Здесь выложена электронная книга Диатриба, или рассуждение о свободе воли автора по имени Роттердамский Эразм (Дезидерий). На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Роттердамский Эразм (Дезидерий) - Диатриба, или рассуждение о свободе воли.
Размер архива с книгой Диатриба, или рассуждение о свободе воли равняется 15.91 KB
Эразм Роттердамский
Диатриба, или рассуждение о свободе воли
Среди трудностей, которых в божественных Писаниях встречается немало, если есть что-нибудь запутаннее, чем лабиринт мест о свободной воле. Да, этот предмет уже давно удивительным образом тревожил умы философов, а потом теологов, как древних, так и новых, однако, я думаю, труда было больше, чем результата. Недавно Карльштадт и Экк возобновили с достаточной сдержанностью спор на эту тему, но вскоре Мартин Лютер разжег его сильнее – известно его «Утверждение», посвященное свободной воле. Несмотря на то что ему один раз отвечали, попытаюсь теперь это сделать и я: мои друзья думают, что, может быть, в нашем небольшом споре истина станет яснее.
Здесь, я знаю, некоторые, зажав уши, закричат: «Эразм посмел сразиться с Лютером!» То есть муха со слоном! Для их успокоения – если их можно упросить хотя бы немного помолчать – я хотел бы только сказать, что я ведь на самом деле никогда не клялся в верности Лютеру. Поэтому никому не должно показаться недостойным, что я открыто с ним не соглашаюсь; ничего иного – человек с человеком! Не хватало только, чтобы считалось грехом расходиться с ним в каком-нибудь убеждении! И я не думаю, что самому Лютеру покажется недостойным, если кто-нибудь с ним не согласен, при том, что сам себе он дозволяет выступать не только против всех учителей церкви. Но также и против всех университетов, соборов и папских декретов. Так как он сам говорит прямо и открыто, то и мне, когда я это делаю, его друзья не должны это вменять в вину.
Поэтому, дабы никто не истолковал этот бой как такой, который обыкновенно происходит между выпущенными друг на друга гладиаторами, я буду оспаривать одно-единственное его мнение, не имея никакой иной цели, кроме возможно большего прояснения истины при помощи сопоставления мест из Писаний и доказательств. Такого рода исследование всегда было для ученых делом наипочтеннейшим. Все будет идти без брани, потому что это более приличествует христианам и потому что так люди вернее находят истину, которая в излишних пререканиях нередко утрачивается.
Я также не пребываю в неведении насчет того, сколь мало я подготовлен к такой палестре. Действительно, вряд ли найдется другой человек, обученный этому менее, чем я: я всегда по какому-то необъяснимому врожденному чувству отвращался от сражений и всегда предпочитал выступать на более свободных полях муз, чем биться врукопашную. И меня настолько не радуют определенные утверждения, что я с легкостью пошел бы за скептиками повсюду, где мне только дозволит этот нерушимый авторитет божественных Писаний и установления церкви, которым я охотно во всем подчиняю свои убеждения, независимо от того, понимаю я то, что предписано, или же не понимаю. И я предпочитаю этот образ мыслей тому, который вижу у людей, так преданных и слепо пристрастных к одному мнению, что они не в состоянии перенести ничего от него отличающегося. Все, что они читают в Писаниях, они ложно толкуют, как подтверждение мнения, которое они однажды приняли, – подобно тому как молодые люди, которые безмерно влюблены и, куда ни повернутся, воображают, что повсюду видят предмет своей любви. Еще более здесь подойдет другое сравнение: как люди, которых борьба ожесточила так, что они превращают в оружие все, что у них под рукой – будь это кружка или тарелка. Скажи, может ли быть беспристрастным мнение людей, которые так настроены? Или по-иному: какой толк от такого рода рассуждений, кроме того, что один из спорщиков уйдет оплеванным? Всегда, однако же, будет много таких, которых описывает апостол Петр: «неученые и нестойкие, которые на свою погибель искажают Писания».
Поэтому, что касается моего мнения, то я признаю, что по многим разным суждениям о свободной воле, дошедшим от древних, я до сих пор еще не имею определенного убеждения, за исключением того, что думаю, что какая-то сила у свободной воли есть. «Утверждение» Мартина Лютера я читал, и читал без предвзятости, не считая той, что я был, скорее, расположен к нему наподобие того, как следователь обычно бывает расположен к утомленному обвиняемому. И хотя Лютер излагает и ведет дело всякими способами и с большим воодушевлением, меня он, скажу прямо, пока что не убедил.
