-- И в таком вот настроении я лежу на своей койке лунной ночью на животе и созерцаю бездонный ужас мира, с этого наихудшего из всех мест в мире, набор улиц Ричмонд-Хилла за Ямайка-Авеню сразу на северо-запад от Ричмондхиллского Центра я полагаю куда как-то жарким летним вечером когда Ма (1953) навещала Нин на юге я шел как вдруг поскольку был совершенно подавлен чуть ли не до степени подавленности той прогулки которая у меня была ночью перед тем как умер мой отец, и будучи в тех улицах однажды зимней ночью я позвонил Мадлен Уотсон чтоб назначить ей свиданье и узнать не выйдет ли она за меня замуж, какой-то приступ безумия которым я подвержен, я на самом деле "безумец бродяга и ангел" -- осознавая что на земле нет места где бы этот бездонный ужас мог быть рассеян (Мадлен удивилась, испугалась, сказала что у нее есть постоянный парень, должно быть до сих пор недоумевает все эти годы спустя зачем я позвонил или что это со мной такое было) (или может быть тайно меня любит) (мне только что было видение ее лица в постели рядом со мной, те трагические прекрасные темные итальянские черты ее лица столь изборождаемого слезами, столь целовабельного, крепкого, милого, как я думаю) -- думая если бы я даже жил в Нью-Йорке, бездонный ужас бледнолицых рябых телевизионных актеров на шведских буфетах в узких серебристых галстучках и полнейшая гнетушесть всех продуваемых ветром квартир Риверсайд-Драйва и Восьмидесятых улиц где они всегда живут или холодной январской зари на Пятой Авеню с помойными баками аккуратно выровненными перед мусоросжигателями во дворе, холодная безнадежная фактически злобно настроенная роза в небесах над когтистыми деревьями Центрального Парка, нет места отдохнуть или согреться потому что не миллионер а если б даже и был им то всем было бы плевать -- Бездонный ужас луны освещающей Озеро Росс, елей которые не могут тебе помочь -- Бездонный ужас Мехико в соснах больничной территории и индейских детишек за рыночными прилавками работающих допоздна в субботу вечером ужасно поздно -- Бездонный ужас Лоуэлла с цыганами в пустых лавчонках на Миддлсекс-Стрит и безнадега простершаяся над ними до центральной железнодорожной линии "Би-энд-Эм" разрезанная Принстон-Бульваром где деревья которым наплевать на тебя растут у реки безучастности -- Бездонный ужас Фриско, улиц Норт-Бича туманным утром в понедельник и равнодушных итальянцев покупающих сигары на углу или просто глазеющих по сторонам или пожилых негров-параноиков которые думают что ты их оскорбляешь или даже свихнувшихся интеллектуалов принимающих тебя за агента ФБР и сторонящихся тебя на страшнейшем ветру -- белые дома с большими пустыми окнами, телефоны лицемеров -- Бездонный ужас Северной Каролины, краснокирпичных переулочков после кино зимней ночью, крохотных городков Юга в январе -- фу, в июне -- Джун Эванс умершая в иронии прожив на виду у всех, права, ее неведомая могилка щерится мне в лунном свете говоря что все правильно, правильно проклято, правильно избавлено -- Бездонный ужас Китайского квартала на рассвете когда с лязгом захлопываются крышки мусорных баков а ты проходишь пьяный и тебе отвратительно и стыдно -- Бездонный ужас повсюду, я почти могу вообразить себе Париж, Пужадисты мочатся с набережной -- Печальное понимание вот что означает состраданье -- Я отказываюсь от попытки быть счастливым. Все равно все это дискриминация, оцениваешь это и обесцениваешь то и поднимаешься и опускаешься но если б ты был как пустота то лишь неподвижно смотрел бы в пространство и в том пространстве хоть и видел бы высокомерных людей в их любимых разнообразных выставочных мехах и доспехах фыркающих и надувшихся на лавках того же самого парома везущего всех нас на другой берег но все равно смотрел бы в пространство ибо форма есть пустота, а пустота есть форма -- О золотая вечность, эти жеманные самодовольные олухи в твоем проявлении вещей, возьми их и поработи своею истиной которая навечно истинна навсегда -- прости мне мои человеческие промашки -- я мыслю следовательно умираю -- я мыслю следовательно рождаюсь -- позволь мне быть неподвижным как пустота -- Как счастливый ребенок заблудившийся в неожиданной грезе и когда дружок обращается к нему он не слышит, дружок пихает его он не шевелится; в конце концов видя чистоту и истинность его транса дружок лишь наблюдает в изумлении -- никогда не сможешь снова стать таким чистым, и выпрыгиваешь из таких трансов со счастливым блеском любви, побывав во сне ангелом.
