скорой”, пока та не скрылась в аркаде аттракционов. Девочка задрожала, прижимая куклу к мокрой щеке.Что-то случилось. Что-то очень плохое. Об этом сказал Куколка, уводя Ровену от индейского костра. Надо во что бы то ни стало увидеться с Джейн.Ровене казалось, что Джейн зовет ее.
— Инспектор, даю слово, что никто из моих людей не виноват в смерти вашего констебля. — Джекоб Шэфер опять попытался раскурить изжеванный окурок сигары, с такой силой втягивая воздух, что табак шипел, как сырая стружка.— Это очень смелое утверждение, мистер Шэфер. — Полнеющий человек с редкими волосами не скрывал презрения к обслуге ярмарки. Эти грязные бродяги только тем и заняты, что дурят публику и доставляют полиции лишние хлопоты. А Шэфер — настоящий паук, сидит в углу и плетет паутину… — Минуту назад вы заявили, что здесь десятки сезонных рабочих, многих из них вы прежде в глаза не видели. Даже фамилий не знаете.— Народ на ярмарке честный, — упорствовал Шэфер с высокомерием в голосе. — Я среди них почти всю жизнь прожил, кому их знать, как не мне? И вообще, что ваш офицер делал в “комнате смеха”? Ведь это, между прочим, вторжение на частную территорию.— Он осматривал ярмарку по моему приказу. В понедельник здесь была драка, а теперь еще убийство, и впредь мы будем очень внимательно следить за вашим поведением. Но вернемся к делу. Констебль Эндрюс избит дубинкой до смерти. “Комната смеха” похожа на скотобойню. Тридцать лет служу в полиции, но еще ни разу не видел такого зверства. Самое удивительное, что преступник не оставил ни единого следа, кроме трупа. Это выглядит такой же нелепостью, как ваши кривые зеркала.Шэфер оставил окурок в покое. Блеск тревоги исчез из его глаз.— Виноват, инспектор, но я ничем не могу помочь. Мне тоже невдомек, как это случилось.— Мы выясним, — пообещал детектив, не испытывая той уверенности, что звучала в его голосе. — Не сомневайтесь, я найду убийцу. Пусть не сразу, но найду. Даже если придется разобрать ярмарку по досочке и двадцать раз допросить каждого работника.— Это пожалуйста. — Высокомерие, гнев против гнева. — Поступайте, как знаете, инспектор. А мы тем временем будем делать свое дело.— От вас я ничего другого не ожидал. — Старший инспектор Ленденнинг презрительно скривил губы.Он вышел под дождь, поднял воротник уже пропитанного влагой плаща и остановился, оглядываясь. Непогода остудила энтузиазм курортников, но, разумеется, не тех, что пришли на ярмарку. Возле “комнаты смеха”, обнесенной веревочным барьером, теснились зеваки. Полицейский выругался про себя: он презирал этих людей. Их хлебом не корми — дай позубоскалить над чужим несчастьем. Больше всего на свете они любят глазеть на трупы и кровь.Ленденнинг повернулся и зашагал в обратном направлении; его глаза цвета стали не упускали ничего. В ушах гремела отвратительная музыка, и он подумал: нельзя ли ее прекратить? Ведь должен быть в этом городе закон, запрещающий превышать определенный уровень шума в общественных местах. Навести справки можно в любую минуту, но не время заниматься пустяками. Прежде всего надо разыскать убийцу. Подчиненные Ленденнинга, если потребуется, готовы работать круглые сутки, потому что погиб офицер полиции.Бродя по ярмарке, он осматривал все подряд, поскольку не знал толком, что надеется найти. У каждого аттракциона толпились бездельники. Покататься на автомобильчике с резиновым бампером стоит семьдесят пять пенсов, причем, сколько времени — не оговорено. Оставлено на усмотрение служителя. Людей дурят тысячами, а им, похоже, все равно. Легко нажито, легко прожито.Одного взгляда на вальсирующую карусель было достаточно, чтобы у инспектора закружилась голова. Стоит ли за то, чтобы вам перетряхнули внутренности, платить такие деньжищи? Впрочем, если вы страдаете морской болезнью, но все-таки деньги жгут ваш карман, можете прокатиться на “американских горках”.Он смотрел, как кабинка в форме лодочки замедляет ход, останавливается, затем рывком возобновляет движение и снова замирает, позволяя бледным пассажирам сойти на дощатую платформу. Все для почтеннейшей публики!