Пол был густо усеян шелухой жареных арбузных семечек: Салама был не слишком аккуратен.
Голые стены были увешаны его работами, которыми восхищались лишь немногие друзья; большинство считало их бездарной мазней. На его картинах бледные мученики и отшельники принимали облик зверей: у них были рога, хвосты и растрепанные крылья, их глаза горели огнем. Но они тем не менее обладали какой-то притягательностью, которую Айше только сейчас начала понимать.
Она встречалась с художником только один раз после их появления здесь. Они лишь пожали друг другу руки и обменялись несколькими словами. Сейчас ей хотелось снова встретиться с ним, спросить его, почему в созданных им фигурах столько отвратительного и столько нежности в их глазах. Салама снился ей прошлой ночью, и она хорошо запомнила этот сон. Ей снилось, что они оба голые и позолоченные и что он овладел ею с яростью, молотя хвостом и хлеща кожаными крыльями воздух.
Она вздрогнула и отогнала от себя воспоминание. Дверь отворилась, в сарай вошел Бутрос.
Он покачал головой.
— Плохо дело, — сказал он. — Они устроили облаву. Этой ночью они приходили к Маркису.
Они были у Маркиса всего четверо суток назад, до того, как перебраться на склад.
— Ты думаешь?..
Он снова покачал головой:
— Нет, они не нас ищут. Сейчас все в опасности. Нам придется провести здесь еще ночь.
— Может быть, стоит уйти отсюда? Ты говорил, что проводить больше двух ночей в одном месте опасно. А мы провели здесь уже три.
— Язнаю, но не могу найти нового убежища. Люди очень нервничают, и я их понимаю. Кто-то... — Он замолчал, его взгляд переместился с ее лица на пятно на стене. Он выглядел встревоженным.
— Что такое?
— Кто-то спрашивал обо мне. Хотел знать, видел ли кто-нибудь меня или слышал, где я скрываюсь. Один из моих друзей сказал... Он сказал, что они предлагали деньги — много денег — любому, кто может сказать им, где меня можно найти. Возможно, тебя они тоже ищут.
Эта новость заставила Айше принять решение, но она все еще колебалась. Это была мелочь, но тем не менее она казалась предательством, как будто давала Бутросу власть над ней. Над ней и Майклом. Но если промолчать...
— Бутрос, — сказала она, — нам нужно найти Майкла. Он может помочь нам выбраться из Египта.
— Это легче сказать, чем сделать. Все границы закрыты. Никто не может покинуть страну или проникнуть в нее.
— Тогда придется выбираться нелегально. Послушай...
И она рассказала ему все о Майкле, о том, кем он был когда-то. Бутрос слушал бесстрастно, но она чувствовала его недовольство. Как и большинство юных коптов, Бутрос был пылким патриотом, он любил Египет и хотел полной независимости для страны. Он ненавидел нынешний режим, ненавидел любой режим, угнетавший его народ, но иностранные агенты на египетской земле вызывали у него омерзение.
— Бутрос, он больше не агент. Он давно вышел в отставку. Но у него все еще есть связи. — Айше ничего не сказала о том, чем Майкл занимался в Александрии. — Он может помочь нам, мы должны найти его.
Бутрос энергично покачал головой.
— Я не хочу получать помощь от англичан, — сказал он. — Единственным достойным событием в нашей новейшей истории было то, что мы вышвырнули англичан из страны, стали хозяевами своей судьбы. Турки, мамелюки, французы, англичане — мы их всех выгнали. Впервые за много столетий наш народ сам правит страной. А ты теперь хочешь прийти к ним и клянчить объедки с их стола.
Его ответ уязвил Айше. Бутрос ничего не понимал. Но она не видела смысла в споре.
— Сейчас это не важно, — сказала она. — Сейчас важно выбраться из страны, рассказать кому-нибудь о том, что мы видели. Или ты думаешь, что нам лучше все забыть?
Бутрос ничего не сказал.
Айше взглянула на него:
— У тебя не найдется сигареты?
— Нет, я...
— Боже мой, как я хочу курить. Нервы ни к черту.
— В магазинах больше нет сигарет. Их...
Айше неожиданно встала и подошла к стене. Бутрос беспомощно глядел, как она бьет в стену кулаком. Он так любил ее и ничем не мог помочь ей!
— Ты поранишься, — сказал он.
— Ну и что? — Она повернулась и посмотрела на него.
— Посмотри на себя, — ответил он. — Ты ужасно выглядишь.
— Ты думаешь, что я этого хочу?
