-- Ну и что? Все едино! Почем ты знаешь, может, я боюсь сдохнуть раньше, чем получу увольнительные бумаги.
Он опять принялся нараспев повторять погребальные команды.
С этой стороной характера Ортериса я еще не был знаком, однако для Малвени она, очевидно, не была новостью, и он относился к происходившему весьма серьезно. Пока Ортерис бормотал, уронив голову на руки, Малвени шепнул мне:
-- С ним всегда этак бывает, когда его допекут младенцы, из которых нынче сержантов делают. Да и от безделья бесится. Иначе от чего еще -- ума не приложу.
-- Ну и что тут страшного? Пусть выговорится.
Ортерис начал петь веселенькую пародию на "Шомпольный корпус", полную убийств, сражений и внезапных смертей. При этом он глядел за реку, и лицо его показалось мне чужим. Малвени сжал мне локоть, чтобы надежнее привлечь внимание.
-- Что страшного? Да все! С ним вроде припадка. Я уже видал, все наперед знаю. Посреди ночи вскочит он с койки и пойдет к пирамиде свое оружие шарить. Потом подкрадется ко мне и скажет: "Еду в Бомбей. Ответь за меня на утренней перекличке". Тут мы с ним бороться начнем, не раз так бывало, он -- чтоб сбежать, а я -- чтоб его удержать, и оба угодим в штрафную книгу за нарушение тишины в казармах. Уж я его и ремнем лупил, и башку расшибал, и уговаривал, но когда на него найдет -- все без толку. А ведь когда мозги у него в порядке, лучше парня не сыщешь. И ночка же сегодня будет!.. Только бы он в меня не стрельнул, когда я подыматься буду, чтоб его с ног сбить. Вот о чем я молю денно и нощно.
Этот рассказ представил дело в менее приятном свете и вполне объяснил тревогу Малвени. Он попытался было вывести Ортериса из припадка и громко крикнул (тот лежал поодаль):
-- Эй ты, бедняга с розовыми лапками и стеклянными глазками! Переплывал ты Иравади ночью, как подобает мужчине, или прятался под кроватью, как в тот раз при Ахмед-Кхеле?
Это было одновременно грубое оскорбление и заведомая ложь -- Малвени явно затевал ссору. Но на Ортериса словно столбняк нашел. Он ответил медленно, без всякого раздражения, тем же размеренно-певучим голосом, каким выкрикивал погребальные команды:
-- Сам знаешь, я переплывал Иравади ночью, когда город Лангтангпен брали, нагишом переплывал и ничего не боялся. А где я был при АхмедКхеле, ты тоже знаешь, и еще четыре проклятущих патана знают. Но тогда был крайний случай, про смерть я и не думал. А теперь я стосковался по дому, и все тут! Не то чтобы я к мамочке хотел -- меня дядя вырастил, -- нет, я по Лондону стосковался. По всяким там его звукам, по знакомым местам, по вони лондонской. Под Воксхолл-бридж всегда апельсиновой кожурой, асфальтом и газом пахнет. Проехать бы по железной дороге в Боксхилл с девчонкой на коленях и с новенькой глиняной трубкой в зубах. А огни на Стрэнде! Всех-то ты знаешь в лицо, и фараон -- твой старый друг, подберет тебя пьяного, как, бывало, подбирал раньше, когда ты еще грязным мальчишкой валялся под темными арками неподалеку от Темпла. Ни тебе караула, будь он проклят, ни тебе раскрошенных скал, ни тебе хаки -- ты сам себе хозяин, глазей со своей девчонкой на то, как Общество спасания вылавливает утопленников из Серпентайна по воскресным дням. И все-то я оставил, чтобы служить Вдове за морем, а тут и баб нет, я выпивки путевой нет, и смотреть не на что, делать нечего, говорить не о чем, чувствовать нечего и думать не о чем. Господь с тобой, Стэнли Ортерис, ты глупей всех дураков в полку, считая и Малвени! Вдова сидит себе дома в золотой короне, а ты торчишь тут, Стэнли Ортерис, собственность Вдовы, отпетый болван!
Он повысил к концу голос и завершил монолог шестиэтажной англо-туземной бранью. Малвени промолчал, но бросил на меня взгляд, словно призывая внести покой во взбудораженную душу Ортериса.
Я вспомнил, как однажды на моих глазах в Равалпинди человека, допившегося до белой горячки, отрезвили, подняв его на смех. В некоторых полках поймут, что я имею в виду. Я подумал, не удастся ли и нам таким же способом отрезвить Ортериса, хотя он и был совершенно трезв. Поэтому я сказал:
-- Какая польза ворчать и бранить Вдову?
-- Не думал я ее бранить!--отозвался Ортерис. -- Упаси бог, чтобы я сказал про нее что плохое, -- никогда, если б даже мог сию минуту дать деру.
