»
— Так! Значит, ты переделала одну из комнат специально для доньи Изабеллы!
— Да.
— И она… Я даже боюсь произнести… Она остается?
— Да, да.
— Почему?
Шейн уверенно ответила:
— Сарита нуждается в ней.
— У нее есть мы.
— Это не одно и то же, Чэз. Поверь, я знаю. Сарита знает донну Изабеллу с рождения. Она — ее единственная семья. Донья Изабелла ничего не рассказала мне, но я подозреваю, что она не хочет увозить девочку в Мехико из боязни, что ее не примут другие родственники Мадлен.
— Я никогда не задумывался над этим, — признался Чэз. — Но донья Изабелла все равно должна уйти.
— Ты хоть представляешь себе, как больно маленькой девочке расставаться с любимым человеком?
Что-то в ее голосе привлекло его внимание.
— Конечно, нет. А ты?
— Да, — спокойно ответила Шейн, но было очевидно, что ей неприятно об этом говорить. — Сарита будет расти среди любящих ее людей. Однако никто и никогда не заменит девочке бабушку.
— Твои неприятные воспоминания как-то связаны с тетей? С той самой тетей, от которой тебя забрал Рейф?
Шейн кивнула:
— Раньше я ни с кем об этом не говорила, даже с братом. Но ради Сариты, ради ее благополучия… я расскажу тебе свою печальную историю.
— Дорогая, если это причиняет тебе боль, то не надо…
Но Шейн уже не слушала его, ее мысли были далеко в прошлом.
— У нас с Рейфом были разные матери. Ты знаешь об этом? Впрочем, не важно… Моя мать и отец погибли, врезавшись на катере в причал. Мне тогда было три года, а Рейфу — шестнадцать. Мы остались одни, мать Рейфа умерла от какой-то болезни еще до того, как познакомились мои родители. И ему пришлось взвалить на свои плечи огромную ответственность: управлять кофейной плантацией, присматривать за мной, распределять семейный бюджет…
— Я ничего не знал… — Чэз нежно обнял Шейн за плечи и посадил на кровать. — И что же случилось потом?
— Он все потерял. Наш дом, деньги… Рейф был в отчаянии: нам нечего было есть.
— И что он сделал?
— Рейф собрал оставшиеся деньги, позвонил сестре моей мамы и попросил ее забрать меня к себе. Тетя Джеки прилетела и забрала меня во Флориду как раз накануне Рождества…
— А как же он?
— Тетя сказала, что Рейф не имеет к ее семье никакого отношения, и отказалась заботиться о нем. С тех пор она даже не произносила его имени и уж, конечно, не говорила о его дальнейшей судьбе.
Чэз никак не мог представить Рейфа — мужественного, волевого человека — беспомощным подростком.
— Она что же, бросила его на произвол судьбы?
Шейн молча кивнула и продолжила свой рассказ:
— Я очень не хотела уезжать. Я была готова жить с Рейфом на улице, лишь бы остаться в Коста-Рике. Но кто станет слушать маленького ребенка!
— И как тебе жилось у нее? — осторожно спросил Чэз, прижимая ее к себе и чувствуя, как она дрожит.
— Тетя Джеки любила рассказывать о том, какой легкомысленной и порочной была моя мать и что она была против ее брака с моим отцом. Первое, что она сделала, когда мы приехали во Флориду, — сожгла мое скудное имущество, в том числе и любимую куклу — подарок Рейфа… — У Шейн задрожали губы и на глазах выступили слезы. — Ты часто спрашивал меня, почему мне так хочется иметь на Рождество елку… Понимаешь, у тети Джеки ее никогда не было… Я росла, как Золушка у злой мачехи…
— А как же Рейф? — спросил Чэз, когда она немного успокоилась. — Он искал тебя?
— Да, и нашел.
— Сколько тебе было тогда лет?
— Двенадцать.
«Девять лет — вечность для маленькой сироты! — подумал Чэз. — Девять лет! Я искал тебя так же долго, Шейн!» Вслух он поинтересовался:
— И тетя Джеки вернула тебя?
— Нет, — Шейн брезгливо поморщилась, как будто испачкалась чем-то мерзким. — Она продала меня ему.
Чэз почувствовал, что всей душой ненавидит эту отвратительную женщину. Он еще крепче прижал к себе Шейн, шепча ласковые слова.
— Нет, Чэз, — остановила она его, — ты меня не так понял. Я рассказала тебе эту историю не для того, чтобы ты меня пожалел!
— Не волнуйся, все хорошо…
— Нет, — Шейн спрятала лицо у него на груди, все плохо! Я знаю, ты не можешь любить меня, но Сарите очень нужна твоя любовь. Она невинный ребенок, не заставляй ее страдать, как страдала я. Девочка нуждается в бабушке. Прошу тебя, Чэз, выполни мою просьбу!