Он покачал головой, устремив глаза в пол. После исчезновения мужа Айше он не сказал и не сделал ничего, чтобы дать ей понять о своих чувствах. Каждый день он ожидал новостей о смерти Рашида, а вместе с ними возможности — всего лишь возможности, что когда-нибудь она почувствует себя свободной, чтобы полюбить его. Когда они нашли мертвого Рашида, он знал, что ей нужно время, время на скорбь, на то, чтобы примириться с потерей. Он терпеливо ждал. И затем, как черная туча на голубом небе, появился Майкл Хант и разбил все его надежды и мечты.
Он печально посмотрел на нее.
— Ты права, — сказал он, — нам нужно выбираться из страны. — Он сделал паузу. — Ну хорошо. Ты можешь найти Майкла?
Она прислонилась к стене.
— Только одну сигаретку, — прошептала она. — Одну поганую сигаретку, и все. — Она подняла глаза и медленно покачала головой. — Не знаю, — сказала она. — Прости, наверно, я забыла рассказать — я писала ему в Александрию, но ответа не получила. А затем началось все это. Может быть, он вернулся в Каир и ищет меня. Не знаю.
— Тогда наш разговор — пустая трата времени.
— Не знаю. Может быть. Но есть один человек, который может нам помочь, который может найти Майкла. Но, обратившись к нему, мы очень сильно рискуем.
— Ну хорошо, пойдем к этому человеку. Кто он такой?
— Ахмад Шукри. Его зовут Ахмад Шукри.
— Ты его знаешь?
Айше кивнула, чувствуя себя ужасно усталой.
— Да, — прошептала она. — Я знаю его и знаю, чем он занимается.
Бутрос ждал. Он чувствовал в ее голосе страх и отвращение.
— Ахмад Шукри — мой дядя, — сказала она. — Брат моего отца. Он... — Она замолчала и посмотрела на Бутроса. — Он полковник в мухабарате. Его кабинет находится в штаб-квартире службы безопасности в Майдан-Лазури. И он был главным осведомителем британской разведки, когда Майкл возглавлял секцию в Каире.
Глава 36
Он лежал в кровати, прислушиваясь к едва слышным звукам, доносившимся из внешнего мира. Он не знал, что происходит в городе. Пять раз в день он слышал призыв к молитве из соседней мечети Юсуф-эль-Шурбаджи. Чтобы попасть на небо, нужно так мало веры — с горчичное зернышко. И так мало неверия, чтобы попасть в ад, — достаточно взглянуть на женское лицо. Майкл никогда не ощущал такого глубокого отчаяния.
Иногда он сидел в кресле у маленького окна и смотрел на улицу. Окно выходило в мрачный дворик с кипарисами и павлинами, бродящими по замерзшей траве, не засыпанной снегом. К вечеру по стене протягивалась тень от высокого минарета. Когда-то здесь работал фонтан, маленький бронзовый фонтан, оживлявший дворик, но сейчас он был сух и засыпан листьями и мусором.
Почему Пол бросил его? Сперва отец, затем Кэрол, теперь Пол. Предательство завелось в его семье как вирус. Предательство Пола было труднее перенести. Как и все неверующие, Майкл ждал от верующих совершенства.
Доктор Ибрагимьян регулярно навещал его, принося еду и лекарства. Лицо и жесты маленького доктора носили следы неизгладимой печали. Уголки его рта были постоянно опущены вниз, затуманенные, расстроенные глаза запали. Он был изгоем в собственной стране, человеком без дома и без памяти о доме.
Майкл расспрашивал его о том, что творится во внешнем мире. Ибрагимьян говорил, что боится. На врачей и всех, кто мог опровергнуть официальные сообщения о распространении эпидемии, объявили охоту. И на иностранцев. Их выслеживали и отправляли в лагеря. Среди коптов росла тревога. В Минье случились беспорядки.
Доктор принес маленький радиоприемник, и Майкл мог ловить местные передачи. Но он быстро уставал от речей и проповедей, от бесконечных цитат из Корана и непрерывных молитв. Новостей было очень мало, а те, что были, оказывались так же бессодержательны, как рыхлый белый хлеб. Когда ему надоедало слушать радио, он сидел у окна, глядя во двор. Несколько раз он видел, как кто-то приходил и уходил, — сутулая фигура в темной одежде. Когда он спросил Ибрагимьяна, кто это такой, доктор пожал плечами и ничего не ответил.
