Старина Мерт Энтвостл прекрасно знал, где собака зарыта. И он не произнес вслух того, что было очевидно для него, как и для всех нас: «Если тебе так мешают эти деньги, лапонька моя, я уж как-нибудь постараюсь постепенно тебя от них избавить. Для чего и существуют друзья».
– Да-да, водить машину, а еще учиться этому, получать права, о боже! – Байрон содрогнулся. – И что происходит под конец года? Если в твоих расчетах что-то не то, если ты превысил кредит, они заставят тебя платить из собственного кармана или, что еще хуже, обращаться в одно из этих еврейских агентств по займу. И они везде тебя достанут, будь уверен. Если уж правительство решило проконтролировать твои расходы, будь спокоен, обдерут до ниточки. Кто станет сражаться с Дядей Сэмом? Он высосет из тебя все соки, выбросит, на помойку, и все это считается в порядке вещей. Боже мой.
Он замолчал и погрузился в тягостные раздумья о неприятностях, которые выпали ему на долю из-за того, что он имел несчастье получить 35 тысяч наследства. В это время Энди Дюфресн в пятнадцати футах от него распределявший гудрон по крыше, опустил свою щетку в бадью и пошел прямо к Мерту и Хендли.
Мы все замерли, и я увидел, как один из охранников, Тим Янблуд, опустил руку на рукоять пистолета. Один из работавших парней дернул своего соседа за рукав, и оба тоже повернулись. В какое-то мгновение я подумал, что Энди решил получить пулю в лоб. А он сказал Хендли очень мягко: – Простите, доверяете ли вы своей жене? Хендли тупо уставился на него. Кровь приливала к его лицу, и я знал, что это плохой знак. Секунды через три он схватится за свой пистолет, и Энди получит сильнейший удар рукоятью в солнечное сплетение. Если не рассчитать силы, удар в это место может убить человека, но охранники этого избегают. Вы просто валяетесь в парализованном виде достаточно долго, чтобы забыть, что вы планировали прежде, чем получили эту передышку.
– Мальчик, – произнес Хендли, – я даю тебе последний шанс поднять свою щетку. Затем ты съедешь с этой крыши на голове.
Энди спокойно смотрел на него, глаза его были холодны, как лед. Будто бы он не услышал угрозы охранника. Больше всего я хотел бы сейчас объяснить ему кое-что из правил выживания здесь. Вы никогда не должны показывать, что слышите разговор охранников. Никогда не вмешиваться в их дела. И говорить только тогда, когда вас спрашивают и только то, что хотят услышать. Черные, белые, желтые и краснокожие – в тюрьме все это не существенно, вот уж где наступает всеобщее равенство! В тюрьме каждый заключенный – негр, и приходится привыкнуть к этой идее, если вы не хотите нарваться на таких людей, как Хедлей и Стэмос, которые убьют вас, не задумываясь. И горе вам, если вы не осознаете этой простой идеи. Я знаю людей, которые лишились пальцев и глаз, я знаю одного человека, который потерял кусок своего пениса и был счастлив, что остальное осталось при нем. Но говорить что-либо Энди было слишком поздно.
Даже если он вернется к своему занятию и молча поднимет щетку, вечером в душе его будет подстерегать огромный тип спортивного сложения, которого покупают обычно за несколько пачек сигарет, и который выбьет вам все зубы, переломает ребра и оставит валяться на холодном цементном полу. Ну, по крайней мере, я хотел бы сказать Энди, чтобы он не усугублял ситуацию.
Но мне пришлось продолжать лить гудрон на крышу, как будто ничего не происходит. Как и все остальные, я должен в первую очередь думать о собственной шкуре. Все же она у меня одна, а желающих свернуть кому-нибудь шею, типа Хендлея, вокруг достаточно.
Мерт вскочил. Встал Хендлей. Поднялся с места и Тим Янблуд. Лицо Хендли было красное как помидор. Энди сказал:
– Возможно, я неверно это преподношу. Неважно, •доверяете вы ей или нет. Вопрос в том, верите ли вы в то,.. что она не обведет вас вокруг пальца и не бросит с деньгами на руках.
Хендлей, казалось едва не задыхался от злости. – Вопрос в том, – произнес он, – сколько костей ты переломаешь при падении. Посчитаешь их в лазарете. Подойди сюда Мерт. Мы выкинем этого ублюдка, если он не понимает с первого раза.
