Этот меч таков:
Коли им — не останется никого впереди.
Размахнись им — не останется никого вверху.
Ткни им в землю — не останется никого внизу.
Покрути им вокруг — и не будет никого по сторонам.
Вверху его образец — круглое Небо, а его действия — как движение солнца, луны и звезд. Внизу его образец — квадратная Земля, а его действия — как смена времен года. Он приводит к согласию желания людей и водворяет спокойствие во всех четырех пределах. Взмахни этим мечом — словно гром грянет с небес, и никто в целом мире не осмелится пренебречь вашими приказаниями. Таков меч удельного владыки.
— А что такое меч простолюдина?
— Меч простолюдина предназначен для тех, у кого волосы всклокочены, а усы стоят торчком, шлем с грубыми кистями надвинут на глаза, платье сзади укорочено, глаза горят, а речь груба и кто дерется на мечах в вашем присутствии. Вверху он перерубит шею или перережет горло, внизу проткнет печень и легкие. Таков меч простолюдина, и использование его не отличается от правил петушиных боев. В одно утро жизнь человека оборвется. Для государевых дел проку в том нет никакого. Ныне вы, государь, владеете троном Сына Неба, а питаете страсть к мечу простолюдина. Мне, вашему слуге, стыдно за вас!
Тут царь повел Чжуан-цзы к своему трону, а когда стольник подал обед, царь трижды обошел вокруг Чжуан-цзы.
— Сядьте и успокойтесь, государь, — сказал Чжуан-цзы. — Я доложил вам все о трех мечах.
С того дня царь Вэнь три месяца не выходил из дворца. А все мастера меча покончили с собой в своих квартирах.
Глава XXXI. РЫБАК
Прогуливаясь по лесу в местечке Цзывэй, Конфуций присел отдохнуть на холме среди абрикосовых деревьев. Ученики заучивали книги, а сам Конфуций пел и подыгрывал себе на лютне. Не успел он спеть песню до половины, как некий рыбак вышел из лодки и приблизился к нему. У него были седые виски и брови, волосы спадали на плечи, рукава свисали вниз. Взойдя на ровное место, он остановился, левой рукой оперся о колено, правой подпер щеку и стал слушать. Когда песня кончилась, он подозвал к себе Цзы-Гуна и Цзы-Лу.
— Что это за человек? — спросил незнакомец, указывая на Конфуция.
— Это благородный муж из царства Лу, — ответил Цзы-Лу.
— А из какого он рода?
— Из рода Кунов.
— А чем занимается этот человек из рода Кунов?
Цзы-Лу промолчал, а Цзы-Гун ответил:
— Этот человек, по природе преданный и верный, в своей жизни претворяет человечность и долг. Он совершенствует ритуалы и музыку, упорядочивает правила благопристойности, заботясь, во-первых, о преданности государю и, во-вторых, о воспитании народа. Так он хочет облагодетельствовать мир. Вот чем занимается учитель Кун.
— А владеет ли благородный муж землей? — спросил рыбак.
— Нет.
— Состоит ли он советником при царе?
— Нет.
Незнакомец улыбнулся и пошел прочь, говоря на ходу: «Может, он и человечен, да, боюсь, самого себя не убережет. Обременяя так свой ум, изнуряя свое тело, он губит подлинное в себе. О, как далеко отошел он от Пути!»
Цзы-Гун вернулся и рассказал о рыбаке Конфуцию. Тот отложил лютню, поднялся и сказал: «Уж не мудрец ли он?» Тут он пошел за рыбаком вниз по реке и догнал его у берега озера. Рыбак уже навалился на весло, собираясь отчалить, но заметил Конфуция и повернулся к нему лицом. Конфуций быстро отошел назад, поклонился дважды и приблизился к рыбаку.
— Чего ты хочешь? — спросил рыбак.
— Только что вы, учитель, на что-то намекнули и ушли. Я, недостойный, не догадываюсь, о чем вы хотели сказать. Позвольте мне смиренно стоять здесь в надежде услышать ваши драгоценные наставления, дабы ваша помощь мне не осталась втуне.
— Ого! Какая любовь к учению! — ответил рыбак.
Конфуций поклонился дважды и замер.
— Я с детства учусь, не пропуская ни дня, а мне уже шестьдесят девять лет, — сказал он. — Однако я так и не встретил того, кто мог бы преподать мне высшее учение. Могу ли я не очистить в своем сердце место для этого?
