– Ага, - прокашлял я, хотя в тот момент мне казалось, что надышаться не хватит всей оставшейся жизни.
– Тогда давай потихоньку. Только не дергайся и дыши ровнее.
Я перестал дергаться и задышал ровнее. Нога все еще не слушалась, но мой спаситель двигался вперед уверенными толчками, я чувствовал, как под кожей работают крепкие мышцы и могучие легкие.
– Слезай, приехали, - сказал он, и я почувствовал пятками дно. Мой спаситель отпустил меня, оставив самостоятельно выбираться с мелководья. Прихрамывая, я поплелся за ним, видя перед собой широкую спину и тронутый сединой ежик на затылке.
На берег мы выбрались метров за полста от места нашего с Янкой старта. Я бухнулся на теплую гальку и принялся массировать ногу.
– Ну, как самочувствие, пловец?
Он стоял надо мной - крепкий и загорелый, уже в широких темных очках на пол-лица.
– Держи, - он кинул мне полотенце.
– Спасибо вам.
– Да не за что. И куда тебя понесло, если плавать толком не умеешь?
У него был странный мягкий акцент, и что-то в его лице казалось смутно знакомым.
– Ты ведь из "Форсажа", да?
Я кивнул, все еще пытаясь восстановить нормальную работу мышц в ноге.
– Отменно, - хмыкнул он. - За два дня команда чуть не лишилась второго пилота. Извини... Мне на самом деле жаль ту девочку. У нее и вправду был талант. Опасный спорт - любая мелочь, и...
– Юрка-а-а!
По берегу к нам бежала Янка. Мокрые волосы растрепались и дышала она, как марафонский бегун к концу дистанции.
– А! - сказал мой спаситель. - Теперь понятно, к чему этот дурацкий заплыв!
– Юрка... Ты... Я все море обшарила... - выдохнула, Янка, останавливаясь надо мной. - Что стряслось?
– Ногу свело, - буркнул я.
– Господи... Ой! - она наконец-то обратила внимание, что я не один. Здравствуйте... Это вы его вытащили?
– Да нет, что вы, - улыбнулся мой спаситель. - Так, поддержал. Ваш друг неплохой пловец.
– Оно и видно, - вздохнула Янка. - Юр, ты извини меня, а?..
– Я в форме, - на самом деле нога все еще побаливала, но судорога уже отпустила.
– Спасибо вам, - сказала Янка незнакомцу.
– Да за что? - тот развел руками. - Он и сам неплохо справлялся...
– Юр, ты как, сможешь идти?
– Смогу, - морем я на сегодня наелся по самое "не хочу". - Еще раз, спасибо.
– Боже мой! - расхохотался мой спаситель. - Этак я начну чувствовать себя героем!
При этом очки его соскользнули чуть ниже, и я вдруг вспомнил, где видел это лицо. И невольно вскочил, несмотря на ноющую ногу.
Между бровями почти незаметно розовела крохотная точка сонара.
Естественно, что он показался мне знакомым - плакат с этим лицом с тринадцати лет висел у меня над кроватью. Наверное, в каком-то смысле именно этот человек, даже не подозревая о моем существовании, привел меня в аэроклуб.
Тадеуш Кавински, вице-президент Федерации, живая легенда.
Слепой летчик.
***
Лет двадцать назад, когда я еще пешком под стол ходил, лейтенант военно-воздушных сил ООН Тадеуш Кавински в небе над Ливаном схлопотал зенитную ракету прямо под фонарь. С тяжелейшей контузией сумел катапультироваться, и на своих двоих трое суток пробирался через линию фронта, пока его не подобрал патруль "голубых касок". После госпиталя его почти сразу демобилизовали - в результате контузии что-то случилось со зрительными нервами. Врачи тогда сумели сохранить зрение, но приговор обжалованию не подлежал - никаких полетов.
Тому, кто не летает, этого не понять. В общем, кроме как в небе Кавински себя не мыслил, и уже на следующий год во всю летал в сборной Польши, каким-то невозможным чудом умудряясь каждый месяц обманывать медкомиссию. В те годы воздушная акробатика еще считалась скорее экзотикой для избранных, чем полноценным видом спорта, техника пилотажа не шибко отличалась от военной, поэтому бывший летчик-истребитель довольно быстро по тем временам - продвинулся в мастера международной категории. Он уже шел на Кубок Федерации, как вдруг на одном из региональных соревнований какой-то дотошный профессор все-таки поймал его за хвост. Скандал с трудом удалось замять, но летное удостоверение Кавински повелели сдать. Это сейчас, с развитием частного воздушного транспорта планку опустили до минус пяти - воздух в два счета заполонили очкарики - а тогда правила были не в пример жестче - единица, и точка.