Если кто-нибудь захочет приписать это моему слабоумию или невежеству. То я с ним не стану спорить, только пусть даже и слабоумным – хотя бы научения ради – разрешат поспорить с теми, кого Бог одарил богаче; особенно когда Лютер придает очень мало значения просвещенности и очень много духу, который иногда окропляет более невежественных людей тем, в чем отказывает sofois (греч.) Это я говорю тем, которые отважно заявляют, что у Лютера в мизинчике заключено более просвещенности, чем у Эразма во всем теле, против чего я, разумеется, сейчас возражать не стану. Думаю, что при всей их несправедливости мне удастся их уговорить признать, что, если я соглашусь в этом споре с Лютером в том, что его ни в коем случае не должно обременять уже существующее суждение докторов, соборов, университетов, пап и королей, то и моего дела не должно ухудшать опрометчивое суждение некоторых людей. Мне кажется, я понял, о чем толкует Лютер, но, может быть, мое мнение меня обманывает; поэтому я хочу быть собеседником, а не судьей, исследователем, а не основоположником; я готов учиться у каждого, кто предлагает что-то более правильное и достоверное, хотя я охотно советовался бы и с людьми среднего ума; в вопросах такого рода не следует спорить так упрямо; это больше вредит христианскому согласию, чем помогает благочестию.
В божественных Писаниях есть тайны, в которые Бог не хотел, чтобы мы проникали глубже; если мы попытаемся в них проникнуть, то чем глубже мы продвинемся, тем больше будет тумана, и мы, таким образом. Узнаем непостижимое величие божественной премудрости и немощь человеческого разума. Вроде того что рассказывает Помпоний Мела о какой-то Корикийской пещере, которая сначала манит своим приятным видом и привлекает к себе, пока, наконец, тех, кто прошел глубже, не охватывает страх и трепет перед величием обитающего там божества. Поэтому при входе туда было бы, по-моему, благоразумнее и благочестивее восклицать вместе с Павлом: «О глубина богатства мудрости и ведения Божьего! Сколь непостижимы суждения Его и неисследимы пути Его!» И вместе с Исайей: «Кто услышал дух Господа и кто был у Него советником?» Как если бы мы хотели определить то, что выходит за пределы человеческого разума. Многое скрыто до времени, когда мы увидим уже не отражения и намеки, но узрим величие Господа, когда Он откроет нам лицо.
Значит. По крайней мере по моему мнению, то, что касается свободной воли, мы узнали из Священных писаний: если мы на пути благочестия, то для того, чтобы, забыв об остальном, бодро устремиться к лучшему; если же мы погрязли в грехах, то чтобы, напрягши все силы. Мы обрели возможность покаяния и всеми способами старались снискать милосердие Господнее, без которого человеческая воля и ее стремления не способны действовать.
Если есть какое-то добро, следует приписывать его божественной милости, которой мы обязаны даже и своим существованием; в остальном мы должны верить, что все, что с нами происходит в этой жизни, радостное и печальное, посылает нам Он для нашего спасения и никому не может быть обиды от Бога, справедливого по своей природе, даже если нам кажется, что мы не заслужили того, что произошло. И никто не должен отчаиваться в прощении Бога, наимилостивейшего по своей природе. Понимать это, говорю я, по-моему было бы достаточно для христианского благочестия, но было бы неблагочестивой чрезмерностью вторгаться в эти скрытые от нас вопросы, чтобы не сказать – излишние: предвидит ли Бог не по необходимости (contingenter praesciat aliquid), способна ли наша воля сделать что-либо по отношению к тому, что касается вечного спасения, или она только подчиняется действию благодати? Делаем ли мы все, что делаем – хорошее или плохое – по чистой необходимости, или же скорее мы претерпеваем воздействие?