В воскресенье никто не служил мессу. Отец Доминик все еще находился в госпитале. Пол так и не появился. Тех немногих прихожан, которые желали выслушать мессу, отвезли на машине в церковь Святого Семейства в Эль-Маади. Майкл провел весь день за книгами, но когда в тот вечер ложился спать, не мог вспомнить ни слова из прочитанного.
В понедельник Ибрагимьян не пришел. Майкл нашел в кухне немного еды и приготовил себе обед, но потом его стошнило. По радио новостей не было. Один раз он услышал на улице крики, но, когда выглянул, никого не увидел. Призывы к молитве, как и раньше, продолжались — пять раз в день. Как-то он услышал голоса играющих детей. Больше они не повторялись. Ибрагимьян не пришел и во вторник.
В тот вечер Майкл решил сходить в церковь. Днем он слышал какие-то звуки, доносившиеся оттуда. Ибрагимьян не показывался, и он, конечно, беспокоился. Кроме того, ему надоело день за днем сидеть в одиночестве в крохотной комнатке.
От дома священника к церкви вела через двор дорожка, залитая потрескавшимся цементом. Майкл поспешно прошел по ней, направляясь к боковой двери церкви. Над его головой мерцали звезды. После новолуния прошло двенадцать дней, и луна висела в небе огромным шаром. Он что-то когда-то слышал о связи между луной и чумой — что эпидемия достигнет пика, когда завтрашняя луна пойдет на убыль?
К удивлению Майкла дверь церкви оказалась незаперта. Он положил непонадобившийся ключ в карман и проскользнул внутрь, захлопнув за собой дверь. Знакомый запах воска и благовоний застал его врасплох, моментально вернув его в детский мир надежд и заблуждений. Он зашел в ризницу, нашарил около двери выключатель, и маленькую комнатку залил мерцающий свет флюоресцентной лампы. В открытом шкафу висели церковные одеяния. На столе сложены неровной кучкой пачки свечей. На низкой полке стояло множество служебников на разных языках. На стене висела фотография нынешнего Папы, со щеками, ввалившимися от болезни.
С другой стороны двери, ведущей в собственно церковь, раздался тихий звук. Еле слышный, торопливый звук, тут же затихший. «Мыши, — подумал Майкл, — или крысы». Мысль о крысах встревожила его. Они были главным разносчиком чумы. Майкл протянул руку и выключил свет.
У него был с собой пистолет, «хелуан», отобранный у агента мухабарата. Днем Майкл почистил и смазал его, найдя маленькую бутылку с елеем. Без сомнения, использовать елей для смазки пистолета было грешно, но для Майкла безопасность была важнее грехопадения. Затвор двигался плавно, но произвести пробный выстрел не было возможности, и ему оставалось только надеяться, что пистолет не подведет его.
Затаив дыхание, Майкл чуть приоткрыл дверь, не зная, заскрипит ли она. Он никак не ожидал увидеть зрелище, которое предстало его глазам.
В первое мгновение он подумал, что в церкви пожар. Казалось, что кто-то достал с неба луну и, разорвав ее на кусочки, раскидал их в приступе безумия по спящей церкви. Мерцающее пламя тысячи свечей бросало отблески на маслянистое дерево, цветное стекло и трепещущую, сверкающую позолоту росписей. Свет плясал среди теней, и все же, как ни странно, церковь оставалась темной. Майкл осторожно вошел в церковь, услышав при этом другой звук — шарканье ног со стороны главных дверей. Он обернулся и успел увидеть темную фигуру, скрывшуюся в ночи. Майкл бросился в погоню, на бегу неловко вытаскивая из кармана пистолет.
Дверь распахнулась. Пять ступеней паперти вели к короткой тропинке к воротам. Ворота выходили на улицу. Майкл среди непроглядного мрака услышал, как захлопнулись ворота. Он побежал к ним, открыл и, высочив на улицу, увидел, как неизвестный вскочил в коляску маленького мотоцикла. Водитель пнул ногой стартер, мотор затарахтел, и мотоцикл, скатившись с тротуара, умчался в ночь.
Улица была узкой и пустынной. Майкл прислонился к воротам, замерзший и ослабленный своим внезапным, бессмысленным порывом. Где-то залаяла собака, встревоженная треском мотоцикла. Водитель прибавил оборотов, и рев мотора постепенно затих в ночи. Собака продолжала некоторое время лаять, к ней присоединились другие псы, затем умолкли. Послышался женский голос. В соседнем доме кто-то громко заплакал. Майкл устало побрел обратно к церкви.
В темноте спокойно горели свечи. Он осторожно шагнул вперед, закрыв за собой дверь, слыша, как в груди стучит сердце. Что-то здесь было не так.