33
Легкий базар по радио между наблюдателями однажды утром вызывает смех и воспоминание -- чистый ранний солнечный свет, 7 утра, и слышишь такое: "30 десять-восемь на сегодня. 30 слышимость хорошая." В смысле станция номер 30 вышла на сегодня в эфир. Затем: -- "32 тоже десять-восемь на сегодня," сразу же вслед за нею. Затем: -- "34, десять-восемь." Затем: -- "33, десять-семь на десять минут." (Не будет в эфире десять минут.) "Добрый день, мужики."
А сказано таким ярким ранним утренним искаженным помехами голосом студентиков из колледжа, я вижу их выходящими из общаг по утрам в сентябре в их свежих кашмировых свитерах и со свежими книжками они идут по росистым газонам и перебрасываются шутками просто так, их жемчужные зубы и нетронутые одежды и гладкие волосы, вы бы решили что молодежь это именно такие вот жаворонки и не бывает нигде на свете никаких неопрятных бородатых парней ворчащих в бревенчатых хижинах и таскающих воду с напыщенными комментариями -нет, одни лишь свежие милые молодые люди чьи отцы зубные врачи и преуспевающие профессора отошедшие от дел они шагают широкими шагами легко и радостно по девственным лужайкам к интересным темным полкам университетских библиотек -- о черт кому какое дело, когда я сам был таким студентиком то спал до 3 пополудни и установил новый рекорд Колумбии по пропуску занятий за один семестр и мне до сих пор не дают покоя сны об этом где я в конце концов забываю что это были за занятия и кто преподаватели а вместо этого шатаюсь отрешенно будто турист какой среди руин Колизея или Пирамиды Луны среди громадных 100-футовых в высоту разбомбленных заброшенных зданий с привидениями которые слишком изысканны и слишком призрачны чтобы в них могли проводиться занятия -- Ну что ж, маленьким альпийским елочкам в 7 утра нет дела до таких вещей, они лишь выделяют росу.
34
Октябрь всегда замечательное время для меня (стучу по дереву), вот почему я всегда болтаю о нем так много -- Октябрь 1954 года был диким и спокойным, я помню старый кукурузный початок который начал курить в тот месяц (живя в Ричмонд-Хилле с Ма) засиживаясь ночами допоздна сочиняя одну из своих тщательных прозаических (намеренно прозаических) попыток очертить Лоуэлл во всей его целостности, заваривая себе кофе с молоком полуночами с горячим молоком и Нескафе, наконец совершив поездку автобусом в Лоуэлл, со своей пахучей трубкой, как прогуливался по тем призрачным улицам рождения и детства раздувая ее, жуя красные крепкие макинтошевские яблоки, одетый в свою японскую рубашку из шотландки с белыми и темно-коричневыми и темно-оранжевыми узорами, под светлосиним пиджаком, в своих белых башмаках (черная каучуковая подошва) заставляя всех по-сибирски унылых обитателей Сентервилля таращиться на меня отчего я соображал что то что в Нью-Йорке было обычным нарядом в Лоуэлле выглядело ослепительно и