— Подобное по естеству тянется друг к другу, подобное по звучанию откликается друг другу — таков Небесный Порядок. Не будем говорить о том, кто я таков, а поговорим о том, чем занимаешься ты. Ты озабочен делами людей. Когда Сын Неба, удельные владыки, служилые мужи и простолюдины находятся на своих местах, в мире царит порядок. Если же они окажутся не на своих местах, в мире вспыхнет великая смута. Пусть чиновники исполняют свои обязанности, а простые люди занимаются своим делом, тогда никто никому не будет мешать. К примеру, если в полях не выполоты сорняки, крыша течет, еды и одежды не хватает, подать нечем уплатить, жена и наложница не живут в мире, молодые непочтительны к старшим — все это заботы простого человека. Если кто-то не справляется с поручениями, нет порядка в ведомствах, служащие нерадивы, за добрый поступок не награждают, за преступление не лишают чина и жалованья — это заботы служилого мужа. Если при дворе нет праведных советников, плетутся интриги, в семье разлад, мастеровые нетрудолюбивы, податей и дани привозят мало, чином обходят в столице, Сын Неба не жалует — таковы заботы удельного владыки. Если Инь и Ян не в согласии, жара и холод приходят не вовремя, посевы терпят урон, удельные владыки бесчинствуют и сами затевают войны, заставляя страдать простолюдинов, музыка и церемонии запущены, казна пуста, нравы портятся, простолюдины бунтуют — таковы заботы советников Сына Неба.
Ну, а вы не облечены властью государя или удельного владыки вверху и не состоите на государевой службе внизу, однако же по собственному почину совершенствуете церемонии и музыку, упорядочиваете правила благопристойности, желая дать воспитание народу. Не лезете ли вы не в свое дело?
К тому же людям присущи восемь пороков, а в делах имеются четыре несчастья, и о них надлежит помнить. Заниматься не своим делом называется «превышением власти». Указывать на то, что недостойно внимания, называется «суетливостью». Полагаться на чужое мнение и ссылаться на чужие слова называется «угодливостью». Повторять чужие речи, не различая истинного и ложного, называется «лестью». Находить удовольствие в осуждении других называется «злословием». Рвать узы дружбы и родства называется «бесчинством». Льстить и обманывать, дабы получить награду от злодея, называется «коварством». Не делать различия между добрыми и дурными людьми, но угождать всем ради собственной корысти называется «злодейством». Эти восемь пороков
Вовне ввергнут в смуту других,
Внутри причинят вред себе.
Благородный муж не станет твоим другом,
Мудрый царь не сделает тебя советником.
Четыре же зла таковы: любить ведать важными делами, но легко менять свое отношение к ним из желания почета и славы называется «злоупотреблением»; считать себя лучшим знатоком дела и заставлять других делать по-твоему называется «самодурством»; отказываться исправить собственную ошибку и усугублять ее вопреки добрым советам называется «упрямством»; хвалить других, если они одобряют вас, но порицать их, если они вас не одобряют, как бы добродетельны они ни были, называется «подлостью».
Только после того как ты избавишься от восьми пороков и четырех зол, я мог бы заняться твоим обучением.
Конфуций вздохнул, дважды отвесил поклон и сказал:
— Меня два раза изгоняли из Лу, я был вынужден бежать из Вэй, на меня повалили дерево в Сун, я был осажден между Чэнь и Цай. Почему мне довелось пережить эти четыре несчастья?
Лицо рыбака стало печальным.
— Как трудно пробудить тебя! — воскликнул он. — Однажды жил человек, который боялся собственной тени, ненавидел свои следы и пытался убежать от них. Но чем быстрее он бежал, тем больше следов оставлял за собой, а тень так и гналась за ним по пятам. Ему казалось, что он бежит недостаточно быстро, поэтому он бежал все быстрее и быстрее, пока не упал замертво. Ему не хватило ума просто посидеть в тени, чтобы избавиться и от своей тени, и от своих следов. Вот какой он был глупец! Ты ищешь определения человечности и долгу, вникаешь в границы подобного и различного, ловишь момент для действия или покоя, сравниваешь то, что отдаешь, с тем, что получаешь, упорядочиваешь свои чувства приязни и неприязни, приводишь к согласию радость и гнев. Похоже, тебе никогда не найти отдохновения. Честно совершенствуй себя, бдительно храни подлинное в себе; вернись к себе и предоставь других самим себе. Тогда ты избавишься от бремени. Что же ты ищешь в других, пока сам не совершенствуешь себя? Не одно ли только внешнее?