У Кавински диоптрии уже съезжали к минус восьми. Но неожиданно вмешалось руководство Федерации, и ему не только оставили удостоверение, но и разрешили отлетать на Кубке, что он и сделал, уступив первое место лишь тогдашнему непререкаемому чемпиону Генриху Гарковену. После чего, едва спустившись с пьедестала, объявил, что уходит. Контузия все-таки доконала его - слепота стремительно прогрессировала, да и воздушная акробатика как спорт не стояла на месте, и летунам старой школы все труднее было держать уровень.
Где-то через два года ему предложили место в руководстве Федерации. К тому времени он уже полностью ослеп. Как раз тогда заговорили о новом чуде офтальмологии - имплантированном сонаре по типу дельфиньего, позволявшем даже при стопроцентной слепоте относительно свободно ориентироваться в пространстве. Штука даже по сегодняшним меркам дорогая, а тогда она стоила просто баснословных денег. На операцию скинулась вся Федерация - акция во многом рекламная, но никто и предположить не мог, к чему она в конце концов приведет. Потому что первое, что сделал Кавински выйдя из больницы, это забрался в кабину своей "Сесны" и скомандовал "от винта".
Никто не понимал, как он это делает - во-первых, радиус действия сонара дай бог сотня метров, а во-вторых эффект от него назвать зрением можно лишь с большой натяжкой - можно ходить, не натыкаясь на предметы, но о том, чтобы даже читать - не говоря уж о ЛЕТАТЬ - тут и речи не идет. Ходили слухи, что Кавински по своим каналам заказал в лабораториях "Локхида" какую-то новую систему навигации, и ухитрился каким-то образом подключить к ней чип сонара. Факт в том, что после полугода экспериментов он - хотя и не без боя - пересдал на любительские права. Экзаменационная комиссия сражалась до последнего, так и не нашла, к чему придраться, кроме медицинского заключения "абсолютная слепота", и, перекрестясь, дала добро...
Так Кавински вернулся в небо.
***
– Простите, пан Тадеуш... - пробормотал я, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. - Я вас не узнал...
Он снял очки. Глаза у него были живые, светло-серые, и было трудно поверить, что на самом деле вот уже десять лет они ничего не видят.
– Кавински? - Яна отступила на шаг. - Ой, Юрка...
– Так это вы прилетели вчера с комиссией? - проговорил я, со стыдом припомнив, что не далее как прошлым вечером обозвал моего кумира "хмырем".
– Да, - Кавински казался немного смущенным. - А что в этом такого?
– Нет, ничего... - я не знал, куда деваться. - Просто...
Он вдруг рассмеялся.
– Ты это брось, парень. Не боги горшки обжигают. Как нога, работает? Отлично, тогда пойдем отсюда. На сегодня с тебя хватит неожиданностей.
Мы шли по протоптанной дорожке к лагерю, и в бедной моей башке царил полный курятник. Янка забежала с другой стороны, разглядывая Кавински во все глаза, а он шагал уверенно и размашисто, накинув на плечи полотенце и вновь нацепив темные очки. Я что-то говорил, он отвечал - по-моему, я тогда нес полную околесицу, а сам исподтишка рылся в шортах в поисках какой-нибудь бумажки для автографа, но отыскалось только летное удостоверение в кармане рубашки. Его я и протянул Кавински, раскрыв на последней странице, когда он собрался сворачивать к куполам.
– Пан Тадеуш...
– Э, да ты сдурел, братец? - он весело посмотрел на меня, и я вдруг смятенно подумал: как же он будет расписываться вслепую? - Тоже мне, нашел пример для подражания... И зачем портить летную книжку?
– Понимаете... - слова упорно не подбирались. - Это на самом деле очень важно для меня.
Несколько секунд Кавински молчал.
– Что ты ищешь в небе, парень? - спросил он наконец.
Вопрос застал меня врасплох.
– Ну... Вообще-то, я собираюсь в военно-воздушное... Говорят, с международным разрядом берут вне конкурса...
– Любишь летать?
– Да.
Он усмехнулся, взял мою летную книжку и что-то размашисто написал по-польски на последней странице.
– Держи, пилот. Счастливо...
И зашагал к куполам. Я вертел книжку в руках, не зная, что и думать. Янка уже успела отойти шагов на десять.
Кавински вдруг обернулся.
– Эй, парень!
– Да, пан Тадеуш?
– Помни - это опасный спорт.
– Я помню.
– Будь поосторожнее. И сам проверяй машину перед каждым вылетом. Не хотелось бы, чтобы "Форсаж" потерял еще одного пилота.
– Пан Тадеуш... Можно еще вопрос?
– Давай.
– Все-таки... как вы летаете?