даже женственно, хотя мои штаны были просто унылыми старыми коричневыми вельветками -- Да, коричневые вельветовые штаны и румяные яблоки, и моя кукурузная трубка и большой кисет с табаком засунутый в карман, тогда еще не затягиваясь а просто раздувая, гуляя и пиная листву засыпавшую доверху канавы как прежде как я бы делал в четыре года, октябрь в Лоуэлле, и те изумительные ночи в гостинице на Скид-Роу (гостиница Депо-Чемберс возле старого депо) с моим завершенным буддистским или скорее вновьпробужденным пониманием этого сна этого мира -- славный октябрь, закончившийся поездкой обратно в Нью-Йорк сквозь лиственные городишки с белыми колокольнями и старой сухой бурой новоанглийской землей и молодыми сочными студенточками из колледжей перед автобусом, приехав на Манхэттен в 10 вечера на сверкающий Бродвей я покупаю пинту дешевого вина (портвейн) и иду пешком и пью и пою (присасываясь к горлышку на стройках 52-й Улицы и в парадных) пока на Третьей Авеню мимо кого я прохожу по тротуару как не мимо Эстеллы старой моей страсти с целой компанией народу среди которых ее новый муж Харви Маркер (автор Нагих и Обреченных) поэтому я просто даже не смотрю а ниже по улице сворачиваю как только сворачивают они, любопытные взглядики, а я подрубаюсь по дикости нью-йоркских улиц, думая: "Мрачный старый Лоуэлл, хорошо что мы из него уехали, взгляни как народ в Нью-Йорке как бы непрерывно карнавалит и праздничает и у них Субботняя Ночь веселья -- что еще делать в этой безнадежной пустоте?" И я шагаю в Гринвич-Виллидж и вхожу в бар (хеповый кошак) Монмартр уже клевый и заказываю пива в тусклом свете набравшихся негров-интеллектуалов и хипстеров и торчков и музыкантов (Аллен Игер) а рядом со мною негритянский пацан в берете который говорит мне "Что ты делаешь?"
"Я величайший в Америке писатель."
"Я величайший в Америке джазовый пианист," говорит он, и мы жмем прут другу руки, выпиваем за это, и на пианино он выколачивает мне странные новые аккорды, сумасшедшие атональные новые аккорды, к старым джазовым мелодиям -Малыш Эл официант объявляет его великим -- Снаружи октябрьская ночь в Манхэттене и на оптовых рынках на набережной стоят бочки и в них грузчиками оставлены гореть костры возле которых я останавливаюсь и грею руки и прикладываюсь раз два раза к бутылочке и слышу бвууум пароходов в проливе и задираю голову и там, те же самые звезды что и над Лоуэллом, октябрь, нежный и любящий и печальный, и весь он рано или поздно увяжется в совершенный букет любви я думаю и я поднесу его Татхагате Господу моему, Богу, со словами "Господи Ты возликовал -- и славен будь за то что показал мне как Ты это сделал -- Господи теперь я готов к большему -- и на сей раз я не стану хныкать -- На сей раз я сохраню свой разум ясным касательно того факта что он суть Твои Пустые Формы."
...Этот мир, осязаемая мысль о Боге...
