Он принял решение. Перейдя на первую скорость, описал широкую дугу прямо перед носом этой машины, включил четвертую скорость… В голове была одна мысль – о теплых, приветливых огнях, оставшихся позади в двадцати пяти минутах езды.
Он остановился возле «файрбёрда» и вырубил свет. Потянулся было за подушкой, лежащей на заднем сиденье, но передумал: это могло разбудить Эвви. Сняв с себя куртку, свернул ее, подложил под голову, откинул спинку кресла и попытался уснуть…
Сначала Макклей скрестил руки на груди. Затем закинул их за голову. Затем сжал их между коленями. Затем снова лег на спину, раскинув руки по сторонам. Стопы упирались в противоположную дверь. Он полулежал с открытыми глазами, глядя на вспышки молнии над горизонтом.
Наконец он глубоко вздохнул. Этот вздох, ничем не отличающийся от когда-либо изданных вздохов… Заставил себя подняться. Выйдя из машины, обогнул ее и заглянул в туалет. Внутри все было отделано белым кафелем, горел свет. Глаза слезились. Он умыл руки, но не лицо, так как и без того было трудно уснуть…
Выйдя наружу, он с отчаянием почувствовал, что с ним происходит что-то не то… Он прислушивался к своим шагам, стучащим по бетону.
– На следующей неделе придется…
Макклей произнес эти слова вслух. Он был уверен в этом, потому что голос отразился от стены с особенным резонансом. Завтра ночью в это время он уже будет дома. Сейчас это казалось маловероятным. Он остановился, наклонился к журчащему фонтану, чтобы глотнуть воды, но шаги не утихали!
«Нет, стоп! – пронеслось у него в голове. – Я ведь еще не настолько далеко зашел! – Он судорожно вздохнул. В ушах был все тот же шум. Затем шаги затихли. – Черт!.. Я слишком перенапрягся… Мы… Она… Нет, это был мой план – ехать ночью и спать днем. Именно так. И так долго, как ты можешь спать… Спокойствие, только спокойствие…»
Он снова пошел, завернул за угол и вернулся к стоянке. За углом он почувствовал, как на периферии его поля зрения что-то двигалось. Быстро обернувшись, он заметил, как что-то – или кто-то? – мелькнуло и мгновенно скрылось в тени.
С другой стороны дома находился женский туалет. Возможно, это была Эвви. Он снова бросил взгляд в сторону своей машины, но ее не было видно отсюда… Он пошел дальше.
Площадка для парковки машин напоминала оазис света среди бесконечной ночи. Или летний лагерь. Машины теснились вокруг, обрамляя ее с трех сторон, как вагоны на разъезде. Их было несчетное количество. И снова каждая машина, мимо которой он проходил, казалась похожей на все остальные. Разумеется, это была игра света… И конечно, это были те же самые машины, мимо которых он шел полчаса назад. И эта слабая подсветка придавала им весьма запущенный и заброшенный вид. Он потрогал крыло автомобиля. Оно было грязным. Но почему, собственно, они должны быть чистыми? Его собственная машина тоже была покрыта слоем грязи после долгой езды по этим дорогам. Он дотронулся до другой машины. И еще до одной… И еще… И все они были покрыты толстым слоем грязи, можно было нацарапать на каждой из них свое имя, не повредив краски.
Вдруг Макклей представил: что будет, если он окажется на этом же месте, скажем, год спустя, и снова будет идти вдоль этого кладбища автомобилей – тех же самых! Что, если, устало размышлял он, эти машины оставлены здесь навсегда? Отработавшие свой недолгий век, изношенные, покинутые в один прекрасный день своими бывшими владельцами, которые никогда, никогда не вернутся? А кто знает? Догадается ли дорожная полиция или кто-нибудь еще проверить? Разве может автомобиль, оставленный на обочине дороги, как сброшенная змеиная кожа, в течение многих месяцев и лет сохраниться невредимым? Впрочем, это была только мысль…
Его голова гудела. Макклей откинулся и глубоко вздохнул – так глубоко, как мог на этой высоте. Но он все же что-то слышал… Слабый стук… Звук напоминал легкие быстрые шаги, пока он не заметил над головой лампу ночного фонаря. Сотни мелких бабочек кружились, метались вокруг нее, их крошечные тела натыкались на стекло и производили этот звук. В слабом ночном свете их крылышки казались прозрачными. Он опять глубоко вздохнул и направился к своей машине.
