Стивен Кинг.
Противостояние
КРУГ РАЗМЫКАЕТСЯ
Нам нужна помощь, уверял поэт.
Эдвард Дорн
- Салли.
Бормотание.
- Просыпайся же, Салли!
Бормотание, но на этот раз более громкое.
Он потряс ее за плечо.
- Просыпайся! Тебе пора просыпаться!
Чарли.
Голос Чарли. Давно ли он зовет ее?
Салли очнулась ото сна.
Она бросила взгляд на часы, стоящие на ночном столике: четверть
третьего утра. В это время Чарли не должен был находиться здесь; он должен
был быть на дежурстве. Сообразив это, Салли внимательно посмотрела на
него, прислушиваясь внутри себя к чему-то страшному, что подсказывала ей
интуиция.
Ее муж был мертвенно бледен. Его глаза, казалось, стали большими и
круглыми от страха. В руках он держал ключи от машины. Другой рукой он все
еще тряс ее за плечо, хотя Салли и открыла глаза. Казалось, он не видит,
не понимает, что она уже проснулась.
- Чарли, в чем дело? Что случилось?
Похоже, он не находил слов, чтобы ответить. Его адамово яблоко
совершало ритмичные движения, но ни звука не раздавалось в маленьком
служебном бунгало, - кроме, разве что, тикания часов.
- Пожар? - задала она глупый вопрос. По ее мнению, только пожар мог
привести его в такое состояние. Она знала, что родители Чарли погибли во
время пожара.
- Хуже, - ответил он. - Гораздо хуже. Побыстрее одевайся, дорогая.
Одевай малютку Ла Вон. Мы должны побыстрее уезжать отсюда.
- Почему? - вставая с постели, спросила она. Волна страха захлестнула
ее. Все было не так. Происходящее напоминало дурной сон. - Куда?
Она еще никогда не видела Чарли таким напуганным и принюхалась к его
дыханию. Странно, от него не пахло ни спиртным, ни сигаретами.
- Салли, родная, не задавай вопросов. Мы должны сматывать удочки. Как
можно скорее. Поднимай дочь и одевай ее.
- Но я... у нас есть время, чтобы собраться?
Казалось, этот вопрос оглушил его. Застал врасплох. Страх у Салли
мгновенно улетучился, когда она поняла, что муж находится на грани
нервного срыва. Он, не сознавая, что делает, почесал в затылке и
растерянно ответил:
- Не знаю. Мне нужно посмотреть, куда дует ветер.
И с этим странным замечанием он вышел из комнаты, а Салли так и
осталась стоять у постели, совершенно сбитая с толку. Чарли производил
впечатление человека, сошедшего с ума. Какое отношение имеет направление
ветра к тому, есть или нет у нее время собраться? И куда они поедут? В
Рено? Вегас? Солт Лейк Сити? И...
Она судорожно сжала рукой горло, потому что в голову ей пришла новая
мысль.
АВОЛ. Поспешное бегство посреди ночи может означать только одно:
Чарли намерен покинуть АВОЛ.
Она вошла в маленькую комнатку, служившую для их дочери Ла Вон
детской, и на несколько секунд замерла в дверном проеме, созерцая спящее
дитя в бледно-розовой пижаме. О, как бы ей хотелось, чтобы все
происходящее было не более, чем кошмарный сон! Чтобы все прошло, чтобы она
проснулась, как обычно, в семь часов утра, накормила Ла Вон и позавтракала
сама, не отрывая глаз от телеэкрана, потом приготовила бы яичницу Чарли,
который, как обычно, вернулся бы к восьми утра с дежурства, и чтобы потом
две недели он был свободен, и чтобы спал рядом с ней в постели, и чтобы
все происходящее было всего лишь дурным сном, и...
- Поторопись! - резко прозвучал голос мужа, разбивая ее последние
надежды. - Если бы речь шла только о нас с тобой - мы бы могли попусту
терять время... но во имя Господа, женщина, если ты любишь свою дочь, - он
сделал ударение на последнем слове, - поскорее одень ее.
Он открыл ящик комода и нервно принялся перебирать в нем вещи,
складывая некоторые из них в саквояж.
Она разбудила малютку Ла Вон; трехлетнее дитя, не привыкшее
просыпаться по ночам, раскапризничалось и заплакало, но Салли, не обращая
на это внимания, быстро натянула на девочку одежду. Плач дочери усилил ее
страх. Плач малютки Ла Вон ассоциировался у нее с болезнями, которыми
девочка успела переболеть - крупом, колитом, сменой зубов. Но вот она
взглянула на Чарли, и злость сменила страх: он был так смешон, торопясь к
двери с битком набитым саквояжем.