35
До самой этой бури с молнией которая была сухой, разряды били в сухой лес, только потом пошел дождь немного пригасивший пожары, те стали вспыхивать по всей этой дикой местности -- Один на Бейкер-Ривер посылает большую тучу мутного дыма вниз по Малому Ребровому Ручью прямо подо мной заставляя меня ошибочно предположить что горит там но они вычисляют в каком направлении идут долины и куда относит дым -- Потом, во время бури с молнией за Пиком Скагит к востоку от себя я видел красное зарево, затем пропало четыре дня спустя с самолета засекли выгоревший акр но то в основном сухостой от которого эта дымка в Ручье Три Дурня -- По потом настает большой пожар на Громовом Ручье который мне видно в 22 милях к югу как он вздымает дым из-за Рубинового Хребта -- Сильный юго-западный ветер раздувает его от двухакрового пожара в 3 до неистового восемнадцатиакрового в 5, радио обезумело, мой мягкий районный управляющий Джин О'Хара не прекращает вздыхать по радио при поступлении каждой новой сводки -- В Беллингэме снаряжают восемь парашютистов чтоб они подлетели и высадились на крутой хребет -- Наши собственные скагитовские команды перемещаются с Большого Бобра на озеро, лодкой, и долгой горной тропой к большому дыму -- Стоит солнечный день с сильным ветром и самой маленькой влажностью за весь год -- Этот пожар как впечатлительный Пэт Гартон на Кратере поначалу ошибочно посчитал будто бы находится ближе к нему чем на самом деле, около перевала Ухающей Совы, но иезуит Нед Гауди на Сауэрдау презрительно усмехаясь подтверждает вместе с самолетом точное местоположение значит это "его" пожар -- эти парни будучи лесниками-карьеристами весьма религиозно ревнивы по части "его" и "моих" пожаров, как будто -- "Джин ты там?" спрашивает Говард на Наблюдательной Горе, передавая информацию от десятника скагитской команды который стоит у самой кромки пожара со своей рацией а его люди просто смотрят на глубокую неприступную осыпь где тот бушует -- "почти перпендикулярный -- Э-э 4, он говорит что вы могли бы спуститься с вершины, там возможно понадобятся веревки а он не смог собрать то что вам нужно..." -"Окей," вздыхает О'Хара, "скажи ему чтобы ждал -- 33 ответьте 4" -- "33" -"МакКарти уже вылетел из аэропорта?" (МакКарти и Инспектор Лесничества большая шишка совершают облет пожара), 33 должен вызвать аэропорт и узнать -- "Единица ответьте 33" -- повторяет четыре раза -- "Снова четверка, я кажется не могу пробиться в аэропорт" -- "Окей, спасибо" -- Но выясняется что МакКарти в своем беллингэмском кабинете или дома, очевидно ему это до лампочки пока поскольку пожар не его -- Вздыхающий О'Хара, милейший человек, ни единого грубого слова (в отличие от начальственного хладноглазого Герке), думаю если мне доведется обнаружить в этот критический час пожар то придется предварять свое извещение вот таким "Очень не хочется наваливать на тебя лишние хлопоты..." Тем временем природа невинно сгорает, всего навсего природа сжигающая природу -- Сам я сижу и ем свой обед из крафтовской лапши с сыром и пью крепкий черный кофе и наблюдаю за дымом в 22 милях отсюда и слушаю радио -- Осталось только три недели и снимаюсь в Мексику -- В шесть часов солнце жарит по-прежнему но сильный ветер и ко мне подкрадывается самолет, вызывает меня: "Мы сейчас скинем тебе батареи," я выхожу и машу им, они машут в ответ как Линдберг в своем моноплане и разворачиваются и пролетают над моим хребтом сбрасывая дивный узелок с небес который выхлестывает джутовый парашют и плывет плывет далеко мимо цели (сильный ветер) и пока я слежу за ним взглядом затаив дыхание вижу как он собирается перевалить за самую хребтину и вниз в 1000-футовую Горловину Молнии но великодушная елочка цепляет стропы и тяжелый узелок повисает на стене утеса -- Я надеваю пустой рюкзак помыв посуду и спускаюсь вниз, нахожу посылочку, очень тяжелую, кладу ее в рюкзак, обрезая стропы и ленты и потея и скользя по гальке, и со скатанным парашютом под мышкой скорбно карабкаюсь обратно на хребтину к моей милой маленькой хижине -- через две минуты пот мой высыхает и все сделано -- Я гляжу на дальние пожары в дальних горах и вижу маленькие воображаемые цветочки зрения о которых говорится в Сурангама-Сутре из которой я знаю что все это эфемерный сон ощущения -- Что земной пользы знать это? Что земной пользы в чем бы то ни было?