Он нахмурился, а потом вдруг расхохотался.
– Как, как! По приборам.
– Что он тебе сказал? - спросила Янка, когда я ее нагнал.
– Так... - рассеянно проговорил я. - Доброе напутствие... Интересно, что он тут написал? Я в польском, как в китайской грамоте.
– Дай-ка... - Янка отобрала у меня летную книжку, и вдруг рассмеялась.
– Ты чего?
– Ну-ну! - она дернула меня за рукав. - Перевести?
– Еще бы!
– "Научившись летать, научись заодно и плавать. Кавински."
***
– Особо не дергайся, - напутствовал меня Петрович. - И не суетись - у нас несколько баллов в запасе. Дави на технику. Схлопочешь пару штрафных ну и Бог бы с ними, главное, не увлекайся дешевыми эффектами. Все равно не поверят.
Мы шагали к полосе. Мой "Скат" уже выкатили на рулежку, и теперь вокруг слонялся Генка, придирчиво заглядывая в каждую дырку. Чуть поодаль я заметил тоненькую фигурку Янки.
И еще мне показалось, что на трибуне, рядом с Гарковеном мелькнуло лицо Кавински.
– После нас еще чехи и финны, - сказал Петрович, подавая мне шлем, когда я разместился в кабине. - Так что особо не трясись...
...Трястись я начал вскоре после отрыва. Вчера мы успели-таки сделать два тренировочных полета, к тому же я основательно попотел на тренажере. "Скат" вел себя великолепно, и я даже подумал, что не так страшен черт, как его малюют.
Чертовщина началась, едва я вывел машину на исходную. "Скат" вдруг затрясся, как паралитик, и я с трудом удержал его на курсе. Потом тряска вдруг прекратилась, но едва я начал первый элемент, моя птичка словно взбесилась. Петрович что-то орал мне с земли, я не слышал - все силы уходили на то, чтобы совладать с обезумевшей машиной. Если гремлины все-таки существуют, то один из них точно избрал местом жительства мой "Скат" - машина вела себя как вполне самостоятельное существо, к тому же с суицидальными наклонностями.
Под занавес сошел с ума альтиметр, и когда я, взмокший и чудом не поседевший, ухитрился-таки довольно жестко шлепнуться на полосу, едва не погнув стойки шасси, мысленно моя душа уже пребывала рядом с Ленкой.
– Ты что? - подбежавший первым Петрович откинул фонарь, до пояса перевалился в кабину. Он был бледен, как полотно. - Перенервничал?
Дрожащими руками я стянул шлем.
– Не знаю... Фигня какая-то... Не могу справиться с машиной...
– Юрка! Живой? - встрепанная Янка показалась с другой стороны.
– Вроде бы... - пробормотал я. - Я совсем седой, а?
– Вылезай, - Петрович выдернул меня из кресла. - Гена, отгони машину с полосы.
– Но...
– Все, хватит. Я снимаю команду с зачета.
– Нет! - дружно вырвалось у нас с Янкой.
– Да, - сказал Петрович сухо. - На этот раз я согласен с Гарковеном. Мы не имеем права больше рисковать. Не хватало нам еще одного трупа в этом сезоне!
Разбитый и опустошенный, я вывалился из кабины и зашагал к палаткам, забыв отметиться в полетном журнале.
***
Море без всплеска глотало мелкую гальку. Я в который раз зачерпнул полную ладонь гладко облизанных водой камешков, один за другим отправил в волны.
Солнце падало за горизонт, где-то в лагере орал магнитофон - чехи обскакали-таки нас в таблице, и теперь шумно отмечали событие. На душе было погано.
Я услышал приближающиеся шаги, и увидел бредущий ко мне вдоль берега силуэт.
– Юра... - Ева подошла, опустилась рядом на корточки.
– Со мной все в порядке, - сказал я.
Некоторое время мы молча смотрели, как тонет солнце.
– Ты просто перенервничал, Юра, - сказала наконец она. - Такое бывает, я знаю.
– Странно, - меня захлестнула волна аппатии. - По-моему, я никогда еще не чувствовал такого подъема, как этим утром.
– Это был стресс. Ответственность, перевозбуждение - вот тебя и шарахнуло. Бывает.
– Вот и Славка сказал - бывает. И Петрович. И все наши... Только вот альтиметр на полосе показывал десятиметровую отметку.
– Гена перебрал машину. Все системы в порядке.
– Значит, у меня завелись галлюцинации. Это такие вредные зверьки, вроде гремлинов, только в голове.
– Гремлинов?
– Да. Знаешь, такие злобные маленькие твари, паразитируют в механизмах. На них американские летчики во вторую мировую списывали все неполадки.
Она задумалась.