Двигатель все еще тикал. Обшивка была теплой, переднее колесо – горячим, как свежеиспеченный батон. Ладонь окрасилась в цвет резины, напоминающий цвет сожженной кожи… Потянулся к дверной ручке…
Ночная бабочка упала на крыло автомобиля. Макклей смахнул ее, на грязной поверхности остался след его пальца. Он присмотрелся и увидел странные волнистые линии и пятна, покрывающие грязную обшивку. Вчера во второй половине дня шел сильный дождь. Конечно, эти следы, напоминающие отпечатки пальцев, остались от грязи! Он мельком взглянул на стоящий рядом автомобиль. Тот был покрыт таким же орнаментом из высохших разводов грязи. Однако, присмотревшись, он увидел, что эти пятна намертво въелись в краску. Весь «файрбёрд» был в этих пятнах, как будто только что здесь шел сильнейший ливень…
Он потрогал капот: холодный. Посмотрел на свою ладонь: мертвый мотылек прилип к большому пальцу. Попытался смахнуть его о капот машины, но на его место прилип другой такой же. Весь корпус был облеплен мертвыми, высохшими тельцами. В темноте казалось, что это пласты отслоившейся краски. Его пальцы были покрыты пыльцой.
Он взглянул вверх. На фоне клубящихся кучевых облаков в ярком свете лампы метались стаи ночных насекомых. По-видимому, «файрбёрд» находился здесь уже очень долгое время. Надо побыстрее вернуться в машину, лечь и запереться, отгородиться от всего, забыться… Он мечтал сейчас об одном: уснуть и проснуться в Лос-Анджелесе… Но не мог.
Медленными шагами Макклей обошел вокруг «файрбёрда», остановился перед колонной мертвых автомобилей. Немного поколебавшись, двинулся вперед.
«Лесабра». «Кагуар». «Шеви». «Корвэйр». «Форд». «Мустанг». И каждая машина была покрыта слоем грязи! Он остановился перед «мустангом». Когда-то это была машина цвета яблочного леденца, но как давно это было? Наверняка она принадлежала какому-нибудь тинейджеру. Теперь лобовое стекло помутнело, корпус потускнел до какого-то неопределенного оттенка. С тем же ощущением, с каким любители постельных сцен подсматривают в замочную скважину, он склонился к лобовому стеклу… Через мутное стекло виднелись неясные очертания двух крупных фигур на передних сиденьях. Рука его инстинктивно поднялась… Вдруг эти люди, отделенные стеклянной перегородкой, тоже следят за ним? – мелькнула мысль. Тремя пальцами он провел полосы на грязном стекле. Две фигуры, два подголовника… Он отпрянул. Взгляд случайно упал на заднее сиденье.
Он увидел неясные очертания чего-то длинного… Нога. Задняя часть бедра… Светлые волосы, испещренные полосами тени. Вороник пальто. Между волосами и воротником блестела серебристая паутина. Он отпрыгнул, зацепил ногой старый «форд». Его руки дрожали, в висках стучало…
Он протер дырку в слое грязи и, заглянув внутрь, увидел скукоженную фигуру мужчины на переднем сиденье. Голова этого мужчины лежала на куртке. Нет, это была не куртка, а какое-то большое бесформенное пятно! В бледном ночном свете оно казалось темно-коричневым. Оно тянулось от самого рта. Или нет, не ото рта…
На горле зияла огромная – от уха до уха – рана!