— Не надо, не плачь…
Шейн торопливо вытерла слезы:
— Прости меня, я больше не причиню тебе боли… Дом для Сариты готов — и я ухожу.
Чэзу хотелось кричать, плакать, ругаться на чем свет стоит, но… он не мог, сраженный неожиданным известием: она все же собирается уйти от него!
Глава 10
Чэз удивленно замер в дверях гостиной, увидев, что Пенни беседует с доньей Изабеллой. И не просто беседует, а учит играть в карты!
— Боюсь, вы расстроитесь, увидев мои карты, ухмыляясь, заявил Пенни.
— Я постараюсь держать себя в руках.
— Масть! Вы проиграли!
— Сыграем еще раз, сеньор Пенворси?
— Охотно, сеньора! Только не называйте меня полным именем.
— Как вам угодно, сеньор Пенни.
— Так, уже лучше! — усмехнулся тот, выкладывая карты на стол. — Два туза, два короля.
— Впечатляет, — улыбнулась донья Изабелла. — А у меня четыре дамы. Я выиграла, не так ли?
«Вот уж не думал, что настанет такой день, когда я увижу этих двоих играющими в карты!» — подумал Чэз, ухмыляясь. На этом сюрпризы не закончились. Войдя на кухню, он увидел, как Моджо и Сарита вместе пекут печенье. Они стали неразлучными друзьями с тех пор, как она случайно забежала на кухню. Моджо в тот момент сидел за столом и чистил картошку.
Сарита резко остановилась и, вместо того, чтобы испугаться, с интересом уставилась на его шрамы, потом забралась к нему на колени и стала осторожно складывать очищенный картофель в миску с водой…
Несмотря на то, что все было более чем прекрасно, Чэз страдал: Шейн ушла от него! Он каждую минуту вспоминал о ней, о ее страстном желании нарядить рождественскую елку, о том, как отчаянно она нуждалась в его любви. Чэз ненавидел себя за то, что своим малодушием растянул их страдания на девять долгих лет и не смог своей любовью исправить ошибку, когда они снова встретились. Неожиданно ему пришло в голову одно очень важное решение, и он направился в кабинет. Там он открыл выдвижной ящик письменного стола, достал визитную карточку Рейфа и набрал нужный номер. Раздался гудок.
— Бьюмонт слушает, — раздался знакомый голос.
— Ты сказал, что я могу обратиться к тебе за помощью…
— Макинтайр?
— Угадал. Ты не мог бы сделать мне одолжение?..
Несмотря на зиму, Сан-Франциско встретил Чэза моросящим дождем. Он стоял напротив какого-то музея и ждал появления Рейфа. «Почему он не позвал Шейн к телефону? — размышлял Чэз. — Если он злится на меня, тогда зачем назначил встречу?»
— Рад, Макинтайр, что ты все-таки пришел, раздал знакомый голос.
Чэз обернулся: Рейф. Они обменялись крепким рукопожатием.
— Ты не оставил мне выбора.
— Так оно и есть, — усмехнулся тот. — Я должен сказать тебе кое-что, чтоб сестра не слышала.
— И для этого я потащился в Сан-Франциско?
— Не только, поверь мне… Мы могли бы осмотреть город.
В своей «дружеской» беседе оба не скрывали враждебности друг к другу. Они не спеша прошлись вокруг музея. Разговор не клеился. Наконец Рейф решился:
— Зачем ты просил меня позвать Шейн к телефону?
— Она должна знать, что я ни за что на свете не откажусь от нее, особенно теперь, когда знаю, сколько она пережила, в том числе и из-за меня.
— Значит, она рассказала тебе о тете Джеки?
— Да.
— И об автомобильной аварии?
— Да.
— И о том, что она купила тогда билет на Рождественский Бал Золушки?
— Но я не видел там ее! — удивился Чэз.
— Потому что я забрал у нее этот билет и отправился туда сам. В тот вечер мы с Эллой поженились.
— Значит, ты снова украл ее у меня?! — прорычал Чэз, сжимая кулаки.
— Признаю, я был не прав. Но, согласись, если бы обстоятельства сложились по-другому, в твоей жизни не было бы Сариты.
— Иначе я выбил бы тебе все зубы. Рейф продолжал говорить, даже не обратив внимания на угрозу Чэза:
— Тем более поздно вспоминать прошлое…
— Поздно, слишком поздно, — согласился тот.
— Ты уверен, что это не гордость говорит в тебе?
— Если бы во мне осталась хоть капля гордости, я не стоял бы здесь.
— Нет, за всем этим скрывается еще что-то. О чем ты не хочешь говорить. Давай же, поделись со мной!
— Ты напрашиваешься на неприятности, Бьюмонт!