Мы продолжали лить гудрон. Солнце жарило во всю. Охранники явно собирались осуществить обещанное. Скверное происшествие: Дюфресн, заключенный номер 81433, случайно свалился с крыши во время ремонтных работ. Хорошего мало.
Они подошли к Энди вплотную, Мерт справа, Хедли слева. Энди не сопротивлялся. Он не сводил взгляда с красного перекошенного лица Хедлей.
– Если Вы уверены в ней, мистер Хедлей, – продолжал он все тем же ровным спокойным голосом, – у Вас есть великолепный шанс сохранить каждый цент Ваших денег. Итог Вас обрадует: Дядя Сэм остается ни с чем, тридцать пять тысяч Ваши.
Мерт взял Энди за локоть, Хендлей продолжал стоять, тупо уставившись в пространство перед собой. На секунду мне показалось, что все кончено, и Энди полетит сейчас с крыши головой вниз. Но тут Хендлей произнес:
– Обожди немного, Мерт. Что ты имеешь в виду, парень?
– Я хочу сказать, что если Вы держите жену под контролем. Вы все можете отдать ей.
– Перестань говорить загадками, парень, по-хорошему говорю.
– IRS позволяет Вам сделать единовременный презент своей супруге, – пояснил Энди, – на сумму до 60 тысяч долларов.
Хендли ошарашенно уставился на него.
– Не может быть. Без налога?
– Да, налогом не облагается.
– Откуда ты знаешь эти вещи?
Тим Янблуд сказал:
– Он был банкиром, Байрон. Думаю, он может…
– Заткнись, Крокодил. – не поворачиваясь, бросил Хедлей.
Тим вспыхнул и замолчал, его прозвали крокодилом приятели охранники из-за толстых губ и поросячьих глазок. Хедли продолжал разговор с Энди:
– Ты тот пронырливый банкир, который пристрелил свою жену. Почему я должен верить такому, как ты? Чтобы подметать прогулочный двор рядом с тобой? Этого добиваешься?
Энди отвечал все также безэмоционально: – Если Вы попадетесь на финансовой махинации, то будете отправлены в федеральный исправительный дом, а не в Шоушенк. Но этого не произойдет. Подарок, не облагающийся налогом, дает Вам превосходную возможность сберечь свои деньги, не преступая закон. Я делал дюжины… нет, сотни таких операций. В основном ко мне обращались люди, получившие одноразовую крупную прибыль типа наследства. Как Вы.
– Я думаю, ты лжешь, – произнес Хендли, но это было не так. И я ясно видел это. Его черты исказились в напряжении, покрасневший лоб собрался в морщины, и на лице читалось явственно эмоция, совершенно не свойственная этому человеку. Надежда.
– Нет, я не лгу. Впрочем, Вам нет резона принимать мои слова на веру. Обратитесь к юристу… и все.
– Этот официальный грабеж! Эти разбойники, ублюдки, которые сами только и думают о том, чтобы содрать с тебя все до последнего цента! – Прорычал Хендлей. Энди пожал плечами:
– Обратитесь в IRS. Там Вам скажут точно те же вещи бесплатно. И действительно, вовсе не обязательно слушать меня. Вы можете узнать все об этой операции самостоятельно.
– Мать твою так, я не хочу, чтобы паршивый банкир, прикончивший свою жену, давал мне тут указания.
– Вам нужна помощь юриста или банкира, чтобы оформить составление дарственной, и это будет кое-что стоить. Или… если Вы в этом заинтересованы, я сделаю все необходимое почти бесплатно. Я возьму за это немного: по три бутылки пива для всех моих сотрудников. – Он обвел нас рукой.
– Сотрудников, – загоготал Мерт и хлопнул себя по коленям. Редкостным ублюдком был старина Мерт. Надеюсь, он умер от рака в какой-нибудь забытой богом дыре, где неизвестен морфий. – Сотрудники, ха! Остроумно! Ты хочешь…
– Заткнись, урод. – Рявкнул Хендлей, и Мерт заткнулся.
Хендлей посмотрел на Энди:
– Что ты говорил?
– Я говорил, что хочу запросить за свою помощь всего лишь по три бутылки пива для каждого из моих сотрудников, если это вообще можно считать платой. Полагаю, человек будет чувствовать себя человеком, когда он работает весной на открытом воздухе, если ему предложат бутылочку-другую чего-нибудь прохладительного. Это мое мнение. Полагаю, остальные со мной согласятся и будут Вам благодарны.