Он вздрогнул. Кругом не происходило ничего подозрительного, но у него возникло чувство, которое помогало ему несколько раз в жизни, — так называемое “шестое чувство”. Хотя, возможно, то была не интуиция, а тревога, ощущение, будто кто-то следит за вами. И не просто зевака (держу пари, этот парень — полицейский, хоть и вырядился в штатское!), а злоумышленник, прожигающий вас взглядом, как лазером.В первый же год службы это чувство спасло Ленденнингу жизнь. Он привык полагаться на дарованную ему природой “внутреннюю сигнализацию”.Пройдя еще несколько ярдов, он остановился и медленно, чтобы не спугнуть соглядатая, стал поворачиваться. Тревога росла. В чем дело, черт побери? Его взгляд задержался на палатке, где несколько посетителей безуспешно метали кольцо (слишком велики крючья, слишком пружинисты резиновые кольца — разумеется, не случайно), затем переместился на двух юнцов, как пить дать, участвовавших в недавнем побоище. Юнцы смотрели в его сторону, но сразу отвели глаза. Они тут ни при чем, понял Ленденнинг. ПОТОМУ ЧТО ПО СПИНЕ ВСЕ ЕЩЕ БЕГАЮТ МУРАШКИ.Он поворачивался, взглядом выхватывая из толпы то одного, то другого человека. И вдруг застыл, даже сердце замерло на миг. С карусели на него огромными немигающими желтыми глазами взирал деревянный зверь — жуткая пародия на коня. Копыта, вознесенные над землей, словно в неистовом порыве сбросить седока, разлет гривы, свирепый оскал — все подчеркивало его неукротимость. Это не просто конь, сообразил Ленденнинг, а мустанг, любимая порода диких воинов Северной Америки.Глаза коня следили за ним, обжигая первобытной ненавистью. “Да ты просто спятил, — упрекнул себя Ленденнинг, — если шарахаешься от карусельной лошадки”. Он обнаружил, что дрожит, сердце бешено колотится, и не хватает воздуха. Ему стало стыдно — но стыд не вытеснил страха. Мустанг выглядел живым, ноздри его раздувались, зубы сверкали. Он шевелился! Ленденнинг попытался убедить себя, что это иллюзия: просто мотор включен, и поворотный круг подрагивает. Он нервно рассмеялся, но это не помогло. Невозможно было оторваться от желтых глаз, и полицейский втянул голову в плечи — на его месте вы поступили бы так же. Хотя, возможно, вы бы даже не заметили пронизывающего взгляда деревянного скакуна, ведь для вас он — всего-навсего посадочное место, за которое вы платите двадцать пять пенсов и которое покидаете, как только останавливается карусель.Инспектор заставил-таки себя отвернуться — у него дел по горло, некогда таращиться на ярмарочные диковины. Он быстро пошел прочь, ощущая спиной злобный (почему?) взгляд. “Выкинь из головы эту чушь. И побыстрее! Чертова музыка, до чего же действует на нервы! Будь моя воля, я бы закрыл эту помойку, оказав тем самым публике огромную услугу”. Но закрыть ярмарку Ленденнинг был не вправе, а потому решил оставить эти мысли и продолжать поиски. Но прежде — найти укрытие от ливня. По всему видать, дождь сегодня не кончится.Им овладело уныние — зря он шатается по ярмарке, ничего ему здесь не найти. Преступник сработал чисто. Никаких зацепок — ни орудия убийства, ни мотивов, ни даже отпечатка ноги или пальца. Повальные допросы — слишком дорогое удовольствие. Сотни часов сверхурочной работы следователей, горы исписанной бумаги, а результат все тот же. “Глухарь”!Вновь он ощутил недобрый взгляд, но на сей раз конь был ни при чем (потому что инспектор скрылся с его глаз). Посетителей кругом хватало, но никто из них на Ленденнинга не смотрел. Всех заботило другое: как побыстрее переправить деньги из своих карманов в кубышку Джекоба Шэфера.Все-таки “внутренняя сигнализация” не обманула Ленденнинга. С самой верхней лодочки “чертова колеса” на него недобро глядел деревянный викинг (у всех викингов свирепый вид, так что ничего странного). Глядел так, будто выделил полицейского из толпы. Ленденнинг рывком повернул голову и увидел ухмыляющуюся физиономию клоуна, вырезанную на фасаде аркады аттракционов. Если бы вы пригляделись, вам бы показалось, что широкий рот клоуна растягивается, а глаза суживаются; капли дождя рождали иллюзию движущихся зрачков.