— Хорошо, — усмехнулся Рейф. — Тебе все равно придется это сделать. — Он протянул ему довольно большую картину (странно, но Чэз почему-то не заметил, что он что-то держит в руках). — Это недавно прислали нам авиапочтой. Шейн просила передать ее тебе. Она сказала, ты все поймешь.
Чэз взглянул на картину и замер: это было мозаичное панно, и на нем был изображен он — Чэз Макинтайр! Он поднимался по лестнице на балкон, частично оставаясь в тени, частично освещенный светом из окна; наверху его с нетерпением ждала женщина, протягивая навстречу руку. Внизу было написано название «Вечная любовь» и стояла подпись — подпись Шейн!
Чэз был готов кричать от радости!
— Бедная моя сестра любит тебя. А ты до сих пор сомневаешься, любишь ли ее, — услышал он голос Рейфа.
«Нет, не сомневаюсь! — восторженно думал Чэз. — Наша бессмертная любовь навеки связывает нас! Как жаль, что я боялся признаться в этом раньше!»
— Спасибо тебе, Рейф! — Чэз дружески похлопал его по плечу. — Мне пора домой! Она ждет меня там!
«Скорее, скорее… — вихрем проносились торопливые мысли, когда он садился в машину. — Завтра Рождество, и у меня есть уютный дом, дочь, донья Изабелла, немного надоедливые слуги… Но самое главное, у меня есть любящая жена, которую я люблю всем сердцем!»
— Что он там делает? — шепотом поинтересовалась Шейн у Джимбо (уже, наверное, в третий раз), проходя мимо запертой двери кабинета.
— То же, что и всегда, — угрюмо ответил тот, пьет и пишет письма. Он проводит так каждый сочельник.
— Но почему?
— Не знаю. Может, вам пойти к Моджо на кухню? Там всегда есть работа.
— Нет, спасибо. Не сейчас.
Джимбо пожал плечами и направился по своим делам.
Шейн на цыпочках подошла к двери, стараясь расслышать, что происходит внутри.
— Я могу вам чем-нибудь помочь, хозяйка? — Это Пенни.
— Нет. Я только…
— Подслушивали?
— Что-то вроде того, — вздохнув, призналась она.
— Что ж, продолжайте. Только хочу предупредить вас: до утра он не выйдет из кабинета. Так было всегда.
Шейн бросила последний взгляд в сторону запертой двери и поспешила в спальню. Увы, в этом доме не будет настоящего Рождества, с елкой, цветными огоньками, подарками… Она взяла в руки яркую коробочку — подарок Чэзу. А какой замечательный сюрприз она приготовила для Сариты! Не в силах больше сдерживаться, Шейн упала на постель и разрыдалась. Поплакав вволю, она заснула.
— Тише, болван!
— Но, босс, вы требуете невозможного: протащить такое большое дерево в такой узкий дверной проем…
— Если ты разбудишь жену или дочь, я тебе голову оторву!
— Куда ставить-то, босс? — кряхтя, поинтересовался Моджо.
— У окна.
— Я принес, что вы просили, — в дверях гостиной показался Джимбо.
— Если ты немедленно не прекратишь топать как слон, я свяжу тебя этими гирляндами, а на уши повешу хрустальные шары!
— Ну что вы привязались к моим ушам, босс! Они абсолютно не годятся для того, чтобы украшать их.
— Точно! — усмехнулся Пенни.
— Да замолчите вы, наконец!
— Все еще не могу поверить, босс: вы в трезвом виде собрались наряжать рождественскую елку… Что случилось с вашим любимым коньяком?
— Я с ним расстался навсегда. Пенни.
— Я знал, что женитьба плохо влияет на мужчину, — усмехнулся тот.
— Может быть, — улыбнулся Чэз. — Всем спасибо. Теперь идите спать. Дальше я сам управлюсь.
— Вы не хотите, чтобы мы вам помогли? — удивился Пенни.
— Я должен сделать все сам, — ответил Чэз и подумал: «И это доставит мне огромное удовольствие!»
На следующий день Шейн проснулась удивительно рано. Чэза рядом не оказалось, как и предупреждал Пенни. Она выскользнула из постели, надела халат и поспешила к его кабинету. Ей предстояла последняя попытка убедить Чэза справлять Рождество… Кабинет был открыт, но его там не оказалось. Тогда Шейн, бесшумно ступая босыми ногами по паркету, направилась в гостиную и… замерла на пороге Ее муж спал на полу, а рядом с ним стояла… Шейн протерла глаза. Да, она не ошиблась: это живая рождественская елка! Наверное, она вскрикнула от радости, потому что Чэз заворочался и открыл один глаз.
— О, Чэз, — прошептала Шейн, — ты сделал всю эту красоту один?
— Доброе утро, дорогая! С Рождеством!
— Ты, оказывается, знаешь, какой сегодня день! — усмехнулась она.
— Конечно, знаю. А ты?
