Оцените этот текст:Не читал10987654321
СодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru html
Стивен Кинг. На пороге смерти

---------------------------------------------------------------
© 2000, Stephen King
© 2000, Scribner, New York, N.Y.
© Перевод с английского Р. Заславского
Название оригинала: On writing
Courtesy of Demon's Eye Verlags GmbH, Berlin © 2000
с любезного разрешения изд-ва "Скрибнер", Нью-Йорк
Глава взята из автобиографической книги Стивена Кинга "О
писательском ремесле", вышедшей в США в сентябре 2000 года.
Перевод публикуется на русском языке впервые. Всякое его
"внеинтернетное" распространение запрещено.
---------------------------------------------------------------


Стивен Кинг рассказывает о том, как он чуть не погиб в прошлом
году, сбитый машиной человека, который по праву мог бы занять достойное
место в длинном ряду дьявольских персонажей его знаменитых книг.


"Когда мы переезжаем в нашу летнюю виллу в западной части Мэна (дом,
имеющий очень много сходства с домом, к которому возвращается Майк Нунэн в
романе "Мешок с костями"), я каждый день выхожу там на прогулку, проходя
свои привычные четыре мили, если только, конечно, дождь не льет как из
ведра. Три мили ведут меня по грунтовым дорогам, петляющим по лесу; одна --
вдоль трассы No5, асфальтовой дороги в две полосы между Бетелем и
Фрайбургом.
Третья неделя июня 1999 года ознаменовалась для моей жены и меня
большой радостью: трое наших детей, ныне уже взрослые и рассыпанные по всей
стране, приехали к нам в гости. В первый раз за полгода мы снова оказались
все вместе под одной крышей. К тому же, как венец нашей радости, с нами в
этот раз был и наш первый внук, трехмесячный малыш, весело игравший с
воздушным шариком, который мы привязали ему к ноге.
19-го июня я отвез нашего младшего сына в портлендский аэропорт, потому
что ему надо было улетать обратно в Нью-Йорк. Я вернулся домой, ненадолго
прилег и отправился потом на свою ежедневную прогулку. Вечером мы всей
семьей хотели посмотреть в местечке Норт Конвей, что в соседнем штате
Нью-Гемпшир, фильм "Дочь генерала", и я прикинул, что у меня еще есть
достаточно времени, чтобы совершить мой моцион до того, как мы все вместе
выедем в кино.
Кажется, было часа четыре пополудни, когда я вышел из дому. Чуть не
доходя до Главной дороги (в западной части Мэна каждая дорога, имеющая
посередине белую полосу, называется Главной), я встал под дерево и справил
малую нужду. Только через два месяца после этого я снова был в состоянии
мочиться стоя.
На Главной дороге я повернул на север и пошел по направлению движения
по насыпи с краю от проезжей части. Мимо меня проехала машина, тоже в
северном направлении. Как выяснилось позже, примерно через три четверти мили
женщине, сидевшей за рулем в этой машине, повстречался светло-голубой
автофургон марки "додж". Его бросало с одной полосы на другую, создавалось
впечатление, что он вышел из-под контроля. Женщина в машине повернулась к
своему спутнику, когда фургон миновал их, и сказала: "Ты видел? Это был
Стивен Кинг -- тот человек, который шел сейчас вдоль дороги. Может, и тип в
"додже" его тоже увидит".
В целом та миля трассы No5, которая является частью моей прогулки,
хорошо просматривается, но есть там один участок, короткий, крутой подъем,
на котором пешеход, идущий в северном направлении, плохо может видеть то,
что движется ему навстречу. Этот подъем я больше чем наполовину преодолел,
когда Брайан Смит, владелец и водитель доджа, только-только начал свой
спуск. Он ехал не по своей полосе, а по самому краю проезжей части. По той
стороне, где шел я. Мне оставались какие-то доли секунды, чтобы
зафиксировать это. Их как раз хватило на сверкнувшую во мне молнией мысль: О
Боже, сейчас меня раздавит школьный автобус. Я хотел увернуться влево. И
этот момент я уже не помню. Я помню только, что лежу на земле и вижу заднюю
часть фургона, который, чуть накренившись вбок, стоит у обочины. Я вижу его
перед собой совершенно отчетливо и ясно -- больше фотография, чем
воспоминание. Задние фонари фургона покрыты пылью. Номерной знак и заднее
стекло все в грязи. Я регистрирую это, не осознавая, что оказался сбитым
машиной. Это просто как фотоснимок. Я не в состоянии думать, моя голова
полностью опустошена.