Я воспользовался удобным моментом.
-- Какой толк зря болтать языком? Ну, скажите честно -- удрали бы вы прямо сейчас, представься вам случай?
-- Ого, еще как! -- выпалил Ортерис, вскакивая как ужаленный.
Малвени тоже вскочил.
-- Что это вы задумали?
-- Помочь Ортерису добраться до Бомбея или до Карачи, куда он пожелает. А вы доложите, что он ускользнул от вас до завтрака, оставив ружье на берегу.
-- Мне придется это доложить? -- с расстановкой произнес Малвени.-Ладно. Раз уж Ортериса не отговорить, а вы, сэр, друг ему и мне, держите его сторону, то я, Теренс Малвени, клянусь доложить, как вы велите, а я своих клятв не нарушаю. Но так и знай,-- он подступил к Ортерису и потряс перед его носом охотничьим ружьем, -- попадешься мне еще на дороге -- готовь кулаки!
-- Будь что будет! -- проговорил Ортерис. -- Отошнела собачья жизнь. Помогите, сэр. Не дурачьте меня. Дайте мне удрать!
-- Раздевайтесь! -- приказал я. -- Поменяемся одеждой, тогда я скажу, что делать дальше.
Я надеялся, что нелепость моего предложения образумит Ортериса, но он скинул сапоги и мундир едва ли не быстрей, чем я расстегнул ворот рубашки. Малвени схватил меня за руку.
-- Он в припадке, сэр, припадок-то еще не прошел. Клянусь честью и душой, нас с вами еще притянут за соучастие в дезертирстве. Подумайте, сэр, двадцать восемь дней нам дадут или пятьдесят шесть, все равно позор -черный позор для него и для меня!
Я никогда не видел Малвени таким взволнованным.
Ортерис, однако, не терял спокойствия; едва мы успели поменяться одеждой и я преобразился в рядового линейного полка, как он отрывисто сказал:
-- Так! Продолжайте! Что дальше? Давайте начистоту: что мне делать, чтоб спастись из здешней преисподней?
Я сказал ему, что если он подождет два-три часа у реки, я съезжу верхом в пост и привезу сотню рупий. С этими деньгами он дойдет до ближайшей маленькой станции миль за пять отсюда и там возьмет билет первого класса до Карачи. Зная, что на охоту он ушел без денег, из полка не сразу телеграфируют в приморские порты, а сперва поищут его по туземным деревушкам вдоль реки. А там никому в голову не придет искать дезертира в вагоне первого класса. В Карачи он купит белую пару и постарается сесть на торговый пароход.
Здесь он меня прервал. Ему бы только добраться до Карачи, а дальше он справится сам. Я велел ему дожидаться, не сходя с места, пока стемнеет настолько, что я смогу съездить в поселок, не привлекая внимания моим костюмом. Надо сказать, что господь в своей премудрости вложил в грудь британского солдата, зачастую неотесанного скота, детски доверчивое сердце, чтобы он верил своим офицерам и шел за ними в огонь и воду. Далеко не с такой легкостью он доверяется гражданским лицам, но, раз поверив, верит уже свято, как собака. Я имел честь пользоваться дружбой рядового Ортериса с перерывами более трех лет, и дружба наша была по-мужски честной и прямой. Поэтому он не сомневался, что все, сказанное мною, чистая правда, а не просто слова, брошенные на ветер.
Мы с Малвени оставили его в высокой траве на берегу и, прячась в зарослях, направились к моей лошади. Солдатская рубаха немилосердно царапала мне кожу.
До сумерек пришлось ждать около двух часов. Мы разговаривали об Ортерисе шепотом и напрягали слух, чюбы уловить какие-нибудь звуки с той стороны, где он находился, но не услышали ничего, кроме ветра, свистевшего в высокой траве.
-- Сколько я его лупил, -- горячо сказал Малвени, -- раз чуть до смерти не зашиб. Ну никак из его безмозглой башки помрачения не выбить. Хоть ты тресни! И ведь нельзя сказать, чтобы он от природы был безмозглый, так-то он толковый и покладистый. В чем тут причина? То ли в воспитании дело ведь его никто не воспитывал. То ли в образованности -- ее и в помине нет. Вог вы человек ученый, ответьте-ка!
Но мне было не до ответа. Я размышлял, сколько еще продержится Ортерис на берегу и неужели я все-таки буду вынужден сдержать слово и помочь ему дезертировагь.
Едва наступила темнота, я с тяжелым сердцем начал седлать лошадь, и тут вдруг до нас донеслись дикие вопли с реки.
Злые духи оставили рядового Ортериса, э 22639, из роты "Б". Их, как я и надеялся, изгнали одиночество, темнота и ожидание. Мы пустились бегом и увидели, как он в панике мечется в траве -- без сюртука (без моего сюртука, разумеется). Он, как помешанный, выкликал наши имена.