— И я тоже. Не могу поверить: это же рождественская елка!
— Где? — хитро сощурился Чэз. — Я же не справляю Рождество, забыла? Странно, как она сюда попала…
— Ты даже украсил ее… О, Чэз!
— Дорогая, не плачь! Я сделал это, чтобы порадовать тебя, а не огорчать.
— Я не плачу, — всхлипнула она. — Я счастлива! Чэз улыбнулся и поцеловал ее. Его поцелуй говорил ей о любви и страсти больше, чем все слова на свете.
— С Рождеством, жена… Шейн прижалась к нему:
— Значит, ты ночью притащил сюда елку и наряжал ее до утра?
— Что-то вроде того.
— Но почему?
— Потому что я понял, что ошибался. Вы с Саритой, как никто, заслужили это Рождество.
— Ты даже приготовил подарки…
— Для тебя у меня есть совершенно особенный подарок.
— И какой же?
— Не скажу. Это сюрприз.
Шейн хотела задать ему еще очень много вопросов, но тут в гостиную вбежала Сарита. Увидев огромную елку, богато украшенную различными огоньками, гирляндами и шарами, и разноцветные подарки, аккуратно сложенные под ней, девочка радостно взвизгнула и обняла отца.
— С Рождеством, принцесса! — в один голос сказали Шейн и Чэз.
Тут в гостиную вошли донья Изабелла, Моджо, Джимбо и Пенни.
— Замечательно! — похвалили они.
Следующие несколько часов были самыми счастливыми в жизни Шейн.
Быстро позавтракав, все отправились открывать подарки. Счастливая Сарита, открыв свои подарки, расцеловала всех, но особенно нежно она целовала своих родителей — Чэза и Шейн. И, конечно, они не смогли сдержать слез. Шейн только сейчас поняла, как сильно она любит свою приемную дочь, а Чэз был просто на седьмом небе от счастья. Моджо получил в подарок большой удобный нож для резки мяса («Без всяких намеков» — как сказал Чэз), Джимбо — специальную планшетку, которую можно пристегивать к поясу («Для записи важных дел», — улыбнулась Шейн), а Пенни — новую колоду карт («Вместо старых», — подмигнул Чэз). Донья Изабелла оценила по достоинству махровый халат и уютные тапочки.
Какое-то время спустя Чэз привел жену в спальню.
— Я хочу вручить тебе свой подарок наедине, объяснил он.
— И я тоже. Кто будет первым?
— Я подожду. Вот. Открой это.
Шейн послушалась: в небольшой шкатулке с позолоченной окантовкой лежали письма… для нее! Волнуясь, она достала то, что лежало сверху — Я так и не решился послать их тебе… — объяснил Чэз. — Прочти его…
Шейн кивнула и вскрыла конверт.
Моей вновь обретенной невесте Мне осталось сказать только одно: я люблю тебя! Я так долго отказывался признаться в этом даже себе, а теперь смело говорю: я люблю тебя, жена моя, моя единственная!
Навеки твой,
Чэз.
— Ты написал это вчера, когда заперся в кабинете, верно? — воскликнула Шейн, закончив читать.
— Да, — улыбнулся Чэз. — В этой шкатулке лежат все письма, которые я писал тебе в годы нашей разлуки, но так и не решился отправить. И еще кое-что… — многозначительно добавил он.
Шейн дрожащими руками перебрала письма в шкатулке и извлекла два золотых билета на следующий Бал Годовщины.
— О, Чэз! — выдохнула она, не в силах больше сдерживать слезы.
— Нам придется долго ждать, но все-таки… Шейн прижалась к его груди. Они помолчали.
— Скажи, — спустя какое-то время поинтересовалась она, — почему ты так долго не решался признаться мне в любви?
— Я любил тебя, Шейн, но мне мешала злость. Я злился на Рейфа за то, что он разлучил нас тогда. Я злился на тебя за то, что ты не вернулась ко мне. Но на себя я злился еще сильнее за то, что сдался и не нашел тебя.
— Понимаю…
— Я всегда буду любить тебя, дорогая… Шейн не дала ему закончить, страстно и искренне поцеловав его.
— А теперь мой подарок…
Чэз торопливо разорвал яркую обертку и нашел в маленькой коробочке детский чепчик. Сердце бешено забилось.
— Ты беременна? — догадался он. — На самом деле?
— На самом деле, — улыбнулась она.
— Это… самый лучший подарок на свете! Интересно…
— Что?
— Нет, это слишком глупо…
— Чэз!
— Интересно, — усмехнулся он, — уж не Моджо ли был твоим консультантом?
— Я беременна. Это абсолютно точно.
— Как ты думаешь, он сумеет «разглядеть» нашего следующего ребенка?
— Следующего?
— Я хочу еще детей от тебя, дорогая…
— Поживем — увидим, — улыбнулась Шейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
— Так! Значит, ты переделала одну из комнат специально для доньи Изабеллы!
