Мик открыл внутреннюю дверь.
– О, это вы, мистер Нельсон! – прогнусавил он, но тем не менее не сдвинулся с места, чтобы пропустить меня.
Я потряс наружную дверь с железной решеткой.
– Если вы не возражаете, я бы хотел поговорить с миссис Мик.
На лице Мика разлилось притворное удовольствие.
– А позже вы не могли зайти, мистер Нельсон?
– Нет, – грубо ответил я. – Я хочу поговорить с ней именно сейчас.
– Ну что же, – прогнусавил он и, пройдя по веранде, открыл решетчатую дверь. – В таком случае, входите, мистер Нельсон. – Он отступил в сторону, пропуская меня. – Попытаюсь разбудить ее, но не уверен, что мне это удастся.
Все бунгало имели одинаковую планировку: большую комнату, ванную, веранду и площадку для стоянки машины. Мэмми лежала на кровати в нижней юбке, с обнаженными ногами и пьяно похрапывала. Юбка ее немного приподнималась при каждом вздохе. На полу валялась пустая бутылка из-под джина, на ночном столике – трубочка с красными таблетками, которые были похожи на снотворное. Дышала Мэмми неровно, губы обнажили зубы и приподнимались при вздохе. Лицо казалось осунувшимся и некрасивым, все ее очарование словно улетучилось. Сейчас она была просто пьяная женщина, ничего больше.
– Что это должно означать? – спросил я у Мика.
Он нервно стал пощипывать свой старый пуловер.
– Мне очень неприятно, что вы об этом узнали, мистер Нельсон, но у Мэмми иногда не выдерживают нервы.
– Вы хотите сказать, что она иногда напивается?
– Можно сказать и так, – ответил Мик, но тут же добавил в защиту: – Но только в период депрессии или очень плохого настроения. А сегодня утром она была очень угнетена чем-то. Точнее, это настроение у нее было со вчерашнего вечера.
– И она вам не сказала, чем вызвано такое настроение?
– Нет, не сказала, – Мик вытер себе нос тыльной стороной ладони. – И не успел я отвернуться, как она уже напилась. Теперь мне надо попытаться ее разбудить. – Он потряс ее. – Мэмми, проснись! Нельсон хочет поговорить с тобой.
Мэмми продолжала храпеть. Мик хотел снова ее встряхнуть.
– Не надо, – неожиданно сказал я, – пусть спит.
Он накрыл ее – с явным опозданием – простыней.
– Как хотите, мистер Нельсон. – Он снова потер нос рукой. – И не беспокойтесь относительно работы. Все обязанности Мэмми я возьму на себя. Я выполнял за нее работу и раньше, и неоднократно.
В комнате стоял какой-то кисловатый, застоявшийся запах. Я медленно направился к выходу. Мик последовал за мной.
– И, прошу вас, мистер Нельсон, не говорите ничего вашей супруге. Она уволила последнюю пару только за то, что они напились. А Мэмми и мне нравится здесь работать, и мы с охотой работаем с миссис Нельсон.
Я обещал ему, что ничего не скажу.
– Спасибо, мистер Нельсон, – сказал Мик. – Большое спасибо.
Он закрыл дверь, хотя я был еще на веранде. Сейчас у меня было такое же чувство, что и в баре. Мне казалось, что Мика здорово что-то забавляло.
Я перешел через дорогу и направился в бунгало Корлисс. Жалюзи были опущены. Большая комната находилась в темноте, и в ней господствовали ароматы Корлисс. Не зажигая света, я растянулся на кровати и начал обдумывать положение.
Любовь. Заблуждение. Биологическое начало. Слияние одного тела с другим. Инстинкт размножения, глубоко укоренившийся в каждом человеке. Пачка сигарет. Норковое манто за десять тысяч долларов. Пять долларов.
Я был слишком возбужден, чтобы продолжать лежать на кровати, я встал и, пройдя к окну, выглянул на улицу. Осенний день клонился к вечеру и был серым и тусклым. Как раз в этот момент на крыше бара зажегся пурпурный попугай. Его стеклянные глаза с какой-то туманной поволокой имели злое выражение и, казалось, чего-то ожидали.
Я вынул из кармана бумажник и уставился на автобусный билет, который я купил еще в первый день, когда собирался ехать в Хиббинг.
Не знаю почему, но у меня появилось чувство, что меня обманули и посмеялись надо мной.

15

В пять часов я снова начал пить. А Корлисс возвратилась около семи. Я слышал шум мотора, когда она подъезжала к площадке для машин. Потом она проскользнула в бунгало через боковую дверь и замерла, прислонившись к ней.