Лязг распахивающихся железных ворот заставил инспектора подпрыгнуть и резко обернуться. Он испугался! Из темного узкого туннеля вырвался миниатюрный состав из трех вагончиков — “поезд призраков”, атрибут всех больших ярмарок. Искусственные страхи, нейлоновая паутина, задевающая в темноте ваше лицо, картонные привидения, показавшиеся бы комичными, не убеди вы себя в обратном, чтобы не жалеть о пятидесяти пенсах.Одного взгляда на бледные лица выходящих на платформу людей Ленденнингу хватило, чтобы понять: в этом туннеле — не только дешевые трюки, но и нечто действительно страшное. Матери прижимали к себе плачущих детей, отцы бросали разгневанные взгляды назад, на затворившиеся ворота в форме черепа.— Какая гадость! — закричал один из них вагоновожатому, который уже продавал билеты новой партии желающих прокатиться. — Это совершенно никому не нужно! Даже здесь!— За что заплатили, то и получили. — Вагоновожатый в замасленной спецовке кивнул в сторону надписи над пещерой: “ВСЕ УЖАСЫ ПОТУСТОРОННЕГО МИРА”.— Свихнуться можно от таких штучек! — кипятился пассажир. — Просто тошнит…— Пошел ты! — буркнул машинист и, набычившись, вновь занялся продажей билетов.“Надо бы взглянуть, что там к чему”, — прозвучало в голове у Ленденнинга. Ну, ясно: служебный долг против подсознания. “Напрасная трата времени, — возразил себе инспектор. — Там одна туфта. Здесь все — сплошная туфта”. Но он знал, что лжет сам себе. Лжет, потому что боится.На него все еще смотрели. Со всех сторон. Кожа зудела, будто под одеждой ползали орды насекомых. Везде, куда ни глянь — деревянные раскрашенные глаза, следящие за каждым его движением. Но время не ждет, пора возвращаться в управление. Туда регулярно приходят сообщения о людях, признающихся в преступлениях, которые они якобы совершили. Наверняка с полдюжины психов поклянутся, что это они избили до смерти констебля Эндрюса, да еще обидятся, услышав просьбу не мешать полиции. Их даже будет мучить совесть, а некоторые попытаются покончить с собой.Надо уходить. Только еще разок посмотреть на “поезд призраков”. Все-таки не мешало бы прокатиться, глянуть, в чем тут дело. Впрочем, какая в этом нужда. И снова — укол совести.Его взгляд остановился на маленькой рыжеволосой девочке. Ребенок как ребенок, кругом таких сотни. Вот только… на “поезд призраков” она садится одна, и похоже, никого из родителей поблизости. А ведь ей лет восемь, от силы девять… Правда, нынче в моде оставлять детей без присмотра — мол, что с ними случится? Ничего не случается — до поры, до времени. Вот почему за последние годы так участились убийства детей. Наметанный глаз полицейского сразу обнаружил слуховые аппаратики, и в душе шевельнулась жалость: хотя бы по этой причине не следовало отпускать девчонку одну.Деревянной куклы под ее анораком Ленденнинг не заметил.“Инспектор, все-таки тебе надо там побывать”. — “Нет, мне нужно в управление, возможно, там что-нибудь срочное…” — “Трус!”Он поморщился и быстро зашагал к выходу, где стояла его машина. И вновь ощутил прикосновение страха. “Господи, да перестаньте же пялиться на меня! — взмолился он и тут же одернул себя: — Брось, это всего-навсего деревянные фигуры! Они даже видеть не способны, не то что следить”.Усаживаясь за баранку, он вспомнил глухую девочку из “поезда призраков”. Странное у нее было лицо. Такое озабоченное… не угрюмое, как у большинства детей, а именно озабоченное. Словно ей необходимо сделать что-то важное.Он завел мотор и сидел, сражаясь с чувством долга. Сегодня оно не раз досаждало ему. Потому что, испугавшись, он нарушил служебный долг и собственные правила. Своего нынешнего положения Ленденнинг достиг, в основном, благодаря интуиции. Особенно часто она помогала в те годы, когда он был простым констеблем. Пусть версия кажется невероятной, пусть нет фактов, а есть только подозрения — проверь, не поленись… Вот и сейчас у него предчувствие… Хотя чем оно вызвано? Какими-то дурацкими деревяшками.Зуд со спины перешел на шею, затем на затылок.“Интуиция тут ни при чем, — убеждал себя Ленденнинг. — Это нервы. Деревянные фигуры слишком сильно повлияли на воображение. Если ты не выбросишь из головы всю эту чушь, тебе прямая дорога в психушку”.