— Да.
— И она… Я даже боюсь произнести… Она остается?
— Да, да.
— Почему?
Шейн уверенно ответила:
— Сарита нуждается в ней.
— У нее есть мы.
— Это не одно и то же, Чэз. Поверь, я знаю. Сарита знает донну Изабеллу с рождения. Она — ее единственная семья. Донья Изабелла ничего не рассказала мне, но я подозреваю, что она не хочет увозить девочку в Мехико из боязни, что ее не примут другие родственники Мадлен.
— Я никогда не задумывался над этим, — признался Чэз. — Но донья Изабелла все равно должна уйти.
— Ты хоть представляешь себе, как больно маленькой девочке расставаться с любимым человеком?
Что-то в ее голосе привлекло его внимание.
— Конечно, нет. А ты?
— Да, — спокойно ответила Шейн, но было очевидно, что ей неприятно об этом говорить. — Сарита будет расти среди любящих ее людей. Однако никто и никогда не заменит девочке бабушку.
— Твои неприятные воспоминания как-то связаны с тетей? С той самой тетей, от которой тебя забрал Рейф?
Шейн кивнула:
— Раньше я ни с кем об этом не говорила, даже с братом. Но ради Сариты, ради ее благополучия… я расскажу тебе свою печальную историю.
— Дорогая, если это причиняет тебе боль, то не надо…
Но Шейн уже не слушала его, ее мысли были далеко в прошлом.
— У нас с Рейфом были разные матери. Ты знаешь об этом? Впрочем, не важно… Моя мать и отец погибли, врезавшись на катере в причал. Мне тогда было три года, а Рейфу — шестнадцать. Мы остались одни, мать Рейфа умерла от какой-то болезни еще до того, как познакомились мои родители. И ему пришлось взвалить на свои плечи огромную ответственность: управлять кофейной плантацией, присматривать за мной, распределять семейный бюджет…
— Я ничего не знал… — Чэз нежно обнял Шейн за плечи и посадил на кровать. — И что же случилось потом?
— Он все потерял. Наш дом, деньги… Рейф был в отчаянии: нам нечего было есть.
— И что он сделал?
— Рейф собрал оставшиеся деньги, позвонил сестре моей мамы и попросил ее забрать меня к себе. Тетя Джеки прилетела и забрала меня во Флориду как раз накануне Рождества…
— А как же он?
— Тетя сказала, что Рейф не имеет к ее семье никакого отношения, и отказалась заботиться о нем. С тех пор она даже не произносила его имени и уж, конечно, не говорила о его дальнейшей судьбе.
Чэз никак не мог представить Рейфа — мужественного, волевого человека — беспомощным подростком.
— Она что же, бросила его на произвол судьбы?
Шейн молча кивнула и продолжила свой рассказ:
— Я очень не хотела уезжать. Я была готова жить с Рейфом на улице, лишь бы остаться в Коста-Рике. Но кто станет слушать маленького ребенка!
— И как тебе жилось у нее? — осторожно спросил Чэз, прижимая ее к себе и чувствуя, как она дрожит.
— Тетя Джеки любила рассказывать о том, какой легкомысленной и порочной была моя мать и что она была против ее брака с моим отцом. Первое, что она сделала, когда мы приехали во Флориду, — сожгла мое скудное имущество, в том числе и любимую куклу — подарок Рейфа… — У Шейн задрожали губы и на глазах выступили слезы. — Ты часто спрашивал меня, почему мне так хочется иметь на Рождество елку… Понимаешь, у тети Джеки ее никогда не было… Я росла, как Золушка у злой мачехи…
— А как же Рейф? — спросил Чэз, когда она немного успокоилась. — Он искал тебя?
— Да, и нашел.
— Сколько тебе было тогда лет?
— Двенадцать.
«Девять лет — вечность для маленькой сироты! — подумал Чэз. — Девять лет! Я искал тебя так же долго, Шейн!» Вслух он поинтересовался:
— И тетя Джеки вернула тебя?
— Нет, — Шейн брезгливо поморщилась, как будто испачкалась чем-то мерзким. — Она продала меня ему.
Чэз почувствовал, что всей душой ненавидит эту отвратительную женщину. Он еще крепче прижал к себе Шейн, шепча ласковые слова.
— Нет, Чэз, — остановила она его, — ты меня не так понял. Я рассказала тебе эту историю не для того, чтобы ты меня пожалел!
— Не волнуйся, все хорошо…
— Нет, — Шейн спрятала лицо у него на груди, все плохо! Я знаю, ты не можешь любить меня, но Сарите очень нужна твоя любовь. Она невинный ребенок, не заставляй ее страдать, как страдала я. Девочка нуждается в бабушке. Прошу тебя, Чэз, выполни мою просьбу!
