«В ночь полной луны»: Лик Чувашии №6; Чебоксары; 1994
ISBN 73770
Аннотация
Никогда не отправляйся в дорогу на ночь, да еще и в полнолуние, а если уж так случилось, то ни за что не въезжай в незнакомый лес, пользующийся дурной славой. Герой этой повести нарушил все эти правила и жестоко за это поплатился...
ДМИТРИЙ СУСЛИН И СЕРГЕЙ ОРЛОВ
В НОЧЬ ПОЛНОЙ ЛУНЫ
Кто скачет,
Кто мчится
Под хладною мглой?
(В. А. Жуковский «Лесной царь»)
I
Было это, дай бог памяти, в начале второй четверти нашего века, когда лошадь была в таком же почете, как совсем недавно председатель колхоза. Герой наш, звали его Силантий, только что приехал в эти места на заработки. Был он еще моложав, собою хорош, телом крепок и считался первым кавалером на всех свадьбах и праздниках, будь то церковные или советские. А работал он так, что любой бригадир рад был заполучить Силантия в свою бригаду, хотя бы на сезон. Вот и в тот раз бригадир Ефим Кузьмич уломал Силантия наняться в его артель возчиком на перевозку леса от места рубки до пристани. Путь был недалек, верст двадцать пять или около того. И Силантий, соблазнившись высоким заработком, дал свое согласие…
Когда наступил полдень, Кузьмич велел собираться. Бригада, однако, встретила его слова без энтузиазма. Возчики, наевшиеся накануне селедки с луком и мучимые жаждой, решали проблему её утоления. Проблема решилась неожиданно быстро — Ефим Кузьмич, не зная настроения мужиков, выдал им аванс. Очень скоро прибрежный поселок наполнился перегаром, 'песнями, махорочным дымом и запахом потных тел, разгоряченных в пляске.
Особенно веселился Сёмка, по прозвищу Иуда, до войны работавший звонарем в Альгешевской церкви и потерявший это место, будучи заподозренным в постыдной связи с попадьей. Отец Пахом предал его анафеме, попутно вышибив ему правый глаз (отчего и не взяли кривого Сёмку в армию), и окрестил Сёмку той позорной кличкой, которую я уже назвал. Сёмка же, однако, не унывал и даже без одного глаза был грозой всех окрестных девок, вдов, солдаток, да и замужних женщин он тоже не оставлял без своего внимания. Даже грозный начальник лесоповальной конторы Лаврентий Андреевич Косолапов и тот тревожно кряхтел, завидев Сёмку у ворот своего дома.
Именно к Сёмке и попал Силантий напарником, так как тот был единственным, кто работал без пары. Сёмка начал свое знакомство с того, что затеял спор на предмет выпивки и клялся своим единственным глазом, что перепьет Силантия зараз. Но Силантий предложил отложить этот спор, так как не хотел начинать первый день с пьянства, что сильно разочаровало Сёмку в своем новом напарнике.
Веселье продолжалось до вечера, и бригадир матюгался, пытаясь собрать всех работников вместе. Наконец все одиннадцать подвод готовы были отправиться в дорогу. И, хотя солнце скрылось за деревьями, решили ехать.
Лениво лаяли собаки, а женщины криками, а то и шлепками загоняли ребятишек по домам, когда первая телега, скрипя колесами, выехала на дорогу, ведущую к лесоповалу…
Прекрасные места у нас в Поволжье! Путешественник, посетивший эти края, не может не оценить всю прелесть и первозданность дремучих лесов, раскинувшихся по обе стороны великой и могучей реки, Если на правом берегу царствуют мощные кроны дубов, покрывающие землю бесконечным зеленым одеялом, то на левом её берегу гордой царицей возвышается сосна-красавица, взметнувшая мачты своих подданных в небесную высь. А слуг у нее такое великое множество, что кажется, будто зеленый океан раскинулся до горизонта. И Волга, приютившая у своих берегов бесчисленное количество разных народов, от века к веку не устает снабжать бездонными богатствами своих квартирантов. Люди, птицы, звери находят здесь всё необходимое для полноценной жизни. Не бывает пустой сумка охотника, и вздуваются мускулы рыбака, тянущего сеть, что трещит от обилия в ней пойманной рыбы, которая серебрится и сверкает на солнце, словно тысяча острых мечей невиданного войска. Если все слуги Большого Осетра и его супруги, Хитрой Стерлядки, поднимутся к поверхности вод, то можно будет перейти с одного берега на другой, даже не замочив ног. А если все птицы соберутся в единую стаю, то ковер из них закроет от нас небесное светило и наступит непроглядная тьма, и все охотники мира не в состоянии будут пробить в ней брешь.