Он натужно рассмеялся, дожидаясь, пока дворники прочистят ветровое стекло. Та девчушка просто отпросилась покататься на “поезде призраков”, пока ее родители пытаются сорвать куш в павильончике бинго. Ничего с ней не случится, разве что малость испугается. А “соглядатаи” — самые обыкновенные деревяшки, так что его тревога беспочвенна. Он обязательно вернется сюда с группой профессионалов из Отдела уголовного розыска, и еще до конца недели убийца Эндрюса попадет за решетку. В сущности, все идет как надо. Наверное, главная доля вины в том, что у него расшатались нервы, — на погоде. И на этой распроклятой музыке. “Посмотрим, — подумал он, выводя машину на дорогу, — может быть, все-таки удастся положить ей конец”. 5. Среда. Полдень Ровена довольно легко ускользнула от матери. Идя на обман, она не испытывала угрызений совести и не боялась последствий — верила, что Куколка защитит ее.Папа отправился к машине, а перед тем позвонил из телефонной будки, стоявшей через улицу от гостиницы. Казалось, этим утром телефон был нужен всем на свете — в очереди к будке под проливным дождем стояло больше десяти человек.Когда Рой ушел, оставив Ровену и Лиз в вестибюле гостиницы, девочка стала думать, как бы потихоньку уйти от матери. Но пока такой возможности не возникало. Лиз глаз не спускала с дочери, словно догадывалась, что у нее на уме.— Видно, сегодня нам придется весь день гулять вдвоем, — пробормотала Лиз и подумала, что в сущности это не так ух и плохо, — в последнее время общество Роя никак не назовешь приятным.Она похлопала Ровену по плечу, как всегда делала, когда хотела привлечь внимание дочери к своим губам.— Ты не против, если мы пойдем в гавань и посмотрим, как разгружаются рыбацкие суда?Ровена помедлила. В гавань ее не тянуло. Ей хотелось только на ярмарку. Но в гавани, возможно, удастся убежать от мамы. Она кивнула и улыбнулась.— Не плотив.— Тогда пошли. — Лиз взяла ее за руку.Похоже, дождь не собирался утихать. Впрочем, никто и не надеялся на это. Люди ухе смирились с испорченными выходными. “Дикари”, жившие в палатках на берегу, уложили вещи и отправились восвояси, остались только снявшие жилье — они надеялись извлечь хоть какую-то пользу из потраченных денег. Одному лишь Шэферу непогода была на руку — к половине десятого на ярмарке яблоку было негде упасть.Пробираясь сквозь толпу к пристани, Лиз опустила глаза и увидела в руке дочери деревянную куклу. Вот бы она потеряла эту гадость! Немного слез, зато потом все было бы в порядке. Лиз твердо решила “помочь” Ровене в этом.Под навесами на пляже сидели курортники. Запахи влажной одежды и пота смешивались с ароматами йода и соли. На поручнях пристани нахохлились несколько чаек; ни одна из них не высматривала в море пропитание. Лиз содрогнулась: чайки выглядели зловеще, чем-то напоминая грифов. Казалось, они чего-то ждут.Под навесами не то что сесть — встать было некуда. Дети с утра уплетали мороженое и сахарную вату. Одного малыша стошнило, другие дети наступали на рвоту, даже не замечая этого.Ровена сощурилась, увидев на противоположной стороне Променада кафе — сложенный из камня домик с вывеской: “ЧАЙ, КОФЕ, МОРОЖЕНОЕ”. С тротуара через крыльцо к нему тянулась очередь.— Моложеное! — Она дернула мать за руку.— Вообще-то рановато, — нерешительно возразила Лиз. — Может, попозже?— Мамочка, ну, пожалуйста!— Ну, так я и знала! Ладно. Но придется постоять в очереди.Именно это и нужно было Ровене.Они пересекли улицу и присоединились к плотно сбитой очереди, где каждый пытался укрыться от дождя за телами соседей.Лиз застонала, вспомнив, что в пятницу сделала перманент — теперь ее прическа превратится в мокрую рыжую копну. Все идет к тому, что эти выходные запомнятся ей надолго. За ремонт коробки передач с Роя наверняка сдерут три шкуры, но самое худшее, если придется расстаться с машиной до конца недели. Тогда они будут вынуждены слоняться по городу, тратя деньги на мороженое в утренние часы или кофе, которого совсем не хочется.