Слева от него стояла высокая гипсовая статуя Девы с Младенцем. Кто-то ярко-красной краской подрисовал ей соски. Ее лица Майкл не видел, потому что на статую была нахлобучена козлиная голова с широкими, перекрученными рогами и жидкой бородой, закапанной кровью. Майкл пытался отвести глаза, но не мог. Его взгляд неудержимо притягивало к себе это жуткое богохульство.
Наконец он отвернулся. Статуя Св. Иоанна Крестителя на другой стороне церкви была обезглавлена. Кто-то привязал к ней пенис животного — быка или верблюда, Майкл не мог определить. Пламя свечей заливало безголовый торс. Одна свеча догорела до подсвечника и погасла.
В центре нефа к алтарю тянулся ручеек крови. Майкл почувствовал, что сердце у него заколотилось в предчувствии чего-то страшного. Он, как участник жуткой полночной мессы, медленно пошел по приделу. Свечи по обоим сторонам оплывали. На белом покрове алтаря была написана фраза по-арабски, вторая половина стиха из Корана, описывающего смерть Иисуса: «ма каталуху ва ма салабуху валакин шуббиха лахум» — «Его не убили и не распяли, но показали им вместо него другого, похожего на него».
Майкл поднял глаза. Над алтарем возвышался крест. С него сняли гипсовую фигуру Бога, заменив трупом человека. Его раздели, оставив только залитые кровью трусы, привязали к кресту толстыми веревками, прибили руки и ноги гвоздями и надели на голову венец — не терновый, а сделанный из сломанных бритвенных лезвий, покрытых засохшей кровью. Голова распятого была наклонена, и лицо оставалось невидимым.
К перекладине креста по-прежнему была прислонена лестница. Медленно, как во сне, Майкл поставил ногу на первую перекладину. Ему казалось, что надо подняться на огромную высоту, а тело его стало тяжелым, будто налитое свинцом. Ноги дрожали и подгибались, лестница качалась.
Майкл положил одну руку на деревянную поперечину креста, другой рукой приподняв голову распятого. Струйки крови прочертили темные полоски на щеках, покрытых трехдневной щетиной. Но он и так знал, чье это лицо. Чувствуя опустошение и боль, он наклонился и поцеловал остекленевшие глаза брата.
Глава 37
Самым ужасным, как позже понял Майкл, было то, что он не мог ни с кем поговорить. По всему городу у него жили друзья и знакомые, но он ни к кому не мог обратиться. Некоторым из них он поверял, но не хотел подставлять их под удар. На остальных он мог бы положиться в обычное время, но нынешнее время нельзя было назвать обычным. Он просто не знал, кому сообщить о смерти Пола. Разумеется, не полиции. Найти Ибрагимьяна он не мог. Отец Доминик по-прежнему лежал тяжелобольной в госпитале, и его нельзя было тревожить.
В конце концов он позвонил прямо в папскую нунциатуру. Ему ответил усталый голос — напряженный голос итальянского addetto, говоривший на плохом арабском. Он принял сообщение без удивления, как будто священников убивали каждый день. В некоторых странах мира, подумал Майкл, примерно так и происходит. Без сомнения, некоторые ватиканские дипломаты привыкли к подобным трагедиям. Addetto сказал, что к нему приедут.
Меньше чем через полчаса прибыли двое священников — тощие, растрепанные мужчины, без церковных воротничков, кутавшиеся в тяжелые пальто. Их звали отец Верхарн и отец Ларманс, и они были бельгийцами. Майкл не пошел с ними в церковь. Когда они вернулись, их лица были серыми, как зола.
— Мистер Хант, — сказал один из них, Майкл не имел понятия, кто именно, — мы бы хотели, чтобы вы отправились с нами в нунциатуру.
— Если вам все равно, я предпочел бы остаться здесь. Совсем ненадолго, чтобы прийти в себя.
Священник покачал головой. У него были темные курчавые волосы и глаза больного спаниеля. Майклу показалось, что он встревожен чем-то. Причем это была не обычная тревога, которую он мог бы испытывать по понятным причинам в таких обстоятельствах. Нет, здесь было что-то иное, как будто священник попал в ловушку.