— Не надо, не плачь…
Шейн торопливо вытерла слезы:
— Прости меня, я больше не причиню тебе боли… Дом для Сариты готов — и я ухожу.
Чэзу хотелось кричать, плакать, ругаться на чем свет стоит, но… он не мог, сраженный неожиданным известием: она все же собирается уйти от него!
Глава 10
Чэз удивленно замер в дверях гостиной, увидев, что Пенни беседует с доньей Изабеллой. И не просто беседует, а учит играть в карты!
— Боюсь, вы расстроитесь, увидев мои карты, ухмыляясь, заявил Пенни.
— Я постараюсь держать себя в руках.
— Масть! Вы проиграли!
— Сыграем еще раз, сеньор Пенворси?
— Охотно, сеньора! Только не называйте меня полным именем.
— Как вам угодно, сеньор Пенни.
— Так, уже лучше! — усмехнулся тот, выкладывая карты на стол. — Два туза, два короля.
— Впечатляет, — улыбнулась донья Изабелла. — А у меня четыре дамы. Я выиграла, не так ли?
«Вот уж не думал, что настанет такой день, когда я увижу этих двоих играющими в карты!» — подумал Чэз, ухмыляясь. На этом сюрпризы не закончились. Войдя на кухню, он увидел, как Моджо и Сарита вместе пекут печенье. Они стали неразлучными друзьями с тех пор, как она случайно забежала на кухню. Моджо в тот момент сидел за столом и чистил картошку.
Сарита резко остановилась и, вместо того, чтобы испугаться, с интересом уставилась на его шрамы, потом забралась к нему на колени и стала осторожно складывать очищенный картофель в миску с водой…
Несмотря на то, что все было более чем прекрасно, Чэз страдал: Шейн ушла от него! Он каждую минуту вспоминал о ней, о ее страстном желании нарядить рождественскую елку, о том, как отчаянно она нуждалась в его любви. Чэз ненавидел себя за то, что своим малодушием растянул их страдания на девять долгих лет и не смог своей любовью исправить ошибку, когда они снова встретились. Неожиданно ему пришло в голову одно очень важное решение, и он направился в кабинет. Там он открыл выдвижной ящик письменного стола, достал визитную карточку Рейфа и набрал нужный номер. Раздался гудок.
— Бьюмонт слушает, — раздался знакомый голос.
— Ты сказал, что я могу обратиться к тебе за помощью…
— Макинтайр?
— Угадал. Ты не мог бы сделать мне одолжение?..
Несмотря на зиму, Сан-Франциско встретил Чэза моросящим дождем. Он стоял напротив какого-то музея и ждал появления Рейфа. «Почему он не позвал Шейн к телефону? — размышлял Чэз. — Если он злится на меня, тогда зачем назначил встречу?»
— Рад, Макинтайр, что ты все-таки пришел, раздал знакомый голос.
Чэз обернулся: Рейф. Они обменялись крепким рукопожатием.
— Ты не оставил мне выбора.
— Так оно и есть, — усмехнулся тот. — Я должен сказать тебе кое-что, чтоб сестра не слышала.
— И для этого я потащился в Сан-Франциско?
— Не только, поверь мне… Мы могли бы осмотреть город.
В своей «дружеской» беседе оба не скрывали враждебности друг к другу. Они не спеша прошлись вокруг музея. Разговор не клеился. Наконец Рейф решился:
— Зачем ты просил меня позвать Шейн к телефону?
— Она должна знать, что я ни за что на свете не откажусь от нее, особенно теперь, когда знаю, сколько она пережила, в том числе и из-за меня.
— Значит, она рассказала тебе о тете Джеки?
— Да.
— И об автомобильной аварии?
— Да.
— И о том, что она купила тогда билет на Рождественский Бал Золушки?
— Но я не видел там ее! — удивился Чэз.
— Потому что я забрал у нее этот билет и отправился туда сам. В тот вечер мы с Эллой поженились.
— Значит, ты снова украл ее у меня?! — прорычал Чэз, сжимая кулаки.
— Признаю, я был не прав. Но, согласись, если бы обстоятельства сложились по-другому, в твоей жизни не было бы Сариты.
— Иначе я выбил бы тебе все зубы. Рейф продолжал говорить, даже не обратив внимания на угрозу Чэза:
— Тем более поздно вспоминать прошлое…
— Поздно, слишком поздно, — согласился тот.
— Ты уверен, что это не гордость говорит в тебе?
— Если бы во мне осталась хоть капля гордости, я не стоял бы здесь.
— Нет, за всем этим скрывается еще что-то. О чем ты не хочешь говорить. Давай же, поделись со мной!
— Ты напрашиваешься на неприятности, Бьюмонт!