Ее мысли переключились на Роя. До чего же легко он оставил свои мечты и амбиции, пойдя к Бэлфуру и Врену в мальчики для битья!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Инспектор, даю слово, что никто из моих людей не виноват в смерти вашего констебля. — Джекоб Шэфер опять попытался раскурить изжеванный окурок сигары, с такой силой втягивая воздух, что табак шипел, как сырая стружка.— Это очень смелое утверждение, мистер Шэфер. — Полнеющий человек с редкими волосами не скрывал презрения к обслуге ярмарки. Эти грязные бродяги только тем и заняты, что дурят публику и доставляют полиции лишние хлопоты. А Шэфер — настоящий паук, сидит в углу и плетет паутину… — Минуту назад вы заявили, что здесь десятки сезонных рабочих, многих из них вы прежде в глаза не видели. Даже фамилий не знаете.— Народ на ярмарке честный, — упорствовал Шэфер с высокомерием в голосе. — Я среди них почти всю жизнь прожил, кому их знать, как не мне? И вообще, что ваш офицер делал в “комнате смеха”? Ведь это, между прочим, вторжение на частную территорию.— Он осматривал ярмарку по моему приказу. В понедельник здесь была драка, а теперь еще убийство, и впредь мы будем очень внимательно следить за вашим поведением. Но вернемся к делу. Констебль Эндрюс избит дубинкой до смерти. “Комната смеха” похожа на скотобойню. Тридцать лет служу в полиции, но еще ни разу не видел такого зверства. Самое удивительное, что преступник не оставил ни единого следа, кроме трупа. Это выглядит такой же нелепостью, как ваши кривые зеркала.Шэфер оставил окурок в покое. Блеск тревоги исчез из его глаз.— Виноват, инспектор, но я ничем не могу помочь. Мне тоже невдомек, как это случилось.— Мы выясним, — пообещал детектив, не испытывая той уверенности, что звучала в его голосе. — Не сомневайтесь, я найду убийцу. Пусть не сразу, но найду. Даже если придется разобрать ярмарку по досочке и двадцать раз допросить каждого работника.— Это пожалуйста. — Высокомерие, гнев против гнева. — Поступайте, как знаете, инспектор. А мы тем временем будем делать свое дело.— От вас я ничего другого не ожидал. — Старший инспектор Ленденнинг презрительно скривил губы.Он вышел под дождь, поднял воротник уже пропитанного влагой плаща и остановился, оглядываясь. Непогода остудила энтузиазм курортников, но, разумеется, не тех, что пришли на ярмарку. Возле “комнаты смеха”, обнесенной веревочным барьером, теснились зеваки. Полицейский выругался про себя: он презирал этих людей. Их хлебом не корми — дай позубоскалить над чужим несчастьем. Больше всего на свете они любят глазеть на трупы и кровь.Ленденнинг повернулся и зашагал в обратном направлении; его глаза цвета стали не упускали ничего. В ушах гремела отвратительная музыка, и он подумал: нельзя ли ее прекратить? Ведь должен быть в этом городе закон, запрещающий превышать определенный уровень шума в общественных местах. Навести справки можно в любую минуту, но не время заниматься пустяками. Прежде всего надо разыскать убийцу. Подчиненные Ленденнинга, если потребуется, готовы работать круглые сутки, потому что погиб офицер полиции.Бродя по ярмарке, он осматривал все подряд, поскольку не знал толком, что надеется найти. У каждого аттракциона толпились бездельники. Покататься на автомобильчике с резиновым бампером стоит семьдесят пять пенсов, причем, сколько времени — не оговорено. Оставлено на усмотрение служителя. Людей дурят тысячами, а им, похоже, все равно. Легко нажито, легко прожито.Одного взгляда на вальсирующую карусель было достаточно, чтобы у инспектора закружилась голова. Стоит ли за то, чтобы вам перетряхнули внутренности, платить такие деньжищи? Впрочем, если вы страдаете морской болезнью, но все-таки деньги жгут ваш карман, можете прокатиться на “американских горках”.Он смотрел, как кабинка в форме лодочки замедляет ход, останавливается, затем рывком возобновляет движение и снова замирает, позволяя бледным пассажирам сойти на дощатую платформу. Все для почтеннейшей публики!