— Дело не в этом, — сказал священник. — Вы должны понять: вам небезопасно находиться здесь. Ваш брат рассказал нам о вас, о вашей работе. Вы можете оставаться в нунциатуре столько времени, сколько нужно. Но самое главное, с вами хочет встретиться один человек. Прямо сейчас. Если вы готовы, мы отвезем вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Голые стены были увешаны его работами, которыми восхищались лишь немногие друзья; большинство считало их бездарной мазней. На его картинах бледные мученики и отшельники принимали облик зверей: у них были рога, хвосты и растрепанные крылья, их глаза горели огнем. Но они тем не менее обладали какой-то притягательностью, которую Айше только сейчас начала понимать.
Она встречалась с художником только один раз после их появления здесь. Они лишь пожали друг другу руки и обменялись несколькими словами. Сейчас ей хотелось снова встретиться с ним, спросить его, почему в созданных им фигурах столько отвратительного и столько нежности в их глазах. Салама снился ей прошлой ночью, и она хорошо запомнила этот сон. Ей снилось, что они оба голые и позолоченные и что он овладел ею с яростью, молотя хвостом и хлеща кожаными крыльями воздух.
Она вздрогнула и отогнала от себя воспоминание. Дверь отворилась, в сарай вошел Бутрос.
Он покачал головой.
— Плохо дело, — сказал он. — Они устроили облаву. Этой ночью они приходили к Маркису.
Они были у Маркиса всего четверо суток назад, до того, как перебраться на склад.
— Ты думаешь?..
Он снова покачал головой:
— Нет, они не нас ищут. Сейчас все в опасности. Нам придется провести здесь еще ночь.
— Может быть, стоит уйти отсюда? Ты говорил, что проводить больше двух ночей в одном месте опасно. А мы провели здесь уже три.
— Язнаю, но не могу найти нового убежища. Люди очень нервничают, и я их понимаю. Кто-то... — Он замолчал, его взгляд переместился с ее лица на пятно на стене. Он выглядел встревоженным.
— Что такое?
— Кто-то спрашивал обо мне. Хотел знать, видел ли кто-нибудь меня или слышал, где я скрываюсь. Один из моих друзей сказал... Он сказал, что они предлагали деньги — много денег — любому, кто может сказать им, где меня можно найти. Возможно, тебя они тоже ищут.
Эта новость заставила Айше принять решение, но она все еще колебалась. Это была мелочь, но тем не менее она казалась предательством, как будто давала Бутросу власть над ней. Над ней и Майклом. Но если промолчать...
— Бутрос, — сказала она, — нам нужно найти Майкла. Он может помочь нам выбраться из Египта.
— Это легче сказать, чем сделать. Все границы закрыты. Никто не может покинуть страну или проникнуть в нее.
— Тогда придется выбираться нелегально. Послушай...
И она рассказала ему все о Майкле, о том, кем он был когда-то. Бутрос слушал бесстрастно, но она чувствовала его недовольство. Как и большинство юных коптов, Бутрос был пылким патриотом, он любил Египет и хотел полной независимости для страны. Он ненавидел нынешний режим, ненавидел любой режим, угнетавший его народ, но иностранные агенты на египетской земле вызывали у него омерзение.
— Бутрос, он больше не агент. Он давно вышел в отставку. Но у него все еще есть связи. — Айше ничего не сказала о том, чем Майкл занимался в Александрии. — Он может помочь нам, мы должны найти его.
Бутрос энергично покачал головой.
— Я не хочу получать помощь от англичан, — сказал он. — Единственным достойным событием в нашей новейшей истории было то, что мы вышвырнули англичан из страны, стали хозяевами своей судьбы. Турки, мамелюки, французы, англичане — мы их всех выгнали. Впервые за много столетий наш народ сам правит страной. А ты теперь хочешь прийти к ним и клянчить объедки с их стола.
Его ответ уязвил Айше. Бутрос ничего не понимал. Но она не видела смысла в споре.
— Сейчас это не важно, — сказала она. — Сейчас важно выбраться из страны, рассказать кому-нибудь о том, что мы видели. Или ты думаешь, что нам лучше все забыть?
Бутрос ничего не сказал.
Айше взглянула на него:
— У тебя не найдется сигареты?
— Нет, я...
— Боже мой, как я хочу курить. Нервы ни к черту.
— В магазинах больше нет сигарет. Их...
Айше неожиданно встала и подошла к стене. Бутрос беспомощно глядел, как она бьет в стену кулаком. Он так любил ее и ничем не мог помочь ей!
— Ты поранишься, — сказал он.
— Ну и что? — Она повернулась и посмотрела на него.
— Посмотри на себя, — ответил он. — Ты ужасно выглядишь.
— Ты думаешь, что я этого хочу?