Конфуций печально спросил: «Позвольте узнать от вас, что такое „подлинное“?»
— Подлинное — это самое утонченное и самое искреннее. То, что не содержит в себе ничего утонченного и искреннего, не может тронуть других. Вот почему деланные слезы никого не растрогают, деланный гнев, даже самый грозный, никого не напугает, деланная любовь, как бы много ни улыбались, не будет взаимной. Подлинная грусть безгласна, а вызовет в других печаль без единого звука; подлинный гнев не проявляется вовне, а наводит страх; подлинная любовь и без улыбки породит отклик. Когда внутри есть подлинное, внешний облик одухотворен. Вот почему мы ценим подлинное.
В отношениях между родственниками, в делах семейных сын почтителен, а отец милосерден. В делах государства советник предан, а правитель справедлив. На пиру мы веселимся, в трауре скорбим. В добродетельном поведении главное — выполнение долга, на пиру главное — веселье, в трауре главное — скорбь, в служении родителям главное — угодить им. А выполнить долг можно разными путями. Если, прислуживая родителям, все делать вовремя, никто не станет разбираться, как мы прислуживаем. Если на пиру веселиться от души, не будешь разбираться, из каких чашек ты пьешь. Если в трауре искренне скорбеть, не возникнет охоты разбираться в правилах благопристойности.
Правила благопристойности устанавливаются обычаем. Подлинное же воспринято нами от Неба. Оно приходит само, и его нельзя изменить. Поэтому мудрый, беря за образец Небо, ценит подлинное и не связывает себя обычаем. Глупец же поступает наоборот: не умея следовать Небу, он ищет одобрения людей; не зная, как ценить подлинное, он подчиняется обычаю и потому никогда не знает удовлетворения. Как жаль, что вы так рано понаторели в пустых изобретениях человеческого ума и так поздно услышали о Великом Пути!
Конфуций опять поклонился дважды и сказал:
— Сегодня мне повезло, как никогда. Кажется, само Небо ниспослало мне счастье! Если, уважаемый, вы не уроните своего достоинства, имея меня среди ваших учеников и наставляя меня в мудрости, я осмелюсь спросить вас, где вы живете? Прошу вас предоставить мне возможность быть вашим учеником и узнать наконец, что такое Великий Путь.
— Я слышал поговорку: «С кем можно идти — иди до последних тонкостей Пути. А от того, с кем нельзя идти, ибо он не знает, каков его путь, держись подальше — так оно спокойнее!» Учитесь сами, как можете. Я же ухожу от вас! Ухожу от вас!
И рыбак отчалил от берега. Пока его лодка скользила среди зарослей тростника, Янь Хой развернул экипаж в обратную сторону, а Цзы-Лу держал наготове вожжи, но Конфуций стоял, не оборачиваясь. Он подождал, пока волны на воде не улеглись и не затихли вдали всплески весла. Только тогда он взошел в экипаж.
Идя за экипажем, Цзы-Лу спросил:
— Я много лет прислуживал вам, учитель, но никогда не видел, чтобы вы были так взволнованы. Даже правители уделов в тысячу, а то и в десять тысяч колесниц, встретив вас, уступят вам место и будут обращаться с вами как с равным, вы же, учитель, и тогда будете держаться с необыкновенным достоинством. А сегодня вам предстоял всего лишь простой рыбак, а вы, учитель, обращались к нему с вопросами, сгибаясь перед ним, словно рама для колоколов. Не слишком ли далеко вы зашли? Мы все, ваши ученики, повергнуты в недоумение!
Конфуций наклонился к передку экипажа и вздохнул.
— О Цзы-Лу, как трудно образумить тебя! — сказал он. — Ты уже давно изучаешь церемонии и долг, а все еще не избавился от грубых мыслей. Подойди, я скажу тебе. Не отнестись уважительно к старшему при встрече — значит отступить от церемоний. Не выказать почтения достойному мужу при встрече с ним — значит потерять человечность в себе. Кто сам несовершенен, тот не сможет вести за собой других. А если люди не понимают существенного в себе, они утратят в себе подлинное. Как прискорбно, что люди сами вредят себе! Нет большего несчастья, чем не быть человечным в отношениях с другими, и ты один в том повинен.
Все вещи в мире имеют своим истоком Путь. Тот, кто теряет его, — гибнет. Тот, кто обретает его, — живет. Тот, кто идет ему наперекор, терпит неудачу. Тот, кто следует ему, добивается успеха. А посему мудрый чтит все, в чем пребывает Путь. Этот рыбак, можно сказать, обладает Путем. Так мог ли я посметь быть с ним непочтительным?