Он начал задыхаться, все плыло перед его глазами: стоянка, тусклый свет, отражающийся от стекол, «корвэйр», грузовик, «кагуар», «лесабра», очертания фигур внутри… В голове стучало так сильно, что этот стук заглушал рев несущегося по шоссе грузовика, стук мотыльков, вибрирующих в соблазнительном свете…
Он пошатнулся. Ему вспомнилось все, что произошло за этот вечер, с самого начала. Звук хлопнувшей дверцы в пустынном месте, где они остановились в первый раз. Могла ли дверь хлопнуть уже после того, как Эвви вернулась в машину? Если да, то зачем, почему? Он вспомнил, как нечто странное мелькнуло и скрылось из виду. И совсем непонятно, в связи с чем, вспомнил того индейца в дверях сувенирного магазина. Он шел с полуприкрытыми глазами, пока не увидел снова этот магазин, полный жестяных фигурок местных божков и декоративных панно с загадочными надписями на старинных языках. Он ясно понял: индеец не заходил в магазин. Он крался прочь!
Макклей еще не понимал, что все это значит. Открыв глаза так, как человек, впервые увидевший мир, он бросился к машине.
«Если бы только суметь сдержать мое чертово дыхание!» – думал он. Он медлил. Он отгонял мысли о жене и о том, что произошло в тот злополучный час, когда хлопнула дверца. Он старался не думать о том, что он вез на заднем сиденье автомобиля в течение всего этого времени… Надо было выяснить. Он боролся с приступами ужаса, закипавшего в нем…
Макклей уговаривал себя думать о чем-нибудь другом, о простых вещах, подвластных разуму: о километраже и гостиничных счетах, часовых поясах и сводках погоды, запасных шинах и вспышках света, инструментах для ремонта машин и гидравлических прессах, бумажных полотенцах, покрышках, гаечных ключах… Он думал о рифленых занавесках и лицах туристов, о кредитных картах, о зубных пастах, щетках, дезодорантах, бритвах, безопасных лезвиях, сапожном креме… Он думал о солнечных очках и баллончиках со слезоточивым газом, о портативных радиоприемниках и щелочных батарейках, об огнетушителях и флягах, о машинном масле, о пластиковых картах с идентификационными номерами…
На заднем сиденье его автомобиля, под складками одеяла, ничто не шевельнулось… Даже тогда, когда он, забыв обо всем на свете, потеряв остатки самообладания, разразился диким, душераздирающим криком.
1 2
Он остановился возле «файрбёрда» и вырубил свет. Потянулся было за подушкой, лежащей на заднем сиденье, но передумал: это могло разбудить Эвви. Сняв с себя куртку, свернул ее, подложил под голову, откинул спинку кресла и попытался уснуть…
Сначала Макклей скрестил руки на груди. Затем закинул их за голову. Затем сжал их между коленями. Затем снова лег на спину, раскинув руки по сторонам. Стопы упирались в противоположную дверь. Он полулежал с открытыми глазами, глядя на вспышки молнии над горизонтом.
Наконец он глубоко вздохнул. Этот вздох, ничем не отличающийся от когда-либо изданных вздохов… Заставил себя подняться. Выйдя из машины, обогнул ее и заглянул в туалет. Внутри все было отделано белым кафелем, горел свет. Глаза слезились. Он умыл руки, но не лицо, так как и без того было трудно уснуть…
Выйдя наружу, он с отчаянием почувствовал, что с ним происходит что-то не то… Он прислушивался к своим шагам, стучащим по бетону.
– На следующей неделе придется…
Макклей произнес эти слова вслух. Он был уверен в этом, потому что голос отразился от стены с особенным резонансом. Завтра ночью в это время он уже будет дома. Сейчас это казалось маловероятным. Он остановился, наклонился к журчащему фонтану, чтобы глотнуть воды, но шаги не утихали!
«Нет, стоп! – пронеслось у него в голове. – Я ведь еще не настолько далеко зашел! – Он судорожно вздохнул. В ушах был все тот же шум. Затем шаги затихли. – Черт!.. Я слишком перенапрягся… Мы… Она… Нет, это был мой план – ехать ночью и спать днем. Именно так. И так долго, как ты можешь спать… Спокойствие, только спокойствие…»
Он снова пошел, завернул за угол и вернулся к стоянке. За углом он почувствовал, как на периферии его поля зрения что-то двигалось. Быстро обернувшись, он заметил, как что-то – или кто-то? – мелькнуло и мгновенно скрылось в тени.