Благословен этот край, освещенный жарким полуденным солнцем, и голубое небо со стадами белых нежно-рунных облаков отражается в зеркальной неприкосновенности озер, которые подобны серебряным монетам, потерянным подгулявшим великаном. И просторные пойменные луга скрывают всадника вместе с конем высокими сочными травами, в которых тучные стада животных, уставших от бесконечной еды, разбредаются пестрыми лоскутками. Бескрайние поля с волнами тяжелых золотых колосьев перемежаются густыми зарослями хмеля, издали кажущимися волшебными зелеными дворцами, И радуется душа человека, взглянувшего на этот дивный край с высоких прибрежных утесов, белой птицей хочет взмыть она к небесам, но вериги немощного тела крепкими путами удерживают её при хозяине до наступления назначенного судьбой срока. И только по ночам, когда человек крепко спит после тяжелого трудового дня, удается ей на время улететь в прекрасную страну снов, которую старики по праву считают предвестницей Рая. Всю ночь порхает она, словно ночной мотылек, не признавая пределов самой буйной фантазии, удивляя нас своими причудами и красками. Нагулявшись вволю, возвращается она к человеку с его реальным и несовершенным миром.
Но легкомысленно было бы думать, что только душа человеческая посещает прохладные объятия ночи. Лишь опустится солнце в свою мягкую колыбель и призывно пропоет последний петух, загоняя своих кур на пыльный насест, а на небесном престоле воцарится месяц, окруженный таинственными и далекими звездами, как бестелесные тени начинают расти до гигантских размеров, превращаясь постепенно в одну сплошную пелену. И если неожиданно какая-нибудь нужда выгонит человека из его жилища, то, может быть, ничего страшного не случится, но горе тому, кто решится сделать это в ночь полной луны, когда князь тьмы и нечисти собирает своих подданных и силы добра уступают первенство силам зла. Человек становится подобным опавшему листу, гонимому безжалостными ноябрьскими ветрами. Он забывает, что еще несколько часов назад называл себя царем природы, и эти тщеславные чувства сменяются низким первобытным страхом, который заполняет всё его существо. Хорошо, если темные силы поиграют с ним, как с игрушкой, и бросят к утру, убелив ранней сединой и наградив его чувством, что за одну ночь прожит не один десяток лет. Но если несчастный попадет в полный круговорот дьявольских чар, душа его не выдерживает такого тяжкого испытания и расстается с телом, оставляя его на растерзание и съедение слугам дьявола, для которых свежепролитая человеческая кровь становится наградой и верхом их мерзких устремлений.
Однако мы забыли про обоз, и давно пора вернуться к герою нашего повествования. Было восемь часов осеннего вечера, и, хотя сентябрь подходил к концу, еще стояло бабье лето, и ночь ожидалась теплая и спокойная, о чем свидетельствовали первые звезды, редко разбросанные по фиолетовому, с багряной полосой на западе небу.
Подводы, растянувшиеся на довольно большое расстояние друг от друга, мирно и неторопливо двигались по песчаной, засыпанной сосновыми шишками и иголками дороге. Лошади, понукаемые хриплыми криками трезвеющих возчиков, совершенно не обращали на последних никакого внимания, и шли тем неторопливым и спокойным шагом, который присущ всем российским битюгам.
Первой парой правил сам Ефим Кузьмич, сгорбившись от усталости и с озабоченным выражением лица, на котором были написаны все тревоги и трудности дня, В левой руке у него свободно лежали вожжи, коими он изредка напоминал лошадям об их обязанностях. А правая рука была занята более важным занятием — её мозолистая пятерня сжимала крупную, величиной с молодой огурец, самокрутку. Время от времени Кузьмич глубоко, с крестьянским наслаждением затягивался густым сизым, выедающим глаза дымом, облако которого окутывало затем дремавшего сзади Петровича, самого старого члена бригады. Петрович кашлял и отворачивался, по-детски натягивал фуфайку на голову и нещадно скреб пальцами щетинистый подбородок. Телеги и лошади, тащившиеся следом, ничем не отличались от той, которой правил Кузьмич. Возчики кое-где дремали, а кое-где и спали вповалку по двое. Усталость прошедшего дня, количество выпитого спиртного и спетых песен брали свое, и вскоре этот своеобразный караван почти весь погрузился в глубокий сон. Во сне кто-то матерился и стонал, телеги нервно скрипели, и казалось, что по лесу, нарушая тишину и покой его обитателей, идет какое-то невиданное животное.