36
И вот это именно то что означает Майя, она означает что нас одурачили и мы поверили в реальность чувства от внешности вещей -- Майя на санскрите, она означает обман -- Почему же нас продолжают дурачить даже когда мы знаем об этом? -- Из-за энергии нашей привычки и мы передаем ее от хромосомы к хромосоме нашим детям но даже когда последнее живое существо на земле будет всасывать последнюю капельку воды у подножия экваториальных ледяных полей в мире будет оставаться энергия привычки Майи, впитавшаяся и в скалу и в чешую -- В какие скалу и чешую? Нет там никаких, уже нет, и никогда не было -Простейшая истина на свете недостижима для нас из-за ее совершенной простоты, т.е. ее чистого ничто -- Нет никаких пробудителей и никаких значений -- Если даже 400 нагих Нагов вдруг пришли бы сурово топая с той стороны хребта и сказали мне "Нам сообщили что на этой вершине мы отыщем Будду -- мы прошли много стран, много лет, чтобы добраться сюда -- ты здесь один?" -- "Да" -"Значит ты и есть Будда" и все 400 простираются передо мною и начинают мне поклоняться, а я сижу внезапно совершенно в алмазном молчании -- даже тогда, а я не был бы удивлен (к чему удивляться?) даже тогда я бы понял что нет, нет Будды, нет пробудителя, и нет Значения, нет Дхармы, а все это один сплошной обман Майи.
37
Ибо утро в Горловине Молнии это всего лишь прекрасный сон -- вик-вики-вик птички, длинная сине-коричневая тень от рос первородного тумана падающих к солнцу по елям, тишь ручья вечно-постоянная, плотнеющие бродяги деревья с дымными головами вокруг центральной ложи росяного пруда, и вся фантасмагория оранжевых золотых воображаемых небесных цветов света в аппарате моего глазного яблока что подсоединяет Обман чтобы увидеть его, паперти уха что балансируют жидко чтобы очистить слышимости в звуки, вечно занятой комар разума что различает и пережевывает различия, старые сухие какашки млекопитающих в сарае, бизонг-бизонг утренних мух, несколько прядей облаков, молчаливый Восток Амиды, шишка холма тяжелый толчок материи свернутый в комок, все это один редкий жидкий сон отпечатывающийся (отпечатывающийся?) на моих нервных окончаниях и как я сказал еще даже не это, Боже мой зачем мы уйдем чтобы быть одураченными?
1 2 3 4 5 6 7 8
33
Легкий базар по радио между наблюдателями однажды утром вызывает смех и воспоминание -- чистый ранний солнечный свет, 7 утра, и слышишь такое: "30 десять-восемь на сегодня. 30 слышимость хорошая." В смысле станция номер 30 вышла на сегодня в эфир. Затем: -- "32 тоже десять-восемь на сегодня," сразу же вслед за нею. Затем: -- "34, десять-восемь." Затем: -- "33, десять-семь на десять минут." (Не будет в эфире десять минут.) "Добрый день, мужики."
А сказано таким ярким ранним утренним искаженным помехами голосом студентиков из колледжа, я вижу их выходящими из общаг по утрам в сентябре в их свежих кашмировых свитерах и со свежими книжками они идут по росистым газонам и перебрасываются шутками просто так, их жемчужные зубы и нетронутые одежды и гладкие волосы, вы бы решили что молодежь это именно такие вот жаворонки и не бывает нигде на свете никаких неопрятных бородатых парней ворчащих в бревенчатых хижинах и таскающих воду с напыщенными комментариями -нет, одни лишь свежие милые молодые люди чьи отцы зубные врачи и преуспевающие профессора отошедшие от дел они шагают широкими шагами легко и радостно по девственным лужайкам к интересным темным полкам университетских библиотек -- о черт кому какое дело, когда я сам был таким студентиком то спал до 3 пополудни и установил новый рекорд Колумбии по пропуску занятий за один семестр и мне до сих пор не дают покоя сны об этом где я в конце концов забываю что это были за занятия и кто преподаватели а вместо этого шатаюсь отрешенно будто турист какой среди руин Колизея или Пирамиды Луны среди громадных 100-футовых в высоту разбомбленных заброшенных зданий с привидениями которые слишком изысканны и слишком призрачны чтобы в них могли проводиться занятия -- Ну что ж, маленьким альпийским елочкам в 7 утра нет дела до таких вещей, они лишь выделяют росу.