С другой стороны дома находился женский туалет. Возможно, это была Эвви. Он снова бросил взгляд в сторону своей машины, но ее не было видно отсюда… Он пошел дальше.
Площадка для парковки машин напоминала оазис света среди бесконечной ночи. Или летний лагерь. Машины теснились вокруг, обрамляя ее с трех сторон, как вагоны на разъезде. Их было несчетное количество. И снова каждая машина, мимо которой он проходил, казалась похожей на все остальные. Разумеется, это была игра света… И конечно, это были те же самые машины, мимо которых он шел полчаса назад. И эта слабая подсветка придавала им весьма запущенный и заброшенный вид. Он потрогал крыло автомобиля. Оно было грязным. Но почему, собственно, они должны быть чистыми? Его собственная машина тоже была покрыта слоем грязи после долгой езды по этим дорогам. Он дотронулся до другой машины. И еще до одной… И еще… И все они были покрыты толстым слоем грязи, можно было нацарапать на каждой из них свое имя, не повредив краски.
Вдруг Макклей представил: что будет, если он окажется на этом же месте, скажем, год спустя, и снова будет идти вдоль этого кладбища автомобилей – тех же самых! Что, если, устало размышлял он, эти машины оставлены здесь навсегда? Отработавшие свой недолгий век, изношенные, покинутые в один прекрасный день своими бывшими владельцами, которые никогда, никогда не вернутся? А кто знает? Догадается ли дорожная полиция или кто-нибудь еще проверить? Разве может автомобиль, оставленный на обочине дороги, как сброшенная змеиная кожа, в течение многих месяцев и лет сохраниться невредимым? Впрочем, это была только мысль…
Его голова гудела. Макклей откинулся и глубоко вздохнул – так глубоко, как мог на этой высоте. Но он все же что-то слышал… Слабый стук… Звук напоминал легкие быстрые шаги, пока он не заметил над головой лампу ночного фонаря. Сотни мелких бабочек кружились, метались вокруг нее, их крошечные тела натыкались на стекло и производили этот звук. В слабом ночном свете их крылышки казались прозрачными. Он опять глубоко вздохнул и направился к своей машине.
Двигатель все еще тикал. Обшивка была теплой, переднее колесо – горячим, как свежеиспеченный батон. Ладонь окрасилась в цвет резины, напоминающий цвет сожженной кожи… Потянулся к дверной ручке…
Ночная бабочка упала на крыло автомобиля. Макклей смахнул ее, на грязной поверхности остался след его пальца. Он присмотрелся и увидел странные волнистые линии и пятна, покрывающие грязную обшивку. Вчера во второй половине дня шел сильный дождь. Конечно, эти следы, напоминающие отпечатки пальцев, остались от грязи! Он мельком взглянул на стоящий рядом автомобиль. Тот был покрыт таким же орнаментом из высохших разводов грязи. Однако, присмотревшись, он увидел, что эти пятна намертво въелись в краску. Весь «файрбёрд» был в этих пятнах, как будто только что здесь шел сильнейший ливень…
Он потрогал капот: холодный. Посмотрел на свою ладонь: мертвый мотылек прилип к большому пальцу. Попытался смахнуть его о капот машины, но на его место прилип другой такой же. Весь корпус был облеплен мертвыми, высохшими тельцами. В темноте казалось, что это пласты отслоившейся краски. Его пальцы были покрыты пыльцой.
Он взглянул вверх. На фоне клубящихся кучевых облаков в ярком свете лампы метались стаи ночных насекомых. По-видимому, «файрбёрд» находился здесь уже очень долгое время. Надо побыстрее вернуться в машину, лечь и запереться, отгородиться от всего, забыться… Он мечтал сейчас об одном: уснуть и проснуться в Лос-Анджелесе… Но не мог.
Медленными шагами Макклей обошел вокруг «файрбёрда», остановился перед колонной мертвых автомобилей. Немного поколебавшись, двинулся вперед.