Глава XXXII. ЛЕ ЮЙКОУ
Ле Юйкоу отправился в царство Ци, но с полдороги вернулся и встретил Бохуня-Безвестного.
— Отчего вы возвратились? — спросил Бохунь-Безвестный.
— Я испугался.
— Чего же вы испугались?
— Я обедал в десяти постоялых дворах, и в пяти мне подавали раньше всех.
— Ну и что в этом страшного?
— Моя внутренняя искренность еще не растворилась окончательно и светится во мне. А воздействовать на людские сердца извне, побуждая их относиться с пренебрежением к почтенным и старшим, — значит навлекать на себя беду. Хозяин постоялого двора — человек небогатый, торгует кашами да похлебками. Если так поступает тот, кто не имеет ни больших доходов, ни власти над людьми, то что будет делать владыка царства в десять тысяч колесниц, который неустанно печется о благе государства и ревностно вникает в дела? Я испугался, что царь захочет обременить меня делами государственного правления и будет ждать от меня заслуг.
— Вот прекрасное суждение! — воскликнул Бохунь-Безвестный. — Но если вы будете так вести себя и впредь, люди пойдут за вами толпой, ища у вас защиты.
В скором времени Бохунь-Безвестный пришел к Ле-цзы и увидел у ворот множество пар туфель, оставленных посетителями. Обернувшись лицом к северу, Он оперся на посох, постоял некоторое время молча и вышел вон. Дворецкий доложил об этом Ле-цзы, и тот, немедленно скинув туфли, побежал вдогонку за Бохунем-Безвестным, догнал его у ворот и спросил:
— Раз уж вы, учитель, пришли, не дадите ли вы мне наставление?
— Поздно! — ответил Бохунь-Безвестный. — Ведь я предупреждал вас, что люди будут искать у вас защиты, — так оно и вышло. Вы неспособны дать людям защиту и не можете сделать так, чтобы люди не искали у вас защиты. Для чего все это? Вы хотите воздействовать на других, но не понимаете, что и другие будут воздействовать на вас. Ваши способности придут в расстройство, а это уже никуда не годится. Однако же те, кто следуют за вами, не скажут вам правды. Их ничтожные речи — что яд для человека. А чем могут помочь друг другу люди, живущие без бодрствования, без понимания?
Умелые трудятся, знающие печалятся, неспособные же ни к чему не стремятся. Набив живот, привольно скитаются они, подобно отвязавшемуся в половодье челну: он пуст и свободно несется неведомо куда.
Человек из Чжэн по имени Хуань учился книгам во владениях рода Цюй. По прошествии трех лет Хуань стал конфуцианцем и щедро одарил милостями всех своих родичей, как Желтая Река орошает своими водами все земли вокруг на девять ли. Младшему же брату он велел изучать учение Мо Ди, а потом между ними зашел спор, и отец принял сторону младшего брата. Десять лет спустя Хуань покончил с собой и, явившись его отцу во сне, сказал:
— Ведь это я велел младшему брату изучать учение Мо Ди, почему бы тебе не признать, что я сделал тебе добро, и не присмотреть за моей могилой? Нынче я стал шишкой на кипарисе, который растет там.
То, что творит вещи, воздает человеку, но не какому-то определенному человеку, а небесному в человеке. Хуань заставил своего брата изучать учение Мо Ди. Но когда Хуань решил, что это он сделал своего брата не похожим на себя и по этой причине стал презирать своего отца, он уподобился тем людям в Ци, которые брали воду из одного колодца и старались оттолкнуть от него друг друга. Потому и говорят сейчас: «В наше время все люди — хуани». Вот почему тот, кто претворил в себе полноту жизни, живет незнанием, и тем более таков тот, кто претворяет Путь. В старину это называлось «избежать кары Небес».
Мудрый обретает покой в том, что дарит ему покой, и не ищет покоя там, где его нет. Заурядный человек ищет покоя в том, что не дает покой, и не имеет покоя там, где покой есть.
Чжуан-цзы сказал: «Познать Путь легко, а не говорить о нем трудно. Знать и не говорить — это принадлежит небесному. Знать и говорить — это принадлежит человеческому. Люди древности предпочитали небесное человеческому».
Чжу Пинмань учился закалывать драконов у Чжили И. Он лишился всех семейных богатств стоимостью тысячу золотых, но за три года в совершенстве овладел этим искусством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Коли им — не останется никого впереди.