34
Октябрь всегда замечательное время для меня (стучу по дереву), вот почему я всегда болтаю о нем так много -- Октябрь 1954 года был диким и спокойным, я помню старый кукурузный початок который начал курить в тот месяц (живя в Ричмонд-Хилле с Ма) засиживаясь ночами допоздна сочиняя одну из своих тщательных прозаических (намеренно прозаических) попыток очертить Лоуэлл во всей его целостности, заваривая себе кофе с молоком полуночами с горячим молоком и Нескафе, наконец совершив поездку автобусом в Лоуэлл, со своей пахучей трубкой, как прогуливался по тем призрачным улицам рождения и детства раздувая ее, жуя красные крепкие макинтошевские яблоки, одетый в свою японскую рубашку из шотландки с белыми и темно-коричневыми и темно-оранжевыми узорами, под светлосиним пиджаком, в своих белых башмаках (черная каучуковая подошва) заставляя всех по-сибирски унылых обитателей Сентервилля таращиться на меня отчего я соображал что то что в Нью-Йорке было обычным нарядом в Лоуэлле выглядело ослепительно и даже женственно, хотя мои штаны были просто унылыми старыми коричневыми вельветками -- Да, коричневые вельветовые штаны и румяные яблоки, и моя кукурузная трубка и большой кисет с табаком засунутый в карман, тогда еще не затягиваясь а просто раздувая, гуляя и пиная листву засыпавшую доверху канавы как прежде как я бы делал в четыре года, октябрь в Лоуэлле, и те изумительные ночи в гостинице на Скид-Роу (гостиница Депо-Чемберс возле старого депо) с моим завершенным буддистским или скорее вновьпробужденным пониманием этого сна этого мира -- славный октябрь, закончившийся поездкой обратно в Нью-Йорк сквозь лиственные городишки с белыми колокольнями и старой сухой бурой новоанглийской землей и молодыми сочными студенточками из колледжей перед автобусом, приехав на Манхэттен в 10 вечера на сверкающий Бродвей я покупаю пинту дешевого вина (портвейн) и иду пешком и пью и пою (присасываясь к горлышку на стройках 52-й Улицы и в парадных) пока на Третьей Авеню мимо кого я прохожу по тротуару как не мимо Эстеллы старой моей страсти с целой компанией народу среди которых ее новый муж Харви Маркер (автор Нагих и Обреченных) поэтому я просто даже не смотрю а ниже по улице сворачиваю как только сворачивают они, любопытные взглядики, а я подрубаюсь по дикости нью-йоркских улиц, думая: "Мрачный старый Лоуэлл, хорошо что мы из него уехали, взгляни как народ в Нью-Йорке как бы непрерывно карнавалит и праздничает и у них Субботняя Ночь веселья -- что еще делать в этой безнадежной пустоте?" И я шагаю в Гринвич-Виллидж и вхожу в бар (хеповый кошак) Монмартр уже клевый и заказываю пива в тусклом свете набравшихся негров-интеллектуалов и хипстеров и торчков и музыкантов (Аллен Игер) а рядом со мною негритянский пацан в берете который говорит мне "Что ты делаешь?"
"Я величайший в Америке писатель."