И только в последнем экипаже никто не спал. Сёмка, страдая похмельем, держал трясущимися руками вожжи. Он надоедал Силантию бесконечными рассказами о былых похождениях и победах над женским полом, сверкая от возбуждения единственным глазом, вылупленным настолько, что белок, казалось, светился в темноте.
Постепенно дорога становилась шире, деревья расступались, и обоз выехал на освещенное луной открытое место, в центре которого лежало небольшое озерцо, оживляемое редкими криками лягушек. Кузьмич решил напоить лошадей. На это ушло часа полтора. Время приближалось к полуночи, когда наконец снова тронулись в путь. Возчики, проснувшись, тихо беседовали между собой, разгоняя темноту огоньками цигарок. Вскоре перед ними встала новая стена дубового леса. Кузьмич стеганул лошадей и направил их на едва заметную среди ветвей дорогу. Неожиданно для него лошади заупрямились. Бригадир выругался и огрел животных покрепче. Но это не дало нужного результата, лошади упирались, пытались подать назад и наконец тревожно заржали.
— Что за черт! — удивился Петрович.
Задние подводы стали напирать и вскоре смешались в кучу. Послышались возмущенные голоса. Растерянный Ефим Кузьмич еще пытался заставить лошадей слушаться, но безуспешно. Из глубины леса раздался тревожный крик филина. Одинокое облачко закрыло луну, как ребенок закрывает лампу своей маленькой прозрачной ладошкой, и стало так темно, что одноглазый Сёмка, воспользовавшись ситуацией, не преминул стащить из холщового мешка запасливого Петровича початую бутылку первача. Петрович ничего не заметил, поскольку в это время убеждал Кузьмича и остальных ехать в обход, другой дорогой, что вела краем леса.
— Скотина, она понятие имеет, — веско заявил Петрович. — Коль куда идти не хочет, так тому и быть. Она али ямку чует каку, али зверя дикого.
Остальные возчики, хотя и посмеивались над осторожным Петровичем, однако спорить не стали, так как сами не хотели ехать в такую темень через незнакомый лес. Бригадир для виду поломался, но быстро согласился с народом и повел подводу другим путем. Порядок шествия восстановился, и телеги снова заскрипели в темноте. Однако последняя подвода, достигнув лесной дороги, забракованной Петровичем, остановилась, и Сёмка, правивший лошадьми, обернулся:
— Слышь, приятель, что у меня есть, — сказал он Силантию, торжественно доставая украденную добычу. — Почто мы за ними будем лишние километры мотать? Давай напрямую рванем и на месте вперед всех будем.
— Как же так? — удивился Силантий. — Зачем?
— Как зачем? — в свою очередь удивился Сёмка. — Тут всего три версты будет, а там все семь наберется.
— Что ж ты раньше молчал?
— Разве этих олухов убедишь? — засокрушался, хитро мигая одним глазом, Сёмка.
Силантий, не захотев быть олухом, согласился с Иудой и, будучи от природы немного ленивым, даже рад был сократить путь. Схватив за уздцы упиравшихся лошадей, он силой завел их в лес.
— Наверное, змеюку чуют, — философски заметил Сёмка и, хлопнув пробкой, моментально избавил бутылку от её содержимого. Решив тем самым для себя все проблемы, он откинулся на охапку соломы и захрапел.
Силантий залез на телегу и, увидев спящего товарища, со злостью подумал: «Сволота, хоть бы глоток оставил» И стал смотреть на заросшую сорной травой, едва заметную в темноте дорогу. Кони послушно бежали вперед, и ветки деревьев хлестали их дрожащие бока, заставляя бежать еще быстрее. В холодной мгле ветви казались длинными, извивающимися руками неведомых существ, способными схватить или дотронуться до лица своими ледяными пальцами. Они шуршали в темноте, словно крылья отвратительных птиц. Силантий никогда не был пугливым, но когда с пронзительным писком, переходящим в крик, мимо пронеслась летучая мышь, задев его по лицу, тут даже этому смелому парню стало не по себе, и он хлестнул лошадей, которые и без того бежали довольно быстро. Сзади беззаботно храпел Сёмка-Иуда. Где-то среди заскрипевших деревьев родился ветер и объявил о своем появлении шуршанием крон. На Силантия пахнуло холодом. По разумению Силантия, дорога уже должна была закончиться. «Давно пора выехать», — думал он. Но лесу, казалось, не будет конца.