Размахнись им — не останется никого вверху.
Ткни им в землю — не останется никого внизу.
Покрути им вокруг — и не будет никого по сторонам.
Вверху его образец — круглое Небо, а его действия — как движение солнца, луны и звезд. Внизу его образец — квадратная Земля, а его действия — как смена времен года. Он приводит к согласию желания людей и водворяет спокойствие во всех четырех пределах. Взмахни этим мечом — словно гром грянет с небес, и никто в целом мире не осмелится пренебречь вашими приказаниями. Таков меч удельного владыки.
— А что такое меч простолюдина?
— Меч простолюдина предназначен для тех, у кого волосы всклокочены, а усы стоят торчком, шлем с грубыми кистями надвинут на глаза, платье сзади укорочено, глаза горят, а речь груба и кто дерется на мечах в вашем присутствии. Вверху он перерубит шею или перережет горло, внизу проткнет печень и легкие. Таков меч простолюдина, и использование его не отличается от правил петушиных боев. В одно утро жизнь человека оборвется. Для государевых дел проку в том нет никакого. Ныне вы, государь, владеете троном Сына Неба, а питаете страсть к мечу простолюдина. Мне, вашему слуге, стыдно за вас!
Тут царь повел Чжуан-цзы к своему трону, а когда стольник подал обед, царь трижды обошел вокруг Чжуан-цзы.
— Сядьте и успокойтесь, государь, — сказал Чжуан-цзы. — Я доложил вам все о трех мечах.
С того дня царь Вэнь три месяца не выходил из дворца. А все мастера меча покончили с собой в своих квартирах.
Глава XXXI. РЫБАК
Прогуливаясь по лесу в местечке Цзывэй, Конфуций присел отдохнуть на холме среди абрикосовых деревьев. Ученики заучивали книги, а сам Конфуций пел и подыгрывал себе на лютне. Не успел он спеть песню до половины, как некий рыбак вышел из лодки и приблизился к нему. У него были седые виски и брови, волосы спадали на плечи, рукава свисали вниз. Взойдя на ровное место, он остановился, левой рукой оперся о колено, правой подпер щеку и стал слушать. Когда песня кончилась, он подозвал к себе Цзы-Гуна и Цзы-Лу.
— Что это за человек? — спросил незнакомец, указывая на Конфуция.
— Это благородный муж из царства Лу, — ответил Цзы-Лу.
— А из какого он рода?
— Из рода Кунов.
— А чем занимается этот человек из рода Кунов?
Цзы-Лу промолчал, а Цзы-Гун ответил:
— Этот человек, по природе преданный и верный, в своей жизни претворяет человечность и долг. Он совершенствует ритуалы и музыку, упорядочивает правила благопристойности, заботясь, во-первых, о преданности государю и, во-вторых, о воспитании народа. Так он хочет облагодетельствовать мир. Вот чем занимается учитель Кун.
— А владеет ли благородный муж землей? — спросил рыбак.
— Нет.
— Состоит ли он советником при царе?
— Нет.
Незнакомец улыбнулся и пошел прочь, говоря на ходу: «Может, он и человечен, да, боюсь, самого себя не убережет. Обременяя так свой ум, изнуряя свое тело, он губит подлинное в себе. О, как далеко отошел он от Пути!»
Цзы-Гун вернулся и рассказал о рыбаке Конфуцию. Тот отложил лютню, поднялся и сказал: «Уж не мудрец ли он?» Тут он пошел за рыбаком вниз по реке и догнал его у берега озера. Рыбак уже навалился на весло, собираясь отчалить, но заметил Конфуция и повернулся к нему лицом. Конфуций быстро отошел назад, поклонился дважды и приблизился к рыбаку.
— Чего ты хочешь? — спросил рыбак.
— Только что вы, учитель, на что-то намекнули и ушли. Я, недостойный, не догадываюсь, о чем вы хотели сказать. Позвольте мне смиренно стоять здесь в надежде услышать ваши драгоценные наставления, дабы ваша помощь мне не осталась втуне.
— Ого! Какая любовь к учению! — ответил рыбак.
Конфуций поклонился дважды и замер.
— Я с детства учусь, не пропуская ни дня, а мне уже шестьдесят девять лет, — сказал он. — Однако я так и не встретил того, кто мог бы преподать мне высшее учение. Могу ли я не очистить в своем сердце место для этого?