«Лесабра». «Кагуар». «Шеви». «Корвэйр». «Форд». «Мустанг». И каждая машина была покрыта слоем грязи! Он остановился перед «мустангом». Когда-то это была машина цвета яблочного леденца, но как давно это было? Наверняка она принадлежала какому-нибудь тинейджеру. Теперь лобовое стекло помутнело, корпус потускнел до какого-то неопределенного оттенка. С тем же ощущением, с каким любители постельных сцен подсматривают в замочную скважину, он склонился к лобовому стеклу… Через мутное стекло виднелись неясные очертания двух крупных фигур на передних сиденьях. Рука его инстинктивно поднялась… Вдруг эти люди, отделенные стеклянной перегородкой, тоже следят за ним? – мелькнула мысль. Тремя пальцами он провел полосы на грязном стекле. Две фигуры, два подголовника… Он отпрянул. Взгляд случайно упал на заднее сиденье.
Он увидел неясные очертания чего-то длинного… Нога. Задняя часть бедра… Светлые волосы, испещренные полосами тени. Вороник пальто. Между волосами и воротником блестела серебристая паутина. Он отпрыгнул, зацепил ногой старый «форд». Его руки дрожали, в висках стучало…
Он протер дырку в слое грязи и, заглянув внутрь, увидел скукоженную фигуру мужчины на переднем сиденье. Голова этого мужчины лежала на куртке. Нет, это была не куртка, а какое-то большое бесформенное пятно! В бледном ночном свете оно казалось темно-коричневым. Оно тянулось от самого рта. Или нет, не ото рта…
На горле зияла огромная – от уха до уха – рана!
Он начал задыхаться, все плыло перед его глазами: стоянка, тусклый свет, отражающийся от стекол, «корвэйр», грузовик, «кагуар», «лесабра», очертания фигур внутри… В голове стучало так сильно, что этот стук заглушал рев несущегося по шоссе грузовика, стук мотыльков, вибрирующих в соблазнительном свете…
Он пошатнулся. Ему вспомнилось все, что произошло за этот вечер, с самого начала. Звук хлопнувшей дверцы в пустынном месте, где они остановились в первый раз. Могла ли дверь хлопнуть уже после того, как Эвви вернулась в машину? Если да, то зачем, почему? Он вспомнил, как нечто странное мелькнуло и скрылось из виду. И совсем непонятно, в связи с чем, вспомнил того индейца в дверях сувенирного магазина. Он шел с полуприкрытыми глазами, пока не увидел снова этот магазин, полный жестяных фигурок местных божков и декоративных панно с загадочными надписями на старинных языках. Он ясно понял: индеец не заходил в магазин. Он крался прочь!
Макклей еще не понимал, что все это значит. Открыв глаза так, как человек, впервые увидевший мир, он бросился к машине.
«Если бы только суметь сдержать мое чертово дыхание!» – думал он. Он медлил. Он отгонял мысли о жене и о том, что произошло в тот злополучный час, когда хлопнула дверца. Он старался не думать о том, что он вез на заднем сиденье автомобиля в течение всего этого времени… Надо было выяснить. Он боролся с приступами ужаса, закипавшего в нем…
Макклей уговаривал себя думать о чем-нибудь другом, о простых вещах, подвластных разуму: о километраже и гостиничных счетах, часовых поясах и сводках погоды, запасных шинах и вспышках света, инструментах для ремонта машин и гидравлических прессах, бумажных полотенцах, покрышках, гаечных ключах… Он думал о рифленых занавесках и лицах туристов, о кредитных картах, о зубных пастах, щетках, дезодорантах, бритвах, безопасных лезвиях, сапожном креме… Он думал о солнечных очках и баллончиках со слезоточивым газом, о портативных радиоприемниках и щелочных батарейках, об огнетушителях и флягах, о машинном масле, о пластиковых картах с идентификационными номерами…
На заднем сиденье его автомобиля, под складками одеяла, ничто не шевельнулось… Даже тогда, когда он, забыв обо всем на свете, потеряв остатки самообладания, разразился диким, душераздирающим криком.
1 2