Он покачал головой, устремив глаза в пол. После исчезновения мужа Айше он не сказал и не сделал ничего, чтобы дать ей понять о своих чувствах. Каждый день он ожидал новостей о смерти Рашида, а вместе с ними возможности — всего лишь возможности, что когда-нибудь она почувствует себя свободной, чтобы полюбить его. Когда они нашли мертвого Рашида, он знал, что ей нужно время, время на скорбь, на то, чтобы примириться с потерей. Он терпеливо ждал. И затем, как черная туча на голубом небе, появился Майкл Хант и разбил все его надежды и мечты.
Он печально посмотрел на нее.
— Ты права, — сказал он, — нам нужно выбираться из страны. — Он сделал паузу. — Ну хорошо. Ты можешь найти Майкла?
Она прислонилась к стене.
— Только одну сигаретку, — прошептала она. — Одну поганую сигаретку, и все. — Она подняла глаза и медленно покачала головой. — Не знаю, — сказала она. — Прости, наверно, я забыла рассказать — я писала ему в Александрию, но ответа не получила. А затем началось все это. Может быть, он вернулся в Каир и ищет меня. Не знаю.
— Тогда наш разговор — пустая трата времени.
— Не знаю. Может быть. Но есть один человек, который может нам помочь, который может найти Майкла. Но, обратившись к нему, мы очень сильно рискуем.
— Ну хорошо, пойдем к этому человеку. Кто он такой?
— Ахмад Шукри. Его зовут Ахмад Шукри.
— Ты его знаешь?
Айше кивнула, чувствуя себя ужасно усталой.
— Да, — прошептала она. — Я знаю его и знаю, чем он занимается.
Бутрос ждал. Он чувствовал в ее голосе страх и отвращение.
— Ахмад Шукри — мой дядя, — сказала она. — Брат моего отца. Он... — Она замолчала и посмотрела на Бутроса. — Он полковник в мухабарате. Его кабинет находится в штаб-квартире службы безопасности в Майдан-Лазури. И он был главным осведомителем британской разведки, когда Майкл возглавлял секцию в Каире.
Глава 36
Он лежал в кровати, прислушиваясь к едва слышным звукам, доносившимся из внешнего мира. Он не знал, что происходит в городе. Пять раз в день он слышал призыв к молитве из соседней мечети Юсуф-эль-Шурбаджи. Чтобы попасть на небо, нужно так мало веры — с горчичное зернышко. И так мало неверия, чтобы попасть в ад, — достаточно взглянуть на женское лицо. Майкл никогда не ощущал такого глубокого отчаяния.
Иногда он сидел в кресле у маленького окна и смотрел на улицу. Окно выходило в мрачный дворик с кипарисами и павлинами, бродящими по замерзшей траве, не засыпанной снегом. К вечеру по стене протягивалась тень от высокого минарета. Когда-то здесь работал фонтан, маленький бронзовый фонтан, оживлявший дворик, но сейчас он был сух и засыпан листьями и мусором.
Почему Пол бросил его? Сперва отец, затем Кэрол, теперь Пол. Предательство завелось в его семье как вирус. Предательство Пола было труднее перенести. Как и все неверующие, Майкл ждал от верующих совершенства.
Доктор Ибрагимьян регулярно навещал его, принося еду и лекарства. Лицо и жесты маленького доктора носили следы неизгладимой печали. Уголки его рта были постоянно опущены вниз, затуманенные, расстроенные глаза запали. Он был изгоем в собственной стране, человеком без дома и без памяти о доме.
Майкл расспрашивал его о том, что творится во внешнем мире. Ибрагимьян говорил, что боится. На врачей и всех, кто мог опровергнуть официальные сообщения о распространении эпидемии, объявили охоту. И на иностранцев. Их выслеживали и отправляли в лагеря. Среди коптов росла тревога. В Минье случились беспорядки.
Доктор принес маленький радиоприемник, и Майкл мог ловить местные передачи. Но он быстро уставал от речей и проповедей, от бесконечных цитат из Корана и непрерывных молитв. Новостей было очень мало, а те, что были, оказывались так же бессодержательны, как рыхлый белый хлеб. Когда ему надоедало слушать радио, он сидел у окна, глядя во двор. Несколько раз он видел, как кто-то приходил и уходил, — сутулая фигура в темной одежде. Когда он спросил Ибрагимьяна, кто это такой, доктор пожал плечами и ничего не ответил.