Я все еще был в темноте, только сквозь жалюзи падал свет от прожекторов, которыми освещались пальмы, бросая на грудь и лицо Корлисс полоску серебристого света. Она выглядела усталой.
– Почему ты сидишь в темноте? – спросила она меня.
Я поинтересовался, проходила ли она мимо бара. Она ответила отрицательно.
– А почему тебя это интересует?
– Они нашли Волковича, – сказал я.
Она сглотнула, и ее белое лицо не шевельнулось в серебристой полоске света.
– Кто его нашел? Шериф Купер?
– Нет. Два рыбака нашли его машину.
– А труп?
– Трупа не было, видимо, унесло в море.
Корлисс вышла из полосы света и присела на кровати.
– Откуда ты это знаешь?
– Шериф Купер был здесь. Часа в три дня.
Она сняла туфли.
– Вот как?
– Угу.
– Он проявлял недоверие? Тебе не казалось, что он тебя подозревает?
– Ты хочешь сказать: нас? – уточнил я.
– Хорошо, пусть будет "нас". – Она начала стягивать чулки.
– В этом плане он ничего не говорил. Но они знают, что он вчера вечером был у нас в баре. И они знают, что это не несчастный случай.
Она сняла пальто.
– Дай мне сигарету, Швед.
Я прикурил сигарету и протянул ей.
Она сделала затяжку, и сигарета засветилась, словно крошечная лампочка.
– Хорошо еще, что они не нашли его труп. Даже если они будут нас подозревать, то без его трупа они все равно ничего не смогут поделать. Я права, Швед?
– Не знаю. Возможно. А может, и нет. Но то, что они обнаружили машину Волковича, еще не самое неприятное.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Купер появился здесь с одним человеком из ФБР. С неким Лилом Грином, он работает в Лос-Анджелесе.
Полоска света падала теперь на ее волосы, так что казалось, будто они ярко вспыхнули. Со своего места я мог видеть только волосы, лоб и глаза. Один глаз все еще был немного припухший. А во взгляде Корлисс я заметил страх.
– Ты говоришь, из ФБР? А почему ФБР заинтересовалось Волковичем?
– Видимо, это был его псевдоним, – объяснил я, – настоящее его имя было Липпи Сальц.
Корлисс зажгла настольную лампу. Она казалась нежной, испуганной и усталой.
– Ты считаешь, что я должна знать это имя?
– А оно тебе ни о чем не говорит?
– Нет.
– Когда вы были на балу, Волкович не говорил тебе, что его настоящее имя Сальц?
– Нет.
– И не упоминал, откуда он родом?
– Нет.
– Но газеты ты все-таки читаешь?
– Конечно!
– Сальц был одним из участников дела об убийстве в чикагской афере Пальмера. Он и златовласая потаскушка по имени Софья Паланка выкачали из Пальмера четверть миллиона.
Корлисс опять уставилась на свои ноги. Когда она подняла глаза, дыхание ее было более учащенное, чем раньше, нижняя губа подалась вперед.
– Я знала, что это никчемный и подлый человек. Посмотри только что он со мной сделал. Я рада, что ты убил его, Швед. Ты слышишь? Я рада этому!
Я схватил ее за запястье.
– Только не так громко.
– Хорошо. Но я все равно рада...
– О'кей, ты рада... язык придется придержать. Никто не должен об этом узнать!
– Только не кричи на меня! – фыркнула Корлисс.
– Я не кричу! – прошипел я в ответ и опустился в кресло. Корлисс стянула юбку и развязала подвязки. Я отвернулся.
– Как звали того человека из ФБР? – спросила она.
– Грин... Лил Грин.
– И он был с Купером здесь? В какое время?
– Около трех.
Корлисс бросила взгляд на свои часы.
– Они еще придут?
– Да.
– Когда?
– Этого они не сказали.
Корлисс погрузила свои ноги в новую ковровую дорожку, которую мы купили вместо той, что сожгли. Потом она собрала волосы на затылке.
– Я боюсь, Швед.
– Я тоже.
Она, казалось, была рада, что я испытываю те же чувства, что и она.
– Серьезно?
– Да. И я тебе говорил еще тогда, что будет большой ошибкой, если мы спрячем труп.
Корлисс снова распустила волосы.
– Да, я знаю... – она судорожно сглотнула. – Но тогда я тоже была в панике, как и сейчас... Этот человек из ФБР – он что, хотел говорить со мной?
– Да. С вами обеими. С Мэмми и с тобой.
– Что ему нужно?
Я попытался процитировать Грина:
– Он сказал: "Возможно, что Волкович что-нибудь рассказывал, что представило бы для нас интерес".
– Но ведь он же ничего не рассказывал! – заявила она. – Джерри вообще ничего не говорил о себе. А что он хотел еще?