Я разговаривал потом с другими ребятами, которые были в тот день на крыше – Рени Мартин, Логон Пьер, Пауль Бонсайнт и другие, – и все мы увидели… точнее сказать, почувствовали одно и тоже. Неожиданно оказалось, что преимущество на стороне Энди. На стороне Хедлея был пистолет в его кобуре и дубинка в руках, его приятель Блек Стэмос и вся тюремная администрация, а за этим вся мощь государственной машины, но вдруг это все обратилось в ничто, и я почувствовал, что сердце мое забилось в груди так, как никогда с тех пор, как четыре офицера захлопнули за мной ворота в 1938 году, и я ступил на тюремный двор.
Энди глядел на своего собеседника холодным, ясным, спокойным взглядом, и мы все понимали, что речь шла не о 35 тысячах долларах. Я прокручиваю эту ситуацию снова и снова в своем мозгу и прихожу к одному выводу. Энди просто победил охранников, поборол их своим холодным спокойствием. И действительно, Хедлей каждую минуту мог кивнуть своим приятелям, они выбросили бы Энди с крыши, а потом можно было воспользоваться его советом.
И не было причин так не поступить. Но этого не произошло.
– Если я захочу, я всем раздам по парочке бутылок. – медленно ответил Хендлей. – После пива лучше работается.
Черт возьми, и он был способен на какие-то благородные жесты.
– Я дам Вам один совет, который вряд ли кто-нибудь еще даст, – продолжал Энди, глядя Хедлею прямо в глаза. На эту операцию стоит идти, только если Вы уверены в своей жене. Если есть хотя бы один шанс из ста, что она Вас надует, мы можем продумать другой вариант…
– Надует меня? – Резко спросил Хедлей. – Меня?! Ну уж нет, мистер, не бывать этому. Она и пукнуть не смеет без моего позволения.
Мерт и Янблуд хихикнули. Энди даже не улыбнулся.
– Я сейчас напишу, какие формы необходимы, – сказал он, – и Вы возьмете бланки на почте. Я заполню их соответствующим образом, а Вы подпишете.
Это звучало конкретно и по-деловому. Хедлей принял важный вид и расправил плечи. Затем он оглянулся на нас и крикнул:
– А вы что стали, паразиты? Пошевеливайтесь, черт вас подери!
Он оглянулся на Энди:
– А ты учти, банкир. Если ты решил меня надуть, ничего хорошего из этого не выйдет. Ты понимаешь, надеюсь, что в этом случае тебе оторвут голову и засунут ее в твою же задницу.
– Понимаю. – Мягко сказал Энди.
Вот как случилось, что в конце второго дня работы бригада заключенных, перекрывающих крышу фабрики в 1950 году, в полном составе сидела под весенним солнышком с бутылками «Блек Лейбл». И это угощение было предоставлено самым суровым охранником, когда-либо бывшем в Шоушенке. И хотя пиво было теплым, такого чудного вкуса в моей жизни я еще не ощущал. Мы, не спеша, отхлебывали по глоточку, ощущали солнечные лучи на своей коже, и даже полупрезрительное, полуизумленное выражение лица Хедлея, будто он наблюдал пьющих пиво обезьян, никому не могло испортить настроение. Это продолжалось двадцать минут, и двадцать минут мы чувствовали себя свободными людьми. Словно ремонтируешь крышу собственного дома и спокойно попиваешь пивко, делая перерыв, когда захочется.
Не пил только Энди. Я уже рассказывал о его привычках, касающихся алкоголя. Он привалился в тени, руки между коленями, поглядывая на нас с легкой улыбкой. Просто удивительно, как много людей запомнило его таким, и удивительно, как много народу было на крыше в тот день, когда Энди Дюфресн одолел Байрона Хедлея. Я-то думал, что нас было человек девять десять, но к 1955 году уже оказалось не меньше двух сотен или даже больше…
Итак, вы хотите получить прямой ответ на вопрос, рассказываю ли я вам о реальном человеке, или же передаю мифы, которыми обросла его личность, как крошечная песчинка постепенно вырастает в жемчужину. Но я не смогу ответить определенно. И то и другое, пожалуй. Все, в чем я уверен – Энди Дюфресн был не такой, как я или кто-нибудь еще из обитателей Шоушенка. Он принес сюда пять сотен долларов, но этот сукин сын ухитрился пронести сквозь тюремные ворота нечто гораздо большее. Возможно, чувство собственного достоинства, или уверенность в своей победе… или, возможно, просто ощущение свободы, которое не покидало его даже среди этих забытых богом серых стен. Казалось, от него исходит какое-то легкое сияние. И я помню, что лишь раз он лишился этого света, и это тоже будет часть моего рассказа.