В воскресенье никто не служил мессу. Отец Доминик все еще находился в госпитале. Пол так и не появился. Тех немногих прихожан, которые желали выслушать мессу, отвезли на машине в церковь Святого Семейства в Эль-Маади. Майкл провел весь день за книгами, но когда в тот вечер ложился спать, не мог вспомнить ни слова из прочитанного.
В понедельник Ибрагимьян не пришел. Майкл нашел в кухне немного еды и приготовил себе обед, но потом его стошнило. По радио новостей не было. Один раз он услышал на улице крики, но, когда выглянул, никого не увидел. Призывы к молитве, как и раньше, продолжались — пять раз в день. Как-то он услышал голоса играющих детей. Больше они не повторялись. Ибрагимьян не пришел и во вторник.
В тот вечер Майкл решил сходить в церковь. Днем он слышал какие-то звуки, доносившиеся оттуда. Ибрагимьян не показывался, и он, конечно, беспокоился. Кроме того, ему надоело день за днем сидеть в одиночестве в крохотной комнатке.
От дома священника к церкви вела через двор дорожка, залитая потрескавшимся цементом. Майкл поспешно прошел по ней, направляясь к боковой двери церкви. Над его головой мерцали звезды. После новолуния прошло двенадцать дней, и луна висела в небе огромным шаром. Он что-то когда-то слышал о связи между луной и чумой — что эпидемия достигнет пика, когда завтрашняя луна пойдет на убыль?
К удивлению Майкла дверь церкви оказалась незаперта. Он положил непонадобившийся ключ в карман и проскользнул внутрь, захлопнув за собой дверь. Знакомый запах воска и благовоний застал его врасплох, моментально вернув его в детский мир надежд и заблуждений. Он зашел в ризницу, нашарил около двери выключатель, и маленькую комнатку залил мерцающий свет флюоресцентной лампы. В открытом шкафу висели церковные одеяния. На столе сложены неровной кучкой пачки свечей. На низкой полке стояло множество служебников на разных языках. На стене висела фотография нынешнего Папы, со щеками, ввалившимися от болезни.
С другой стороны двери, ведущей в собственно церковь, раздался тихий звук. Еле слышный, торопливый звук, тут же затихший. «Мыши, — подумал Майкл, — или крысы». Мысль о крысах встревожила его. Они были главным разносчиком чумы. Майкл протянул руку и выключил свет.
У него был с собой пистолет, «хелуан», отобранный у агента мухабарата. Днем Майкл почистил и смазал его, найдя маленькую бутылку с елеем. Без сомнения, использовать елей для смазки пистолета было грешно, но для Майкла безопасность была важнее грехопадения. Затвор двигался плавно, но произвести пробный выстрел не было возможности, и ему оставалось только надеяться, что пистолет не подведет его.
Затаив дыхание, Майкл чуть приоткрыл дверь, не зная, заскрипит ли она. Он никак не ожидал увидеть зрелище, которое предстало его глазам.
В первое мгновение он подумал, что в церкви пожар. Казалось, что кто-то достал с неба луну и, разорвав ее на кусочки, раскидал их в приступе безумия по спящей церкви. Мерцающее пламя тысячи свечей бросало отблески на маслянистое дерево, цветное стекло и трепещущую, сверкающую позолоту росписей. Свет плясал среди теней, и все же, как ни странно, церковь оставалась темной. Майкл осторожно вошел в церковь, услышав при этом другой звук — шарканье ног со стороны главных дверей. Он обернулся и успел увидеть темную фигуру, скрывшуюся в ночи. Майкл бросился в погоню, на бегу неловко вытаскивая из кармана пистолет.
Дверь распахнулась. Пять ступеней паперти вели к короткой тропинке к воротам. Ворота выходили на улицу. Майкл среди непроглядного мрака услышал, как захлопнулись ворота. Он побежал к ним, открыл и, высочив на улицу, увидел, как неизвестный вскочил в коляску маленького мотоцикла. Водитель пнул ногой стартер, мотор затарахтел, и мотоцикл, скатившись с тротуара, умчался в ночь.
Улица была узкой и пустынной. Майкл прислонился к воротам, замерзший и ослабленный своим внезапным, бессмысленным порывом. Где-то залаяла собака, встревоженная треском мотоцикла. Водитель прибавил оборотов, и рев мотора постепенно затих в ночи. Собака продолжала некоторое время лаять, к ней присоединились другие псы, затем умолкли. Послышался женский голос. В соседнем доме кто-то громко заплакал. Майкл устало побрел обратно к церкви.
В темноте спокойно горели свечи. Он осторожно шагнул вперед, закрыв за собой дверь, слыша, как в груди стучит сердце. Что-то здесь было не так.