Здесь в моей памяти снова наступает провал, потом я осторожно вытираю
левой рукой кровь с глаз. Когда я более или менее могу видеть, я оглядываюсь
и замечаю человека, сидящего неподалеку от меня на камне. На коленях у него
палка. Это Брайан Смит, возраст сорок два года, -- человек, который сбил
меня своим фургоном. За спиной у него не одна судимость, одних только
нарушений дорожно-транспортного движения на его счету более двух десятков.
В тот день, когда наши судьбы пересеклись, Смит потому плохо следил за
дорогой, что его ротвейлер перепрыгнул из грузовой части фургона на заднее
сиденье, где в переносном холодильнике лежало мясо. Ротвейлера зовут Буллет
(дома у Смита есть еще одна собака этой породы по кличке Пистоль). Буллет
пытался поднять крышку холодильника своей мордой. Смит повернулся назад и
оттолкнул Буллета. И как раз это он проделывал еще раз, когда находился на
пике холма. И когда наезжал на меня. Позднее Смит рассказал своим друзьям,
что думал, что сбил "маленькую косулю", пока не увидел мои забрызганные
кровью очки, лежавшие рядом с ним на переднем сиденье. Их сорвало с моего
лица, когда я пробовал увернуться от машины. Оправа была вся перекошена, но
стекла уцелели. Они и сейчас на мне, когда я пишу эти строки.
Смит замечает, что я пришел в себя, и говорит мне, что помощь сейчас
прибудет. Говорит он это уверенным, чуть ли не бодрым голосом. Так, как он
сидит там на камне с палкой на коленях, он создает впечатление человека, у
которого отлегло от сердца, как будто он хочет сказать: Ну, не повезло ли
нам сейчас с тобой, приятель? Позже он расскажет одному из работников
полиции, что выехал со своей собакой из кемпинга, где в данный момент
проживает, для того, чтобы "купить в соседнем магазине парочку "марсов".
Когда я узнаю об этом несколькими неделями позже, мне в голову приходит
мысль, что меня чуть не убил герой, который запросто мог сойти со страниц
одной из моих книг. Ирония судьбы.
Помощь сейчас прибудет, думаю я. Это, конечно, весьма кстати, поскольку
со мной случилось ужасное несчастье. Я лежу в кювете, все мое лицо залито
кровью и правая нога сильно болит. Я провожу взглядом по себе вниз, однако
мне совсем не нравится то, что я там вижу: мое бедро, похоже, перевалилось
на меня так, как будто нижняя часть моего тела совершила полоборота вправо.
Я снова смотрю на человека с палкой и говорю: "Прошу вас, скажите мне, что
это просто вывих".
"Не-еа", -- отвечает он. Как его лицо, так и его голос выражают
какую-то радость, однако в них почти не заметно проявления интереса к
случившемуся. С таким же успехом он мог бы смотреть все это по телевизору и
жевать при этом свой "марс". "Тут у вас, пожалуй, местах в пяти, а то и в
шести перелом".
"Сожалею", -- говорю я ему. Бог знает, почему. Потом я на некоторое
время снова отключаюсь. У меня нет такого чувства, будто я теряю сознание,
просто в этом месте в моей голове происходит обрыв фотопленки.
Когда я снова прихожу в себя, на обочине дороги стоит бело-оранжевая
машина с включенной мигалкой и работающим мотором. Рядом со мной на коленях
стоит врач, его зовут Пол Филлебраун. Он что-то делает. Разрезает мои
джинсы, кажется мне, но, возможно, это было уже позже.
Я спрашиваю его, не найдется ли у него для меня сигареты. Он смеется и
говорит, что вряд ли. Я спрашиваю его, умру ли я. Он говорит, что нет, не
умру, мне только надо в больницу, и чем быстрее, тем лучше. В какую мне
больше хочется, в ту, что в Норвей-Саут Пэрисе, или в ту, что в Бриджтоне? Я
отвечаю, что хочу в больницу Нортерн Камберленд в Бриджтоне, потому что мой
младший сын -- тот, которого я еще сегодня отвозил в аэропорт, -- родился
там двадцать два года назад. Я еще раз спрашиваю врача, умру ли я, и он
снова дает мне отрицательный ответ. Потом он интересуется, могу ли я
пошевелить пальцами правой ноги. Я шевелю ими, и мне в голову приходит
детский стишок, который мне иногда рассказывала моя мать: поросеночек пошел
на базар, поросеночек остался дома. Мне надо было оставаться дома; выходить
на прогулку было не очень-то хорошей идеей. Потом откуда ни возьмись у меня
появляется мысль, что когда ты парализован, тебе зачастую только кажется,
что ты чем-то там пошевелил.