– Интересовался твоим прошлым.
– И что ты ему рассказывал?
– Только то, что и ты мне рассказывала.
– О боже! – простонала Корлисс. – О боже! – И нервным движением собрала волосы на затылке.
– Потом он спросил у Уэлли, сколько тебе лет и сколько Мэмми, и кто вы обе – блондинки или брюнетки. От меня Грин хотел узнать, настоящая ли ты блондинка или крашеная. Я сказал ему, что ты настоящая.
Уголки рта Корлисс опустились вниз.
– Ты ведь знаешь это. – Она поднялась, стянула платье через голову и повесила его на спинку стула. Под ним были только пояс для чулок и бюстгальтер. – Ну ладно, нет смысла гадать, что будет дальше, и огорчаться раньше времени. Что случилось – то случилось. – Она босиком направилась к туалетному столику и расчесала свои волосы, до того как завязать их в узел. – Я быстро приму душ, а потом мы пойдем в ресторан поужинаем. Я очень голодна.
И сняла бюстгальтер и почесала себе те места, где были тесемки. При этом она выронила расческу. Быстро нагнулась и подняла ее.
– Подойти на минутку сюда, прежде чем идти в ванную, – попросил я.
Она остановилась передо мной.
– Опять? Еще до еды?
Я вытер лицо носовым платком.
– Присядь. Я должен с тобой поговорить.
Она присела на край кровати, потом взбила подушку и откинулась назад, согнув одну ногу в колене. Точно так же, как она это делала в Тихуане, она начала выпрямлять и снова сгибать ногу.
– Ну хорошо, говори, я слушаю.
Я нагнулся вперед в своем кресле.
– Почему Мик и Уэлли потешаются надо мной? Почему Мэмми предупредила меня, что здесь мне угрожает опасность и что меня пытаются обвести вокруг пальца?
Она устроилась на кровати поудобнее.
– Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. – Глаза ее сузились. – Ты опять пьян, Швед.
– Да, я немного выпил, – признался я, – но не пытайся перевести разговор на другую тему.
– Я и не пытаюсь. Ты высказал одно утверждение, а я ответила тебе, что понятия не имею о том, что ты говоришь. Кроме того, могу добавить, что мне совершенно не нравится твое постоянное пьянство. Понятно? Так дальше не пойдет.
– Может, у меня есть причины, чтобы запить.
– Даже если ты будешь все время глотать ром – это все равно не вернет Волковичу жизнь.
– Я имел в виду не Волковича.
– Кого же тогда?
– Тебя.
Она поглубже зарылась в подушки.
– Ну, если тебе так хочется, иди ко мне.
– Я думал, что без любви ты этим не занимаешься.
– О, боже мой! – раздраженно простонала она. – Мы что, два подростка, которые совокупляются даже на заднем сиденье машины?
Она придвинулась к краю кровати и хотела встать.
Я толкнул ее обратно на кровать.
– Я же сказал, что хочу поговорить с тобой!
Она прикрыла почти все свое тело.
– Ты что, с ума сошел, Швед? Да, наверняка сошел.
– И давно, по твоему мнению?
– Во всяком случае, с того момента, как мы поженились, ты стаи совсем другим человеком.
– Может, для этого есть причины?
– Какие?
Я начал играть в открытую.
– Ты уверена в том, что Волкович тебя изнасиловал? Может, было как-то иначе?
– Нет, ты действительно сошел с ума! – прошипела она.
– Ты повторяешься!
– Но я говорю серьезно.
Всю прошлую ночь и первую половину дня я имел время для раздумий.
– О'кей! Тогда объясни мне следующее. Как оказалось, что одежда Волковича так аккуратно лежала на стуле? Почему он плюнул тебе в лицо и назвал потаскушкой? Почему он сказал: "Это на тебя похоже"? Может, именно ты пригласила его в свою постель? – Я схватил ее за обнаженные плечи и потряс. – Отвечай!
Она высвободилась из моих рук, добралась до края постели и села спиной к стене.
– Ты с ума сошел... Ты просто лишился рассудка, Швед!
Я придвинулся к ней поближе. Она прижалась к спинке кровати.
– И расскажи мне, почему ты так испугалась пьяного в Тихуане? Если ты не смогла понять, что он сказал, то почему ты решила, что он тебя оскорбил? И ты уверена, что все, что ты мне рассказывала о своем прошлом, соответствует действительности? И что мотель этот ты купила на деньги, оставленные тебе первым мужем?
Она перевела дыхание.
– А на какие деньги я могла его купить?
– Есть много методов, какими девушка с твоей внешностью может заработать деньги.
Она провела рукой по своей груди.
– И ты считаешь меня такой девушкой?