- В чем дело? - сама того не желая, крикнула она, и девочка от
неожиданности заплакала еще громче. - Ты сошел с ума! Они пошлют на поиски
нас солдат, Чарли! Солдат!..
- Да, но не сегодня, - ответил он, и уверенность в его голосе
ужаснула Салли. - Думаю, сегодня нас никто не сможет задержать. - И он
засмеялся странным смехом, что напугало Салли еще больше. - Девочка одета?
Хорошо. Положи в свою сумку какую-нибудь одежду для нее. Нам пора ехать.
Думаю, мы успеем. Спасибо Господу, сегодня дует западный ветер.
- Папочка! - малютка Ла Вон тянула к нему свои ручонки. - Хочу на
ручки! Верхом на папочке! Верхом на папочке! Хочу!
- Не сейчас! - резко ответил Чарли и исчез на кухне. Секундой позже
Салли услышала, как он гремит посудой, и догадалась, что он взял деньги,
которые предназначались для хозяйственных покупок. Ее хозяйственные
деньги. Что-то около сорока долларов. Значит, все это происходит на самом
деле.
Малютка Ла Вон вновь заплакала. Салли торопливо натянула на нее
курточку и судорожно начала запихивать в саквояж какие-то детские вещи, не
думая, пригодится ли то, что она берет...
Чарли вновь появился в спальне. Жестом он показал, что им пора. Салли
подхватила девочку на руки. Почувствовав, что родители встревожены, та
перестала плакать.
- Куда мы поедем, папочка? Я хочу спать!
- Поспишь в машине, - подхватив два саквояжа, сказал Чарли. Его
взгляд был все таким же странным, как и тогда, когда он будил Салли.
Внезапно до Салли начала доходить причина столь поспешного отъезда.
- Неужели случился выброс? - прошептала она. - О, матерь Божья,
неужели это так? Выброс!
- Я сидел у монитора, - бросил Чарли. - Внезапно я заметил, что
индикатор изменил свой цвет. Он стал не зеленым, а красным! Салли, они
все...
Он умолк, глядя в расширившиеся от любопытства глаза малютки Ла Вон.
На щеках девочки все еще не просохли слезы.
- Все они там У-М-Е-Р-Л-И, - раздельно сказал наконец он. - Все,
кроме одного из двоих, да и те сейчас, наверное, спасаются бегством.
- Что значит У-М-Е-Р-Л-И, папа?
- Неважно, моя дорогая, - перебила девочку Салли. Ей показалось, что
ее голос прозвучал как бы издалека.
Чарли сглотнул слюну, и в его голосе что-то булькнуло.
- Всем известно, что происходит, когда индикатор загорается красным
цветом. Срабатывает компьютер, и все ходы и выходы блокируются. Мне
повезло - я успел выскочить. Еще немного - и я бы оказался запертым, как
жук в коробочке. Уже у парковочной площадки я услышал гром. Боже, если бы
я пробыл там еще тридцать секунд...
- Так что же там...
- Не знаю. И не хочу знать. Все, что я знаю - что их всех моментально
У-Б-И-Л-О. Если я кому-то здесь понадоблюсь, то пусть сначала поймают
меня. Они хорошо платили мне, но все же недостаточно, чтобы я жертвовал
ради них жизнью. Дует западный ветер. Но мы обманем его. Мы поедем на
восток. А теперь пошли.
Все еще в полусне, она покорно последовала за мужем. В темноте
калифорнийской ночи ярко светились фары из старенького "шевроле".
Чарли бросил саквояж на заднее сидение и сел за руль. Салли, слегка
помедлив, села рядом с ним, не спуская дочку с рук.
- С Богом! - сказал он и завел мотор. Взревел двигатель, и машина
тронулась с места.
Чарли судорожно сжал руль, не сводя глаз с дороги.
- Если ворота заперты, - пробормотал он, - я снесу их ко всем чертям!
И он бы сделал это, поняла Салли. Внезапно ее прошиб холодный пот.
Но для столь крайних мер не было необходимости. Ворота были открыты.
Один из охранников, сидя на скамейке, читал журнал. Второго не было видно.
Эти парни еще не знали о том, что случилось на базе.
Внезапно я заметил, что индикатор изменил свой цвет. Он стал красным.