"Они пошевелились?" -- спрашиваю я Пола Филлебрауна, и он отвечает
утвердительно, что, мол, да, пошевелились, причем довольно-таки изрядно.
"Вы клянетесь мне?" -- настаиваю я, и, похоже, он в самом деле
клянется. Я снова вот-вот отключусь. Филлебраун низко склоняется надо мной и
спрашивает меня очень медленно и громко, находится ли моя жена сейчас в
большом доме у озера. Я не знаю. Я вообще не знаю, где сейчас находится
кто-либо из моей семьи, но могу назвать ему номер телефона того большого
дома, а также дома на другой стороне озера, где время от времени живет моя
дочь. Черт возьми, я мог бы назвать ему номер моей больничной страховки,
если он ему нужен. Все цифры у меня в голове. Вот только остальное пропало.
Теперь появляется больше людей. Где-то шумит полицейская рация. Меня
кладут на носилки. От этого мне больно и я вскрикиваю. Потом меня запихивают
внутрь машины скорой помощи, и полицейская рация шумит громче. Двери
закрываются, и впереди кто-то говорит: "А теперь жми на газ!" Затем машина
трогается.
Пол Филлебраун садится рядом со мной. У него в руках специальные
ножницы и он говорит мне, что ему нужно срезать кольцо со среднего пальца
моей правой руки -- это обручальное кольцо, которое мне подарила Тэбби в
1983 году, через двенадцать лет после нашей свадьбы. Я пытаюсь сказать
Филлебрауну, что потому ношу его на правой руке, что первое, доподлинное,
обручальное кольцо нанизано у меня на средний палец левой руки -- я купил
его в свое время в ювелирной лавке братьев Дэй в Бангоре, заплатив за
двойную упаковку 15 долларов 95 центов. То есть я хочу сказать этим, что
фактическое обручальное кольцо стоило всего восемь долларов, но вроде до сих
пор еще действует.
Из меня выходят только какие-то нечленораздельные звуки, скорее всего,
Пол Филлебраун ничего из них не понимает, однако продолжает кивать головой,
в то время как срезает второе, дорогое, кольцо с моей правой руки. Примерно
через два месяца после этого я звоню ему, чтобы поблагодарить его; за это
время мне стало ясно, что он, возможно, спас мне жизнь, когда на месте
оказал мне первую медицинскую помощь и затем по переделанным, ухабистым
объездным дорогам отвез меня со скоростью 110 миль в час в больницу.
Филлебраун заверяет меня, что с удовольствием сделал это, и добавляет,
что, по-видимому, кто-то прикрыл меня своим крылом.
"Я уже двадцать лет на этой работе", -- говорит он мне по телефону, --
"но когда я увидел, как вы лежите там в кювете и какие повреждения вы
получили от удара машиной, я, откровенно говоря, не очень-то рассчитывал,
что вы дотянете до больницы. Вам повезло, что вы сейчас находитесь среди
живых".
Повреждения, полученные мной от удара фургоном, таковы, что врачи в
больнице Нортерн Камберленд полагают, что не смогут оказать мне здесь
дальнейшую помощь; вызывается спасательный вертолет, который должен
доставить меня в Центральную клинику штата Мэн в Льюистоне. Потом приезжают
моя жена, мой старший сын и моя дочь. Детям разрешено пробыть со мной лишь
недолгое время, жене можно остаться дольше. Врачи говорят ей, что меня
здорово помяло, но мои раны не смертельны. Нижняя часть моего тела прикрыта.
Жене нельзя посмотреть на мое лихо закрученное вправо бедро, но можно смыть
с моего лица кровь и выбрать осколки стекла из моих волос.
На голове у меня длинная зияющая рана в том месте, где я ударился о
лобовое стекло машины Брайана Смита. Еще бы сантиметров пять левее и я бы
ударился о стальную боковую опору справа от водителя. Это наверняка бы
стоило мне жизни, или я лежал бы сейчас в коме. Если бы я упал на одну из
скальных пород, которые выходят из земли рядом с трассой No5, то меня,
скорее всего, тоже бы убило или на длительное время парализовало. Однако мне
повезло: меня перебросило через машину и я, пролетев пять метров по воздуху,
приземлился точно рядом с камнями.