– Во всяком случае, мне все больше и больше так кажется.
– Почему? – поинтересовалась она. – Почему тебе так кажется?
– Потому что ты так себя ведешь.
– Как именно?
Я бросил откровенно:
– Как все потаскушки, которые встречались на моем пути. Та же искусственная улыбка. И ты так же искусственно, как и они, отвечаешь на мои ласки. Ты выглядишь настоящей леди, но только до тех пор, пока не разденешься. А как только разденешься, то сразу ведешь себя так же, как и они. – Я передразнил портовую шлюху: – "Что, матросик, одинок?" Так все они пытаются завязать знакомство. Интересно, именно по этой причине надо мной и насмехаются Мик и Уэлли? И в какую историю я только впутался?!
Она ударила меня своими голыми ногами.
– Я не позволю тебе разговаривать со мной в таком тоне! Не позволю! – И с этими словами она истерически заплакала. – Забирай машину! Забирай все, что хочешь! Только убирайся отсюда! И никогда больше не показывайся мне на глаза! Между нами все кончено! Прямо сейчас...
Я схватил ее за одну из ног, которыми она продолжала пинать меня, и разложил ее на кровати таким образом, чтобы мог без труда дотянуться до нее и поцеловать.
– Самое неприятное как раз и заключается в том, крошка, что я не могу этого сделать.
– Почему? – сдавленным голосом спросила Корлисс, освобождая руки от моих.
– По двум причинам. Потому что я люблю тебя...
– Любишь! Смешно слышать от тебя такое.
Я крепко прижал к себе ее вздрагивающее тело.
– И потом еще этот Волкович, или Липпи Сальц, или как там еще его называют. – Я прижался щекой к ее волосам. – Грин еще раз хочет говорить со мной. И с тобой тоже. Мы теперь связаны друг с другом навсегда. И ни у одного не хватит мужества покинуть другого.
Сладковатый запах, исходивший от ее волос, ее упругое тело возбуждали меня. Я погладил ее рукой...
– О, Швед, Швед! Дорогой ты мой! – простонала она, с дикой нежностью отвечая на мои ласки. Но это длилось всего мгновение.
В следующую минуту она уже вывернулась их моих рук и осталась стоять между кроватью и стеной в узком проходе.
Ее нижняя губа опять подалась вперед, а в глазах появилось выражение загнанной собаки. Она дышала так тяжело, что едва могла говорить:
– Нет, не надо... Ведь я одна из тех, о которых ты говорил... Так что, прошу тебя, оставь меня в покое, пока я не приму душ и не оденусь. А потом пойдем в бар и что-нибудь съедим. – Глаза ее наполнились слезами, а в следующий момент эти слезы побежали по щекам. – А после ужина я, может быть, смогу тебе объяснить, какую боль ты только что мне причинил.

16

Море было совсем близко. Я буквально мог вдыхать его запахи. Как будто это еще могло сыграть какую-то роль! Корлисс все перечеркнула. Между нами все было кончено.
Любое движение причиняло мне боль. Мышцы болели, как после тяжелой работы.
Глаза мои распухли и слиплись. Кто-то основательно меня поколотил.
Я неподвижно лежал на нарах, ожидая, пока они не прекратят свое покачивание.
"Ты не имеешь права говорить со мной в таком тоне, Швед! Такого я не позволю никому! И не потерплю больше ни минуты! Возьми машину. Возьми все, что хочешь. И мы будем в расчете. Но видеть тебя я больше не хочу".
Эти слова она сказала в баре, в одной из ниш. Корлисс сидела напротив меня, холодная, свеженькая и словно нетронутая в своем белом платье, и уговаривала меня тоже съесть что-нибудь. А мне ничего не лезло в глотку, и я попытался утешиться, поставив перед собой бутылку рома.
Постепенно память возвращалась ко мне. Мы оба так нервничали, словно ожидали возвращения Грина и Купера. Корлисс поинтересовалась, должна ли она возвратить мне кольцо. Я ответил, чтобы она не говорила глупостей, Независимо от того, кем мы были, мы оставались друг для друга Корлисс и Швед... А что произошло потом?
Я сел и осторожно приоткрыл глаз. Первое, что я увидел, был санузел: умывальник и туалет. А сам я находился в узкой камере, три стены которой были сделаны из толстой стали. Четвертая стена представляла собой железную решетку.
Я посмотрел сквозь решетку и увидел симпатичного негра, который сидел в камере напротив и с интересом смотрел в мою сторону.
– Ну как, вернулся к жизни? – спросил он. – Ты так тихо лежал, что я подумал, что ты умер.
Я поднялся и обнаружил свою шапку на верхних нарах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16