"Я величайший в Америке джазовый пианист," говорит он, и мы жмем прут другу руки, выпиваем за это, и на пианино он выколачивает мне странные новые аккорды, сумасшедшие атональные новые аккорды, к старым джазовым мелодиям -Малыш Эл официант объявляет его великим -- Снаружи октябрьская ночь в Манхэттене и на оптовых рынках на набережной стоят бочки и в них грузчиками оставлены гореть костры возле которых я останавливаюсь и грею руки и прикладываюсь раз два раза к бутылочке и слышу бвууум пароходов в проливе и задираю голову и там, те же самые звезды что и над Лоуэллом, октябрь, нежный и любящий и печальный, и весь он рано или поздно увяжется в совершенный букет любви я думаю и я поднесу его Татхагате Господу моему, Богу, со словами "Господи Ты возликовал -- и славен будь за то что показал мне как Ты это сделал -- Господи теперь я готов к большему -- и на сей раз я не стану хныкать -- На сей раз я сохраню свой разум ясным касательно того факта что он суть Твои Пустые Формы."
...Этот мир, осязаемая мысль о Боге...
35
До самой этой бури с молнией которая была сухой, разряды били в сухой лес, только потом пошел дождь немного пригасивший пожары, те стали вспыхивать по всей этой дикой местности -- Один на Бейкер-Ривер посылает большую тучу мутного дыма вниз по Малому Ребровому Ручью прямо подо мной заставляя меня ошибочно предположить что горит там но они вычисляют в каком направлении идут долины и куда относит дым -- Потом, во время бури с молнией за Пиком Скагит к востоку от себя я видел красное зарево, затем пропало четыре дня спустя с самолета засекли выгоревший акр но то в основном сухостой от которого эта дымка в Ручье Три Дурня -- По потом настает большой пожар на Громовом Ручье который мне видно в 22 милях к югу как он вздымает дым из-за Рубинового Хребта -- Сильный юго-западный ветер раздувает его от двухакрового пожара в 3 до неистового восемнадцатиакрового в 5, радио обезумело, мой мягкий районный управляющий Джин О'Хара не прекращает вздыхать по радио при поступлении каждой новой сводки -- В Беллингэме снаряжают восемь парашютистов чтоб они подлетели и высадились на крутой хребет -- Наши собственные скагитовские команды перемещаются с Большого Бобра на озеро, лодкой, и долгой горной тропой к большому дыму -- Стоит солнечный день с сильным ветром и самой маленькой влажностью за весь год -- Этот пожар как впечатлительный Пэт Гартон на Кратере поначалу ошибочно посчитал будто бы находится ближе к нему чем на самом деле, около перевала Ухающей Совы, но иезуит Нед Гауди на Сауэрдау презрительно усмехаясь подтверждает вместе с самолетом точное местоположение значит это "его" пожар -- эти парни будучи лесниками-карьеристами весьма религиозно ревнивы по части "его" и "моих" пожаров, как будто -- "Джин ты там?" спрашивает Говард на Наблюдательной Горе, передавая информацию от десятника скагитской команды который стоит у самой кромки пожара со своей рацией а его люди просто смотрят на глубокую неприступную осыпь где тот бушует -- "почти перпендикулярный -- Э-э 4, он говорит что вы могли бы спуститься с вершины, там возможно понадобятся веревки а он не смог собрать то что вам нужно..." -"Окей," вздыхает О'Хара, "скажи ему чтобы ждал -- 33 ответьте 4" -- "33" -"МакКарти уже вылетел из аэропорта?" (МакКарти и Инспектор Лесничества большая шишка совершают облет пожара), 33 должен вызвать аэропорт и узнать -- "Единица ответьте 33" -- повторяет четыре раза -- "Снова четверка, я кажется не могу пробиться в аэропорт" -- "Окей, спасибо" -- Но выясняется что МакКарти в своем беллингэмском кабинете или дома, очевидно ему это до лампочки пока поскольку пожар не его -- Вздыхающий О'Хара, милейший человек, ни единого грубого слова (в отличие от начальственного хладноглазого Герке), думаю если мне доведется обнаружить в этот