Салли вздрогнула и положила ладонь на колено мужа. Малютка Ла Вон уже
вновь спала. Чарли сильно сжал руку жены и прошептал:
- Все должно быть хорошо, моя родная.
Они мчались по трассе, удаляясь от Невады, и Чарли сжимал руль
автомобиля.
* КНИГА ПЕРВАЯ. КАПИТАН ТРИПС *
16 ИЮНЯ - 4 ИЮЛЯ 1990 ГОДА
Я позвонил по телефону врачу,
Сказав, что он должен мне помочь,
Что он должен определить, чем я болен?
И что это за новая болезнь?
Сильверс
Детка, ты могла бы убить своего парня?
Своего верного и преданного парня?
Детка, ты могла бы убить своего парня?
Ларри Андервуд
1
Машина Хапскомба остановилась на северной окраине Арнетты, в ста
десяти милях от Хаустона. Как всегда, маленькое кафе было полно
завсегдатаев, сидящих у стойки, попивающих пиво, вяло болтающих или
наблюдающих за облепившими грязную люстру мухами.
Биллу Хапскомбу это местечко нравилось гораздо больше, чем все
остальные, потому что все здесь с уважением относились к нему. Это были
тяжелые времена для Арнетты. В 1980 году в городе было два промышленных
предприятия - картонажная фабрика, производящая продукцию для пикников и
барбекью, и завод, производящий электронные калькуляторы. Теперь
картонажная фабрика была закрыта, а завод ожидала реконструкция: по плану
его владельцев, он должен был переориентироваться на производство
портативных телевизоров и транзисторных приемников.
Норман Брют и Томми Ваннамейкер, оба в прошлом работавшие на
картонажной фабрике, недавно из-за закрытия предприятия потеряли работу.
Генри Кармишель и Стью Редмен до сих пор работали на калькуляторном
заводе, но были теперь заняты не более тридцати часов в неделю. Виктор
Палфрей, с недавних пор пенсионер, куривший одну за другой самокрутки, был
еще одним членом этой компании.
- Вот что я скажу вам, - иногда говаривал приятелям Хап. - Их
разговоры об инфляции, о национальном долге явно преувеличены. У нас есть
прессы и у нас есть бумага. Мы могли бы отпечатать по меньшей мере
пятьдесят миллионов тысячедолларовых банкнот и запустить их в обращение.
Палфрей, до 1984 года работавший машинистом, был единственным из
присутствующих, кто осмеливался оспаривать подобные нелепые утверждения
Хапа. Вот и на этот раз, скручивая очередную смердящую сигарету, он
пробурчал:
- Это ничем нам не поможет. Страна не станет богаче от этого шага.
Такие деньги не более, чем бумага.
- Я знаю людей, которые не согласились бы с тобой, - раздраженно
возразил Хапскомб. - Серьезных людей. Людей, понимающих в делах больше,
чем ты.
Стьюарт Редмен, - по всеобщему мнению, самый спокойный человек в
Арнетте, - сидел с кружкой пива в руке на пластмассовом стуле и бездумно
смотрел в окно. Стью хорошо знал, что такое бедность. Знал с детства,
потому что его отец, местный дантист, умер, когда Стью было семь лет,
оставив без средств к существованию жену и двух детей, не считая Стью.
Его мать устроилась работать в автопарк здесь же, в Арнетте, - с того
места, где сидел Стью, было хорошо видно, где размещался этот автопарк,
пока в 1979 году он не был перенесен. Зарплаты матери хватало только на
то, чтобы они не умерли с голоду. В девять лет Стью пошел работать -
сперва к Роджу Такеру, владельцу автопарка, а после - на биржу в соседнем
городке Брейнтри, где ему пришлось солгать насчет своего возраста, чтобы
получить право работать двадцать часов в неделю.
Сейчас, прислушиваясь к беседе Хапа и Вика Палфрея о способах делания
денег, он вспоминал первые трудовые мозоли на своих руках. Он пытался
скрыть эти мозоли от своей матери, но она все же заметила их; менее, чем
через неделю после того, как он приступил к работе. Увидев мозоли, мать
расплакалась, хотя была не из плаксивых. Но она не просила сменить его
занятие. Она хорошо понимала ситуацию. Она была реалисткой.
Стью и спокойным-то таким был потому, что за всю жизнь у него не было
ни друзей, ни времени на них. Была школа, и была работа. Его младший брат
Дэйв умер от пневмонии в тот самый год, когда Стью начал сам зарабатывать
деньги, и Стью так и не смог примириться с этой потерей. Он очень любил
Дэйва... и все же отлично понимал, что со смертью брата в доме стало на
один рот меньше.