Он вздрогнул. Кругом не происходило ничего подозрительного, но у него возникло чувство, которое помогало ему несколько раз в жизни, — так называемое “шестое чувство”. Хотя, возможно, то была не интуиция, а тревога, ощущение, будто кто-то следит за вами. И не просто зевака (держу пари, этот парень — полицейский, хоть и вырядился в штатское!), а злоумышленник, прожигающий вас взглядом, как лазером.В первый же год службы это чувство спасло Ленденнингу жизнь. Он привык полагаться на дарованную ему природой “внутреннюю сигнализацию”.Пройдя еще несколько ярдов, он остановился и медленно, чтобы не спугнуть соглядатая, стал поворачиваться. Тревога росла. В чем дело, черт побери? Его взгляд задержался на палатке, где несколько посетителей безуспешно метали кольцо (слишком велики крючья, слишком пружинисты резиновые кольца — разумеется, не случайно), затем переместился на двух юнцов, как пить дать, участвовавших в недавнем побоище. Юнцы смотрели в его сторону, но сразу отвели глаза. Они тут ни при чем, понял Ленденнинг. ПОТОМУ ЧТО ПО СПИНЕ ВСЕ ЕЩЕ БЕГАЮТ МУРАШКИ.Он поворачивался, взглядом выхватывая из толпы то одного, то другого человека. И вдруг застыл, даже сердце замерло на миг. С карусели на него огромными немигающими желтыми глазами взирал деревянный зверь — жуткая пародия на коня. Копыта, вознесенные над землей, словно в неистовом порыве сбросить седока, разлет гривы, свирепый оскал — все подчеркивало его неукротимость. Это не просто конь, сообразил Ленденнинг, а мустанг, любимая порода диких воинов Северной Америки.Глаза коня следили за ним, обжигая первобытной ненавистью. “Да ты просто спятил, — упрекнул себя Ленденнинг, — если шарахаешься от карусельной лошадки”. Он обнаружил, что дрожит, сердце бешено колотится, и не хватает воздуха. Ему стало стыдно — но стыд не вытеснил страха. Мустанг выглядел живым, ноздри его раздувались, зубы сверкали. Он шевелился! Ленденнинг попытался убедить себя, что это иллюзия: просто мотор включен, и поворотный круг подрагивает. Он нервно рассмеялся, но это не помогло. Невозможно было оторваться от желтых глаз, и полицейский втянул голову в плечи — на его месте вы поступили бы так же. Хотя, возможно, вы бы даже не заметили пронизывающего взгляда деревянного скакуна, ведь для вас он — всего-навсего посадочное место, за которое вы платите двадцать пять пенсов и которое покидаете, как только останавливается карусель.Инспектор заставил-таки себя отвернуться — у него дел по горло, некогда таращиться на ярмарочные диковины. Он быстро пошел прочь, ощущая спиной злобный (почему?) взгляд. “Выкинь из головы эту чушь. И побыстрее! Чертова музыка, до чего же действует на нервы! Будь моя воля, я бы закрыл эту помойку, оказав тем самым публике огромную услугу”. Но закрыть ярмарку Ленденнинг был не вправе, а потому решил оставить эти мысли и продолжать поиски. Но прежде — найти укрытие от ливня. По всему видать, дождь сегодня не кончится.Им овладело уныние — зря он шатается по ярмарке, ничего ему здесь не найти. Преступник сработал чисто. Никаких зацепок — ни орудия убийства, ни мотивов, ни даже отпечатка ноги или пальца. Повальные допросы — слишком дорогое удовольствие. Сотни часов сверхурочной работы следователей, горы исписанной бумаги, а результат все тот же. “Глухарь”!Вновь он ощутил недобрый взгляд, но на сей раз конь был ни при чем (потому что инспектор скрылся с его глаз). Посетителей кругом хватало, но никто из них на Ленденнинга не смотрел. Всех заботило другое: как побыстрее переправить деньги из своих карманов в кубышку Джекоба Шэфера.Все-таки “внутренняя сигнализация” не обманула Ленденнинга. С самой верхней лодочки “чертова колеса” на него недобро глядел деревянный викинг (у всех викингов свирепый вид, так что ничего странного). Глядел так, будто выделил полицейского из толпы. Ленденнинг рывком повернул голову и увидел ухмыляющуюся физиономию клоуна, вырезанную на фасаде аркады аттракционов. Если бы вы пригляделись, вам бы показалось, что широкий рот клоуна растягивается, а глаза суживаются; капли дождя рождали иллюзию движущихся зрачков.