С 1950 года, как я уже сказал, Энди перестал бороться с сестрами. За него все сделали Стэмос и Хедлей. Если бы Энди Дюфресн подошел к кому-нибудь из них или к любому другому охраннику, который был проинструктирован Стэмосом, и сказал лишь слово – все сестры в Шоушенке отправились бы спать этой ночью с сильнейшей головной болью. И сестры смирились. К тому же, как я уже отмечал, вокруг всегда находятся восемнадцатилетние угонщики автомобилей, какие-нибудь мелкие воришки и поджигатели, достаточно смазливые на вид и не способные за себя постоять. А Энди, с того самого дня на крыше, пошел своим путем.
Теперь он стал работать в библиотеке под начальством крепенького старичка, которого звали Брукс Хетлен. Хетлен занял эту должность в конце двадцатых по той причине, что он имел высшее образование. Если честно, его специализация была как-то связана с животноводством, но высшее образование в такой конторе, как Шенк – большая редкость, а на безрыбье, как известно, и рак – рыба.
В 1952 году Брукс, который прикончил свою жену и дочь, проигравшись в покер, еще когда Кулидж был президентом, был освобожден. Как обычно, государство в своем милосердии позволило ему выйти на свободу только тогда, когда любой шанс влиться в общество остался для него далеко позади. Хетлену было 68. Он страдал артритом. И когда он выходил из главных ворот тюрьмы с бумагами, свидетельствующими о его освобождении, в одном кармане старенького пиджака и автобусным билетом до Грейхоунда в другом, он плакал. Он шел в мир, который был ему так же чужд, как земли, лежащие за неизведанными морями, для путешественников пятнадцатого века. Для Брукса Шоушенк был всем, был его миром. Здесь он имел какой-то вес, был библиотекарем, важной персоной, образованным человеком. Если же он придет в библиотеку Киттери, ему не доверят даже картотеки. Я слышал, бедняга умер в приюте для престарелых в 1953 году. Он продержался на полгода больше, чем я предполагал. Да, государство сыграло злую шутку с этим человеком. Сперва заставило его привыкнуть к неволе, потом выкинуло за тюремные стены, не предоставив ничего взамен.
Энди был библиотекарем после ухода Кетлена в течении 23 лет. Он проявил все ту же настойчивость и силу, что я неоднократно наблюдал у него, чтобы добиться для своей библиотеки всего необходимого. И я своими глазами видел, как тесная комнатушка, пропахшая скипидаром, поскольку раньше здесь находилась малярная подсобка с двумя убогими шкафчиками, заваленными «Ридер Дайджест» и географическими атласами, превратилась в лучшую тюремную библиотеку Новой Англии. Он делал это постепенно. Повесил на дверь ящик для предложений и терпеливо переносил такого рода записки, как «пожалуйста, больше книжек про трах» или «искусство побега в двадцати пяти лекциях». Энди узнавал, какими предметами интересуются заключенные, а потом посылал запросы клубы Нью-Йорка и добился того, чтобы два из них, «Литературный союз» и «Книга месяца», высылали ему издания из своих главных выборок по предельно низким ценам. Он обнаруживал информационный голод у заключенных, и даже если дело касалось таких узкоспециальных вещей, как резьба по дереву, жонглерство или искусство пасьянса, всегда умел найти нужную литературу. Конечно, не забывал о популярных изданиях – Стенлей Гарднер и Луи Амур. Он выставил шкафчик с книгами в мягких обложках под контрольной доской, тщательно проверил, возвращаются ли книги и в каком состоянии, но они все равно быстро затрепывались до дыр, с этим ничего нельзя было поделать.
В августе 1954 года он стал подавать запросы в Сенат. Комендантом тюрьмы тогда уже был Стэмос. Этот человек уверился в том, что Энди – нечто вроде талисмана, и проводил много времени в библиотеке, болтая с ним о том, о сем. Они с Энди были на короткой ноге, Гред часто усмехался и даже похлопывал его по плечу.
Как-то он начал объяснять Энди, что если тот и был банкиром, то эта часть его жизни осталась в прошлом, и пора бы приспособиться к изменившейся ситуации и привыкнуть к фактам тюремной жизни. В наше сложное время для денег налогоплательщиков, идущих на содержание тюрем и колоний, есть только три позволительные статьи расходов. Первая – больше стен, вторая – больше решеток и третья – больше охраны. По мнению сената, продолжал Стэмос, люди в Шоушенке, и Томэстене, и в Пицфилде – отбросы общества. Раз уж они попали в такое место, они должны влачить жалкое существование.
1 2 3 4 5 6 7
– Да-да, водить машину, а еще учиться этому, получать права, о боже! – Байрон содрогнулся. – И что происходит под конец года? Если в твоих расчетах что-то не то, если ты превысил кредит, они заставят тебя платить из собственного кармана или, что еще хуже, обращаться в одно из этих еврейских агентств по займу. И они везде тебя достанут, будь уверен. Если уж правительство решило проконтролировать твои расходы, будь спокоен, обдерут до ниточки. Кто станет сражаться с Дядей Сэмом? Он высосет из тебя все соки, выбросит, на помойку, и все это считается в порядке вещей. Боже мой.
Он замолчал и погрузился в тягостные раздумья о неприятностях, которые выпали ему на долю из-за того, что он имел несчастье получить 35 тысяч наследства. В это время Энди Дюфресн в пятнадцати футах от него распределявший гудрон по крыше, опустил свою щетку в бадью и пошел прямо к Мерту и Хендли.
Мы все замерли, и я увидел, как один из охранников, Тим Янблуд, опустил руку на рукоять пистолета. Один из работавших парней дернул своего соседа за рукав, и оба тоже повернулись. В какое-то мгновение я подумал, что Энди решил получить пулю в лоб. А он сказал Хендли очень мягко: – Простите, доверяете ли вы своей жене? Хендли тупо уставился на него. Кровь приливала к его лицу, и я знал, что это плохой знак. Секунды через три он схватится за свой пистолет, и Энди получит сильнейший удар рукоятью в солнечное сплетение. Если не рассчитать силы, удар в это место может убить человека, но охранники этого избегают. Вы просто валяетесь в парализованном виде достаточно долго, чтобы забыть, что вы планировали прежде, чем получили эту передышку.
– Мальчик, – произнес Хендли, – я даю тебе последний шанс поднять свою щетку. Затем ты съедешь с этой крыши на голове.
Энди спокойно смотрел на него, глаза его были холодны, как лед. Будто бы он не услышал угрозы охранника. Больше всего я хотел бы сейчас объяснить ему кое-что из правил выживания здесь. Вы никогда не должны показывать, что слышите разговор охранников. Никогда не вмешиваться в их дела. И говорить только тогда, когда вас спрашивают и только то, что хотят услышать. Черные, белые, желтые и краснокожие – в тюрьме все это не существенно, вот уж где наступает всеобщее равенство! В тюрьме каждый заключенный – негр, и приходится привыкнуть к этой идее, если вы не хотите нарваться на таких людей, как Хедлей и Стэмос, которые убьют вас, не задумываясь. И горе вам, если вы не осознаете этой простой идеи. Я знаю людей, которые лишились пальцев и глаз, я знаю одного человека, который потерял кусок своего пениса и был счастлив, что остальное осталось при нем. Но говорить что-либо Энди было слишком поздно.
Даже если он вернется к своему занятию и молча поднимет щетку, вечером в душе его будет подстерегать огромный тип спортивного сложения, которого покупают обычно за несколько пачек сигарет, и который выбьет вам все зубы, переломает ребра и оставит валяться на холодном цементном полу. Ну, по крайней мере, я хотел бы сказать Энди, чтобы он не усугублял ситуацию.
Но мне пришлось продолжать лить гудрон на крышу, как будто ничего не происходит. Как и все остальные, я должен в первую очередь думать о собственной шкуре. Все же она у меня одна, а желающих свернуть кому-нибудь шею, типа Хендлея, вокруг достаточно.
Мерт вскочил. Встал Хендлей. Поднялся с места и Тим Янблуд. Лицо Хендли было красное как помидор. Энди сказал:
– Возможно, я неверно это преподношу. Неважно, •доверяете вы ей или нет. Вопрос в том, верите ли вы в то,.. что она не обведет вас вокруг пальца и не бросит с деньгами на руках.
Хендлей, казалось едва не задыхался от злости. – Вопрос в том, – произнес он, – сколько костей ты переломаешь при падении. Посчитаешь их в лазарете. Подойди сюда Мерт. Мы выкинем этого ублюдка, если он не понимает с первого раза.
Мы продолжали лить гудрон. Солнце жарило во всю. Охранники явно собирались осуществить обещанное. Скверное происшествие: Дюфресн, заключенный номер 81433, случайно свалился с крыши во время ремонтных работ. Хорошего мало.
Они подошли к Энди вплотную, Мерт справа, Хедли слева. Энди не сопротивлялся. Он не сводил взгляда с красного перекошенного лица Хедлей.
– Если Вы уверены в ней, мистер Хедлей, – продолжал он все тем же ровным спокойным голосом, – у Вас есть великолепный шанс сохранить каждый цент Ваших денег. Итог Вас обрадует: Дядя Сэм остается ни с чем, тридцать пять тысяч Ваши.
Мерт взял Энди за локоть, Хендлей продолжал стоять, тупо уставившись в пространство перед собой. На секунду мне показалось, что все кончено, и Энди полетит сейчас с крыши головой вниз. Но тут Хендлей произнес:
– Обожди немного, Мерт. Что ты имеешь в виду, парень?
– Я хочу сказать, что если Вы держите жену под контролем. Вы все можете отдать ей.
– Перестань говорить загадками, парень, по-хорошему говорю.
– IRS позволяет Вам сделать единовременный презент своей супруге, – пояснил Энди, – на сумму до 60 тысяч долларов.
Хендли ошарашенно уставился на него.
– Не может быть. Без налога?
– Да, налогом не облагается.
– Откуда ты знаешь эти вещи?
Тим Янблуд сказал:
– Он был банкиром, Байрон. Думаю, он может…
– Заткнись, Крокодил. – не поворачиваясь, бросил Хедлей.
Тим вспыхнул и замолчал, его прозвали крокодилом приятели охранники из-за толстых губ и поросячьих глазок. Хедли продолжал разговор с Энди:
– Ты тот пронырливый банкир, который пристрелил свою жену. Почему я должен верить такому, как ты? Чтобы подметать прогулочный двор рядом с тобой? Этого добиваешься?
Энди отвечал все также безэмоционально: – Если Вы попадетесь на финансовой махинации, то будете отправлены в федеральный исправительный дом, а не в Шоушенк. Но этого не произойдет. Подарок, не облагающийся налогом, дает Вам превосходную возможность сберечь свои деньги, не преступая закон. Я делал дюжины… нет, сотни таких операций. В основном ко мне обращались люди, получившие одноразовую крупную прибыль типа наследства. Как Вы.
– Я думаю, ты лжешь, – произнес Хендли, но это было не так. И я ясно видел это. Его черты исказились в напряжении, покрасневший лоб собрался в морщины, и на лице читалось явственно эмоция, совершенно не свойственная этому человеку. Надежда.
– Нет, я не лгу. Впрочем, Вам нет резона принимать мои слова на веру. Обратитесь к юристу… и все.
– Этот официальный грабеж! Эти разбойники, ублюдки, которые сами только и думают о том, чтобы содрать с тебя все до последнего цента! – Прорычал Хендлей. Энди пожал плечами:
– Обратитесь в IRS. Там Вам скажут точно те же вещи бесплатно. И действительно, вовсе не обязательно слушать меня. Вы можете узнать все об этой операции самостоятельно.
– Мать твою так, я не хочу, чтобы паршивый банкир, прикончивший свою жену, давал мне тут указания.
– Вам нужна помощь юриста или банкира, чтобы оформить составление дарственной, и это будет кое-что стоить. Или… если Вы в этом заинтересованы, я сделаю все необходимое почти бесплатно. Я возьму за это немного: по три бутылки пива для всех моих сотрудников. – Он обвел нас рукой.
– Сотрудников, – загоготал Мерт и хлопнул себя по коленям. Редкостным ублюдком был старина Мерт. Надеюсь, он умер от рака в какой-нибудь забытой богом дыре, где неизвестен морфий. – Сотрудники, ха! Остроумно! Ты хочешь…
– Заткнись, урод. – Рявкнул Хендлей, и Мерт заткнулся.
Хендлей посмотрел на Энди:
– Что ты говорил?
– Я говорил, что хочу запросить за свою помощь всего лишь по три бутылки пива для каждого из моих сотрудников, если это вообще можно считать платой. Полагаю, человек будет чувствовать себя человеком, когда он работает весной на открытом воздухе, если ему предложат бутылочку-другую чего-нибудь прохладительного. Это мое мнение. Полагаю, остальные со мной согласятся и будут Вам благодарны.
Я разговаривал потом с другими ребятами, которые были в тот день на крыше – Рени Мартин, Логон Пьер, Пауль Бонсайнт и другие, – и все мы увидели… точнее сказать, почувствовали одно и тоже. Неожиданно оказалось, что преимущество на стороне Энди. На стороне Хедлея был пистолет в его кобуре и дубинка в руках, его приятель Блек Стэмос и вся тюремная администрация, а за этим вся мощь государственной машины, но вдруг это все обратилось в ничто, и я почувствовал, что сердце мое забилось в груди так, как никогда с тех пор, как четыре офицера захлопнули за мной ворота в 1938 году, и я ступил на тюремный двор.
Энди глядел на своего собеседника холодным, ясным, спокойным взглядом, и мы все понимали, что речь шла не о 35 тысячах долларах. Я прокручиваю эту ситуацию снова и снова в своем мозгу и прихожу к одному выводу. Энди просто победил охранников, поборол их своим холодным спокойствием. И действительно, Хедлей каждую минуту мог кивнуть своим приятелям, они выбросили бы Энди с крыши, а потом можно было воспользоваться его советом.
И не было причин так не поступить. Но этого не произошло.
– Если я захочу, я всем раздам по парочке бутылок. – медленно ответил Хендлей. – После пива лучше работается.
Черт возьми, и он был способен на какие-то благородные жесты.
– Я дам Вам один совет, который вряд ли кто-нибудь еще даст, – продолжал Энди, глядя Хедлею прямо в глаза. На эту операцию стоит идти, только если Вы уверены в своей жене. Если есть хотя бы один шанс из ста, что она Вас надует, мы можем продумать другой вариант…
– Надует меня? – Резко спросил Хедлей. – Меня?! Ну уж нет, мистер, не бывать этому. Она и пукнуть не смеет без моего позволения.
Мерт и Янблуд хихикнули. Энди даже не улыбнулся.
– Я сейчас напишу, какие формы необходимы, – сказал он, – и Вы возьмете бланки на почте. Я заполню их соответствующим образом, а Вы подпишете.
Это звучало конкретно и по-деловому. Хедлей принял важный вид и расправил плечи. Затем он оглянулся на нас и крикнул:
– А вы что стали, паразиты? Пошевеливайтесь, черт вас подери!
Он оглянулся на Энди:
– А ты учти, банкир. Если ты решил меня надуть, ничего хорошего из этого не выйдет. Ты понимаешь, надеюсь, что в этом случае тебе оторвут голову и засунут ее в твою же задницу.
– Понимаю. – Мягко сказал Энди.
Вот как случилось, что в конце второго дня работы бригада заключенных, перекрывающих крышу фабрики в 1950 году, в полном составе сидела под весенним солнышком с бутылками «Блек Лейбл». И это угощение было предоставлено самым суровым охранником, когда-либо бывшем в Шоушенке. И хотя пиво было теплым, такого чудного вкуса в моей жизни я еще не ощущал. Мы, не спеша, отхлебывали по глоточку, ощущали солнечные лучи на своей коже, и даже полупрезрительное, полуизумленное выражение лица Хедлея, будто он наблюдал пьющих пиво обезьян, никому не могло испортить настроение. Это продолжалось двадцать минут, и двадцать минут мы чувствовали себя свободными людьми. Словно ремонтируешь крышу собственного дома и спокойно попиваешь пивко, делая перерыв, когда захочется.
Не пил только Энди. Я уже рассказывал о его привычках, касающихся алкоголя. Он привалился в тени, руки между коленями, поглядывая на нас с легкой улыбкой. Просто удивительно, как много людей запомнило его таким, и удивительно, как много народу было на крыше в тот день, когда Энди Дюфресн одолел Байрона Хедлея. Я-то думал, что нас было человек девять десять, но к 1955 году уже оказалось не меньше двух сотен или даже больше…
Итак, вы хотите получить прямой ответ на вопрос, рассказываю ли я вам о реальном человеке, или же передаю мифы, которыми обросла его личность, как крошечная песчинка постепенно вырастает в жемчужину. Но я не смогу ответить определенно. И то и другое, пожалуй. Все, в чем я уверен – Энди Дюфресн был не такой, как я или кто-нибудь еще из обитателей Шоушенка. Он принес сюда пять сотен долларов, но этот сукин сын ухитрился пронести сквозь тюремные ворота нечто гораздо большее. Возможно, чувство собственного достоинства, или уверенность в своей победе… или, возможно, просто ощущение свободы, которое не покидало его даже среди этих забытых богом серых стен. Казалось, от него исходит какое-то легкое сияние. И я помню, что лишь раз он лишился этого света, и это тоже будет часть моего рассказа.
С 1950 года, как я уже сказал, Энди перестал бороться с сестрами. За него все сделали Стэмос и Хедлей. Если бы Энди Дюфресн подошел к кому-нибудь из них или к любому другому охраннику, который был проинструктирован Стэмосом, и сказал лишь слово – все сестры в Шоушенке отправились бы спать этой ночью с сильнейшей головной болью. И сестры смирились. К тому же, как я уже отмечал, вокруг всегда находятся восемнадцатилетние угонщики автомобилей, какие-нибудь мелкие воришки и поджигатели, достаточно смазливые на вид и не способные за себя постоять. А Энди, с того самого дня на крыше, пошел своим путем.
Теперь он стал работать в библиотеке под начальством крепенького старичка, которого звали Брукс Хетлен. Хетлен занял эту должность в конце двадцатых по той причине, что он имел высшее образование. Если честно, его специализация была как-то связана с животноводством, но высшее образование в такой конторе, как Шенк – большая редкость, а на безрыбье, как известно, и рак – рыба.
В 1952 году Брукс, который прикончил свою жену и дочь, проигравшись в покер, еще когда Кулидж был президентом, был освобожден. Как обычно, государство в своем милосердии позволило ему выйти на свободу только тогда, когда любой шанс влиться в общество остался для него далеко позади. Хетлену было 68. Он страдал артритом. И когда он выходил из главных ворот тюрьмы с бумагами, свидетельствующими о его освобождении, в одном кармане старенького пиджака и автобусным билетом до Грейхоунда в другом, он плакал. Он шел в мир, который был ему так же чужд, как земли, лежащие за неизведанными морями, для путешественников пятнадцатого века. Для Брукса Шоушенк был всем, был его миром. Здесь он имел какой-то вес, был библиотекарем, важной персоной, образованным человеком. Если же он придет в библиотеку Киттери, ему не доверят даже картотеки. Я слышал, бедняга умер в приюте для престарелых в 1953 году. Он продержался на полгода больше, чем я предполагал. Да, государство сыграло злую шутку с этим человеком. Сперва заставило его привыкнуть к неволе, потом выкинуло за тюремные стены, не предоставив ничего взамен.
Энди был библиотекарем после ухода Кетлена в течении 23 лет. Он проявил все ту же настойчивость и силу, что я неоднократно наблюдал у него, чтобы добиться для своей библиотеки всего необходимого. И я своими глазами видел, как тесная комнатушка, пропахшая скипидаром, поскольку раньше здесь находилась малярная подсобка с двумя убогими шкафчиками, заваленными «Ридер Дайджест» и географическими атласами, превратилась в лучшую тюремную библиотеку Новой Англии. Он делал это постепенно. Повесил на дверь ящик для предложений и терпеливо переносил такого рода записки, как «пожалуйста, больше книжек про трах» или «искусство побега в двадцати пяти лекциях». Энди узнавал, какими предметами интересуются заключенные, а потом посылал запросы клубы Нью-Йорка и добился того, чтобы два из них, «Литературный союз» и «Книга месяца», высылали ему издания из своих главных выборок по предельно низким ценам. Он обнаруживал информационный голод у заключенных, и даже если дело касалось таких узкоспециальных вещей, как резьба по дереву, жонглерство или искусство пасьянса, всегда умел найти нужную литературу. Конечно, не забывал о популярных изданиях – Стенлей Гарднер и Луи Амур. Он выставил шкафчик с книгами в мягких обложках под контрольной доской, тщательно проверил, возвращаются ли книги и в каком состоянии, но они все равно быстро затрепывались до дыр, с этим ничего нельзя было поделать.
В августе 1954 года он стал подавать запросы в Сенат. Комендантом тюрьмы тогда уже был Стэмос. Этот человек уверился в том, что Энди – нечто вроде талисмана, и проводил много времени в библиотеке, болтая с ним о том, о сем. Они с Энди были на короткой ноге, Гред часто усмехался и даже похлопывал его по плечу.
Как-то он начал объяснять Энди, что если тот и был банкиром, то эта часть его жизни осталась в прошлом, и пора бы приспособиться к изменившейся ситуации и привыкнуть к фактам тюремной жизни. В наше сложное время для денег налогоплательщиков, идущих на содержание тюрем и колоний, есть только три позволительные статьи расходов. Первая – больше стен, вторая – больше решеток и третья – больше охраны. По мнению сената, продолжал Стэмос, люди в Шоушенке, и Томэстене, и в Пицфилде – отбросы общества. Раз уж они попали в такое место, они должны влачить жалкое существование.
1 2 3 4 5 6 7