— Подобное по естеству тянется друг к другу, подобное по звучанию откликается друг другу — таков Небесный Порядок. Не будем говорить о том, кто я таков, а поговорим о том, чем занимаешься ты. Ты озабочен делами людей. Когда Сын Неба, удельные владыки, служилые мужи и простолюдины находятся на своих местах, в мире царит порядок. Если же они окажутся не на своих местах, в мире вспыхнет великая смута. Пусть чиновники исполняют свои обязанности, а простые люди занимаются своим делом, тогда никто никому не будет мешать. К примеру, если в полях не выполоты сорняки, крыша течет, еды и одежды не хватает, подать нечем уплатить, жена и наложница не живут в мире, молодые непочтительны к старшим — все это заботы простого человека. Если кто-то не справляется с поручениями, нет порядка в ведомствах, служащие нерадивы, за добрый поступок не награждают, за преступление не лишают чина и жалованья — это заботы служилого мужа. Если при дворе нет праведных советников, плетутся интриги, в семье разлад, мастеровые нетрудолюбивы, податей и дани привозят мало, чином обходят в столице, Сын Неба не жалует — таковы заботы удельного владыки. Если Инь и Ян не в согласии, жара и холод приходят не вовремя, посевы терпят урон, удельные владыки бесчинствуют и сами затевают войны, заставляя страдать простолюдинов, музыка и церемонии запущены, казна пуста, нравы портятся, простолюдины бунтуют — таковы заботы советников Сына Неба.
Ну, а вы не облечены властью государя или удельного владыки вверху и не состоите на государевой службе внизу, однако же по собственному почину совершенствуете церемонии и музыку, упорядочиваете правила благопристойности, желая дать воспитание народу. Не лезете ли вы не в свое дело?
К тому же людям присущи восемь пороков, а в делах имеются четыре несчастья, и о них надлежит помнить. Заниматься не своим делом называется «превышением власти». Указывать на то, что недостойно внимания, называется «суетливостью». Полагаться на чужое мнение и ссылаться на чужие слова называется «угодливостью». Повторять чужие речи, не различая истинного и ложного, называется «лестью». Находить удовольствие в осуждении других называется «злословием». Рвать узы дружбы и родства называется «бесчинством». Льстить и обманывать, дабы получить награду от злодея, называется «коварством». Не делать различия между добрыми и дурными людьми, но угождать всем ради собственной корысти называется «злодейством». Эти восемь пороков
Вовне ввергнут в смуту других,
Внутри причинят вред себе.
Благородный муж не станет твоим другом,
Мудрый царь не сделает тебя советником.
Четыре же зла таковы: любить ведать важными делами, но легко менять свое отношение к ним из желания почета и славы называется «злоупотреблением»; считать себя лучшим знатоком дела и заставлять других делать по-твоему называется «самодурством»; отказываться исправить собственную ошибку и усугублять ее вопреки добрым советам называется «упрямством»; хвалить других, если они одобряют вас, но порицать их, если они вас не одобряют, как бы добродетельны они ни были, называется «подлостью».
Только после того как ты избавишься от восьми пороков и четырех зол, я мог бы заняться твоим обучением.
Конфуций вздохнул, дважды отвесил поклон и сказал:
— Меня два раза изгоняли из Лу, я был вынужден бежать из Вэй, на меня повалили дерево в Сун, я был осажден между Чэнь и Цай. Почему мне довелось пережить эти четыре несчастья?
Лицо рыбака стало печальным.
— Как трудно пробудить тебя! — воскликнул он. — Однажды жил человек, который боялся собственной тени, ненавидел свои следы и пытался убежать от них. Но чем быстрее он бежал, тем больше следов оставлял за собой, а тень так и гналась за ним по пятам. Ему казалось, что он бежит недостаточно быстро, поэтому он бежал все быстрее и быстрее, пока не упал замертво. Ему не хватило ума просто посидеть в тени, чтобы избавиться и от своей тени, и от своих следов. Вот какой он был глупец! Ты ищешь определения человечности и долгу, вникаешь в границы подобного и различного, ловишь момент для действия или покоя, сравниваешь то, что отдаешь, с тем, что получаешь, упорядочиваешь свои чувства приязни и неприязни, приводишь к согласию радость и гнев. Похоже, тебе никогда не найти отдохновения. Честно совершенствуй себя, бдительно храни подлинное в себе; вернись к себе и предоставь других самим себе. Тогда ты избавишься от бремени. Что же ты ищешь в других, пока сам не совершенствуешь себя? Не одно ли только внешнее?