Когда мы подбежали к нему, он обливался потом и дрожал, как испуганная лошадь. С превеликим трудом нам удалось его успокоить. Он ныл, что на нем гражданское платье, и хотел немедленно содрать его с себя. Я велел ему раздеться, и мы в одно мгновение вторично поменялись одеждой.
Шорох собственной пропотевшей рубахи и скрип сапог, казалось, привели его в себя. Он прижал ладони к глазам и сказал:
-- Что на меня нашло? Я не спятил, солнцем меня не хватило, а вел себя невесть как, и нес невесть что, и натворил... Что я такое натворил?
-- Что натворил? -- повторил Малвени. -- Опозорил себя, хоть это еще полбеды, но ты еще роту "Б" опозорил, а что хуже всего -- опозорил меня! А ведь кто как не я учил тебя быть солдатом, когда ты был еще дрянным, плаксивым, неуклюжим новобранцем. Да ты и сейчас не лучше, Стэнли Ортерис!
Ортерис смолчал. Потом рассгегнул тяжелый пояс, утыканный значками полудюжины полков, над которыми одержал победу его собственный полк, и протянул Малвени.
-- Драться я с тобой не могу, Малвени, рост не позволяет, -- сказал он,--да и все равно ты меня поколотишь. Вот, держи ремень-можешь разрубить меня пополам, если хочешь.
Малвени обернулся ко мне.
-- Оставьте нас одних, сэр, нам надо с ним потолковать.
Я оставил их и по дороге домой раздумывал об Ортерисе и о моем приятеле, которого я люблю, рядовом Томми Аткинсе вообще.
Но так ни до чего и не додумался.
перевод Н. Рахмановой
В КАРАУЛЕ
Der jungere уланы
Сидят mit offenem рот
И слушают, как Брайтман
Про бой на юге врет
И учит for dem схваткой
Молитву сотворить,
А заодно и шнапса
Как следует хватить
Баллады Ганса Брайтмана
-- Матерь божья, заступница, ну какого черта нас занесло в эту глушь и до каких пор нам тут торчать? Ответьте мне, сэр.
Говорил Малвени. Время действия -- час ночи, июньской, удушливожаркой, место действия -- главные ворота форта Амары, самого унылого и безотрадного форта во всей Индии. Почему в это время там оказался я -- касается только сержанта Макграта и караульных.
--Подумаешь, спать охота!--продолжал Малвени. -- Чего караульным сделается? Простоят до смены, не сахарные.
Малвени был гол до пояса, с Лиройда, лежавшего на соседней койке, струйками стекала вода, которой только что окатил его из меха Ортерис, облаченный в белые подштанники; четвертый рядовой, лежа с открытым ртом под ярким светом большого фонаря, беспокойно бормотал что-то во сне. Жара под кирпичной аркой стояла ужасающая.
-- Хуже ночи не припомню. Ей-богу! Ад на землю выволокли, что ли? -проворчал Малвени.
Раскаленный ветер, словно морская волна, прорвался в ворота; Ортерис выругался.
-- Полегчало тебе малость, Джок? -- спросил он Лиройда.--Ты зажми голову между колен. Сразу все как рукой снимет.
-- Ох, отстань. Отстань, и так у меня сердце сейчас наружу выскочит. Ох, дайте мне сдохнуть, сдохнуть бы! -- простонал великан йоркширец, который, как все крупные, полнокровные люди, особенно тяжко переносил жару.
Спавший под фонарем на мгновение проснулся и приподнялся на локте.
-- Так подыхай, и будь ты проклят! -- произнес он. -- Я и сам проклят -- и умереть не могу!
-- Кто это? -- прошептал я, так как голос показался мне незнакомым.
-- Чистокровный джентльмен, -- ответил Малвени.--В первый год побыл капралом, на другой -- сержантом. К офицерскому чину так и рвется, но пьет, как рыба. Помяните мое слово, он отправится на тот свет еще до наступления холодов. Вот так, глядите!
Он скинул с ноги сапог и дотронулся голым пальцем до спускового крючка своего "Мартини". Ортерис неправильно истолковал его движение, и в следующую секунду винтовка отлетела в сторону, а Ортерис встал перед ним, сверкая глазами.
-- Ты что? -- возмущенно сказал Ортерис -- Ты что? Мы-то без тебя что делать будем?
-- Спокойней, малыш, -- ответил Малвени, мягко отстраняя его -- Не собираюсь я ничего такого делать и не соберусь, пока Дайна Шедд жива. Просто я показывал кое-что.
Лиройд, скорчившийся на койке, застонал, а джентльмен-рядовой вздохнул во сне. Ортерис взял протянутый Малвени кисет, и мы втроем степенно и молча задымили, а тем временем перед нами на гласисе, как черти, крутились пыльные вихри и мели раскаленную равнину.
