной вражде Обехана к семье Акома — вражде, возникшей из-за того, что однажды Аракаси оставил его в дураках. Тогда Мастер с помощью подложного письма подстроил так, что пятеро слуг Минванаби были убиты Жалом Камои.— Братство сочло это оскорблением для себя со стороны Акомы, — завершила она свой рассказ. — Они действовали по своей инициативе, стремясь покончить с моей династией. Поэтому они вышли далеко за рамки контракта с Тасайо Минванаби. — Ее последние слова выдавали горькое ожесточение. — Они проиграли. Обехан мертв, безоговорочно мертв, — сражен руками Аракаси.Хокану воззрился на нее — твердую как кремень, забывшую о своих материнских чувствах перед лицом темных мыслей и жестокой политики. Касума забеспокоилась от недостатка внимания к своей особе и уже собиралась зареветь во весь голос.— Жена моя, — промолвил он, опечаленный, разгневанный и сбитый с толку несправедливостью жизни, — давай вернемся домой.Его сердце готово было выпрыгнуть из груди от сострадания к ней, когда к нему обратились ее глаза, блестящие от непролитых слез.— Да. — согласилась она. — Давай вернемся домой.Но, произнося эти слова, она думала не о прекрасной усадьбе на берегу озера, а о том поместье среди просторных пастбищ, в котором прошли ее детские годы. Внезапно в ней с необыкновенной силой вспыхнуло непреодолимое желание возвратиться к полям ее предков. Она почувствовала, как нужны ей сейчас знакомые с младенческих лет окрестности, воспоминания о любви отца; она почувствовала тоску по тому времени, когда еще не вкусила хмельного вина власти и силы. Может быть, на той земле, где родилась, она сможет унять сердечную боль и справиться со страхом за будущее обоих домов — Акомы и Шиндзаваи. Глава 15. ЗАПРЕТЫ Мара вздохнула.Измученная жарой, удрученная поездкой по бывшим владениям Акомы, она скрылась от полуденного солнца в подземелье чо-джайнов. Брак с Хокану и установившееся между ними душевное единение избавили ее от необходимости искать блаженного покоя в этом убежище, где царил полумрак и витали пряные ароматы. Но в прежние годы, когда страшные опасности грозили ей со всех сторон, властительница только здесь обретала чувство безопасности.Однако в ту пору угроза исходила от простых смертных. Положение нередко казалось безвыходным, первый брак с сыном Анасати приносил только горести, но теперь стало ясно, что все это не шло ни в какое сравнение с нынешними бедами. Телесные раны сменились душевными — ее предал тот единственный, кто понимал порывы ее сердца. Какие бы подлости ни замышлял Джиро Анасати, истинными врагами Мары теперь были маги, которые могли по своей прихоти уничтожить не только Акому, но даже всякую память о ней. А ведь Джиро в своем вероломстве прикрывался их волей.Убийство Камацу оставило в душе Мары незаживающий рубец. Страх, в котором— по цуранским обычаям — нельзя было признаваться, доводил ее до исступления. В стычках с врагами Маре и прежде случалось испытывать такое чувство, но оно быстро отступало, а ставки никогда не были столь высоки. Сейчас на карту было поставлено все, что она любила. Потеряв Айяки, она забыла, что такое спокойный сон.Полумрак подземелья служил ей защитой. В молчании, однако не в одиночестве, она сбросила гнетущее напряжение. Паланкин уносил ее все дальше по знакомым коридорам улья. Носильщики старались не задеть суетливых чо-джайнов; тишину нарушали пронзительные выкрики солдат и щелканье хитиновых конечностей — это патрульные салютовали высокой гостье и ее процессии.Мара поддалась иллюзии спокойствия, понимая, что это ненадолго. Она словно вернулась в прошлое, когда бремя обязанностей и тревог было не столь тяжело. Ослабив внутренние путы, она ощутила предательскую влагу в уголках глаз. Мара прикусила губу, но не стала смахивать слезы. Полумрак улья, лишь скудно освещаемого сине-лиловыми шарами, избавлял ее от такой необходимости. Тревоги, отчаяние, беспомощность, неспособность отомстить семейству Анасати за причиненное ей зло тяжким бременем угнетали душу. Она не могла долее сдерживаться. Смерть двоих детей и трещина в отношениях с мужем, самым верным и близким человеком, грозили сломить ее окончательно.Те годы, когда Мара набирала уверенности в себе и училась находить выход из любого положения, казались прожитыми впустую. Даже успехи в старой как мир Игре Совета теперь выглядели ненужными, ибо приговор Ассамблеи магов одним махом перечеркнул правила, по которым можно было защитить свою честь, нанеся удар по злу. И политические ходы, и интриги свернули куда-то в сторону с вековечного пути. Прежде козырем Мары в этой игре была готовность отойти от традиций. Теперь она лишилась даже этого преимущества: каждый правитель по-своему изощрялся в поисках новых способов борьбы против старых врагов.Традиции повернули вспять.Даже одержав победу над гонгом Камои и выведя на чистую воду Джиро, Мара не находила покоя. Избавившись от этих напастей, она по милости Всемогущих не могла отомстить за поруганную честь своего рода.Возвращение по реке во владения предков дало ей лишь краткую передышку. Она ловила себя на том, что рассудок отказывается искать решение.Прикрыв глаза, Мара отдалась ритмичному покачиванию носилок. Вокруг стало теплее, пряные запахи улья сгустились. Светящиеся шары попадались уже не так часто; толпы хлопотливых работников заметно поредели. Щелканье хитиновых конечностей больше не заглушало стук людских подошв. Это означало, что процессия приближается к чертогам королевы. Однако многое здесь изменилось. Стены и сводчатые потолки, грубо вытесанные в камне, были теперь отполированы до блеска, а местами украшены резьбой и яркими драпировками. Хотя сочетания цветов и причудливые гроздья бахромы выглядели непривычно для людского взора, все это свидетельствовало о полном достатке. Если бы не эти отличия, Мара — пусть даже у нее на висках поблескивали серебристые нити — могла бы подумать, что возвращается назад, в юность. Ведь и отчий дом, где она играла еще ребенком, где вышла замуж и родила первенца, где познала жажду власти, мог показаться тем же самым, но память, как удар тупого ножа, напоминала, что пустые коридоры, где некогда звенел детский смех, теперь погрузились в тишину.У Мары сжалось сердце. Айяки был не единственным любимым существом, которое она потеряла. Боги свидетели, как бы ей хотелось видеть рядом с собой преданную Накойю, от которой ей случалось получать то взбучку, то мудрый совет — и одно, и другое помогало предотвратить беду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101