Конфуций печально спросил: «Позвольте узнать от вас, что такое „подлинное“?»
— Подлинное — это самое утонченное и самое искреннее. То, что не содержит в себе ничего утонченного и искреннего, не может тронуть других. Вот почему деланные слезы никого не растрогают, деланный гнев, даже самый грозный, никого не напугает, деланная любовь, как бы много ни улыбались, не будет взаимной. Подлинная грусть безгласна, а вызовет в других печаль без единого звука; подлинный гнев не проявляется вовне, а наводит страх; подлинная любовь и без улыбки породит отклик. Когда внутри есть подлинное, внешний облик одухотворен. Вот почему мы ценим подлинное.
В отношениях между родственниками, в делах семейных сын почтителен, а отец милосерден. В делах государства советник предан, а правитель справедлив. На пиру мы веселимся, в трауре скорбим. В добродетельном поведении главное — выполнение долга, на пиру главное — веселье, в трауре главное — скорбь, в служении родителям главное — угодить им. А выполнить долг можно разными путями. Если, прислуживая родителям, все делать вовремя, никто не станет разбираться, как мы прислуживаем. Если на пиру веселиться от души, не будешь разбираться, из каких чашек ты пьешь. Если в трауре искренне скорбеть, не возникнет охоты разбираться в правилах благопристойности.
Правила благопристойности устанавливаются обычаем. Подлинное же воспринято нами от Неба. Оно приходит само, и его нельзя изменить. Поэтому мудрый, беря за образец Небо, ценит подлинное и не связывает себя обычаем. Глупец же поступает наоборот: не умея следовать Небу, он ищет одобрения людей; не зная, как ценить подлинное, он подчиняется обычаю и потому никогда не знает удовлетворения. Как жаль, что вы так рано понаторели в пустых изобретениях человеческого ума и так поздно услышали о Великом Пути!
Конфуций опять поклонился дважды и сказал:
— Сегодня мне повезло, как никогда. Кажется, само Небо ниспослало мне счастье! Если, уважаемый, вы не уроните своего достоинства, имея меня среди ваших учеников и наставляя меня в мудрости, я осмелюсь спросить вас, где вы живете? Прошу вас предоставить мне возможность быть вашим учеником и узнать наконец, что такое Великий Путь.
— Я слышал поговорку: «С кем можно идти — иди до последних тонкостей Пути. А от того, с кем нельзя идти, ибо он не знает, каков его путь, держись подальше — так оно спокойнее!» Учитесь сами, как можете. Я же ухожу от вас! Ухожу от вас!
И рыбак отчалил от берега. Пока его лодка скользила среди зарослей тростника, Янь Хой развернул экипаж в обратную сторону, а Цзы-Лу держал наготове вожжи, но Конфуций стоял, не оборачиваясь. Он подождал, пока волны на воде не улеглись и не затихли вдали всплески весла. Только тогда он взошел в экипаж.
Идя за экипажем, Цзы-Лу спросил:
— Я много лет прислуживал вам, учитель, но никогда не видел, чтобы вы были так взволнованы. Даже правители уделов в тысячу, а то и в десять тысяч колесниц, встретив вас, уступят вам место и будут обращаться с вами как с равным, вы же, учитель, и тогда будете держаться с необыкновенным достоинством. А сегодня вам предстоял всего лишь простой рыбак, а вы, учитель, обращались к нему с вопросами, сгибаясь перед ним, словно рама для колоколов. Не слишком ли далеко вы зашли? Мы все, ваши ученики, повергнуты в недоумение!
Конфуций наклонился к передку экипажа и вздохнул.
— О Цзы-Лу, как трудно образумить тебя! — сказал он. — Ты уже давно изучаешь церемонии и долг, а все еще не избавился от грубых мыслей. Подойди, я скажу тебе. Не отнестись уважительно к старшему при встрече — значит отступить от церемоний. Не выказать почтения достойному мужу при встрече с ним — значит потерять человечность в себе. Кто сам несовершенен, тот не сможет вести за собой других. А если люди не понимают существенного в себе, они утратят в себе подлинное. Как прискорбно, что люди сами вредят себе! Нет большего несчастья, чем не быть человечным в отношениях с другими, и ты один в том повинен.
Все вещи в мире имеют своим истоком Путь. Тот, кто теряет его, — гибнет. Тот, кто обретает его, — живет. Тот, кто идет ему наперекор, терпит неудачу. Тот, кто следует ему, добивается успеха. А посему мудрый чтит все, в чем пребывает Путь. Этот рыбак, можно сказать, обладает Путем. Так мог ли я посметь быть с ним непочтительным?