Слева от него стояла высокая гипсовая статуя Девы с Младенцем. Кто-то ярко-красной краской подрисовал ей соски. Ее лица Майкл не видел, потому что на статую была нахлобучена козлиная голова с широкими, перекрученными рогами и жидкой бородой, закапанной кровью. Майкл пытался отвести глаза, но не мог. Его взгляд неудержимо притягивало к себе это жуткое богохульство.
Наконец он отвернулся. Статуя Св. Иоанна Крестителя на другой стороне церкви была обезглавлена. Кто-то привязал к ней пенис животного — быка или верблюда, Майкл не мог определить. Пламя свечей заливало безголовый торс. Одна свеча догорела до подсвечника и погасла.
В центре нефа к алтарю тянулся ручеек крови. Майкл почувствовал, что сердце у него заколотилось в предчувствии чего-то страшного. Он, как участник жуткой полночной мессы, медленно пошел по приделу. Свечи по обоим сторонам оплывали. На белом покрове алтаря была написана фраза по-арабски, вторая половина стиха из Корана, описывающего смерть Иисуса: «ма каталуху ва ма салабуху валакин шуббиха лахум» — «Его не убили и не распяли, но показали им вместо него другого, похожего на него».
Майкл поднял глаза. Над алтарем возвышался крест. С него сняли гипсовую фигуру Бога, заменив трупом человека. Его раздели, оставив только залитые кровью трусы, привязали к кресту толстыми веревками, прибили руки и ноги гвоздями и надели на голову венец — не терновый, а сделанный из сломанных бритвенных лезвий, покрытых засохшей кровью. Голова распятого была наклонена, и лицо оставалось невидимым.
К перекладине креста по-прежнему была прислонена лестница. Медленно, как во сне, Майкл поставил ногу на первую перекладину. Ему казалось, что надо подняться на огромную высоту, а тело его стало тяжелым, будто налитое свинцом. Ноги дрожали и подгибались, лестница качалась.
Майкл положил одну руку на деревянную поперечину креста, другой рукой приподняв голову распятого. Струйки крови прочертили темные полоски на щеках, покрытых трехдневной щетиной. Но он и так знал, чье это лицо. Чувствуя опустошение и боль, он наклонился и поцеловал остекленевшие глаза брата.
Глава 37
Самым ужасным, как позже понял Майкл, было то, что он не мог ни с кем поговорить. По всему городу у него жили друзья и знакомые, но он ни к кому не мог обратиться. Некоторым из них он поверял, но не хотел подставлять их под удар. На остальных он мог бы положиться в обычное время, но нынешнее время нельзя было назвать обычным. Он просто не знал, кому сообщить о смерти Пола. Разумеется, не полиции. Найти Ибрагимьяна он не мог. Отец Доминик по-прежнему лежал тяжелобольной в госпитале, и его нельзя было тревожить.
В конце концов он позвонил прямо в папскую нунциатуру. Ему ответил усталый голос — напряженный голос итальянского addetto, говоривший на плохом арабском. Он принял сообщение без удивления, как будто священников убивали каждый день. В некоторых странах мира, подумал Майкл, примерно так и происходит. Без сомнения, некоторые ватиканские дипломаты привыкли к подобным трагедиям. Addetto сказал, что к нему приедут.
Меньше чем через полчаса прибыли двое священников — тощие, растрепанные мужчины, без церковных воротничков, кутавшиеся в тяжелые пальто. Их звали отец Верхарн и отец Ларманс, и они были бельгийцами. Майкл не пошел с ними в церковь. Когда они вернулись, их лица были серыми, как зола.
— Мистер Хант, — сказал один из них, Майкл не имел понятия, кто именно, — мы бы хотели, чтобы вы отправились с нами в нунциатуру.
— Если вам все равно, я предпочел бы остаться здесь. Совсем ненадолго, чтобы прийти в себя.
Священник покачал головой. У него были темные курчавые волосы и глаза больного спаниеля. Майклу показалось, что он встревожен чем-то. Причем это была не обычная тревога, которую он мог бы испытывать по понятным причинам в таких обстоятельствах. Нет, здесь было что-то иное, как будто священник попал в ловушку.
— Дело не в этом, — сказал священник. — Вы должны понять: вам небезопасно находиться здесь. Ваш брат рассказал нам о вас, о вашей работе. Вы можете оставаться в нунциатуре столько времени, сколько нужно. Но самое главное, с вами хочет встретиться один человек. Прямо сейчас. Если вы готовы, мы отвезем вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45