В старших классах он увлекся футболом, и это очень нравилось его
матери, хотя иногда и отвлекало его от работы.
- Играй, мой мальчик, - говорила она. - Если тебе и выпал счастливый
билет, то это футбол. Играй, Стьюарт. Вспомни Эдди Ворфильда.
Эдди Ворфильд был местной знаменитостью. Он происходил из семьи еще
более бедной, чем Стью, но прославился, играя в школьной футбольной
команде. Его заметили тренеры, и после окончания школы Эдди пригласили в
Техас, где он десять лет был левым полузащитником сборной. Сейчас Эдди
владел несколькими закусочными на Западе и Юго-западе и был почти
легендарной личностью в Арнетте. Слово "успех" здесь ассоциировалось с
Эдди Ворфильдом.
Но Стью не был Эдди Ворфильдом. И все же он делал определенные
успехи, и ему даже предложили индивидуальную программу спортивной
подготовки...
Но тут его мать заболела. Заболела настолько, что больше не смогла
работать. Через два месяца после того, как Стью окончил школу, она умерла,
оставив на руках мальчика младшего братишку Брюса. Стью отказался от
спорта и устроился работать на калькуляторный завод. И все же хоть кому-то
в его семье повезло - Брюсу. Он был младше Стью на три года и сейчас
работал в Миннесоте - составлял программы для IBM. Он редко писал брату,
да и виделись они давненько - на похоронах жены Стью, умершей от того же
вида рака, что и их мать. Стью считал, что брату повезло... и что Брюсу
должно быть немного стыдно за него, простого рабочего на фабрике.
Женившись, он пережил лучшие годы в своей жизни, но счастье длилось
всего восемнадцать месяцев. Потом его жену, еще совсем юную, унесла
безжалостная смерть. Это случилось четыре года назад. С тех пор Стью
подумывал даже переехать из Арнетты, подыскать себе место получше, но
инертность, присущая почти всем провинциалам, удерживала его на месте. Он
привык к Арнетте, сжился с ней и не мог расстаться с привычкой.
За окном, в которое он смотрел сейчас, виднелась полоска земли, на
которую падала тень. Рядом лежало шоссе, но в это время по нему не
проехала ни одна машина. И вдруг Стью увидел, как вдалеке показался
автомобиль.
Он был в четверти милях от них. Заходящее солнце тускло отражалось на
запыленном бампере. У Стью было отличное зрение, и он увидел, что это
очень старый "шевроле", выпуска не ранее 1975 года. "Шевроле" с
потушенными фарами на скорости не более пятнадцати миль в час, виляя из
стороны в сторону, взбирался на холм. Пока, кроме Стью, его никто не успел
заметить.
Автомобиль приближался. Теперь Стью слышал нервное гудение его
мотора. "Шевроле" напоминал побитую собаку, ковыляющую в будку зализывать
раны.
Теперь машину заметили и другие. Разговор стих. Мужчины напряженно
следили за предсмертными муками автомобиля, который практически поравнялся
с окном, вильнул в последний раз влево и замер. Мотор стих. На смену
нервному гудению пришла тревожная тишина. - Елки-палки, - выдохнул Томми
Ваннамейкер, - а мотор не взорвется, Хап?
- Если бы он собирался взорваться, то это уже случилось бы, -
вставая, ответил тот. При этом он зацепил висящую на стене карту дорог
Техаса, Нью-Мехико и Аризоны, и та с грохотом свалилась на пол.
- Наверное, парень за рулем изрядно пьян, - заметил Норм.
Никто не ответил ему. Мужчины гурьбой бросились к выходу. Хап, Томми
и Норм одновременно подбежали к машине. Они почувствовали запах газа и
услышали тихое пощелкивание мотора. Хап открыл дверцу со стороны водителя,
и из-за руля, подобно тюфяку, вывалился на землю мужчина.
- Черт побери! - выругался Норм Брют. Ему стало плохо. Не от вида
выпавшего мужчины, а от запаха, доносившегося из автомобиля, запаха
разлагающейся плоти.
Хап подхватил мужчину под мышки и начал оттаскивать в сторону. Томми
помогал ему, поддерживая безжизненные ноги водителя. Они внесли тело в
помещение.
Остальные стояли возле машины, затем Хенк заглянул вовнутрь и
отвернулся, зажимая рукой рот.
1 2 3 4 5