-- Стаканчик? -- спросил Ортерис, отирая лоб.
-- Не мучь ты людей разговорами про выпивку, -- проворчал Малвени, а то как загоню тебя в ствол да садану в воздух -- будешь знать
Ортерис хмыкнул и извлек из ниши на веранде шесть бутылок имбирного пива.
-- Ах ты Макьявел, где ты это раздобыл9 -- с восхищением спросил Малвени -- Не базарное, сразу видно.
-- А ты почем знаешь, какое пойло потребляют офицеры? -- отозвался Ортерис -- Ты что, буфетчик?
-- Погоди, сынок, ты еще когда-нибудь угодишь под военный суд,-- сказал с укоризной Малвени,-- но так и быть,-- он откупорил бутылку,-- на сей раз я насчет тебя не доложу. Офицерские харчи еще никому не вредили, а выпивка и подавно. За удачу! Война сейчас или не война... Впрочем, времечко и впрямь поганое. Итак, за войну! -- Он поднял бутылку с безобидным пойлом и помахал на все четыре стороны -- За войну, будь она проклята! Север, восток, юг и запад! Джок, трясогузка несчастная, иди сюда, выпей!
Но Лиройд, совершенно потерявший голову от страха перед смертью, которую предвещали вздувшиеся у него на шее вены, призывал создателя разом покончить с ним и в промежутках хватал ртом воздух. Ортерис вторично окатил его водой, и великан немного ожил.
-- Ох, не знаю, выживу ли я! Да и чего ради жить-то? Послушайте, ребята! Я устал, до смерти устал. Кости -- и те у меня размякли. Ох, дайте околеть!
Под сводом кирпичной арки прерывистый шепот Лиройда отдавался гулким эхом. Малвени беспомощно взглянул на меня, но я-то помнил, как однажды, в трудный-претрудный день на берегу реки Кхеми, вконец отчаявшийся Ортерис чуть не сошел с ума и как умело изгнал духа безумия чародей Малвени.
-- Говорите же, Теренс, -- сказал я, -- не то Лиройд у нас совсем взбесится, а это будет почище, чем с Ортерисом. Говорите! На ваш голос он отзовется.
Ортерис предусмотрительно побросал винтовки караульных на койку Малвени, а тот повысил голос, как будто уже давно рассказывал одну из своих историй, и, повернувшись ко мне, произнес:
Ваша правда, сэр, хоть в казармах, хоть за их стенами, ирландцы -- это сущие дьяволы. В таком полку служить впору лишь здоровым парням с кулаками, как у чемпионов. Беззаконие в ирландском полку -- хуже, чем в Содоме, а уж какую резню устраивают эти отпетые, остервенелые разбойники на поле боя!.. Мой первый полк был ирландский -- сплошные фении и бунтовщики до мозга костей, но за Вдову дрались, кстати, лучше всех они, мятежники-ирландцы. Черные тайронцы. Слыхали о таких, сэр?
Слыхал ли я! Я знал, что полк этот -- редкая коллекция отъявленных мерзавцев, похитителей собак и кур, мародеров и при этом самых отчаянных сорвиголов во всей армии. Пол-Европы и пол-Азии имели все основания помнить черных тайронцев -- да сопутствует удача их истрепанным знаменам, как им всегда сопутствовала слава!
Ух и ребята же были -- кипяток с уксусом! Я и сам как-то раз погорячился -- раскроил одному парню череп пряжкой и после некоторых неприятностей, каких -- распространяться не буду, попал в Старый полк и принес с собой репутацию молодца, который умеет за себя постоять.
Но, как я вам уже докладывал, в один прекрасный день мне опять довелось повстречаться с черными тайронцами, как раз когда они нужны были позарез. Ортерис, сынок, как называлось то место, куда послали одну роту наших и одну роту тайронцев, чтобы мы обошли гору, спустились вниз и малость проучили патанов? Это было после Газни.
-- Не знаю, как называли его окаянные патаны, а мы прозвали его Театром Сильвера. Неужто сам не помнишь?
-- Верно, верно. Театр Сильвера, ущелье между двумя горами, узкое, как талия у девчонки, а темно там было, как в колодце. Патанов там было видимо-невидимо, и величали они себя, по своему нахальству, ни больше ни меньше как резерв. Помнится, наши шотландцы и отряды гуркхов прижали патанские полки. Шотландцы и гуркхи неразлучны, как близнецы, даром что непохожи. И напиваются вместе, когда господь сподобит. Так вот, роте Старого полка и роте тайронцев приказали обойти гору и выбить оттуда патанский резерв. Офицеров у нас не хватало -- дрисентерия началась, а они не берегутся, нам и дали на роту только одного офицера, но зато он был не промах -- пальца в рот не клади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42