– Очень удобно. А зачем гремлины портят машины?
– А черт их знает. Может, у луддитов заразились. Или питаются металлом.
– И сначала они перегрызли шланг у Ленки, а потом свели с ума твой альтиметр.
Мне вдруг сало стыдно. Я почти ненавидел себя.
– Брось, Ева. Просто я перенервничал, у меня навязчивые галлюцинации и жуткий треммор. Во! - я протянул руку. Пальцы не дрожали.
Я поднялся, и шагнул к откосу.
– Не знаю, - задумчиво проговорила Ева мне вслед. - Я уверена только в одном: шланг у Лены был совсем новый.
Когда я подходил к лагерю, уже почти стемнело. Отбой давно прозвучал, но меня режим больше не касался - послезавтра мы уезжаем. Даже Наумов не возражал, когда Петрович заявил о снятии команды с соревнований. Я подумал, что из Федерации мы, наверное, все же не вылетим, но на ближайшие два сезона точно засядем в хвосте таблицы.
От куполов долетело жужжание мотора, по полю скользнул рассеянный свет фар, и через несколько секунд я увидел вдалеке джип Гарковена, разворачивающийся к морю. Вскоре шум мотора заглушили надрывные вопли цикад, а ночная влага прибила поднятую колесами степную пыль. Становилось прохладно, и я прибавил шагу. Вдруг страшно захотелось спать.
– Юран.
Из тени палатки вынырнула широкоплечая фигура.
– Добрый вечер, пан Тадеуш.
– По тебе не скажешь, что он добрый.
В темноте вспыхнул огонек сигареты.
– Пан Тадеуш...
– Слушаю, пан Юран.
– Вы верите в гремлинов?
– Это маленькие зеленые гномики, которые заводятся в у тебя в турбине и отгрызают все, что ни попадя?
– Ну да.
Он усмехнулся в темноте. Красный уголек отразился в темных стеклах очков.
– Знаешь, верю. И даже могу порассказать о них кое-что интересное.
Он неспешно зашагал рядом со мной.
– Гремлины, дружок, бывают двух разновидностей - простые и в крапинку.
– Как-как?
– Именно так. Гремлин простой - тварь глупая, бесхитростная, и при должной внимательности его совсем не трудно изловить, поскольку обитает он чаще всего с местах скопления хронических разгильдяев.
– Шутите?
– Я серьезен, как учебник по сопромату. Ты слушаешь?
– Да.
– Так вот, гремлин крапчатый - совсем другая история. Это тварь коварная, злобная, к тому же скверно пахнет. И сцапать его за хвост порой не так-то просто.
– Ага, у гремлинов есть хвост?
– У всего на свете есть хвост, юноша. Разнообразной длинны.
– Куда мы идем, пан Тадеуш.
– Как куда? В ангар.
– Зачем?
Он остановился.
– Парень, ты меня удивляешь. Как это - зачем? Понятное дело - ловить крапчатого гремлина.
Служебный вход ангара оказался заперт, но Кавински без труда разблокировал замок своей картой.
– Не включай свет, - сказал он, проскальзывая в темноту. - Мне он не нужен, а для тебя я запасся фонариком.
Мой "Скат" сиротливо пристроился в тринадцатом боксе - весьма символично, ничего не скажешь. В луче фонарика и со снятым обтекателем он выглядел жалко, как ощипанный цыпленок.
– Так, посмотрим, посмотрим, - пан Тадеуш с головой влез в раскуроченные внутренности машины, что-то нащупывая и время от времени невнятно бормоча себе под нос.
– Ага! - он высунулся, пригнувшись, из-под машины. По щеке стекала капля смазки. - Еще не хвост, но уже след хвоста.
– Что там?
– Иди сюда. Возьми фонарь, ага... Свети... нет выше, да, где блок электроники... Да. Видишь?
– Нет. А что там?
– Смотри внимательнее. Возле замка. Видишь царапину?
– Да... ну и что?
Он рассмеялся.
– Дорогой Юрий, я в жизни на чем только не летал, и за это время насмотрелся таких ухищрений, что тебе не снилось и еще не скоро приснится. Порой диву даешься, на какие чудеса хитрожопости способен человеческий разум, особенно в наш век сплошной электроники. Принеси мне отвертку.
Я принес.
– Теперь смотри, - Кавински патетически поднял инструмент. - Показываю один раз, и если застукаю на таком - пеняй на себя. Дисквалифицирую как миленького.
Он просунул отвертку сбоку от блока электронники, осторожно поднажал... и сложнейший электронный замок, ключ от которого хранился только у начальника технической службы поддался с тихим щелчком, обнажив под откинувшимся лючком электронный мозг "Ската".
1 2 3