Лязг распахивающихся железных ворот заставил инспектора подпрыгнуть и резко обернуться. Он испугался! Из темного узкого туннеля вырвался миниатюрный состав из трех вагончиков — “поезд призраков”, атрибут всех больших ярмарок. Искусственные страхи, нейлоновая паутина, задевающая в темноте ваше лицо, картонные привидения, показавшиеся бы комичными, не убеди вы себя в обратном, чтобы не жалеть о пятидесяти пенсах.Одного взгляда на бледные лица выходящих на платформу людей Ленденнингу хватило, чтобы понять: в этом туннеле — не только дешевые трюки, но и нечто действительно страшное. Матери прижимали к себе плачущих детей, отцы бросали разгневанные взгляды назад, на затворившиеся ворота в форме черепа.— Какая гадость! — закричал один из них вагоновожатому, который уже продавал билеты новой партии желающих прокатиться. — Это совершенно никому не нужно! Даже здесь!— За что заплатили, то и получили. — Вагоновожатый в замасленной спецовке кивнул в сторону надписи над пещерой: “ВСЕ УЖАСЫ ПОТУСТОРОННЕГО МИРА”.— Свихнуться можно от таких штучек! — кипятился пассажир. — Просто тошнит…— Пошел ты! — буркнул машинист и, набычившись, вновь занялся продажей билетов.“Надо бы взглянуть, что там к чему”, — прозвучало в голове у Ленденнинга. Ну, ясно: служебный долг против подсознания. “Напрасная трата времени, — возразил себе инспектор. — Там одна туфта. Здесь все — сплошная туфта”. Но он знал, что лжет сам себе. Лжет, потому что боится.На него все еще смотрели. Со всех сторон. Кожа зудела, будто под одеждой ползали орды насекомых. Везде, куда ни глянь — деревянные раскрашенные глаза, следящие за каждым его движением. Но время не ждет, пора возвращаться в управление. Туда регулярно приходят сообщения о людях, признающихся в преступлениях, которые они якобы совершили. Наверняка с полдюжины психов поклянутся, что это они избили до смерти констебля Эндрюса, да еще обидятся, услышав просьбу не мешать полиции. Их даже будет мучить совесть, а некоторые попытаются покончить с собой.Надо уходить. Только еще разок посмотреть на “поезд призраков”. Все-таки не мешало бы прокатиться, глянуть, в чем тут дело. Впрочем, какая в этом нужда. И снова — укол совести.Его взгляд остановился на маленькой рыжеволосой девочке. Ребенок как ребенок, кругом таких сотни. Вот только… на “поезд призраков” она садится одна, и похоже, никого из родителей поблизости. А ведь ей лет восемь, от силы девять… Правда, нынче в моде оставлять детей без присмотра — мол, что с ними случится? Ничего не случается — до поры, до времени. Вот почему за последние годы так участились убийства детей. Наметанный глаз полицейского сразу обнаружил слуховые аппаратики, и в душе шевельнулась жалость: хотя бы по этой причине не следовало отпускать девчонку одну.Деревянной куклы под ее анораком Ленденнинг не заметил.“Инспектор, все-таки тебе надо там побывать”. — “Нет, мне нужно в управление, возможно, там что-нибудь срочное…” — “Трус!”Он поморщился и быстро зашагал к выходу, где стояла его машина. И вновь ощутил прикосновение страха. “Господи, да перестаньте же пялиться на меня! — взмолился он и тут же одернул себя: — Брось, это всего-навсего деревянные фигуры! Они даже видеть не способны, не то что следить”.Усаживаясь за баранку, он вспомнил глухую девочку из “поезда призраков”. Странное у нее было лицо. Такое озабоченное… не угрюмое, как у большинства детей, а именно озабоченное. Словно ей необходимо сделать что-то важное.Он завел мотор и сидел, сражаясь с чувством долга. Сегодня оно не раз досаждало ему. Потому что, испугавшись, он нарушил служебный долг и собственные правила. Своего нынешнего положения Ленденнинг достиг, в основном, благодаря интуиции. Особенно часто она помогала в те годы, когда он был простым констеблем. Пусть версия кажется невероятной, пусть нет фактов, а есть только подозрения — проверь, не поленись… Вот и сейчас у него предчувствие… Хотя чем оно вызвано? Какими-то дурацкими деревяшками.Зуд со спины перешел на шею, затем на затылок.“Интуиция тут ни при чем, — убеждал себя Ленденнинг. — Это нервы. Деревянные фигуры слишком сильно повлияли на воображение. Если ты не выбросишь из головы всю эту чушь, тебе прямая дорога в психушку”.