— Хорошо, — усмехнулся Рейф. — Тебе все равно придется это сделать. — Он протянул ему довольно большую картину (странно, но Чэз почему-то не заметил, что он что-то держит в руках). — Это недавно прислали нам авиапочтой. Шейн просила передать ее тебе. Она сказала, ты все поймешь.
Чэз взглянул на картину и замер: это было мозаичное панно, и на нем был изображен он — Чэз Макинтайр! Он поднимался по лестнице на балкон, частично оставаясь в тени, частично освещенный светом из окна; наверху его с нетерпением ждала женщина, протягивая навстречу руку. Внизу было написано название «Вечная любовь» и стояла подпись — подпись Шейн!
Чэз был готов кричать от радости!
— Бедная моя сестра любит тебя. А ты до сих пор сомневаешься, любишь ли ее, — услышал он голос Рейфа.
«Нет, не сомневаюсь! — восторженно думал Чэз. — Наша бессмертная любовь навеки связывает нас! Как жаль, что я боялся признаться в этом раньше!»
— Спасибо тебе, Рейф! — Чэз дружески похлопал его по плечу. — Мне пора домой! Она ждет меня там!
«Скорее, скорее… — вихрем проносились торопливые мысли, когда он садился в машину. — Завтра Рождество, и у меня есть уютный дом, дочь, донья Изабелла, немного надоедливые слуги… Но самое главное, у меня есть любящая жена, которую я люблю всем сердцем!»
— Что он там делает? — шепотом поинтересовалась Шейн у Джимбо (уже, наверное, в третий раз), проходя мимо запертой двери кабинета.
— То же, что и всегда, — угрюмо ответил тот, пьет и пишет письма. Он проводит так каждый сочельник.
— Но почему?
— Не знаю. Может, вам пойти к Моджо на кухню? Там всегда есть работа.
— Нет, спасибо. Не сейчас.
Джимбо пожал плечами и направился по своим делам.
Шейн на цыпочках подошла к двери, стараясь расслышать, что происходит внутри.
— Я могу вам чем-нибудь помочь, хозяйка? — Это Пенни.
— Нет. Я только…
— Подслушивали?
— Что-то вроде того, — вздохнув, призналась она.
— Что ж, продолжайте. Только хочу предупредить вас: до утра он не выйдет из кабинета. Так было всегда.
Шейн бросила последний взгляд в сторону запертой двери и поспешила в спальню. Увы, в этом доме не будет настоящего Рождества, с елкой, цветными огоньками, подарками… Она взяла в руки яркую коробочку — подарок Чэзу. А какой замечательный сюрприз она приготовила для Сариты! Не в силах больше сдерживаться, Шейн упала на постель и разрыдалась. Поплакав вволю, она заснула.
— Тише, болван!
— Но, босс, вы требуете невозможного: протащить такое большое дерево в такой узкий дверной проем…
— Если ты разбудишь жену или дочь, я тебе голову оторву!
— Куда ставить-то, босс? — кряхтя, поинтересовался Моджо.
— У окна.
— Я принес, что вы просили, — в дверях гостиной показался Джимбо.
— Если ты немедленно не прекратишь топать как слон, я свяжу тебя этими гирляндами, а на уши повешу хрустальные шары!
— Ну что вы привязались к моим ушам, босс! Они абсолютно не годятся для того, чтобы украшать их.
— Точно! — усмехнулся Пенни.
— Да замолчите вы, наконец!
— Все еще не могу поверить, босс: вы в трезвом виде собрались наряжать рождественскую елку… Что случилось с вашим любимым коньяком?
— Я с ним расстался навсегда. Пенни.
— Я знал, что женитьба плохо влияет на мужчину, — усмехнулся тот.
— Может быть, — улыбнулся Чэз. — Всем спасибо. Теперь идите спать. Дальше я сам управлюсь.
— Вы не хотите, чтобы мы вам помогли? — удивился Пенни.
— Я должен сделать все сам, — ответил Чэз и подумал: «И это доставит мне огромное удовольствие!»
На следующий день Шейн проснулась удивительно рано. Чэза рядом не оказалось, как и предупреждал Пенни. Она выскользнула из постели, надела халат и поспешила к его кабинету. Ей предстояла последняя попытка убедить Чэза справлять Рождество… Кабинет был открыт, но его там не оказалось. Тогда Шейн, бесшумно ступая босыми ногами по паркету, направилась в гостиную и… замерла на пороге Ее муж спал на полу, а рядом с ним стояла… Шейн протерла глаза. Да, она не ошиблась: это живая рождественская елка! Наверное, она вскрикнула от радости, потому что Чэз заворочался и открыл один глаз.
— О, Чэз, — прошептала Шейн, — ты сделал всю эту красоту один?
— Доброе утро, дорогая! С Рождеством!
— Ты, оказывается, знаешь, какой сегодня день! — усмехнулась она.
— Конечно, знаю. А ты?