критический час пожар то придется предварять свое извещение вот таким "Очень не хочется наваливать на тебя лишние хлопоты..." Тем временем природа невинно сгорает, всего навсего природа сжигающая природу -- Сам я сижу и ем свой обед из крафтовской лапши с сыром и пью крепкий черный кофе и наблюдаю за дымом в 22 милях отсюда и слушаю радио -- Осталось только три недели и снимаюсь в Мексику -- В шесть часов солнце жарит по-прежнему но сильный ветер и ко мне подкрадывается самолет, вызывает меня: "Мы сейчас скинем тебе батареи," я выхожу и машу им, они машут в ответ как Линдберг в своем моноплане и разворачиваются и пролетают над моим хребтом сбрасывая дивный узелок с небес который выхлестывает джутовый парашют и плывет плывет далеко мимо цели (сильный ветер) и пока я слежу за ним взглядом затаив дыхание вижу как он собирается перевалить за самую хребтину и вниз в 1000-футовую Горловину Молнии но великодушная елочка цепляет стропы и тяжелый узелок повисает на стене утеса -- Я надеваю пустой рюкзак помыв посуду и спускаюсь вниз, нахожу посылочку, очень тяжелую, кладу ее в рюкзак, обрезая стропы и ленты и потея и скользя по гальке, и со скатанным парашютом под мышкой скорбно карабкаюсь обратно на хребтину к моей милой маленькой хижине -- через две минуты пот мой высыхает и все сделано -- Я гляжу на дальние пожары в дальних горах и вижу маленькие воображаемые цветочки зрения о которых говорится в Сурангама-Сутре из которой я знаю что все это эфемерный сон ощущения -- Что земной пользы знать это? Что земной пользы в чем бы то ни было?
36
И вот это именно то что означает Майя, она означает что нас одурачили и мы поверили в реальность чувства от внешности вещей -- Майя на санскрите, она означает обман -- Почему же нас продолжают дурачить даже когда мы знаем об этом? -- Из-за энергии нашей привычки и мы передаем ее от хромосомы к хромосоме нашим детям но даже когда последнее живое существо на земле будет всасывать последнюю капельку воды у подножия экваториальных ледяных полей в мире будет оставаться энергия привычки Майи, впитавшаяся и в скалу и в чешую -- В какие скалу и чешую? Нет там никаких, уже нет, и никогда не было -Простейшая истина на свете недостижима для нас из-за ее совершенной простоты, т.е. ее чистого ничто -- Нет никаких пробудителей и никаких значений -- Если даже 400 нагих Нагов вдруг пришли бы сурово топая с той стороны хребта и сказали мне "Нам сообщили что на этой вершине мы отыщем Будду -- мы прошли много стран, много лет, чтобы добраться сюда -- ты здесь один?" -- "Да" -"Значит ты и есть Будда" и все 400 простираются передо мною и начинают мне поклоняться, а я сижу внезапно совершенно в алмазном молчании -- даже тогда, а я не был бы удивлен (к чему удивляться?) даже тогда я бы понял что нет, нет Будды, нет пробудителя, и нет Значения, нет Дхармы, а все это один сплошной обман Майи.
37
Ибо утро в Горловине Молнии это всего лишь прекрасный сон -- вик-вики-вик птички, длинная сине-коричневая тень от рос первородного тумана падающих к солнцу по елям, тишь ручья вечно-постоянная, плотнеющие бродяги деревья с дымными головами вокруг центральной ложи росяного пруда, и вся фантасмагория оранжевых золотых воображаемых небесных цветов света в аппарате моего глазного яблока что подсоединяет Обман чтобы увидеть его, паперти уха что балансируют жидко чтобы очистить слышимости в звуки, вечно занятой комар разума что различает и пережевывает различия, старые сухие какашки млекопитающих в сарае, бизонг-бизонг утренних мух, несколько прядей облаков, молчаливый Восток Амиды, шишка холма тяжелый толчок материи свернутый в комок, все это один редкий жидкий сон отпечатывающийся (отпечатывающийся?) на моих нервных окончаниях и как я сказал еще даже не это, Боже мой зачем мы уйдем чтобы быть одураченными?
1 2 3 4 5 6 7 8