Существует нечто, о чем Бог пожелал, чтобы мы вообще не знали. Например, о дне смерти и дне страшного Суда. «Не ваше дело знать времена и сроки, которые отец сохранил в своей власти». И – «О дне же том и часе никто не знает, кроме Отца, – ни ангелы на небе, ни Сын». Он не хотел, чтобы мы вникали в это, почитая Его в мистическом молчании. Поэтому в священных книгах есть много мест, о которых хотя и говорили многие, однако же никто не устранил неясности полностью: например, разделение лиц, соединение человеческой и божественной природы в Христе, грех, который никогда не может быть прощен. Он хотел, чтобы некоторые вещи мы знали очень хорошо: это наставления о благой жизни. Конечно, это – слово Божье и его не следует искать, восходя высоко на небо, не следует привозить издалека, пересекая море; оно близко. В наших устах, в нашем сердце. Это необходимо учить всем; прочее правильнее будет оставить богу; благочестивее почитать неведомое, чем обсуждать неисследимое. Сколько спорных вопросов и раздоров породило у нас разделение лиц, смысл первоначала, разница между рождением и исхождением! Какое смятение в мире возбудило сражение из-за понимания (греч.) Девы! Я спрашиваю, что получилось до сих пор из этих трудных вопросов, кроме того, что, желая быть чрезмерно мудрыми, мы утрачиваем согласие и меньше любим друг друга? Ведь вещи такого рода, что, несмотря на то что они действительно существуют и их можно узнать, нет нужды говорить о них во всеуслышание. Возможно, и правда то, что обычно болтают софисты о том, что Бог в соответствии со своей природой не меньше, чем на небе, присутствует в ходах жуков – чтобы не сказать чего-нибудь похуже, чего они, однако же, не стыдятся говорить. Но об этом нет нужды рассуждать в присутствии множества людей. И утверждение, что существует три бога, даже если это с точки зрения диалектики может считаться правильным и разумным, вызвало бы у невежественной толпы большое возмущение. Если бы мне было ясно – на самом деле это обстоит иначе, – что исповедь, которая у нас теперь принята, не учреждалась Христом и не могла быть учреждена людьми и поэтому ее никто не смеет требовать, а также никто не смеет взыскивать за прегрешения, то я бы побоялся высказывать это суждение вслух, так как вижу, что многие смертные удивительно склонны ко всяким гнусностям и необходимость исповедоваться так или иначе ныне их сдерживает или же, по крайней мере, хоть как-то усмиряет.
Существуют определенные телесные недуги, вынести которые легче, чем их унести, – как если бы кто-нибудь для избавления от проказы стал мыться в горячей крови умерщвленных детей. Существуют определенные заблуждения, которые приносят меньше бед, если их не замечать, чем если их искоренять.
Павел знает разницу между тем, что дозволено, и тем, что полезно. Дозволено говорить истину, но это не всякому полезно, не во всякое время и не во всяком виде. Если для меня ясно, что синод по какой-либо причине установил или определил нечто ошибочное, то, хотя и дозволенно говорить правду открыто, однако же, не полезно давать дурным людям повод пренебрегать авторитетом отцов, а также их благочестивыми и святыми установлениями. Я предпочел бы сказать, что, вероятно, тогда они решали в зависимости от обстоятельств того времени, а теперь соображения пользы советуют отменить эти решения.
Представим себе поэтому, что в некотором смысле правда то, о чем учил Уиклиф и что утверждает Лютер: все, что нами делается, происходит не по свободной воле, а по чистой необходимости. Что может быть бесполезнее широкого обнародования этого суждения? Представим себе также, что в каком-то смысле правда то, что где-то написал Августин о том, что Бог творит в нас и добро и зло и он награждает нас за свои добрые дела и наказывает нас за свои злые дела. Какое широкое окно для нечестия откроет бесчисленным смертным распространение этих слов?! Особенно при такой человеческой тупости, беспечности, порочности и неудержимой, неисправимой склонности ко всякого рода нечестию! Какой слабый человек выдержит постоянную и очень тяжелую борьбу со своей плотью? Какой дурной человек будет стараться исправить свою жизнь? Кто сможет решиться полюбить всем сердцем Бога, который создал кипящий Тартар с вечными муками и который наказывает несчастных за свои злодеяния, будто Его радуют человеческие мучения?! А ведь так истолкуют это многие.
У людей почти всегда ум грубый и плотский, он склонен к неверию, расположен к злодействам, легок на поношения, так что не следует подливать масла в огонь.
Поэтому Павел, мудрый распорядитель слова Божьего, часто действовал любовью, предпочитал следовать тому, что полезно ближнему, а не тому, что само по себе дозволено. И он знал мудрость, о которой он говорил среди совершенных, а слабым людям говорил, что не знает ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого.