— И я тоже. Не могу поверить: это же рождественская елка!
— Где? — хитро сощурился Чэз. — Я же не справляю Рождество, забыла? Странно, как она сюда попала…
— Ты даже украсил ее… О, Чэз!
— Дорогая, не плачь! Я сделал это, чтобы порадовать тебя, а не огорчать.
— Я не плачу, — всхлипнула она. — Я счастлива! Чэз улыбнулся и поцеловал ее. Его поцелуй говорил ей о любви и страсти больше, чем все слова на свете.
— С Рождеством, жена… Шейн прижалась к нему:
— Значит, ты ночью притащил сюда елку и наряжал ее до утра?
— Что-то вроде того.
— Но почему?
— Потому что я понял, что ошибался. Вы с Саритой, как никто, заслужили это Рождество.
— Ты даже приготовил подарки…
— Для тебя у меня есть совершенно особенный подарок.
— И какой же?
— Не скажу. Это сюрприз.
Шейн хотела задать ему еще очень много вопросов, но тут в гостиную вбежала Сарита. Увидев огромную елку, богато украшенную различными огоньками, гирляндами и шарами, и разноцветные подарки, аккуратно сложенные под ней, девочка радостно взвизгнула и обняла отца.
— С Рождеством, принцесса! — в один голос сказали Шейн и Чэз.
Тут в гостиную вошли донья Изабелла, Моджо, Джимбо и Пенни.
— Замечательно! — похвалили они.
Следующие несколько часов были самыми счастливыми в жизни Шейн.
Быстро позавтракав, все отправились открывать подарки. Счастливая Сарита, открыв свои подарки, расцеловала всех, но особенно нежно она целовала своих родителей — Чэза и Шейн. И, конечно, они не смогли сдержать слез. Шейн только сейчас поняла, как сильно она любит свою приемную дочь, а Чэз был просто на седьмом небе от счастья. Моджо получил в подарок большой удобный нож для резки мяса («Без всяких намеков» — как сказал Чэз), Джимбо — специальную планшетку, которую можно пристегивать к поясу («Для записи важных дел», — улыбнулась Шейн), а Пенни — новую колоду карт («Вместо старых», — подмигнул Чэз). Донья Изабелла оценила по достоинству махровый халат и уютные тапочки.
Какое-то время спустя Чэз привел жену в спальню.
— Я хочу вручить тебе свой подарок наедине, объяснил он.
— И я тоже. Кто будет первым?
— Я подожду. Вот. Открой это.
Шейн послушалась: в небольшой шкатулке с позолоченной окантовкой лежали письма… для нее! Волнуясь, она достала то, что лежало сверху — Я так и не решился послать их тебе… — объяснил Чэз. — Прочти его…
Шейн кивнула и вскрыла конверт.
Моей вновь обретенной невесте Мне осталось сказать только одно: я люблю тебя! Я так долго отказывался признаться в этом даже себе, а теперь смело говорю: я люблю тебя, жена моя, моя единственная!
Навеки твой,
Чэз.
— Ты написал это вчера, когда заперся в кабинете, верно? — воскликнула Шейн, закончив читать.
— Да, — улыбнулся Чэз. — В этой шкатулке лежат все письма, которые я писал тебе в годы нашей разлуки, но так и не решился отправить. И еще кое-что… — многозначительно добавил он.
Шейн дрожащими руками перебрала письма в шкатулке и извлекла два золотых билета на следующий Бал Годовщины.
— О, Чэз! — выдохнула она, не в силах больше сдерживать слезы.
— Нам придется долго ждать, но все-таки… Шейн прижалась к его груди. Они помолчали.
— Скажи, — спустя какое-то время поинтересовалась она, — почему ты так долго не решался признаться мне в любви?
— Я любил тебя, Шейн, но мне мешала злость. Я злился на Рейфа за то, что он разлучил нас тогда. Я злился на тебя за то, что ты не вернулась ко мне. Но на себя я злился еще сильнее за то, что сдался и не нашел тебя.
— Понимаю…
— Я всегда буду любить тебя, дорогая… Шейн не дала ему закончить, страстно и искренне поцеловав его.
— А теперь мой подарок…
Чэз торопливо разорвал яркую обертку и нашел в маленькой коробочке детский чепчик. Сердце бешено забилось.
— Ты беременна? — догадался он. — На самом деле?
— На самом деле, — улыбнулась она.
— Это… самый лучший подарок на свете! Интересно…
— Что?
— Нет, это слишком глупо…
— Чэз!
— Интересно, — усмехнулся он, — уж не Моджо ли был твоим консультантом?
— Я беременна. Это абсолютно точно.
— Как ты думаешь, он сумеет «разглядеть» нашего следующего ребенка?
— Следующего?
— Я хочу еще детей от тебя, дорогая…
— Поживем — увидим, — улыбнулась Шейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13