"Видимо, вы в последний момент повернулись немного влево", -- сказал
мне позже доктор Дэвид Браун. "Иначе бы мы с вами сейчас не разговаривали".
Спасательный вертолет садится на автостоянке больницы Нортерн
Камберленд, и меня вывозят на улицу. Небо ясное и голубое. Роторные лопасти
вертолета громко хлопают. Кто-то кричит мне в ухо: "Что, уже когда-нибудь
летал на вертолете, Стивен?" Голос звучит весело, как будто он за меня
радуется. Я хочу ответить, что да, я уже летал на вертолете, даже два раза,
но не могу этого сделать. Мне вдруг становится тяжело дышать.
Меня загружают в вертолет. Я вижу сверкающую полосу голубого неба,
когда мы взлетаем, ни одного облачка. Красота. Я снова слышу голоса из
рации. В этот день я постоянно слышу какие-то голоса, кажется мне. Дышать
мне становится все труднее. Я даю о себе знать, пытаюсь, по крайней мере, и
надо мной, попав в поле моего зрения, склоняется голова.
"У меня такое чувство, как будто я тону", -- шепчу я.
Кто-то что-то проверяет, и другой говорит: "Его легкие слабеют."
С шелестом что-то распаковывают, потом кто-то громко говорит мне в ухо,
чтобы я мог слышать его в шуме ротора: "Мы должны сделать тебе интубацию,
Стивен. Легкий укол, совсем не больно. Держись!"
Мой опыт (приобрел я его еще ребенком с воспаленными ушами) говорит
мне, что обычно, наоборот, бывает очень больно, если кто-то из медперсонала
обещает тебе легкий укол. Однако в моем случае сейчас это совсем не так уж
страшно, как я боялся, быть может, потому, что я до отказа накачан
обезболивающими средствами или потому, что я вот-вот снова потеряю сознание.
Ощущение у меня такое, как будто кто-то коротким острым предметом бьет меня
в грудь вверху справа. Из нее слышится сигнальный свист, точно во мне
сделали пробоину. Что, очевидно, даже так и есть. Через несколько секунд
привычное тихое вдыхание и выдыхание, сопровождавшее меня всю мою жизнь (на
что я, слава Богу, совсем не обращал внимания), сменяется неприятным
хлюп-хлюп-хлюп. Вдыхаемый мной воздух очень холоден, но все-таки это воздух,
это воздух, и я им дышу. Я не хочу умирать. Я люблю свою жену, своих детей,
свои послеобеденные прогулки у озера. И я люблю свою работу; дома на
письменном столе меня ждет книга о писательской работе, наполовину готовая.
Я не хочу умирать, и когда я лежу в вертолете и вижу за иллюминатором
светло-голубое летнее небо, мне становится ясно, что я нахожусь на пороге
смерти. В следующие минуты меня затянет вперед или вытолкнет назад, но это
уже от меня не зависит. Я не могу ничего поделать, я могу только лежать
здесь, смотреть на небо и прислушиваться к своему слабому, дающему течь
дыханию: хлюп-хлюп-хлюп.
Десять минут спустя мы садимся на бетонированной посадочной площадке
Центральной клиники штата Мэн. Мне кажется, что мы находимся на дне
бетонного колодца. Голубое небо темнеет, и хлопанье лопастей ротора
усиливается и отходит куда-то назад, как будто хлопают в ладоши великаны.
В то время как я продолжаю делать долгие, хлюпающие вдохи и выдохи,
меня вытягивают из вертолета. Кто-то неловко задевает носилки, я вскрикиваю.
"Извиняюсь-извиняюсь, Стивен, ничего страшного не произошло", -- говорит
кто-то. Когда ты сильно покалечен, все обращаются к тебе по имени; каждый
тебе приятель.
"Скажите Тэбби, что я ее очень люблю", -- шепчу я, когда меня поднимают
и потом очень быстро катят по чему-то похожему на уходящий вниз коридор.
Неожиданно мне хочется плакать.
"Это ты и сам можешь ей сказать", -- отвечает кто-то. Мы минуем двери;
надо мной проносятся кондиционеры и лампочки освещения. Через
громкоговорители вызываются имена. В моем точно затуманенном мозгу
проносится мысль, что еще час назад я гулял по лесу и собирался нарвать на
поляне над озером Кизар ягод. Это не должно было отнять у меня много
времени, ведь в пол-шестого мне уже надо было быть дома, так как мы все
вместе хотели поехать в кино.
1 2