Он натужно рассмеялся, дожидаясь, пока дворники прочистят ветровое стекло. Та девчушка просто отпросилась покататься на “поезде призраков”, пока ее родители пытаются сорвать куш в павильончике бинго. Ничего с ней не случится, разве что малость испугается. А “соглядатаи” — самые обыкновенные деревяшки, так что его тревога беспочвенна. Он обязательно вернется сюда с группой профессионалов из Отдела уголовного розыска, и еще до конца недели убийца Эндрюса попадет за решетку. В сущности, все идет как надо. Наверное, главная доля вины в том, что у него расшатались нервы, — на погоде. И на этой распроклятой музыке. “Посмотрим, — подумал он, выводя машину на дорогу, — может быть, все-таки удастся положить ей конец”. 5. Среда. Полдень Ровена довольно легко ускользнула от матери. Идя на обман, она не испытывала угрызений совести и не боялась последствий — верила, что Куколка защитит ее.Папа отправился к машине, а перед тем позвонил из телефонной будки, стоявшей через улицу от гостиницы. Казалось, этим утром телефон был нужен всем на свете — в очереди к будке под проливным дождем стояло больше десяти человек.Когда Рой ушел, оставив Ровену и Лиз в вестибюле гостиницы, девочка стала думать, как бы потихоньку уйти от матери. Но пока такой возможности не возникало. Лиз глаз не спускала с дочери, словно догадывалась, что у нее на уме.— Видно, сегодня нам придется весь день гулять вдвоем, — пробормотала Лиз и подумала, что в сущности это не так ух и плохо, — в последнее время общество Роя никак не назовешь приятным.Она похлопала Ровену по плечу, как всегда делала, когда хотела привлечь внимание дочери к своим губам.— Ты не против, если мы пойдем в гавань и посмотрим, как разгружаются рыбацкие суда?Ровена помедлила. В гавань ее не тянуло. Ей хотелось только на ярмарку. Но в гавани, возможно, удастся убежать от мамы. Она кивнула и улыбнулась.— Не плотив.— Тогда пошли. — Лиз взяла ее за руку.Похоже, дождь не собирался утихать. Впрочем, никто и не надеялся на это. Люди ухе смирились с испорченными выходными. “Дикари”, жившие в палатках на берегу, уложили вещи и отправились восвояси, остались только снявшие жилье — они надеялись извлечь хоть какую-то пользу из потраченных денег. Одному лишь Шэферу непогода была на руку — к половине десятого на ярмарке яблоку было негде упасть.Пробираясь сквозь толпу к пристани, Лиз опустила глаза и увидела в руке дочери деревянную куклу. Вот бы она потеряла эту гадость! Немного слез, зато потом все было бы в порядке. Лиз твердо решила “помочь” Ровене в этом.Под навесами на пляже сидели курортники. Запахи влажной одежды и пота смешивались с ароматами йода и соли. На поручнях пристани нахохлились несколько чаек; ни одна из них не высматривала в море пропитание. Лиз содрогнулась: чайки выглядели зловеще, чем-то напоминая грифов. Казалось, они чего-то ждут.Под навесами не то что сесть — встать было некуда. Дети с утра уплетали мороженое и сахарную вату. Одного малыша стошнило, другие дети наступали на рвоту, даже не замечая этого.Ровена сощурилась, увидев на противоположной стороне Променада кафе — сложенный из камня домик с вывеской: “ЧАЙ, КОФЕ, МОРОЖЕНОЕ”. С тротуара через крыльцо к нему тянулась очередь.— Моложеное! — Она дернула мать за руку.— Вообще-то рановато, — нерешительно возразила Лиз. — Может, попозже?— Мамочка, ну, пожалуйста!— Ну, так я и знала! Ладно. Но придется постоять в очереди.Именно это и нужно было Ровене.Они пересекли улицу и присоединились к плотно сбитой очереди, где каждый пытался укрыться от дождя за телами соседей.Лиз застонала, вспомнив, что в пятницу сделала перманент — теперь ее прическа превратится в мокрую рыжую копну. Все идет к тому, что эти выходные запомнятся ей надолго. За ремонт коробки передач с Роя наверняка сдерут три шкуры, но самое худшее, если придется расстаться с машиной до конца недели. Тогда они будут вынуждены слоняться по городу, тратя деньги на мороженое в утренние часы или кофе, которого совсем не хочется.Ее мысли переключились на Роя. До чего же легко он оставил свои мечты и амбиции, пойдя к Бэлфуру и Врену в мальчики для битья!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24