Глава XXXII. ЛЕ ЮЙКОУ
Ле Юйкоу отправился в царство Ци, но с полдороги вернулся и встретил Бохуня-Безвестного.
— Отчего вы возвратились? — спросил Бохунь-Безвестный.
— Я испугался.
— Чего же вы испугались?
— Я обедал в десяти постоялых дворах, и в пяти мне подавали раньше всех.
— Ну и что в этом страшного?
— Моя внутренняя искренность еще не растворилась окончательно и светится во мне. А воздействовать на людские сердца извне, побуждая их относиться с пренебрежением к почтенным и старшим, — значит навлекать на себя беду. Хозяин постоялого двора — человек небогатый, торгует кашами да похлебками. Если так поступает тот, кто не имеет ни больших доходов, ни власти над людьми, то что будет делать владыка царства в десять тысяч колесниц, который неустанно печется о благе государства и ревностно вникает в дела? Я испугался, что царь захочет обременить меня делами государственного правления и будет ждать от меня заслуг.
— Вот прекрасное суждение! — воскликнул Бохунь-Безвестный. — Но если вы будете так вести себя и впредь, люди пойдут за вами толпой, ища у вас защиты.
В скором времени Бохунь-Безвестный пришел к Ле-цзы и увидел у ворот множество пар туфель, оставленных посетителями. Обернувшись лицом к северу, Он оперся на посох, постоял некоторое время молча и вышел вон. Дворецкий доложил об этом Ле-цзы, и тот, немедленно скинув туфли, побежал вдогонку за Бохунем-Безвестным, догнал его у ворот и спросил:
— Раз уж вы, учитель, пришли, не дадите ли вы мне наставление?
— Поздно! — ответил Бохунь-Безвестный. — Ведь я предупреждал вас, что люди будут искать у вас защиты, — так оно и вышло. Вы неспособны дать людям защиту и не можете сделать так, чтобы люди не искали у вас защиты. Для чего все это? Вы хотите воздействовать на других, но не понимаете, что и другие будут воздействовать на вас. Ваши способности придут в расстройство, а это уже никуда не годится. Однако же те, кто следуют за вами, не скажут вам правды. Их ничтожные речи — что яд для человека. А чем могут помочь друг другу люди, живущие без бодрствования, без понимания?
Умелые трудятся, знающие печалятся, неспособные же ни к чему не стремятся. Набив живот, привольно скитаются они, подобно отвязавшемуся в половодье челну: он пуст и свободно несется неведомо куда.
Человек из Чжэн по имени Хуань учился книгам во владениях рода Цюй. По прошествии трех лет Хуань стал конфуцианцем и щедро одарил милостями всех своих родичей, как Желтая Река орошает своими водами все земли вокруг на девять ли. Младшему же брату он велел изучать учение Мо Ди, а потом между ними зашел спор, и отец принял сторону младшего брата. Десять лет спустя Хуань покончил с собой и, явившись его отцу во сне, сказал:
— Ведь это я велел младшему брату изучать учение Мо Ди, почему бы тебе не признать, что я сделал тебе добро, и не присмотреть за моей могилой? Нынче я стал шишкой на кипарисе, который растет там.
То, что творит вещи, воздает человеку, но не какому-то определенному человеку, а небесному в человеке. Хуань заставил своего брата изучать учение Мо Ди. Но когда Хуань решил, что это он сделал своего брата не похожим на себя и по этой причине стал презирать своего отца, он уподобился тем людям в Ци, которые брали воду из одного колодца и старались оттолкнуть от него друг друга. Потому и говорят сейчас: «В наше время все люди — хуани». Вот почему тот, кто претворил в себе полноту жизни, живет незнанием, и тем более таков тот, кто претворяет Путь. В старину это называлось «избежать кары Небес».
Мудрый обретает покой в том, что дарит ему покой, и не ищет покоя там, где его нет. Заурядный человек ищет покоя в том, что не дает покой, и не имеет покоя там, где покой есть.
Чжуан-цзы сказал: «Познать Путь легко, а не говорить о нем трудно. Знать и не говорить — это принадлежит небесному. Знать и говорить — это принадлежит человеческому. Люди древности предпочитали небесное человеческому».
Чжу Пинмань учился закалывать драконов у Чжили И. Он лишился всех семейных богатств стоимостью тысячу золотых, но за три года в совершенстве овладел этим искусством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28