Жутко запищала в смертельных судорогах мышь, уносимая когтями совы к верхушкам деревьев, над которыми всплыла луна необычного, недоброго цвета. Под ноги лошади бросился серебристый в лучах луны заяц и, затоптанный подковами коней, остался позади, и заплакал тоненько, как дитя, разрывая тишину леса. Силантий, услышав эти звуки, уже стоя хлестнул лошадей, Внезапно они остановились так резко, что правивший ими упал на колени. Животные захрапели, оскалив морды, на которых выступила пена, и мелко задрожали. На Силантия опустилась прозрачным колпаком гнетущая тишина. Даже не было слышно храпа Иуды-Сёмки. Не вставая с колен, редко посещавший церковь Силантий начал торопливо креститься, пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь молитву. Но память как отшибло. Над головой загудел сырой и тяжелый ветер, и с затрещавших дубов камнями посыпались желуди, дополняя вой ветра глухими ударами о землю, которые звенели в ушах и, как барабанный бой, отдавались в сердце, бившееся в судорогах где-то внизу. Среди града падающих желудей Силантий начал различать какие-то новые звуки. Наконец он узнал в них топот скачущей галопом лошади и с криком полоснул по дрожащим спинам своих лошадок. Те, наконец, поняли, что спасение в бегстве, и понесли подводу. Силантий слегка успокоился, леденящий душу страх схлынул и уступил место какому-то лихорадочному состоянию, в котором нужно что-то делать — то ли бежать, то ли подхлестывать лошадей, но только не стоять!
Топот затих, но вскоре вновь появился и с каждой минутой стал приближаться. Кровь стучала в висках тяжелым молотом. Ужасный грохот копыт ближе, ближе… И мнится Силантию лязг лошадиных зубов, и ледяное дыхание в самую шею…
Боясь оглянуться, Силантий пытался уйти от этой странной погони, но дорога словно издевалась над ним, не собираясь кончаться. Лошади уже устали и начали замедлять бег; телега, на которой, словно мешок с яблоками, переваливался чудом не выпавший и так и не проснувшийся Сёмка, готова была развалиться, когда лес неожиданно кончился, и Силантий, выехав на открытое место, уперся в последнюю подводу неторопливо бредущего обоза. Вытерев рукавом холодный пот, он медленно стал приходить в себя, ослабил поводья, давая лошадям отдых после бешеной скачки. Успокоившись немного, Силантий начал размышлять про себя о том, что с ним произошло. Бывшие страхи уже казались не такими грозными. Луна хитро смотрела на него с высоты, и Силантию вдруг показалось, будто на него смотрит единственный глаз Иуды. Обоз продолжал свой путь, но никто даже не заметил исчезновения и внезапного появления последней подводы.
Забрезжил долгожданный рассвет; одна за другой стали гаснуть звезды. Когда наконец появились признаки человеческого обитания и обоз въехал в поселок лесорубов, Ефим Кузьмич направил лошадей через прогон и вывел обоз к старой, покосившейся от времени избенке.
— Ну, стало быть, здесь и остановимся, — сказал Кузьмич, заворачивая во двор.
Двор был большой, и все одиннадцать подвод вскоре были распряжены, а кони отведены в сарай, где им был задан корм. Возчики развели костер и улеглись вокруг него. Петрович тем временем занялся приготовлением похлебки. Насытившись, возчики задремали. Лишь один Силантий не спал, осмысливал происшедшее с ним. И чем больше думал, тем более склонялся к мысли, что он просто-напросто струсил. Сомнения грызли его душу, потому что никто еще не говорил про него, что он трус. «Да не трус я, — думал Силантий, — а вот так вышло…». Одолеваемый тяжелыми думами, не спавший всю ночь, он стал искать место, где прикорнуть. Вокруг костра всё было занято, и, весь продрогший, он решил зайти в избу: правда, там тесновато, но хоть на полу посплю, зато в тепле.
1 2 3 4