У Священного писания свой язык, приспособленный к нашему пониманию. Ведь Бог там гневается, печалится, негодует, неистовствует, угрожает, ненавидит, снова жалеет, кается, меняет суждения; и нельзя сказать, что такого рода изменения свойственны Богу по природе, но эти слова соответствуют нашей немощи и тупости. Такая же мудрость, я думаю, приличествует и тем, которые взяли на себя распространение слова Божьего. Следовательно, кое-что здесь вредно, так как не подходит – наподобие того, как не годится давать вино горячечному больному. Поэтому такие вопросы можно обсуждать в бедах с просвещенными людьми, а также в теологических школах, хотя и не думаю, что от этого будет польза, если и здесь не соблюдать благоразумия. Разыгрывать же такого рода вещи в театре при большом стечении народа, мне кажется, не только бесполезно, но и пагубно. Поэтому я бы хотел убедить не терять время и разум в лабиринтах рассуждений о том, опровергать ли учение Лютера или же утверждать его. Меня могли бы заслуженно упрекнуть в том, что это предисловие слишком длинно, если бы оно не касалось дела больше, чем само рассуждение.
Так как Лютер не признает авторитета никаких, даже признанных, авторов, но слушает только канонические Писания, то я весьма охотно воспользуюсь этим, дабы сократить свой труд. Ведь среди греческих и латинских авторов есть много таких, которые и специально и вскользь говорят о свободной воле, и потребовалось немало труда, чтобы выбрать у каждого из них, что именно тот или другой говорил в пользу свободной воли или же против нее. Объясняя смысл отдельных высказываний, разбивая или утверждая их доводы, надо взять на себя большую и трудную работу, которую Лютер и его друзья проделали впустую главным образом потому, что их доводы не только отличаются друг от друга, но иногда даже недостаточно совпадают сами с собой.
Однако я – если покажется, что мы своими доказательствами из божественных писаний и доводами разума равны Лютера, – хотел бы все-таки убедить читателя представить себе многочисленный ряд просвещеннейших мужей, с которыми все соглашались в течение нескольких столетий вплоть до сегодняшнего дня: многие из них отличались не только удивительным знанием священных книг, но и благочестивой жизнью. Некоторые из них за учение Христа, которое они защищали в своих сочинениях, заплатили кровью. Среди греков это Ориген, Василий, Златоуст, Кирилл, Иоанн Дамаскин, Феофилакт. Среди латинян – Тертуллиан, Киприан, Арнобий, Илларий, Амвросий, Иероним, Августин. Я бы мог назвать также Фому, Скота, Дуранда, Капреола, Габриеля, Эгидия, Григория, Александра. Я полагаю, что решительно никто не смеет пренебрегать силой и тонкостью их доказательств. Я не говорю уже об авторитете стольких академий, соборов и высших понтификов! С апостольских времен вплоть до сегодняшнего дня, за исключением мани и Иоанна Умклифа, нет ни одного автора, который устранял бы силу свободной воли полностью. Ибо Лоренцо Валла, который, как мне кажется, говорил почти то же самое, у теологов не имеет большого веса. Несмотря на то что все уже давно единодушно отвергли и освистали учение Мани, я не знаю, бесполезнее ли оно для благочестия, если сравнивать его с учением Уиклифа. Ведь он приписывает добрые и злые дела человека двум его природам. Так что добрыми делами мы обязаны Богу от сотворения, и в борьбе против сил тьмы Мани оставляет возможность умолять Создателя о помощи, чтобы мы меньше грешили и легче свершали добро. А что оставляет нашим мольбам или же нашему стремлению Уиклиф, сводя все к чистой необходимости?
Итак, вернусь к тому, с чего я начал. Если читатель увидит, что оснастка моего сочинения равна той, которая имеется у противоположной стороны, тогда он сам взвесит и рассудит, что имеет больше значения: суждения всех просвещенных людей, всех ортодоксов, святых, мучеников, древних и новых теологов, всех университетов, соборов, епископов, высших понтификов или же частное мнение того или иного человека.
Было бы хорошо, чтобы книга Диатриба, или рассуждение о свободе воли автора Роттердамский Эразм (Дезидерий) дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Диатриба, или рассуждение о свободе воли у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Диатриба, или рассуждение о свободе воли своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Роттердамский Эразм (Дезидерий) - Диатриба, или рассуждение о свободе воли.
Если после завершения чтения книги Диатриба, или рассуждение о свободе воли вы захотите почитать и другие книги Роттердамский Эразм (Дезидерий), тогда зайдите на страницу писателя Роттердамский Эразм (Дезидерий) - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Диатриба, или рассуждение о свободе воли, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Роттердамский Эразм (Дезидерий), написавшего книгу Диатриба, или рассуждение о свободе воли, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Диатриба, или рассуждение о свободе воли; Роттердамский Эразм (Дезидерий), скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн