«Может, Речел права, — думал Луис. — Может, проснувшись как-нибудь утром, когда мне исполнится тридцать семь, я сложу все эти модели на чердаке и займусь дельтапланеризмом». Между тем Элли выглядела серьезно настроенной. Луис услышал разносящийся далеко в чистом воздухе воскресный колокольный звон, созывающий паству.— Пап, — начала Элли.— Привет, ягодка. Что, случилось?— Да ничего, — ответила девочка, но выражение ее лица говорило об обратном; по ее лицу было видно, что проблем куча, да еще каких, благодарю покорно! Ее волосы были только что расчесаны и свободно спадали ей на плечи. В таком освещении они казались намного светлее, чем каштановые, хотя со временем они безусловно потемнеют. Елена надела нарядное платьице, и это навело Луиса на мысль, что его дочь почти всегда по воскресеньям надевает платье, хотя Криды не ходили в церковь.— Что ты строишь, пап?Осторожно приклеивая крыло, Луис повернулся к дочери.— Посмотри, — сказал он и осторожно дал ей колпаки на колеса. — Видишь, сюда пойдут колпаки со сдвоенным R? Крошечная деталь, правда? Если бы мы полетели в Шутаун на День благодарения note 6 Note6
Официальный праздник в память первых колонистов Массачусетса (последний четверг ноября)
на реактивном L-1011, ты бы увидела на двигателях те же сдвоенные R.— большое дело — крышки на колеса! — девочка положила деталь назад.— Ради бога, — взмолился Луис. — Имея собственный Роллс-Ройс, можно называть их крышками на колесах. Имея достаточно денег, чтобы купить Роллс, можно немного важничать. Когда я заработаю второй миллион, непременно куплю себе «Роллс-Ройс Корнич». Потом, когда Гаджу станет плохо в машине, он сможет рыгнуть на чехлы настоящей кожи. — «И, кстати, Элли, что же у тебя на уме?» С Элли такие фокусы не срабатывали. Ее нельзя было спрашивать прямо. Елена всегда вела себя осторожно и могла решить, что не стоит высказывать свои мысли вслух. Этой чертой ее характера Луис иногда просто восхищался.— А мы богаты, папочка?— Нет, — ответил он, — но и голодать не будем.— Майкл Барнс в школе сказал, что все врачи богатые.— Ладно. Можешь сказать Майклу Барнсу, что многие врачи становятся богатыми, но для этого нужно проработать лет двадцать… и невозможно стать богатым, работая в университетском лазарете. Становятся богатыми специалисты: гинекологи, ортопеды или неврологи. Они быстро богатеют. А у терапевтов, вроде меня, это занимает много времени.— Тогда почему, папочка, ты не стал специалистом? Луис снова подумал о своих моделях и о том, почему больше не захотел строить военных самолетов; о том, как забросил танки типа «Тигр» и ручное огнестрельное оружие; о том, как решил (среди ночи, так казалось в ретроспективе), что строить корабли в бутылках просто глупо; и еще Луис подумал: на что будет похоже, если он потратит всю жизнь, оберегая детские ножки от плоскостопия или, надев тонкие латексные перчатки, станет всю жизнь прощупывать указательным пальцем канал вагины, изучая опухоли или повреждения.— Мне это определенно не нравится, — сказал он. В кабинет вошел Черч, остановился, изучая обстановку ярко-зелеными глазами. Потом он тихо запрыгнул на подоконник и, удобно устроившись, решил вздремнуть.Элли посмотрела на кота и нахмурилась. Луис был поражен; такое поведение дочери выглядело чересчур странным. Обычно Элли смотрела на Черча с любовью, такой сильной, что это слегка шокировало. Элли прошлась по кабинету, разглядывая разные модели, и почти небрежно сказала:— Мальчишки многих похоронили на кладбище домашних любимцев, ведь так?«Ах, вот в чем дело», — подумал Луис, но не стал озираться, а, изучив инструкции, начал приделывать на Ролле габаритные фары.— Пожалуй, — наконец ответил он. — Мне кажется, больше сотни домашних зверьков.— Папочка, почему животные не живут так же долго как люди?— Некоторые живут так же долго, а иные много дольше, — ответил Луис. — Слоны живут очень долго… а есть морские черепахи, такие древние, что люди не знают, сколько им лет… или знают, но не могут в это поверить.Элли пропустила слова отца мимо ушей.— Слоны и морские черепахи не домашние животные. Вес домашние животные долго не живут. Майкл Барнс сказал, что один год в жизни собак — девять лет нашей жизни.— Семь, — автоматически поправил Луис. — Я вижу, куда ты клонишь, дорогуша. В этом есть определенная правда. Собака, которая прожила двенадцать лет — старая собака. Видишь ли, эта вещь называется метаболизмом, и именно метаболизм отмеряет время жизни. Конечно, он, кроме того, делает и другие вещи: некоторые люди, как твоя мама, много едят и остаются тонкими. Другие, например я, не могут много есть, не поправляясь. Наш метаболизм другой, вот и все. Метаболизм делает большую часть работы по обслуживанию живого существа. Он как часы тела. Собаки обладают очень быстрым метаболизмом. Метаболизм людей много медленнее. Мы живем до семидесяти двух… большинство из нас. И поверь мне: семьдесят два года — очень долго.Поскольку Элли выглядела на самом деле встревоженной, Луис надеялся, что его рассказ звучит научно и убедительно. Ему было тридцать пять, и, казалось, эти годы пролетели так быстро и незаметно, словно мгновенно канули в небытие.— Морские черепахи имеют достаточно медленный метаболизм…— А коты? — спросила Элли и снова покосилась на Черча.— Коты живут столько же, сколько собаки, — ответил Луис, — в основном. — Это была ложь, и Луис знал это. У котов стремительная жизнь, и они часто принимают кровавую смерть, обычно так, что люди не видят этого. Вот Черч, нежащийся под солнцем (или делающий вид); Черч, который мирно спит на кровати его дочери каждую ночь; Черч, который был таким милым, когда был котенком, и все время запутывал нитки в клубки. Но Луис видел, как Черч подкрадывался к птице со сломанным крылом; зеленые глаза кота тогда блестели от любопытства и… да, Луис мог поклясться… холодного восторга, Черч редко убивал того, за кем охотился, но было одно выдающееся исключение — большая крыса, видимо, пойманная между домом, где находилась их квартира, когда они жили в Чикаго, и соседним. Эту крошку Черч просто растерзал. Было пролито так много крови, что Речел, тогда шестой месяц вынашивавшая Гаджа, убежала в ванную, где ее вырвало. Стремительная жизнь, стремительная смерть. Собаки ловят кошек и терзают их, вместо того, чтоб просто гоняться за ними, как это делают глупые, доверчивые псы в мультфильмах по телевизору, да и сами коты грызутся между собой; отравленные приманки и проезжающие автомобили. Коты — гангстеры животного мира, живут вне закона и часто так и гибнут. Огромное их число так никогда и не доживает до старости.Но об этом нельзя рассказывать пятилетней дочери, которая впервые в жизни столкнулась со Смертью.— Я имею в виду, — продолжал Луис, — что Черчу сейчас всего три года, а тебе пять. Он еще будет жив, когда тебе исполнится пятнадцать, и ты станешь студенткой второго курса высшей школы. А это случится еще не скоро.— Не так уж долго ждать, — заявила Элли. Теперь ее голос дрожал. — Не так уж долго!Луис прервал работу над моделью и жестом подозвал дочь. Она села ему на колено, и он снова был поражен ее красотой; от волнения она стала удивительно хороша. У Элли была темная, почти левантийская кожа. Тони Бентон — один из докторов, что работал с Луисом в Чикаго, однажды назвал Елену Принцессой Индейцев.— Дорогая, что до меня, так я отпустил бы Черчу сто лет жизни, — сказал Луис. — Но не я определяю правила игры.— А кто? — спросила Элли, а потом с бесконечным презрением добавила:— Я так думаю: Бог!Луис не мог сдержать улыбки. Слова девочки прозвучали так серьезно.— Бог или кто-нибудь еще, — сказал он. — Часы жизни бегут… это я знаю точно. И нельзя их остановить, крошка.— Я не хочу, чтобы Черч был похож на тех мертвых домашних любимцев! — неожиданно с яростью взорвалась она. — Я не хочу, чтобы Черчумер! Он — мойкот! Он не кот Бога! Пусть у Бога будет свой кот! Пусть у Бога будут все проклятые, старые коты, если он хочет, пусть убивает их! Черч — мой!Осторожно пройдя через кухню, в кабинет заглянула испуганная Речел. Элли плакала на груди Луиса. Теперь страх получил Имя, маска упала с его лика и можно было посмотреть ему в глаза. Теперь, даже если от страха нельзя будет полностью избавиться, его, по крайней мере, можно выплакать.— Элли, — проговорил Луис, крепко обнимая ее. — Элли, Элли, Черч не мертв. Он тут, спит.— Но он может умереть, — всхлипнула девочка. — Он может умереть в любой момент.Луис держал, обнимал ее, понимая правда это или нет, что дочь плачет из-за несговорчивости Смерти, ее безразличия к протестам и слезам маленькой девочки; что Элли плачет из-за жестокой непредсказуемости Смерти; она плачет из-за удивительной и одновременно ужасной способности человека на основании ассоциаций делать выводы, которые или красивы и благородны, или ужасающе мрачны. Все те домашние зверьки умерли, значит умрет и Черч…(в любой момент) …и будет похоронен, а если это случится с Черчем, то может случиться с мамой, с папой, с ее братом-малышом, с ней самой. Смерть — неопределенное понятие, а вот Хладбише Домашних Любимцев — определенное. В этих вещах есть правда, которую могут почувствовать даже дети.Легко соврать в такой момент, так как он соврал, говоря о продолжительности жизни кота. Но ложь вспомнят позже, и, возможно, она, в конце концов, окажется отмеченной в табеле успеваемости, которые все дети составляют на своих родителей. Его собственная мать тоже однажды сказала ему такую ложь… безвредную ложь о том, что женщины, когда по-настоящему хотят этого, находят малышей в мокрой от росы траве. И хотя ложь эта была совершенно безвредной, Луис никогда не простил мать за то, что она обманула его… да и себя самого за то, что поверил в эти россказни.— Милая, это случается, — сказал он. — Это — часть жизни.— Плохая часть, — закричала девочка. — Очень плохая! На это было нечего ответить. Елена заплакала. Возможно, ее можно было успокоить, но ее слезы — необходимый первый шаг к нелегкому примирению с действительностью, которая никуда не денется.Луис обнимал дочь и прислушивался к воскресному, колокольному звону, плывущему над сентябрьскими полями. Выплакавшись, Элли заснула, а Луис не сразу заметил, что девочка спит. * * * Луис уложил дочь в кровать, а потом спустился на кухню, где Речел демонстративно громко взбивала тесто для кекса.— Не понимаю, почему Элли снова улеглась спать, хотя сейчас утро. Это так не похоже на нее, — удивился Луис.— Ничего удивительного, — сказала Речел, решительно стукнув миской. — Это на нее не похоже, но я думаю, она не спала почти всю ночь. Я слышала, как она беспокойно металась, а Черч часа в три начал проситься на улицу. Он делает так только тогда, когда Элли спит беспокойно.— Почему она?..— А ты не знаешь, почему? — резко сказала Речел. — Из-за проклятого кладбища домашних животных — вот почему! Прогулка туда очень расстроила ее, Луис. Это первое кладбище, на котором побывала Элли, и поэтому оно так… взволновало девочку. Не думаю, что скажу твоему другу Джаду Крандоллу спасибо за вчерашнюю прогулку.«Вот так он и стал моим „другом“, — подумал Луис, смущенный и расстроенный.— Речел…— И я не хочу, чтобы она ходила туда снова.— Речел, Джад просто рассказал правду о тропинке.— Дело не в тропинке, и ты знаешь об этом, — заявила Речел. Она снова взяла миску и продолжала демонстративно взбивать тесто. — Это дурацкое место. Надо же было выдумать такое! Дети ходят туда и следят за могилами, следят за тропинкой… Это — е… я патология. Дети в городе чем-то больны, и я не хочу, чтобы Элли подхватила эту заразу.Луис в замешательстве посмотрел на жену. Он был почти уверен, что одна из причин, хранивших их брак, когда, как казалось, каждый год приносил новости о том, что двое или трое из их знакомых пар разводятся, заключалась в их понимании таинства — мысленно ощутимой, но никогда не обсуждавшейся вслух идеи, что если обратиться к началу начал, то не существует такого понятия как брак или единение душ; что каждый человек является совершенно независимой личностью, которую в принципе невозможно познать полностью. Вот в этом и заключается таинство! И не зависимо от того, как хорошо, по-вашему, вы знаете своего партнера, всегда можно натолкнуться на неожиданную преграду. А иногда (редко, слава Богу! можно ворваться в тщательно оберегаемый от всех внутренний мир партнера, заполненный идеями и предрассудками, о которых вы раньше не имели ни малейшего представления, такими страстными (по крайней мере, с вашей точки зрения), что они кажутся прямо-таки психическими отклонениями. И вот тогда-то, если вы желаете сохранить брак и свой покой, следует двигаться дальше крайне осторожно; необходимо помнить, что гнев в такие мгновения — удел глупцов, которые верят, что одна личность может полностью познать другую.— Дорогая, там всего лишь кладбище домашних животных, — проговорил Луис.— Поэтому Элли так плакала, — сказала Речел, махнув рукой в сторону кабинета Луиса. — Ты думаешь для нее это всего лишь кладбище домашних животных? Эта прогулка оставила у нее в душе шрам, Луис. Нет, больше она туда не пойдет. Дело не в тропинке, дело в том месте, куда она ведет. Теперь Элли все время будет думать, что Черч должен умереть.На какое-то мгновение у Луиса возникло безумное ощущение, что он все еще разговаривает с Элли; что его дочь просто-напросто надела ходули, переоделась в платье матери и напялила маску, сделанную в виде лица Речел. Даже выражение лица было очень похожим — упрямым и немного угрюмым, но на самом деле очень решительным.Луис помедлил, потому что неожиданно вопрос, который они обсуждали, показался ему весьма значительным, слишком значительным, чтобы его можно было просто обойти вниманием из уважения к этому таинству… невозможно познать душу другого человека… Он медлил, потому что ему казалось, что Речел упускает из видимости весьма очевидный факт; факт, настолько явный, что его невозможно не заметить, если только не делать этого специально.— Речел, — проговорил он. — Черч все равно когда-нибудь умрет.Она с яростью посмотрела на мужа.— Не в этом дело, — сказала она, медленно и четко произнося каждое слово, как разговаривают с умственно отсталым ребенком. — Черч не умрет ни сегодня, ни завтра…— Я пытался сказать ей об этом.— Ни послезавтра, и даже ни через год… или два…— Дорогая, мы не можем быть уверены…— Конечно, можем! — взорвалась она. — Мы хорошо заботимся о нем, он не умрет. Вообще, никто здесь не умрет. Так почему ты хочешь пойти и испортить настроение маленькой девочке, рассказав ей что-то такое, чего ей все равно не понять, пока она не повзрослела.— Послушай, Речел.Но Речел не хотела слушать. Она кипела.— Так трудно перенести Смерть… все равно, смерть домашнего зверька, друга или родственника… а когда она приходит, нельзя превращать это в… в черт побери, в аттракцион… л-лесную лужайку для з-зверушек!.. — слезы побежали у нее по щекам.— Речел, — сказал Луис, попытавшись положить руки ей на плечи. Она сбросила их быстрым, резким жестом.— Отстань, — заявила она. — Ты даже не понимаешь, и чем я говорю.Луис вздохнул.— Я чувствую себя так, словно неожиданно провалялся в замаскированный люк и попал в гигантскую мясорубку, — сказал он, надеясь вызвать улыбку, но ничего не добился; только взгляд ее, остановившись на нем, стал более сумрачным, злым. «Речел в ярости. — понял Луис, — не просто в ярости, а в страшной ярости». — Речел, — продолжал он, уверенный в том, что должен говорить, пока она не остынет, — как ты спала этой ночью?— Мальчишка, — презрительно вздохнула она и отвернулась… но он успел заметить обиду, появившуюся в глазах жены. — Это — умный ход. Очень умный. С возрастом ты не меняешься. Луис. Когда что-то идет неправильно, значит во всем виновата Речел, так? Просто у Речел очередной эмоциональный взрыв.— Ты не нрава!— Да? — Она взяла миску с тестом и перенесла ее на дальний край стола и со стуком шлепнула его перед собой. Она начала смазывать форму жиром. Ее губы были крепко сжаты.Луис начал терпеливо объяснять:— Нет ничего страшного в том, что ребенок узнает что-то о Смерти, Речел. Точнее, я назвал бы это даже необходимым. Реакция Элли… ее плач… все кажется мне вполне естественным. Это…— Ах, естественным! — возмутилась Речел, снова наступая на мужа. — Очень естественно… слушать, как она убивается над котом, с которым пока еще все в порядке…— Прекрати, — сказал Луис. — Ты говоришь ерунду.— Не хочу больше спорить об этом.— Да. Но придется, — сказал Луне, теперь уже рассердившись. — Ты высказалась… а как насчет того, чтобы послушать меня?— Элли никогда больше не пойдет туда. Я считаю, тема закрыта.— Элли уже год знает, откуда берутся дети, — упрямо продолжал Луис. — Мы дали ей книгу Майера и поговорили с ней об этом, помнишь?
1 2 3 4 5 6 7 8
Официальный праздник в память первых колонистов Массачусетса (последний четверг ноября)
на реактивном L-1011, ты бы увидела на двигателях те же сдвоенные R.— большое дело — крышки на колеса! — девочка положила деталь назад.— Ради бога, — взмолился Луис. — Имея собственный Роллс-Ройс, можно называть их крышками на колесах. Имея достаточно денег, чтобы купить Роллс, можно немного важничать. Когда я заработаю второй миллион, непременно куплю себе «Роллс-Ройс Корнич». Потом, когда Гаджу станет плохо в машине, он сможет рыгнуть на чехлы настоящей кожи. — «И, кстати, Элли, что же у тебя на уме?» С Элли такие фокусы не срабатывали. Ее нельзя было спрашивать прямо. Елена всегда вела себя осторожно и могла решить, что не стоит высказывать свои мысли вслух. Этой чертой ее характера Луис иногда просто восхищался.— А мы богаты, папочка?— Нет, — ответил он, — но и голодать не будем.— Майкл Барнс в школе сказал, что все врачи богатые.— Ладно. Можешь сказать Майклу Барнсу, что многие врачи становятся богатыми, но для этого нужно проработать лет двадцать… и невозможно стать богатым, работая в университетском лазарете. Становятся богатыми специалисты: гинекологи, ортопеды или неврологи. Они быстро богатеют. А у терапевтов, вроде меня, это занимает много времени.— Тогда почему, папочка, ты не стал специалистом? Луис снова подумал о своих моделях и о том, почему больше не захотел строить военных самолетов; о том, как забросил танки типа «Тигр» и ручное огнестрельное оружие; о том, как решил (среди ночи, так казалось в ретроспективе), что строить корабли в бутылках просто глупо; и еще Луис подумал: на что будет похоже, если он потратит всю жизнь, оберегая детские ножки от плоскостопия или, надев тонкие латексные перчатки, станет всю жизнь прощупывать указательным пальцем канал вагины, изучая опухоли или повреждения.— Мне это определенно не нравится, — сказал он. В кабинет вошел Черч, остановился, изучая обстановку ярко-зелеными глазами. Потом он тихо запрыгнул на подоконник и, удобно устроившись, решил вздремнуть.Элли посмотрела на кота и нахмурилась. Луис был поражен; такое поведение дочери выглядело чересчур странным. Обычно Элли смотрела на Черча с любовью, такой сильной, что это слегка шокировало. Элли прошлась по кабинету, разглядывая разные модели, и почти небрежно сказала:— Мальчишки многих похоронили на кладбище домашних любимцев, ведь так?«Ах, вот в чем дело», — подумал Луис, но не стал озираться, а, изучив инструкции, начал приделывать на Ролле габаритные фары.— Пожалуй, — наконец ответил он. — Мне кажется, больше сотни домашних зверьков.— Папочка, почему животные не живут так же долго как люди?— Некоторые живут так же долго, а иные много дольше, — ответил Луис. — Слоны живут очень долго… а есть морские черепахи, такие древние, что люди не знают, сколько им лет… или знают, но не могут в это поверить.Элли пропустила слова отца мимо ушей.— Слоны и морские черепахи не домашние животные. Вес домашние животные долго не живут. Майкл Барнс сказал, что один год в жизни собак — девять лет нашей жизни.— Семь, — автоматически поправил Луис. — Я вижу, куда ты клонишь, дорогуша. В этом есть определенная правда. Собака, которая прожила двенадцать лет — старая собака. Видишь ли, эта вещь называется метаболизмом, и именно метаболизм отмеряет время жизни. Конечно, он, кроме того, делает и другие вещи: некоторые люди, как твоя мама, много едят и остаются тонкими. Другие, например я, не могут много есть, не поправляясь. Наш метаболизм другой, вот и все. Метаболизм делает большую часть работы по обслуживанию живого существа. Он как часы тела. Собаки обладают очень быстрым метаболизмом. Метаболизм людей много медленнее. Мы живем до семидесяти двух… большинство из нас. И поверь мне: семьдесят два года — очень долго.Поскольку Элли выглядела на самом деле встревоженной, Луис надеялся, что его рассказ звучит научно и убедительно. Ему было тридцать пять, и, казалось, эти годы пролетели так быстро и незаметно, словно мгновенно канули в небытие.— Морские черепахи имеют достаточно медленный метаболизм…— А коты? — спросила Элли и снова покосилась на Черча.— Коты живут столько же, сколько собаки, — ответил Луис, — в основном. — Это была ложь, и Луис знал это. У котов стремительная жизнь, и они часто принимают кровавую смерть, обычно так, что люди не видят этого. Вот Черч, нежащийся под солнцем (или делающий вид); Черч, который мирно спит на кровати его дочери каждую ночь; Черч, который был таким милым, когда был котенком, и все время запутывал нитки в клубки. Но Луис видел, как Черч подкрадывался к птице со сломанным крылом; зеленые глаза кота тогда блестели от любопытства и… да, Луис мог поклясться… холодного восторга, Черч редко убивал того, за кем охотился, но было одно выдающееся исключение — большая крыса, видимо, пойманная между домом, где находилась их квартира, когда они жили в Чикаго, и соседним. Эту крошку Черч просто растерзал. Было пролито так много крови, что Речел, тогда шестой месяц вынашивавшая Гаджа, убежала в ванную, где ее вырвало. Стремительная жизнь, стремительная смерть. Собаки ловят кошек и терзают их, вместо того, чтоб просто гоняться за ними, как это делают глупые, доверчивые псы в мультфильмах по телевизору, да и сами коты грызутся между собой; отравленные приманки и проезжающие автомобили. Коты — гангстеры животного мира, живут вне закона и часто так и гибнут. Огромное их число так никогда и не доживает до старости.Но об этом нельзя рассказывать пятилетней дочери, которая впервые в жизни столкнулась со Смертью.— Я имею в виду, — продолжал Луис, — что Черчу сейчас всего три года, а тебе пять. Он еще будет жив, когда тебе исполнится пятнадцать, и ты станешь студенткой второго курса высшей школы. А это случится еще не скоро.— Не так уж долго ждать, — заявила Элли. Теперь ее голос дрожал. — Не так уж долго!Луис прервал работу над моделью и жестом подозвал дочь. Она села ему на колено, и он снова был поражен ее красотой; от волнения она стала удивительно хороша. У Элли была темная, почти левантийская кожа. Тони Бентон — один из докторов, что работал с Луисом в Чикаго, однажды назвал Елену Принцессой Индейцев.— Дорогая, что до меня, так я отпустил бы Черчу сто лет жизни, — сказал Луис. — Но не я определяю правила игры.— А кто? — спросила Элли, а потом с бесконечным презрением добавила:— Я так думаю: Бог!Луис не мог сдержать улыбки. Слова девочки прозвучали так серьезно.— Бог или кто-нибудь еще, — сказал он. — Часы жизни бегут… это я знаю точно. И нельзя их остановить, крошка.— Я не хочу, чтобы Черч был похож на тех мертвых домашних любимцев! — неожиданно с яростью взорвалась она. — Я не хочу, чтобы Черчумер! Он — мойкот! Он не кот Бога! Пусть у Бога будет свой кот! Пусть у Бога будут все проклятые, старые коты, если он хочет, пусть убивает их! Черч — мой!Осторожно пройдя через кухню, в кабинет заглянула испуганная Речел. Элли плакала на груди Луиса. Теперь страх получил Имя, маска упала с его лика и можно было посмотреть ему в глаза. Теперь, даже если от страха нельзя будет полностью избавиться, его, по крайней мере, можно выплакать.— Элли, — проговорил Луис, крепко обнимая ее. — Элли, Элли, Черч не мертв. Он тут, спит.— Но он может умереть, — всхлипнула девочка. — Он может умереть в любой момент.Луис держал, обнимал ее, понимая правда это или нет, что дочь плачет из-за несговорчивости Смерти, ее безразличия к протестам и слезам маленькой девочки; что Элли плачет из-за жестокой непредсказуемости Смерти; она плачет из-за удивительной и одновременно ужасной способности человека на основании ассоциаций делать выводы, которые или красивы и благородны, или ужасающе мрачны. Все те домашние зверьки умерли, значит умрет и Черч…(в любой момент) …и будет похоронен, а если это случится с Черчем, то может случиться с мамой, с папой, с ее братом-малышом, с ней самой. Смерть — неопределенное понятие, а вот Хладбише Домашних Любимцев — определенное. В этих вещах есть правда, которую могут почувствовать даже дети.Легко соврать в такой момент, так как он соврал, говоря о продолжительности жизни кота. Но ложь вспомнят позже, и, возможно, она, в конце концов, окажется отмеченной в табеле успеваемости, которые все дети составляют на своих родителей. Его собственная мать тоже однажды сказала ему такую ложь… безвредную ложь о том, что женщины, когда по-настоящему хотят этого, находят малышей в мокрой от росы траве. И хотя ложь эта была совершенно безвредной, Луис никогда не простил мать за то, что она обманула его… да и себя самого за то, что поверил в эти россказни.— Милая, это случается, — сказал он. — Это — часть жизни.— Плохая часть, — закричала девочка. — Очень плохая! На это было нечего ответить. Елена заплакала. Возможно, ее можно было успокоить, но ее слезы — необходимый первый шаг к нелегкому примирению с действительностью, которая никуда не денется.Луис обнимал дочь и прислушивался к воскресному, колокольному звону, плывущему над сентябрьскими полями. Выплакавшись, Элли заснула, а Луис не сразу заметил, что девочка спит. * * * Луис уложил дочь в кровать, а потом спустился на кухню, где Речел демонстративно громко взбивала тесто для кекса.— Не понимаю, почему Элли снова улеглась спать, хотя сейчас утро. Это так не похоже на нее, — удивился Луис.— Ничего удивительного, — сказала Речел, решительно стукнув миской. — Это на нее не похоже, но я думаю, она не спала почти всю ночь. Я слышала, как она беспокойно металась, а Черч часа в три начал проситься на улицу. Он делает так только тогда, когда Элли спит беспокойно.— Почему она?..— А ты не знаешь, почему? — резко сказала Речел. — Из-за проклятого кладбища домашних животных — вот почему! Прогулка туда очень расстроила ее, Луис. Это первое кладбище, на котором побывала Элли, и поэтому оно так… взволновало девочку. Не думаю, что скажу твоему другу Джаду Крандоллу спасибо за вчерашнюю прогулку.«Вот так он и стал моим „другом“, — подумал Луис, смущенный и расстроенный.— Речел…— И я не хочу, чтобы она ходила туда снова.— Речел, Джад просто рассказал правду о тропинке.— Дело не в тропинке, и ты знаешь об этом, — заявила Речел. Она снова взяла миску и продолжала демонстративно взбивать тесто. — Это дурацкое место. Надо же было выдумать такое! Дети ходят туда и следят за могилами, следят за тропинкой… Это — е… я патология. Дети в городе чем-то больны, и я не хочу, чтобы Элли подхватила эту заразу.Луис в замешательстве посмотрел на жену. Он был почти уверен, что одна из причин, хранивших их брак, когда, как казалось, каждый год приносил новости о том, что двое или трое из их знакомых пар разводятся, заключалась в их понимании таинства — мысленно ощутимой, но никогда не обсуждавшейся вслух идеи, что если обратиться к началу начал, то не существует такого понятия как брак или единение душ; что каждый человек является совершенно независимой личностью, которую в принципе невозможно познать полностью. Вот в этом и заключается таинство! И не зависимо от того, как хорошо, по-вашему, вы знаете своего партнера, всегда можно натолкнуться на неожиданную преграду. А иногда (редко, слава Богу! можно ворваться в тщательно оберегаемый от всех внутренний мир партнера, заполненный идеями и предрассудками, о которых вы раньше не имели ни малейшего представления, такими страстными (по крайней мере, с вашей точки зрения), что они кажутся прямо-таки психическими отклонениями. И вот тогда-то, если вы желаете сохранить брак и свой покой, следует двигаться дальше крайне осторожно; необходимо помнить, что гнев в такие мгновения — удел глупцов, которые верят, что одна личность может полностью познать другую.— Дорогая, там всего лишь кладбище домашних животных, — проговорил Луис.— Поэтому Элли так плакала, — сказала Речел, махнув рукой в сторону кабинета Луиса. — Ты думаешь для нее это всего лишь кладбище домашних животных? Эта прогулка оставила у нее в душе шрам, Луис. Нет, больше она туда не пойдет. Дело не в тропинке, дело в том месте, куда она ведет. Теперь Элли все время будет думать, что Черч должен умереть.На какое-то мгновение у Луиса возникло безумное ощущение, что он все еще разговаривает с Элли; что его дочь просто-напросто надела ходули, переоделась в платье матери и напялила маску, сделанную в виде лица Речел. Даже выражение лица было очень похожим — упрямым и немного угрюмым, но на самом деле очень решительным.Луис помедлил, потому что неожиданно вопрос, который они обсуждали, показался ему весьма значительным, слишком значительным, чтобы его можно было просто обойти вниманием из уважения к этому таинству… невозможно познать душу другого человека… Он медлил, потому что ему казалось, что Речел упускает из видимости весьма очевидный факт; факт, настолько явный, что его невозможно не заметить, если только не делать этого специально.— Речел, — проговорил он. — Черч все равно когда-нибудь умрет.Она с яростью посмотрела на мужа.— Не в этом дело, — сказала она, медленно и четко произнося каждое слово, как разговаривают с умственно отсталым ребенком. — Черч не умрет ни сегодня, ни завтра…— Я пытался сказать ей об этом.— Ни послезавтра, и даже ни через год… или два…— Дорогая, мы не можем быть уверены…— Конечно, можем! — взорвалась она. — Мы хорошо заботимся о нем, он не умрет. Вообще, никто здесь не умрет. Так почему ты хочешь пойти и испортить настроение маленькой девочке, рассказав ей что-то такое, чего ей все равно не понять, пока она не повзрослела.— Послушай, Речел.Но Речел не хотела слушать. Она кипела.— Так трудно перенести Смерть… все равно, смерть домашнего зверька, друга или родственника… а когда она приходит, нельзя превращать это в… в черт побери, в аттракцион… л-лесную лужайку для з-зверушек!.. — слезы побежали у нее по щекам.— Речел, — сказал Луис, попытавшись положить руки ей на плечи. Она сбросила их быстрым, резким жестом.— Отстань, — заявила она. — Ты даже не понимаешь, и чем я говорю.Луис вздохнул.— Я чувствую себя так, словно неожиданно провалялся в замаскированный люк и попал в гигантскую мясорубку, — сказал он, надеясь вызвать улыбку, но ничего не добился; только взгляд ее, остановившись на нем, стал более сумрачным, злым. «Речел в ярости. — понял Луис, — не просто в ярости, а в страшной ярости». — Речел, — продолжал он, уверенный в том, что должен говорить, пока она не остынет, — как ты спала этой ночью?— Мальчишка, — презрительно вздохнула она и отвернулась… но он успел заметить обиду, появившуюся в глазах жены. — Это — умный ход. Очень умный. С возрастом ты не меняешься. Луис. Когда что-то идет неправильно, значит во всем виновата Речел, так? Просто у Речел очередной эмоциональный взрыв.— Ты не нрава!— Да? — Она взяла миску с тестом и перенесла ее на дальний край стола и со стуком шлепнула его перед собой. Она начала смазывать форму жиром. Ее губы были крепко сжаты.Луис начал терпеливо объяснять:— Нет ничего страшного в том, что ребенок узнает что-то о Смерти, Речел. Точнее, я назвал бы это даже необходимым. Реакция Элли… ее плач… все кажется мне вполне естественным. Это…— Ах, естественным! — возмутилась Речел, снова наступая на мужа. — Очень естественно… слушать, как она убивается над котом, с которым пока еще все в порядке…— Прекрати, — сказал Луис. — Ты говоришь ерунду.— Не хочу больше спорить об этом.— Да. Но придется, — сказал Луне, теперь уже рассердившись. — Ты высказалась… а как насчет того, чтобы послушать меня?— Элли никогда больше не пойдет туда. Я считаю, тема закрыта.— Элли уже год знает, откуда берутся дети, — упрямо продолжал Луис. — Мы дали ей книгу Майера и поговорили с ней об этом, помнишь?
1 2 3 4 5 6 7 8